Читать книгу Судьба на роду начертана - Владимир Волкович - Страница 9

Круглолицый лепной амур смешно надувал щеки, усердно натягивая тетиву лука. Стрела была направлена в сторону высокого венецианского окна, как будто там находился кто-то невидимый, кого амур должен был поразить в самое сердце. Аля приподняла голову от подушки, оглядела небольшую светлую комнату, заставленную старинной мебелью. В окне виднелось белесое небо с неподвижно висящими облаками. «Интересно, куда я попала, в ад или в рай»? Она попробовала встать, голова кружилась. Если это ад, то где же черти и топка. Может быть, здесь – взгляд уперся в старинный камин с резными решетками. Нет, наверное, это рай, там как раз место для амурчиков.

Аля уловила вдруг в застывшем воздухе какое-то движение, повернулась и в проеме двери увидела улыбающегося Бориса. «Ну, конечно, это рай, где же еще она могла с ним встретиться».

Борис мягко вошел в комнату, словно вплыл по воздуху, неся впереди себя резной поднос, заставленный чашками и чем-то еще, от чего шел божественный аромат. Аля ущипнула себя за руку, неужели это не сон и не загробный мир, и она видит того, кого не могла забыть все эти тяжкие годы, несмотря на похоронку. Борис поставил поднос на маленький столик на колесиках, стоящий возле кровати, опустился перед ней на колени, положил свои широкие ладони на одеяло, которым Аля была укрыта, и сказал просто, как будто они расстались только вчера:

– Здравствуй, моя любимая.

У Али вдруг забилось сердце так, что, казалось, одеяло поднимается на груди в такт его ударам. От его голоса, слегка хрипловатого, и такого родного перехватило дыхание:

– Я… я… – Она пыталась что-то сказать, но в пересохшем горле рождались только невнятные звуки. – Я… ждала… тебя…

Борис приподнял лежащую поверх одеяла тонкую руку и прижался к ней губами.

Слезы подступили к глазам, она хотела сдержать их, но не смогла. Тогда Борис наклонился к ее лицу и начал целовать, ловя губами слезинки.

Она обхватила руками его голову, с такою же, как раньше, густою копной волос, но уже изрядно тронутых сединой, и судорожные рыдания сотрясли ее тело.

Борис молча гладил вздрагивающие плечи, и от его сильных рук вливалось в Алю такое успокоение, что она постепенно затихла.

Вглядывалась в его до боли знакомое, но в чем-то изменившееся лицо и отмечала про себя жесткие складки у рта, морщины на лбу и косой шрам, уходящий куда-то за ухо. Лишь глаза оставались такими же озорными и веселыми.

Сколько же лет, Боже, сколько лет они не виделись, десять, всего десять, а кажется, целую вечность. За эти десять лет они прожили целую жизнь. Они изменились, они стали другими, но то, что их соединило когда-то, не изменилось ничуть. Наоборот, это чувство перебродило за годы, и из молодого, ординарного вина настоялось крепкое, густое и хмельное. И они пили его сейчас, и каждая клеточка их тел внимала и впитывала этот необыкновенный, божественный напиток.

Борис целовал губы, шею, грудь, и от этих поцелуев Аля напряглась, и ее забывшее мужскую ласку тело рвалось навстречу этим жадным губам, этим быстрым горячим рукам, этой мужской тяжести, которую она хотела ощущать бесконечно.

Борис сбросил с себя одежду и осторожно снял с нее платье, в котором она выбежала из дому за молоком. Она не почувствовала никакого смущения от того, что ее рассматривает ставший за десять долгих лет чужим, но навсегда оставшийся родным человек. И когда он прижался к ней вздрагивающим от волнения и желания телом, затрепетала, ощутив знакомый запах своего единственного мужчины.

И потянулась к нему, и хотела в этот миг только одного: отдать ему всю себя без остатка, исчезнуть, слиться, став с ним единым целым. Распахнула ноги навстречу стремящемуся к ней естеству, обвила его кольцом своих рук и ног, боясь выпустить хоть на секунду, страшась, что он снова исчезнет навсегда.

И этот клубок слившихся тел уже жил своей отдельной жизнью, двигался, как единое целое, и замирал. Души их слились, как и тела, и сердца их стали одним огромным сердцем и бились в унисон, и уже невозможно было отличить одно от другого, и мир перестал существовать для них. Но вот яркая вспышка, как взрыв Вселенной, как первый миг творения, пронзила их тела, и они забились в сладостных конвульсиях, предшествующих рождению новой звезды, рождению новой жизни.

Спустилась с небес душа их дочери и обрела плоть, которую они вновь зачали в этот миг.

– Мне надо идти, любимый, ты знаешь, у меня дочка, ей два года. Я оставила ее почти без присмотра.

– Я все знаю. Нет не все, – Борис запнулся, и Але послышались осуждающие нотки в его словах.

Она и так чувствовала себя виноватой, как будто совершила преступление, за которое нужно будет отвечать. Показалось, что он сейчас может повернуться и уйти так же неожиданно, как появился. Она и не знала толком, как он оказался в городе, и что это за чудесная сила заставила ее обернуться. Борис успел сказать только, что снимает эту комнату в старинном доме уже третий день. И каждый день дежурит возле ее дома, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее. Он и принес ее сюда, когда она потеряла сознание, благо дом этот находится совсем рядом.

Аля прижалась к Борису, он гладил ее по волосам, по спине, они стояли у двери и готовы были вот-вот расстаться, но не могли оторваться друг от друга.

– Боря, я знаю, что виновата перед тобой, – Аля почувствовала вдруг себя маленькой девочкой, школьницей, которую должны наказать за провинность, и думала лишь о том, чтобы это не было слишком больно.

– Да что ты, выбрось из головы даже саму эту мысль о какой-то вине, – Борис отодвинулся от Али и голос его стал тверже и жестче, – ни ты, ни я, никто не виноват в том, что случилось, это война проклятая…

Он снова прижал к себе Алю и целовал ее сразу осунувшееся лицо.

– Когда мы увидимся? – спросил тихо в самое ухо.

– Вечером.

– Вечером, – повторил он, как эхо, и прижался губами к ее губам.

Тихий, теплый вечер опускался на город. Здесь, в южных краях, такие вечера с мягкой, подкрадывающейся прохладой вытесняют постепенно с городских улиц дневной раскаленный жар. Качающееся воздушное марево поднимало вверх тепло остывающего камня домов, быстро наступающая темнота сумерек скрадывала неприглядность и неубранность развалин, печальных следов прошедшей войны.

Аля и Борис сидели на открытой веранде кафе, которое в этот день не могло похвастать обилием посетителей. Да им и не нужно было никого. Маленький столик на двоих стоял у самой ограды летней деревянной площадки, за которой уходила вдаль узкая, зеленая улочка. Ветки деревьев любопытно простерли над ними свои кроны, и далекая Вега уже вышла на темный небосвод полюбоваться на одинокую парочку. Женская рука покоилась в широкой мужской ладони, и было ей там тепло и уютно.

Впервые за последние годы Аля почувствовала спокойствие, когда не надо было никуда спешить, ничего решать, рядом сидел человек – кусочек ее существа, который разделит все ее беды и горести, и примет на себя ее проблемы.

Бутылка кисловатого молдавского вина была уже наполовину опорожнена, и ровный негромкий голос Бориса только слегка рассеивал сгустившуюся тьму.