Читать книгу Инанта Грёза. Путник - Владимир Зенкин - Страница 7

Они обошли стороной, по сырой ложбинке ручейка, негустую заросль клёнов и лип. Деревья стояли, держась друг за друга ветвями, словно в опасливом насторожье. Они не зря столпились в одну компанию, ища друг в друге поддержки и защиты.

Опасаться им, кажется, было чего.

Какая-то непонятная, недобрая к ним сила хозяйничала здесь: стволы многих деревьев были покривлены, подогнуты книзу, раздвоены и даже растроены от корней, покрыты оплывшими наростами и бурыми пятнами, словно следами заросших ран. От какой-то напасти листва их сделалась более мелкой и тусклой, чем у их собратьев наверху или дальше по впадине. Немало веток высохло, грустно торчали их бурые кости-остовы.

Этим лиственным горемыкам, очевидно, не повезло, они ближе всех оказались перед обрывом.

Переступая через небольшие, торчащие из земли каменные отломки, Венчик и Нат подошли к живописно корявой стене обрыва. Здесь застыли в вечном покое несколько серых тяжёлых глыб. По-видимому, все они в разные времена (а может быть – одновременно) откололись от скалы и рухнули вниз. Камни успели погрузнуть в земле, покрыться с теневых сторон узорчатыми заплатами мха, слегка выщербиться с макушек от летнего солнца и зимнего льда.

Метрах в тридцати, под обрывом, виднелось какое-то неказистое досчатое сооружение – старый сарай с двумя окошками, с крышей из грязно-бурого шифера.

– Та самая халабуда, – кивнул в его сторону Венчик.

Меж двумя валунами была неглубокая яма овальной формы; по краям – ровная насыпь вынутого грунта, из которого уже прорастали упрямые травины.

– Вот тут раскопки велись.

– Похоже, не так давно.

– Где-то с месяц тому.

– Странно, а почему именно здесь, внизу? – удивилась Нат.

– ДядьСэм рассказывал – случайно вышло. Какие-то туристы, романтики свихнутые, типа нас с тобой, сюда забрели. Развели костёр, а для котелка у них были прутья железные, приличной длины. Стали забивать в землю – один прут во что-то упёрся.

Не поленились, раскопали, а там шлем, очень древний, да ещё с серебряными узорами. Отнесли в музей дядьСэму.

– Он в музее работает?

– Зав феодализмом. Отделом, в смысле. Шлем оказался монгольский. Четырнадцатый век. Судя по серебру, не с простого монгола, а с какого-то богатого командира. Ну, конечно, приехали из музея солидные люди, стали копать.

– Еще что-нибудь нашли?

– А то. Шлемы, сабли, наконечники копий. Всё очень ржавое, конечно. Но…

– Как оно вообще смогло долежать в земле, не рассыпаться? Столько веков.

– Здесь, под обрывом, земля песчаная, каменистая. Воду не держит. Поэтому и долежало. Всё оружие – монгольское. Русского ничего нет. Кстати, и кости и черепа нашли. Ихние.

– Интересно, – Нат спрыгнула в яму, походила там, разглядывая серый, крошистый, прибитый дождями и успевший опять высохнуть грунт. – Очень интересно. А что происходило здесь дядьСэм знает?

– Какой-то монгольский отряд. Возможно, из войска хана Тохтамыша. Тот, что Москву захватил и поджёг. Это было уже после Куликовской битвы.

– Да, я читала.

– Наверху, около обрыва, был маленький бой. На отряд монголов напал русский отряд. Причём, врасплох напал. Может быть, ночью подкрались. Монголов перебили и сбросили вниз, со всем ихним оружием.

Так было – не так было – точно уже никто не скажет. История тёмная. Но главное – не это. Кому они, кроме дядьСэма, нужны сейчас, дохлые монголы и их ржавые сабли. Главное, что во время раскопок исчез человек. Не просто человек – руководитель группы. Нехилый факт, да? Из всего понарассказанного дядьСэмом нас с Максом только это зацепило. Мы и поехали.

– Ну?

– Что, ну?

– Расскажи, как исчез.

– Так я тебе, вроде уже…

– То – в трёх словах. Ты подробней расскажи.

Она протянула ему снизу руку, Венчик охотно помог ей выбраться из ямы. Опять задержал в своих ладонях её ладонь, и она не торопилась её убрать.

– Особых подробностей не знаю. То, что от дядьСэма… Короче, натурально исчез человек. Средь бела дня. Видели, как он зашёл в халабуду, а назад не выходит. Несколько человек видели, не могли ошибиться. Пошли выяснять – а халабуда пуста. И никуда он деться не мог, никаких дыр в стенах, никаких подкопов в земле. Просто, взял – растворился.

