Читать книгу На волне - Владислав Блонье - Страница 6

…Лиза бросилась на постель и зарыдала.

Через час она лежала в тёплой ванне и любовалась своей загорелой коленочкой, выступающей из душистой пены. В руке у неё был бокал с прекрасным санторинским вином, а рядом на табуретке стояла бутылка, опустевшая наполовину. На умытой рожице светилась диковатая улыбка, а в голове приятно шумело.

Пережитое ночное приключение, на которое Лиза теперь смотрела немного отстранённо – и, будем честны, рас-фо-ку-си-ро-ва-н-но!.. спасибо подарочку от мамули и папочки Олафа!.. – теперь виделось ей не ужасным, а забавным. Оно напоминало фильм про юную и прекрасную красавицу-авантюристку, которая, пройдя множество испытаний, опасных и ужасно завлекательных, в финале получит награду от судьбы.

Она, правда, не совсем чётко представляла, что это за награда. Её тёмное «я», гадостно хихикая, подсовывало какую-то глянцевую пошлость вроде трёхэтажного белого особняка среди буйно-зелёного сада, длинного лимузина под цвет помады, и полуобнажённого прекрасного принца, несущего её на руках по берегу лагуны на фоне заката. Ну, трёхэтажный особняк не особо-то нужен, её устроила бы ферма, вроде той, которой владеет Кристо с Санторини. А лимузин она променяла бы на мотороллер, водный мотоцикл (так и не успела на нём прокатиться!) и мотодельтаплан (на Санторини Лиза с тоской провожала их глазами, но мамуля, которая панически боялась высоты, сказала, что на «эту стрекозу-переростка» она сядет только через её труп).

С принцем было сложнее. Детские увлеченьица закончились вместе с детством, и она, хоть убейте, не помнила, какой мальчик в детском садике обещал на ней жениться, кто дёргал её за волосы в первом классе, кто, потея от робости, поцеловал в шестом (или в седьмом?). Зато она помнила, кто первый залез к ней в трусики и получил за это коленкой по причиндалам. Это был тот самый сын депутата, неудачливый наркоторговец. Он был неплохой паренёк: симпатичный (гораздо красивее своего толстопузого папаши), неплохой собеседник, насколько это возможно в четырнадцать лет, и в параллельной вселенной она бы с ним замутила, но он чересчур вошёл в роль криминального мачо и решил разыграть ролевую игру «крутой драг-дилер и евошная тьолка». Пришлось объяснить, что самые жестокие ролевые игры разыгрываются только с обоюдного согласия. Юный мачо, держась за кокушки, просипел, что он поговорит с пацанами, что её отловят, вывезут на машине и будут по очереди драть в три смычка в тёмном подвале. Лиза тогда хватанула адреналина и целую четверть ходила в гимназию вооружённая до зубов – с перцовым баллончиком и ножиком с выскакивающим лезвием. Кроме шуток, она рисковала – если бы учителя обнаружили этот «арсенал», распрощаться с гимназией пришлось бы гораздо раньше.

Потом были другие, кто прижимался на дискотеке во время медленных танцев, кто запускал руки под футболку или в джинсы (и получал за это оплеуху… с небольшим опозданием), с кем она тискалась в кинотеатре на love seats. Два десятка этих Лёшек, Пашек, Толиков, Владиков, Славиков и Димонов промелькнули и растворились в серой мгле под именем Прошлое. Хотя некоторые заставляли девичье сердечко учащённо биться и даже становились персонажами нескромных фантазий. Если бы они знали, что Лиза вытворяла с ними в мечтах, они бы вели себя более решительно… впрочем, некоторым грёзам лучше оставаться грёзами.

А первым мужчиной, сладко-горькой несбыточной любовью стал Олаф. И то, что между ними ничего не было, заставляло Лизу ещё более пронзительно переживать первое настоящее взрослое чувство. Он стал для неё идеалом мужчины – недостижимым и безупречным. С той знаменательной встречи её личная шкала мужской привлекательности была отградуирована в дециолафах (ДО). Те, кого она оценивала ниже 2 ДО, шли на три буквы без разговоров. От 2 до 5 – «давай останемся друзьями». Свыше 5 и до 7 – «не рассчитывай на повторение». Свыше 7 и до 9 – возможны длительные отношения, прогулки, поездки, секс, совместное проживание и планы на будущее. Возможны, но вовсе не обязательны, мда…

Свыше 9 – «да, да, милый, ещё, ещё, ой, не останавливайся, я твоя!..»

