Читать книгу Музы и свиньи - Владислав Ахроменко - Страница 9

Как белорусская балетная труппа гастролировала в Средней Азии

Издавна в белорусском балете существовало неписаное правило: перед столичной премьерой «обкатывать» хореографические постановки на далекой периферии, еще не проникнутой высокой культурой. Во времена СССР подобная практика и вовсе была нормой. Провинциальная публика, измученная выплавкой чугуна или добычей апатитов, валила на те спектакли, как горбуша на нерест. А то где еще увидишь столько полуобнаженных красавиц в балетных пачках? Только по телевизору: лебеди на пуантах, Чайковский с косой, очередной некролог на очередного Генерального секретаря ЦК КПСС…

Среднеазиатские республики котировались в танцевальной среде ниже плинтуса: жара, тоска и антисанитария, с которыми бесполезно сражаться даже ударными дозами алкоголя. Не говоря уже о местной аудитории, искушенной в классической хореографии не больше, чем беловежские зубры – в праздновании Навруза. Впрочем, московский «Союзконцерт», которые все эти гастроли организовывал, в местной специфике не разбирался абсолютно: ну, арыки с урюками, ну, саксаулы с аксакалами… Пролетарский интернационализм не нравится? Партбилет карман оттягивает? А то сейчас к заполярным оленеводам отправим, в чуме «Жизель» ставить!

И каменеет среди дремотного азиатского марева древний тюркский город со своими мечетями, базарами и туземцами в полосатых халатах, которые не просто про «Жизель» – про пенициллин никогда не слыхали. И сваливается на этот социалистический халифат танцевально-оркестровый десант из Минска: европейские лица, классические костюмчики. Естественно, второй состав, потому как примы с корифеями уехали пропагандировать достижения советской хореографии бездуховному Западу, а в Средней Азии – наши люди, которые и так знают, что советский балет – самый прогрессивный в мире.

Балетмейстер, молодой и вдохновенный эстет, нервничает, словно школьник перед экзаменом: а как местная публика воспримет спектакль? Все, кажется, должно быть понятным: «Бахчисарайский фонтан» Бориса Асафьева, с узнаваемыми минаретами, гаремами, рахат-лукумами и прочей ориентальной попсой. Главную женскую партию Заремы танцует, естественно, жена балетмейстера. Если постановку не освищут тут – в Минске она тем более не провалится. А там, может быть, и в какое-нибудь реакционное зарубежье выпустят…

Подготовка проходит на подъеме. Художник прикидывает, как эффектней отстроить декорации и организовать свет. Режиссер, впечатленный местным колоритом, дорабатывает драматургию. Балетмейстер, робко грезя об овации и триумфе, гоняет танцоров до полной потери сознания и равновесия; шлифует пластику и стремится к совершенству.

И вот – афиши на глинобитных стенах, премьера во Дворце культуры хлопководов. Вся труппа вибрирует в невротическом ожидании. Оркестранты собираются за час раньше положенного. Танцоры гримируются тщательней, чем обычно. Режиссер вытирает платком потную лысину. Балетмейстер, прозрачный от волнения, напряженно припадает глазом к дырочке в занавесе. Звучат величественные аккорды балетной увертюры. Наконец занавес поднимается…

Огромный неуютный зал, практически пустой. На первых местах – дюжина местных эстетов: начальственные портфели, пестрые тюбетейки, золотые зубы. Лениво жуют самсу и посматривают на Хана Гирея, элегически скорбящего на сцене рядом с декоративным «Фонтаном слез», словно на подавальщика в чайхане. Балетмейстер перехватывает взгляд сурового татарского властителя и понимает, что тому не танцевать сейчас хочется, а выхватить саблю и порубить этих неискушенных в хореографии ишаков в люля-кебаб. Спектакль заканчивается полнейшим провалом, потому как уже во втором акте золотозубые балетоманы дожевывают принесенные лакомства и уходят прямо во время танцевального номера.

Вечером у белорусских гастролеров траур и депрессия. Все – оркестранты, кордебалет, художник, режиссер и даже Хан Гирей с Заремой – пьяны смертельно. Цедят гнусную теплую водку местного разлива и жалуются друг другу на азиатскую дикость и московский «Союзконцерт». И только балетмейстер, непьющий по причине утонченного психосклада, в одиночестве глотает горькие слезы в скверике напротив гостиницы.

Все, сливай воду, гастроли провалены, в следующий город и ехать не стоит. Можно, конечно, договориться с местным горкомом партии, чтобы те бесплатно распространили билеты в военных частях, школах и на базарах, но где гарантии, что эти дети барханов вновь не перепутают балетный спектакль с караван-сараем? Спасти «Бахчисарайский фонтан» может разве что джин, но они, как известно, в советской Средней Азии давно перевелись.

И тут из знойного марева словно материализуется молодой человек лихого и опасного облика, по виду – типичный басмач. Ты, говорит, начальника танцев? Ну, я, мрачно отвечает балетмейстер, а что? А то, отвечает басмач, что с тобой будет разговаривать один очень уважаемый человек. Вон, видишь черную «Чайку»? Иди туда быстренько, не заставляй его ждать!

