Читать книгу Непобежденные - Владислав Бахревский - Страница 6

Год и неделю ждали болельщики футбольной битвы: привокзальские-плехановские на Шумавцова, скачковских.

Пацанье Красного Городка заняло единственную скамейку, но плехановские пришли с ухажерками. Вся команда в белых рубашках, брюки – в стрелочку. Галстуки до пупа! На ухажерок глаза поднять страшно. В шелковых чулках, тонюсеньких! Туфли на высоком каблуке. На трех барышнях крепдешиновые платья. Остальные тоже как невесты. Платья – на заводской клумбе таких цветов не найдешь.

– Нам все равно виднее будет! – сказали пацаны и полезли на деревья.

Можно было с бревен у больничного сарая болеть, но сарай чуть в стороне. Не то.

Кто на ногу быстрый, усаживались за воротами: мяч будут подавать вратарю.

Играть улица на улицу – обычное дело в Людинове. Но Шумавцов на плехановских – это матч! Поле размеченное, ворота с полосатыми штангами. В Москве «Динамо» – «Спартак», в Людинове команда Шумавцова и команда Митьки Иванова.

Иванов на часы уже два раза глядел. Со старой липы крикнули:

– Наши!

Шумавцов привел своих строем. В строю, как положено, двенадцать. Двенадцатый запасной.

С Митькой Ивановым и его причесанными быками команда Шумавцова поздоровалась издали, по-футбольному:

– Физкульт-привет!

– Будьте здоровенькими! – шутовски откликнулся дружок Иванова Медведь Доронин.

Привокзальские совсем уже мужики. У Доронина спина, как русская печь, Софронов с усами, Митька Иванов – интеллигент. В Брянске, в Лесном институте учится. Ему девятнадцать.

Рыбак Коликов, взрослый мужик, – великий знаток футбола – пожалел команду Шумавцова.

– В кости тонки, ребятушки. Подросточки.

Алешке Шумавцову шел пятнадцатый. В девятый перевели. Толяну Апатьеву и его двоюродному брату Витьке по шестнадцать. Миша Цурилин – Шумавцову одногодок. Другой Цурилин, Сашка, совсем мальчишка, тринадцати нет.

– Пролетарии всех стран! – хмыкнул Доронин, тыча рукой в сторону команды противника.

Ребята Шумавцова раздевались за воротами. Трусы у всех разные. Майки застиранные, потерявшие цвет. А на привокзальских – форма! Голубые футболки с красными номерами. Трусы тоже голубые. Гетры голубые с красными полосами.

Но у ребят Шумавцова был заготовлен сюрприз. Майки скинули, а на спинах – полуметровые, выведенные сажей номера.

Шумавцов – «девятка». Центр нападения. Сашка Цурилин, пацанчик, – левый край: «одиннадцатый». Половина команды – босиком, в ботинках трое, трое – в тапочках. А у Митькиной команды только запасной без бутсов.

Зрители на деревьях заволновались:

– Чего у Шумавцова на левой?

– Вроде ничего…

– Договорились, что ли? С левой бить не будет?

О правой ноге спартаковца Старостина в Людинове знали. Старостин на правой носил красную повязку. Запретная была нога. Вратарей насмерть убивал.

Баски в ворота обезьяну поставили непробиваемую. Старостин со штрафного как дал! Обезьяна мяч поймала, но ее о штангу и всмятку.

Рыбак Коликов сказал снизу:

– У Шумавцова всё впереди, ему бы в ЦДКА, в юношескую. Левая у него золотая.

Левой ногой Шумавцова пацаны Красного Городка не зря интересовались. В прошлом году большой спор получился. Шумавцов со штрафного снес верхнюю штангу. Штанга, может, и подгнила, но ведь держалась, покуда Алеша к мячу не приложился. Метров небось с двадцати!

Плехановские сегодня на полчаса раньше пришли. Вратарю постукали. Ногами помахали, руками. Разминка.

Митька снова поглядел на часы и вышел на середину поля.