Лиза горько вздохнула и опрокинула бокал, точно в нём было не благородное вино, а смердящая резиной самогонка. Белокурый бард, который сорвал цветок её девичества, получал более 9 дециолафов. Если начистоту, он приближался к единице. Он даже был похож на скандинавского отчима, как младший брат, или как племянник на дядю. Но с ним была эта тощая сука, которую Лиза готова была убить голыми руками, а её возлюбленный и ненавистный бард вряд ли с этим согласился бы. У-у-у, подлый предатель! Неожиданно для себя Лиза подумала, что Лёшка на этом фоне выглядит весьма привлекательно. Он симпатичный, и к тому же трогательно и немного испуганно влюблён в неё. По нему видно, что он готов дать ей больше, чем глоток свежей спермы. Да вот беда: он, бедняга, еле дотягивал до 5 ДО.

Ну и что тут прикажете делать?

Юная женщина вздохнула, опрокинула бокал… и налила следующий.

Говорят, нельзя заливать стресс алкоголем. Фиг-ня. Когда бутылка опустела, Лиза ощущала блаженное благорастворение. Натянутые нервы так расслабились, что она едва не уснула в ванне. Последний здравомыслящий краешек сознания подсказал, что делать этого не следует, поэтому она вылезла из ванны, промакнула на себе капельки воды махровым полотенцем, как была, голышом прошлёпала в спальню, плюхнулась на кровать и… её не стало.

Она проснулась через N+1 часов от мерзкого звука, который идентифицировала как звонок городского телефона. Она подскочила, голым взлохмаченным метеором пролетела через полкомнаты, цапнула трубку, и в ответ на сонное «Аллё!» услышала задушевные слова:

– Болит позвоночник? Клиника остеопата доктора Хренова…

– Иди на хрен, доктор Хренов! – крикнула Лиза и дала отбой.

В комнате было темно, и первое, что она сделала, закончив беседу с «доктором Хреновым», это подбежала к выключателю и нажала на кнопку. Плоская светодиодная люстра залила комнату сильным, но мягким светом. Лиза не любила находиться одна в тёмной квартире. Мамуля посмеивалась и говорила, что такой большой девочке стыдно бояться темноты. Лиза ужасно комплексовала по этому поводу, но ничего не могла с собой поделать.

Комплексы и смешки кончились в один день, точнее, в одну ночь. Это случилось уже после того, как семья распалась, и Лиза с мамой переехали на новую квартиру. Тёплой майской ночью Лиза вышла на балкон подышать свежим воздухом. А единственный балкон имелся в комнате мамочки. И вот юная леди, опоэтизированная ароматами распускающейся черёмухи и песнями соловьёв, целомудренно закутанная в белую простыню, вплыла на цыпочках в комнату… и её встретил сверлящий визг, от которого она сама присела и едва не описалась. Мамочка потом рассказывала, как услышала сквозь сон скрип балконной двери, а, приоткрыв глаза, увидела, как к ней по воздуху плывёт белое пятно, один-в-один похожее на покойную двоюродную бабушку. После этого они смирились с тем, что в квартире живут две трусихи, и Лиза по вечерам смело врубала полную иллюминацию. Хотя с того раза, как она сама побыла привидением, страх темноты немного ослаб. Но всё равно – одна в тёмной квартире она чувствовала себя неуютно.

Включая повсюду свет, Лиза проследовала на кухню. Там она согрела чайник, заварила травяной чай и устроилась в постели с большой дымящейся кружкой, шоколадкой и планшетом смотреть «Звонок».

В это время раздался звонок.

Лиза подскочила, как кошка при звуке пылесоса. Планшет полетел в одну сторону, чашка – в другую (к счастью, ничего не разбилось). Потребовалось несколько секунд, чтобы собрать раздёрганные нервы, и убедиться, что за ней не пришла маленькая мёртвая девочка из телевизора. Телефон продолжал надрываться. Ругая телефонных спамеров в выражениях, не подобающих юной леди, Лиза прошествовала к аппарату, сорвала трубку и очень недружелюбно бросила:

– Алло! Слушаю!

– Ой, Лизонька, здравствуй, детонька! Это Людмила Геннадьевна с седьмого этажа, помнишь?