– А раньше туда кто-нибудь заходил?

– Да сто раз заходили и другие, и он сам. Она у них типа склада была. Переодевались там, инструменты держали. Обыкновенная развалюха. А тут вдруг раз – и нету человека.

– Он один заходил?

– Вроде, один.

– А потом? – отрывисто спросила Нат. Она шла впереди Венчика, упругими, осторожными шагами приближаясь к деревянной постройке.

– Начали искать вокруг, звать, кричать. Сообщили в музей, приехали ещё люди, прочесали все окрестности – никаких следов. Подключили уже милицию. Оперативники прибыли, стали разбираться. Опросили всех свидетелей, всех его родных и друзей. Три дня разбирались. На четвёртый – он появился. Сам пришел в музей, потом к оперативникам. Но ничего объяснить не мог. Или не захотел. Мол, не помнит ничего – и баста. Где был, что делал – полный провал в памяти. Закрыли это дело. Направили его к психиатрам. Но те ничего такого не нашли. Вот и вся история.

Они остановились перед ветхим досчатым сооружением. Кому, в какие неблизкие времена пришла в голову мысль, построить его здесь? Для какой цели? На жильё оно совсем не походило, просто большой сарай. Но сараи строятся рядом с жильём, а здесь в обозримых окрестностях ничего подобного не было. И какой экстравагантный отшельник мог облюбовать, даже для временного убежища, дно этой старой впадины с увечными испуганными деревьями, колючим кустарником, с разбросанными повсюду булыгами, в неуютной, небезопасной близи от каменистого обрыва. Да ко всему прочему – в зловещем соседстве с костями убитых давным-давно свирепых азиатов. Энергетика здесь – отменно минусовая: букет из явных геологических аномалий с сугубо человеческим древне-кровавым негативом.

Надо быть очень уж невосприимчивым к внешним намёкам-обстоятельствам, чтобы найти резон проводить здесь своё время.

Вопросы здравой архитектуры и эстетики так же мало занимали безвестного строителя халабуды.

Двускатная крыша была покрыта старым крупно-волнистым шифером в болотных пятнах. Листы прижимались друг к другу неплотно, на выступающих краях – отколы и трещины. Стены обшиты некрашеными досками, бросовым горбылём. Снизу, поверх досок (видимо, успевших подгнить), набиты фанерные, покоробленные от дождей щиты и куски кровельной жести.

Два маленьких окошка под самой крышей – рамы грубо сколочены из брусков; тусклые стёкла прижаты загнутыми ржавыми гвоздями.

Досчатая дверь заперта лишь на засовчик без замка. Ручкой служила вбитая в дерево небольшая, тронутая ржавью скоба.

Задняя стена постройки чуть ли не вплотную, с зазором, быть может, в толщину руки, примыкала к обрыву, словно нарочно (не иначе, нарочно, вперекор здравосмыслу), к самой отвесной, почти вертикальной его части. Воображение услужливо рисовало не слишком несбыточную картину: отрывается либо оседает, неровён час, кусок обрыва – вдребезги хрупкая крыша, всмятку – кто под ней…

Ну-ну, – подтвердил Венчик её мысли, – экстремалы хозяева. Но сейчас, похоже, их нет. И бывают они тут не часто.

Он шагнул к двери, намереваясь отодвинуть засов.

– Стой! – резко сказала Нат.

– Что такое?

– Погоди. Думаешь… никого?

– Ну раз засов снаружи закрыт… И прошлый раз никого не было. И раскопщики никого не видели.

– Ты прошлый раз заходил?

– Мы с Максом там всё общупали. И засов мы закрыли.

– А что там?

– Да ничего, ровным счётом. Голые стены. Какие-то фанерные коробки – наверное, раскопщики оставили. Старые рабочие шмотки, видать, тоже ихние. Щас сама увидишь, – он вновь потянулся к щеколде.

– Не открывай! – остановила его Нат. – Знаешь что… не обижайся, прими это, как мои странности. Ты отойди немного в сторонку… не перед дверью, вот сюда, в сторонку. Просто постой. Подожди. А я одна попробую.

– Зачем? – пожал плечами Венчик, но послушно отошёл.

– Мне интересно самой.

– Думаешь – что-то окажется по-другому?

– Не знаю.

Нат отодвинула засов. В смутных чувствах задержалась перед белесой, неструганной дверной створой. Внутри – тишина. Необитаемая тишина. Необитаемая? Там… Что-то тихонько стронулось у неё в сознаньи; тонкий сквознячок волненья-неуюта; сердце застучало слишком отчётливо, изготовляясь. Там. Сейчас она увидит… Может быть…

Нат мельком оглянулась на Венчика, с удивленьем наблюдавшего за её нерешительностью, и открыла дверь.