По-футбольному поджав локти к бокам, выбежал на центр Шумавцов.

– Сговариваются! – объяснили друг другу болельщики, сидящие на деревьях.

Иванов пожал руку Алеше.

– Пора играть в настоящий футбол. Не до шести голов, а по времени. Тайм – сорок пять минут, перерыв – пятнадцать.

– Согласен! – обрадовался Шумавцов. – А часы?

– Часы есть, – Митька показал руку с часами.

– Судьи нет. Играть надо по совести, не заспаривать голы. По всей правде играть.

– По всей, – то ли согласился, то ли передразнил Иванов. – Часы отдаю девчатам. Объявят, когда время кончится.

Встреча плехановских на Шумавцова потому и редкая, что приходится Шумавцова ждать. Он приезжает в Людиново, когда учебный год заканчивается. С младенчества живет у дяди, у брата матери, – в Ивоте. Яков Алексеевич женат на учительнице Наталье Михайловне. Бездетные. Алеша стал их радостью. У него даже две фамилии. В Людинове он Шумавцов, а в Ивоте – Терехов. Комсомольский билет ему на Терехова выписали.

Барышня в кремовой блузке приняла от Митьки часы, поглядела на стрелки, подождала и махнула шелковым платочком.

– Начинай! – крикнул Иванов Шумавцову. – Время пошло.

Алеша откинул мяч Шурке Лясоцкому. Лясоцкий рванулся мимо нападающих привокзальцев. Обвел Иванова, показал спину Цыганку и оказался перед Медведем. Подождал, когда Мишка двинется на него, перекрутился с мячом, оставил защитника позади себя, а на удар сил не осталось.

Вратарь поймал мяч играючи. Выбил на Иванова. Иванов – известный водила. Корпус влево – мяч вправо. Защитник раскорячился, глазами вдогонку хлопает. Второго защитника Иванов финтом на землю уложил. Вратарь выбежал на перехват, а Митьке это и надо – перекинул мяч через вратаря: один – ноль.

Деревья аж застонали и примолкли. Мальчишки уже через минуту подавали «нашему» вратарю второй пропущенный мяч. Дружок Митькин, Мишка Доронин – Медведь-битюг – проломил защиту и вколошматил мяч с трех шагов. Крепдешиновые девочки в ладоши захлопали, «браво» кричали. Будто футбол – это им опера.

– Спокойно! – сказал Шумавцов своим. – Апатьевы, играйте ближе к Лясоцкому.

Получилось. Втроем против одного защитника проскочили к штрафной площадке. Лясоцкий ударил, вратарь мяч отбил, но перед собой, в ноги Толяну. Апатьев для верности катнул мяч вперед, чтоб все было наверняка. И тут Доронин – до мяча ему было далеко, а ноги нападающего близко – снес Толяна, как сносят городошное «пулеметное гнездо». Мяч подхватил вратарь, выбил в поле.

– Нет! – Шумавцов поднял обе руки. – Это грубость. Штрафной удар. Пенальти.

Прибежал с мячом Иванов.

– Штрафной – согласен, но до ворот больше шестнадцати метров.

– Ты видишь, где Толян сидит?

– Он, падая, пробежал вперед.

Толян, кривя губами, поднялся.

– Вроде цел. Соглашайся. Они же сам знаешь какие.

Неправду девочки крепдешиновые видели. Но футбол – война.

– Сам ставь мяч, – сказал Шумавцов Митьке. – Чтоб без спору потом.

Мяч Иванов поставил на край штрафной, избегая прямого удара.

– Бью! – объявил Шумавцов.

Однако от мяча отошел. Разбежался, приложился, и мяч натянул висящий уныло бредень.

– Штука! – закричали с деревьев мальчишки за «нашими» воротами, прыгали не хуже козлят.

– Ребята, нажмем! – шлепал себя по груди Толян Апатьев.

В нападение побежали даже защитники. Доронин отнял мяч у Лясоцкого, дал пас Иванову, Иванов – Попову: три – один.

– Все! Хватит! – замахала руками барышня с часами. – Стрелки на двенадцати. Перерыв.