Ну конечно, как забыть? Всё-таки они были знакомы целый год. Дорогая соседушка Людмила свет Геннадьевна заявилась знакомиться на следующий день после того, как Лиза и её мать въехали в новую квартиру. У новой соседки были голубоватые крашеные кудри, щёки, висящие пустыми мешками, бородавка за левым ухом и омерзительная привычка называть всех женщин, которые моложе её больше чем на десять лет, «детонька». Она пришла в гости с ананасом и «диетическим» тортиком («я знаю, я знаю, детонька, сейчас не прежние времена, никакой партком не удержит мужчину, если вы перестали быть привлекательной, так что женщины должны следить за фигурой, и поэтому никаких вредных калорий, всё натуральное!»). Мамуля была озадачена внезапным визитом новой соседки, но в глубине души рада тому, что разбор барахла можно под благовидным предлогом отложить до завтрашнего дня («Вот в кого я такая ленивая жопа!» – хихикала Лиза). Она по-быстрому сварганила кофе, и три дамы надолго засели на кухне. Разговор скоро вырулил на дела семейные. Мамуля не стала скрытничать и на прямой вопрос новой соседки «а… муж ваш, детонька?» ответила с беззаботнейшей улыбкой: «А муж объелся груш!». Людмила Геннадьевна состроила скорбное лицо и посокрушалась о кризисе семейных ценностей и о бедственном положении, в котором оказалась современная женщина. Она, оказывается, тоже развелась со своим благоверным, лет десять назад, и «тоже» сперва думала, что жизнь кончена (тут Лиза с матушкой незаметно переглянулись: ничего подобного ни та, ни другая не думала), зато потом корила себя, что не сделала этого лет на пять раньше. Она рассказала, как великолепно воспитала своего сына без влияния «этого, простигосподи, козла»: сын окончил Литературный институт и работает редактором в издательстве. Сообщая это известие, она покосилась на Лизу. Лиза из вежливости хмыкнула с уважительным интересом.

Людмила Геннадьевна ещё пару раз напрашивалась в гости и столько же раз приглашала к себе. Мать ходила, а вот Лиза под разными предлогами отказывалась. Новые соседи были ей малоинтересны. К счастью, Людмила Геннадьевна не знала её мобильного, поэтому до сего дня, точнее, вечера, дружелюбная нижняя соседка не нарушала покоя скромной девичьей келейки.

Но сегодня, после ночи, полной пьянства, разврата и преступлений, Лизе захотелось покоя, уюта, журчащего разговорчика за чайком с тортичком и прочих незамысловатых радостей. Она подумала не дольше секунды и не стала отказываться, когда Людмила Геннадьевна сообщила, что её Ваня получил повышение по службе, и они по такому случаю приглашают её на «скромную домашнюю пирушку».

– Конечно-конечно, Людмила Геннадьевна! Огромное спасибо за приглашение! Да, приду! А что мне…

– Ничего не надо, детонька, у нас всё есть, всё готово. Просто посиди с нами. У нас сегодня семейный вечер…

(О-оу!)

Ну, семейный так семейный. Значит, надо соответствовать. Лиза выбрала для себя образ няши-скромняши, этакого тихого омута, в котором те ещё чёртики водятся. А всякий образ должен быть выдержан от и до. Первым делом она натянула хлопковые трусики и лифчик – всё непорочно-белое, без узоров. Далее последовали коротенькие белые носочки. Надо было одеваться дальше, но Лиза не выдержала и на цыпочках подбежала к зеркалу. Из глубин Зазеркалья на неё смотрело невиннейшее и порочнейшее чудо. Она украсила нос очками, скрутила волосы в пучок на темени, взглянула на себя и просто растаяла от умиления. Такой ангелочек достоин уникального мужчины

(Олафа)

а все остальные должны стелиться перед ней и вылизывать следочки… Однако Людмила Геннадьевна вряд ли будет в восторге, если юная соседка предстанет на пороге в таком виде. Поэтому она надела голубые джинсы без потёртостей и стразов и белую футболку без принтов.

Скромные девочки не злоупотребляют косметикой, поэтому она ограничилась тем, что очень умеренно подмазала брови и ресницы. Так… ангелок готов. Напевая «Destination Calabria», она вприпрыжку сбежала по лестнице на три этажа вниз.

Вот и дверь с номером 172. Лиза утопила кнопку звонка, слушая задушенное щебетание искусственной птицы…

У всякой квартиры есть свой, ни с чем не сравнимый аромат. Носик Лизы немногим уступал нюхательному аппарату зюскиндовского «Парфюмера» и улавливал оттенки запахов, которые нормальные люди не замечают. Прихожая Юлькиной квартиры встречала запахом кожи: всё её семейство носило кожаные плащи, куртки и пиджаки. В квартире одного мальчика, который водил её в кино, когда им было по двенадцать лет (и ведь его родители, кажется, строили на них определённые планы!), пахло извёсткой от стен, лыжной смазкой и отходами жизнедеятельности тараканов. В квартире юной писательницы Милы пахло пластиком, перегретой проводкой и шоколадными конфетами…

Когда Людмила Геннадьевна распахнула дверь, Лизу обдала волна сладковатого аромата неясного генезиса, приправленного запахом книг: смешанным запахом бумажной пыли, старых и новых страниц, типографской краски и клея. Вдоль стены коридора стоял книжный шкаф, заполненный снизу доверху.