В салоне – худощавый старик: шафранное лицо, пергаментные веки, хищные когтистые пальцы. Эдакий гриф-стервятник, хозяин местных пустынь. На голове грифа – расшитая золотом тюбетейка, а на костистых плечиках – пиджак со звездой Героя Социалистического труда. Старик выдерживает выразительную паузу, неожиданно улыбается балетмейстеру и произносит приязненно: мол, знаю, знаю, про твои проблемы, да только ты не волнуйся. Сегодня на ваше «Лебединое озеро» только шакалы из отдела культуры пришли, они свои должности за барашков купили. А вот в нашем хлопкоробном колхозе – настоящие ценители классической хореографии. Если интересно – имею честь пригласить в свой скромный колхозный домик, поговорим, как серьезные люди…

Через каких-то полчаса ошалелый балетмейстер сидит в скромном колхозном домике. Это даже не дом, это дворец из «Тысячи и одной ночи». Мраморные стены, завешенные шелковыми коврами с причудливыми орнаментами. Величественные своды, словно в медресе Улукбека. Тенистый дворик с кристальными фонтанами и роскошными павлинами. И вся эта азиатская роскошь невольно ассоциируется то ли с Омаром Хаямом, то ли с хищениями социалистической собственности в особо крупных размерах.

Незаметные холуи выставляют перед балетмейстером бесконечные угощения: ароматный плов, паровую осетрину, жареные бараньи яйца и прочие шашлыки-машлыки. Хозяин снисходительно посматривает на растерянного гостя, разливает по антикварным рюмкам французский коньяк и предлагает идеологически выдержанный тост за искусство, которое принадлежит народу. Балетмейстер идею поддерживает, добавляя при этом про себя, что искусство требует соответствующей оплаты, особенно искусство хореографическое. Однако выпить отказывается – мол, извините, непьющий. Да, так что за предложение?

Предложение очень простое, отвечает хозяин: поставить в моем колхозе-миллионере ваш балет. Танцоров и музыкантов поселю у себя, как самых дорогих гостей. Сам спектакль будет проходить на открытой эстраде колхозного Дворца Культуры, я его специально отстроил, чтобы было где новые звезды Героя Социалистического труда получать. Гонорар… ну, какой сами скажете. Только есть у меня одно маленькое условие…

Балетмейстер откладывает надкусанный бутерброд с черной икрой и невольно вспоминает о бесплатном сыре.

А условие такое, продолжает старик. Есть у меня единственная внучка, звезда моих очей и бриллиант моего сердца. Как раз на ее шестнадцатилетие вашу балетную постановку и хочу подарить, так вот она будет просто счастлива исполнить главную партию в вашем «Щелкунчике». Нет, что вы, никаких хореографических училищ-мучилищ не заканчивала, а зачем? Знаешь, как вдохновенно она под дойру танцует?

Гость судорожно пропихивает через пересохшее горло бутерброд, растерянно смотрит на хозяина. Извините, говорит, но такое невозможно… потому что невозможно в принципе! А как же пространственное построение танца? Пластический мотив, хореографическая ткань, содержание и форма, образ и персонаж? Танцевальная драматургия, наконец! Всему этому именно в хореографических училищах-мучилищах и учат! Как ваша внучка сумеет станцевать партию Заремы, если она даже балетного сюжета не знает? Это то же самое, что вместо первой скрипки посадить в симфонический оркестр дехканина с бубном!

Переговоры приобретают характер творческой дискуссии и вскоре заходят в тупик, однако хозяин, истинный сын Востока, вежливо проводит гостя к черной «Чайка» и, устилая голос драгоценными ковром, предлагает подумать над скромной просьбой уважаемого аксакала, Героя труда и заслуженного хлопкороба республики. А чтобы лучше думалось, демонстрирует солидный брикет сторублевых купюр – приблизительную балетмейстерскую зарплату за трудовую пятилетку.

Вечером в гостинице – настоящий военный совет. Балетно-музыкальный Генштаб в полном сборе. Начинается извечный спор, что в искусстве главное: утонченная красота или грязные деньги?

Режиссер готов капитулировать без боя: мол, хочет этот бабай любимую внучку побаловать – пожалуйста!.. Да за подобное финансирование можно хоть вприсядку танцевать, хоть золотые зубы всему театру Оперы и балета вставить! Выстроим наших персонажей вдоль декораций полукругом, пусть похлопают девочке в ладошки, пока та будет с дойрой по сцене прыгать!

Дирижер разворачивает куда более осторожную диспозицию, согласно которой балетную постановку в кишлаке следует представить сверхсовременным перфомансом, эдаким творческим экспериментом. Да и оркестранты с танцорами оторвутся потом в свое удовольствие…

И лишь балетмейстер выглядит на этом военном совете непреклонным, словно Александр Македонский перед битвой при Гавгамеллах. Демонстрирует стойкость духа и принципиальность взглядов. Не позволю, говорит, калечить классический балет! Это же моя первая постановка, а я в нее нервов и сил вложил куда больше, чем тот колхозный падишах – в грабеж своих подданных! Высокие идеалы творчества!.. Смысл существования искусства!.. Проекция окружающего мира хореографическими средствами!..