* * *

Иванов, непривычно конфузясь, объяснил своим легко дающуюся победу:

– В прошлом году было не очень заметно, но теперь все определилось. Они – пацанье. Мы за год стали мужчинами. Больше семи голов – не забивать!

Команда Шумавцова сидела на лужку за воротами, помалкивая.

Безнадежность гасила вражду. Ни те, кто сидел за правыми воротами, ни те, кто за левыми, не понимали, чего ради они бьются друг с другом, голами доказывая неведомую правоту.

Улица Привокзальная, теперь Плеханова, в Людинове для людей полезных и значительных. Мальцов строил здесь дома для инженеров, для мастеров. Теперь это чистая публика из «бывших», огородники. Живут, как на даче. Иные самогоночку гонят. При царе Горохе здесь была Винокуровка.

Детки хозяев прежней жизни и теперь не пролетарии: тот же Шумавцов – сын замначальника, Толян Апатьев – начальника цеха; правда, вторых штанов у них, наверное, нет в помине. Нынешние начальники вкалывают не ради капитала. Им подавай счастливое будущее для всего народа.

Отец Иванова, когда время было другое, имел двадцать пять лошадей, полсотни коров, тридцать три десятины пахотной земли, две мельницы, магазин. Митька до второго класса яблочки кушал из своего сада. Сад был на треть версты. Всё отняли! Потому что Иван Иванович Иванов по социальному положению – форменный кулак. За это и отсидел восемь лет.

Ограбленные, имея семь душ детей, не подохли с голодухи. Работать умели.

На Плехановской дом купили. Иван Иванович, вернувшись, возчиком устроился. Чем не рабочий класс? Так нет. Энкавэдэшники пристроили рачительного человека, семьянина в заговор церковников. Расстреляли.

Не знал Шумавцов, гоняя мяч, что Митька Иванов не силами мериться пришел на поле. Митька правду ищет. Митька за отца своего, убитого безвинно, мстит.

В перерыве так и не решили ничего ребята Шумавцова, но, когда переходили на другую сторону поля, менялись воротами, правый край – Фомин – сказал:

– Их надо хитростью взять. Я буду стоять на поле. Они про меня забудут, а вы мячик – мне. Я бью метко.

– Согласен! – Шумавцов быстро пошептался с Цурилиным Сашкой. – Меня двое стерегут. Мы Фомина оставим на концовку игры. На тебя большая надежда. Ты для них мелкота, внимания не обращают, не знают, как ты бегаешь. Пас получишь – лети к штрафной. Меня не ищи глазами. Сам забивай. На штрафной обязательно притормози, погляди, где вратарь. Замахивайся в одну сторону, но бей в другую. Обманно.

– Я обманно умею бить, – сказал Сашка.

Начали второй тайм, и уже через мгновение вратарь команды Шумавцова проводил мяч глазами. В его воротах сетки не было. Иванов искренне пожалел Шумавцова:

– Бывает! – а глаза смеются. Разгром, конец славы Шумавцова.

Плехановские принялись катать мяч, измываясь над слабаками: побегайте, как собачки.

Цурилин-старший яростно кинулся в ноги Митьке, мяч отскочил малолетке Рыбкину. Рыбкин побежал вперед, но оглянулся, остановился, пасанул назад Шумавцову. Шумавцов с края на край – младшему Цурилину.

Саша стоял один. Вокруг него пусто. Вратарь кинулся навстречу, а Саша – в сторону. И по пустым…

– Сократили! – крикнул своим Шумавцов и, пробегая мимо Саши, распорядился: – Ты опять мчись по краю. Без мяча. Пасовать будем Лясоцкому.

Лясоцкий лез через защиту, его снесли. До ворот тридцать метров. Шумавцов поставил мяч и сразу ударил.

– «Девяточка»! – засвистели по-разбойничьи деревья.

– Тебе же везет! – Митька стоял перед Шумавцовым, кривя рот, покусывая нижнюю губу, еще через мгновение орал на своих: – Мяч! Мне мяч!