– Лиза, детонька, наконец-то! – пропела хозяйка квартиры. – Проходи, располагайся. Иван! Иван! Да выйди же, наконец, поприветствуй нашу гостью!

– Сейчас, ма! – откликнулся откуда-то из книжных глубин мужской голос.

– Иван Арнольдович! Оставьте вашу деловую переписку! А то Елизавета может подумать, что вы невежа и негостеприимный хозяин!

Послышался звук стула, который двигают по полу, невнятное междометие, и Иван Арнольдович собственной персоной вышел в коридор.

– Здравствуйте, Лиза! – сказал он с радушием человека, которого оторвали от «Вовы» или «Линеечки».

– Здравствуйте, Иван! – сказала Лиза и похлопала ресницами, глядя на новое действующее лицо поверх очков: наивность 80 lvl, милота 146%, сексуальность 666 баллов. Хотя нельзя сказать, что молодой хозяин квартиры произвёл на неё сногсшибательное впечатление. Это был вполне заурядный парень лет 25—27, среднего роста, с небольшим брюшком, которое к тридцати пяти превратится в пузико-арбузико. «Помногу сидит за компом», – решила Лиза. Лицо – ни то ни сё, не то чтобы отталкивающее, но какое-то незапоминающееся. При виде «стильной» щетины она едва удержалась от неприязненной гримаски: она терпеть не могла этой искусственной «брутальности». «Мальчики, если вы хотите показать, какие вы мужественные – докажите это делом!..» – так она объясняла свою нелюбовь к «ощетиненным». Правда, кисти рук молодого человека ей даже понравились: крупные, длиннопалые, сильные и изящные. Породистые руки. Она терпеть не могла пальцы-сосисочки и недоразвитые детские ручонки у взрослых парней.

– Так, молодые люди, – Людмила Геннадьевна взяла ситуацию в свои руки, – проходим в гостиную, не задерживаемся.

– Граждане, не мешайте проходу граждан! – хохотнул Иван.

На круглом столике в гостиной стояла тарелка с фруктами, вазочка с пирожными и бутылка шампанского, а также три прибора – бокалы, чашки, тарелочки.

Шампанское было запечатано.

– Давайте же, – с весёлой торжественностью начала Людмила Геннадьевна, – отметим в узком, почти семейном кругу событие, которое обещает стать поворотным в истории отечественной словесности. Иван Арнольдович Ковалевский со вчерашнего дня стал заместителем главного редактора издательства «Вектор-М». Ура, товарищи! Просьба к виновнику торжества лишить девственности эту прелестницу, что украшает наш стол!

Услышав эту лёгкую фривольность из уст почтенной старой дамы, Лиза замерла с неприлично открытым ротиком. А свежеиспечённый заместитель главного редактора, усмехнувшись, со словами «Ну, ма, артистка разговорного жанра!» принялся скручивать проволочку с бутылочной головки.

Вскоре бутылка была вскрыта с приятным звуком «пох», и золотистая жидкость наполнила бокалы.

– Поздравляю, Иван! – прощебетала Лиза, преданно глядя в глаза виновника торжества. – А заместитель главного – это много или мало?

– Конечно, нет предела совершенству! – самодовольно улыбнулся Иван. – Но в нашей конторе это значит «первый после бога». Потому что главный редактор – он же генеральный директор. Хозяин издательства, проще говоря.

– Инте-ре-есно! – протянула Лиза: она знала, что люди падки на лесть и на показную заинтересованность их делами. – А что вы издаёте?

– Брошюрки, календарики, всякую мелочь… и графоманов! – ответил «первый после бога». Лиза приподняла брови, и Иван, заметив признаки интереса, с удовольствием продолжал. Видно, сел на любимого конька: – Знаете, Лиза, до сих пор сотни несчастных готовы платить свои кровные, чтобы увидеть собственные убогие стихи или невнятные прозаические выделения на бумаге. Они платят нам, мы печатаем их сборники, а они потом десятилетиями раздаривают их родственникам.

– Печально, – сказала Лиза, чтобы что-то сказать.