Посреди сарая стояла крупная лошадь и смотрела прямиком на неё. Кроме лошади – никого. Ничего. Непонятная, ненормальмая гладь стен; стены, снаружи щелясто-досчатые, изнутри предстали сплошными прямоугольными плоскостями, правда, не вполне чёткими, размытыми, без внятных деталей, зато освещёнными мягким, спокойным воском. Такого света два невеликих окошка никак не могли дать. Сами окошки виделись, как два ярко белых пятна на безупречной глади стен. В углах помещенья словно застыли полупрозрачные дымные сгустки.

И только центр странной картины – лошадь была конкретна и достоверна.

– Ага… Спокойно. Всё это, конечно, мерещится, – объяснила себе Нат. – Красивая ахинейка… а зачем?

Она оглянулась – закрыта ли за ней дверь. Дверь почти сливалась со стеной, была такой же идеально гладкой и светлой.

– Вот и отлично, – вздохнула она, имея в виду, что Венчик там, снаружи, этого всего не видит, и выраженья её лица, слава Богу, сейчас не видит.

Лошадь стояла без привязи, без удил, без седла. Она буднично перетаптывалась передними копытами, спокойно разглядывала Нат.

Кожа её – ровного мышастого цвета, на лодыжках ног серое светлело до сивины, а в короткой, подстриженной гриве и хвосте – сгущалось в чернь.

Лошадь была не юных лет и, по всему, успела потрудиться на своём веку. Шея массивна, выдвинута вперёд, привычна к напряженью. Спина кряжиста и поката. Ширококостные, однако не лишённые могучего изящества ноги, годные больше для надёжной, неутомимой поступи, чем для азартного скака.

В знак приветствия нежданной гостье, лошадь слегка фыркнула, пряднула ушами. Но с места не сдвинулась. Вся её безмятежная поза, прямой неупорный взгляд, рассеянное пожёвывание губами выказывали добродушный нрав, самостоятельность, не слишком великий интерес к пришелице.

Нат осторожно подошла ближе.

– Здравствуй. Ты настоящая, да? Вот здорово! Вот – не ожидала!.. А ты откуда здесь? А можно тебя потрогать? – медленно протянув руку, она коснулась жёсткой гривы. – Давай дружить, а? Ты мне нравишься.

Лошадь точно была, что ни на есть, обыкновенна, смирна, привычна к людскому общенью. Но – с беглого взгляда лишь. Нат почувствовала то, стоя вблизи, совсем уже свойски поглаживая ей морду, потрёпывая по расслабленной шее.

Первое – запах. В терпковатый подсол конской кожи, в сырую душность конского выдоха, в запах недавно прожёванного сена было вплетено что-то совсем иное, необозначимое, напоминающее бессвязно многое, а потому – ничего. Это был запах не лошади. Это был запах того, что она везла? Того, откуда пришла? Узнать бы откуда…

Второе – взгляд. Взгляд её содержал больше, чем взгляд обиходной деревенской коняги, которую по невесть каким транспортным нуждам свели сюда, в низину, и на время оставили в сарае. Выражение выпуклых чёрных зраков с медными отблесками было спокойным, уверенным, понимающим. Они не спешили, обстоятельно изучали непрошенную гостью, держали от неё какой-то не злой, затейливый секрет и добродушную иронию к ней – ротозейке.

– Ой! – вспомнила Нат. – Лошадка, а давай я тебя угощу.

Она отчиркнула «молнию» на своей наплечной сумочке и достала пакетик картофельных чипсов с грибами. Они покупали их вместе с минералкой на вокзальном перроне перед посадкой в электричку, чтобы погрызть в дороге, но так о них и не вспомнили. Высыпала шуршащие желтые лепестки на ладонь. Лошадь втянула ноздрями воздух, оценивая аромат, принялась аккуратно подбирать чипсы. Её шершавый, полувлажный язык приятно щекотал ладонь.

– Понравилось? Ещё? Ты такого, наверное, не пробовала.

То и дело Нат непроизвольно оборачивалась, оглядывала торжественно матовую, ирреальную гладь стен, почти физически, до мурашков по коже, ощущая на себе ещё какой-то пристально наблюдающий взгляд или взгляды. Может быть – мелькнула мысль – для чьего-то нецеремонного досмотра она и оказалась здесь; сама явилась или притянулась неведомым властным импульсом, принятым за собственное хотенье? Какой-то смысл или цель должны, наверное, быть в этом.