Пошел мотать мелюзгу, но запутался в своих же ногах. Лясоцкий дал пас Фомину, а тот махнул ногой мимо мяча. Митька засмеялся, пяткой катнул мяч своему инсайду Попову, но у Попова мяч срезался, лег в ноги Саше Цурилину. Того опять как из лука пустили, обогнал дылду Доронина, пыром протолкнул мяч между ногами вратаря. Тотчас же вратарский кулак въехал мальчишке в лицо.

– Я думал – мяч, а это голова! – похохатывая, придуривался вратарь.

У Саши губы стали красными от крови. Пришлось поменять удаленького маленького на большого Евтееева. Евтеев – одногодок Иванову, но в очках. Очки снял, и – беспомощный человек.

Шумавцов поставил мяч на отметку пендаля. Подошел Иванов, отбросил мяч в сторону.

– Гол забит. Два раза не наказывают за одно и то же нарушение. Вратаря, разумеется, можно выгнать, но у нас другого нет.

– Я думал – мяч, а это голова! – снова вытаращил бесстыжие глазищи плехановский голкипер.

– Заткнись! – приказал Иванов.

Заткнулся.

– Ладно! Играем дальше! – сказал своим Шумавцов. – Четыре – четыре.

– Давим! – Иванов руками позвал команду вперед и уже в следующий миг снес Лясоцкого.

– На испуг берут, – объяснил рыбак ребятам на деревьях.

Лясоцкий захромал, а штрафной – не опасный. Центр поля. Но сидящие на деревьях дружно закричали:

– Шумавцов! Бей с левой!

Плехановские даже стенку не поставили. Далеко до ворот.

Шумавцов постоял над мячом и начал отходить для разбега.

– Добежит до мяча, и дух вон! – громко хмыкнул Доронин.

Шумавцов начал разбег с подскока. Вратарь подставил под летящий снаряд ладони. Ладони обожгло, отбросило. Бредень, заменивший сетку, опутал мяч, как рыбу.

Иванов уже во все горло кричал на своих:

– Чумички! Мне! Мне!

Вел команду вперед, но с мячом не расставался. Митьку защитники окружили, мяч выцарапали, и старший Цурилин послал его всеми забытому Фомину.

Фомин обещание сдержал, забил.

– Время! – кричали с деревьев.

– Времени навалом! – Доронин погрозил кулаком, но не Шумавцову, не Фомину, а девушке с часами.

Та сидела на лавке пунцовая. Молчала. Стрелка прошла лишнего целых пять минут.

Вратарь плехановцев поймал мяч от головы Лясоцкого, кинул себе в ноги и не хуже Кандиды[1] погнал к воротам обидчиков.

Толян Апатьев пристроился к нему сбоку, ткнул мяч в сторону. Витька, брат, ударил куда подальше. Мяч от железной груди Доронина взлетел и упал в ноги Шумавцову. Алеша рванулся к пустым воротам. Оглянулся. Все позади. Все стоят. Все смотрят. Повел мяч шагом и в метре от ворот остановился. И не тронул мяча. Пошел к скамейке, где сидела пунцовая от стыда ухажерка.

Спросил:

– Время кончилось?

– Ага! – сказала ухажерка.

Шумавцов поднял руки:

– Конец игре. Айда купаться!

Все смотрели на пустые ворота. На одинокий мяч. Не забитый.

Деревья разом засвистели, будто на них опустилась огромная стая соловьев-разбойников.

Митька смотрел на пацанье, на козлят радостных. Чувствовал: черно в груди. Всех бы расстрелял… Дикие мысли. Дикая злоба. Так не проигрывай! Сопливым не проигрывай, врагам.

Он подошел-таки к Шумавцову, сказал серьезно:

– Физкульт-привет! – Глянул в глаза. – Почему тебе везет?

– Мы – красные! – улыбнулся Алеша. – Красный Городок! Красная армия всех сильней.

– А мы какие? Лично я – советский студент! Говори, да не заговаривайся.