Лошадь, угощаясь чипсами, посматривала на неё внимательно.

– Ты же расскажешь мне, лошадка? Отчего здесь такое?.. такие стены… ты такая… это не привиделось мне? Я же не сплю. Кто-нибудь расскажет?.. появится? Я хочу увидеть. Я пойму. Я готова.

Лошадь перестала жевать, повернула голову к выходу прислушалась к чему-то, кратко фыркнула. Нат тоже повернулась к нечёткому прямоугольнику входной двери – кто-то войдёт оттуда? Нет, дверь оставалась закрытой.

Она вдруг почувствовала несильный упор в спину, удивлённо оглянулась. Лошадь мягко, но настойчиво, своим тяжёлым лбом подталкивала её к выходу. Выпроваживала – без раздражения, без спешки, с каким-то даже извинительным видом.

– Ты что, лошадка? – беспокойно засмеялась Нат. – Я же… Мы же с тобой ещё?.. – она сделала попытку отодвинуться, но лошадь опять оказалась сзади, и упор её лба сделался чуть сильнее.

Дойдя до двери, Нат ещё раз оглянулась. Лошадь пожевала губами, мотнула головой. Блестящие глаза были озабочены, почти смущены: мол, ты уж не обессудь, гостья дорогая, не серчай, стало быть, есть причина.

Недоумённая и слегка обиженная (Это за её-то ласки!) Нат толкнула дверь и вышла наружу. Корявая створа со скрипом закрылась.

Крепкий солнечный свет падал на стену халабуды; в совершенной чёткости были видны плохо подогнанные доски – плоские и горбылястые; куски фанеры и ржавой жести; в прорехах меж ними, кое-где шириной в палец, не виделось ничего белого, матового, воскового – лишь обычайный землистый сумрак. Стёкла окошек были пыльно серы.

– Что с тобой?! Что случилось? – подошёл к ней Венчик.

– Что?..

– У тебя вид такой…

– Какой?

– Глаза такие… Что ты там увидела?

– А ты? Видел?

– Чего?

– Оттуда… свет. Неяркий, матовый.

– Свет? Что за ерунда!

– И не слышал ничего?

– Нет.

– Даже, как я разговаривала?

– Да нет же. Ты зашла и вышла. Только какая-то… не в себе.

– Ты зайди, посмотри, а?

– Не вопрос.

Венчик шагнул к двери, распахнул её, заглянул в прямоугольный проём, исчез внутри.

– Ну и что тут такого? – донёсся его голос.

Нат, почему-то крадучись, почему-то с замершим сердцем, приблизилась к проёму.

Сарай изнутри был так же убог и незатейлив, как и снаружи. Многочисленные щели меж тёмными досками – рваные полоски внешнего света. Два окошка с мутными стёклами – два белесых пятна на стенке. Крыша – шиферные волны серы и отчётливы. Земляной пол, втоптанная в землю каменная крошка. Вдоль стены – старая деревянная скамейка, очень невысокая, как в спортзалах. В углу – четыре больших, фанерных с брусковыми каркасами ящика – пустые. Пятый ящик перевёрнут кверху днищем, придвинут к скамейке: по-видимому, он выполнял роль стола. Рядом с дверью – несколько вбитых в стену гвоздей; на двух гвоздях висят замызганные рабочие куртки, на третьем – мятая бейсболка. Внизу брошена пара нечистых резиновых сапог.

Никого живого в сарае, кроме них.

– Так что ты здесь, всё-таки, видела?

– Не знаю… – неуютно поёжилась Нат. – Я видела… не это.

– А что?

– Пойдём отсюда. Как-то мне здесь… не очень. Как будто, кто-то меня… обманул.

Они вышли из сарая. Венчик задвинул засов на двери.

– Тебе, наверное, примерещилось всё.

– Да, – расстроено вздохнула она. – Наверное.

– Что было-то?

– Н-неважно.

– Говорят, бывает такое. Мгновенные самогипнозы. Внезапные картины из подсознанья. От резкой смены обстановки. От волнений. От каких-то психологических стрессов. От нервов, короче. У людей слишком эмоциональных. Сны наяву. Ты хотела, может быть, что-то увидеть. Подсознательно, безотчётно. И ты увидела. Венчик заметил у неё в руке скомканный пакет.

– Это что?

– Чипсы. Мы же покупали.

– А. Я и забыл.

– Нат расправила пакет. Он был наполовину пуст.

– Ты ела там чипсы? – с подозрением спросил Венчик.

– Я? – Нат зачаровано разглядывала блестящий целлофан пакета. – Если бы я…