– Что «печально»? – не понял Иван.

– Люди стараются… сочиняют… изливают душу… а это всё никому не нужно… – объяснила Лиза, как могла.

– Просто чужие душевные излияния никому не нужны, – жёстко сказал заместитель главного редактора. – Зачем нормальные люди покупают книжки – ну, те, кто в наше время что-то читает? Чтобы страдать и мучиться вместе с автором? Испытать очистительный катарсис? Я вам вот что скажу, Лизавета: большинство людей хочет элементарно расслабиться. Полистать книжку, погоготать, если там чё-то прикольненькое, вообразить себя суперменом, который раскидывает всех плохих парней, как котят, или суперкрасавицей, от которой все мужики падают, особенно, если в жизни ты – серая мышь, каких большинство. На хрен не нужны никому высокие чуйвства, особенно чужие! И к тому же коряво изложенные! – добавил он, успокаиваясь.

«Ого, как завёлся!» – подумала девушка. – «Наверное, сам изливал на бумагу высокие чуйвства, а они оказались никому на хрен не нужны…»

– А нормально, за гонорар, вы никого не издаёте? – спросила Лиза.

– Дорогая Елизавета, чтобы издатель платил автору гонорар, он должен быть уверен, понимаете, на двести процентов уверен, что книга разойдётся. Таких авторов в России по пальцам перечесть, и все они давно закуплены крутыми издательствами. Мы работаем с теми, кого продать невозможно. Ну, мы, конечно, выставляем книги наших авторов, – он подлил в слово «авторов» баррель желчи и яда, – в свой магазинчик, но больше для проформы. Чтобы у графоманов была надежда, будто они кому-то нужны.

– М-да… – только и сказала Лиза.

– Иван, ты как всегда! – пожурила виновника торжества Людмила Геннадьевна. – Говорить с дамами о своей работе невежливо.

– Но мне интересно! – почти искренне сказала Лиза. – Кстати, у вас так много книг… я ни у кого столько не видела!

– Библиотеку начал собирать ещё мой дедушка! – гордо сообщила Людмила Геннадьевна. – А самые старые книги он унаследовал от своего дедушки. У нас есть даже первые издания Льва Николаевича с дарственной надписью от автора.

Спустя секунду гостья сообразила, что речь идёт о Льве Толстом.

– Круто! А можно посмотреть?

– Главные раритеты – в моём кабинете, – снова вступил Иван. – Готов поработать гидом.

– Конечно, покажите, пожалуйста! – Лиза одарила его тёплым взглядом, исполненным надеждой на грядущее блаженство (кажется, так пишут в пыльных книгах?)

«Кабинетом» называлась комната, где Иван спал и работал за компом. Кроме компа, ничего не указывало на то, что это жилище молодого современного парня. Вдоль одной стены тянулись книжные полки, возле другой стоял платяной шкаф и аккуратно застеленная кровать.

Гостье был предъявлен «Русский вестник» 1863 года. Страницу, где начиналась повесть «Казаки», украшал порыжевший чернильный росчерк, который Лиза, как ни пыталась, не смогла прочесть.

– Настоящее сокровище! Твой дедушка знал Льва Толстого? – «Ты» вылетело само собой и настолько естественно, что никто этому не удивился.

– Нет. Он купил эту книжку у одного обедневшего толстовца. Тот проигрался на бирже и распродавал автографы графа-смутьяна, чтобы хоть как-то поправить дела.

Иван рассказывал про обедневшего толстовца, а хитрая гостья продолжал украдкой зыркать по комнате. Следов присутствия женщины, даже эпизодического, она не заметила, хотя это, конечно, вовсе ничего не означало: он мог встречаться с девушками и за пределами своей квартиры. Но это было непринципиально: 5 дециолафов, и то с натяжкой…

А над кроватью висела картина, которую Лиза узнала, несмотря на полумрак. Это была репродукция Александра Иванова «Аполлон, Гиацинт и Кипарис». Эта картина ей нравилась, особенно загорелый Кипарис. Она впервые увидела эту картину четыре года назад, и этот мальчишка стал являться в её фантазии. Господин Иванов знал толк в красивых мальчиках и изображал их с любовью. Вот только в комнате мужика эта картина смотрелась… гмм, подозрительно.

Лиза обернулась и ахнула про себя. Напротив греческой троицы изгибался «Победоносный Амур» Караваджо. Да, конечно, это высокое искусство и бла-бла-бла. Но, как ни крути, голые пацаны – это голые пацаны, и, если мужик любит перед сном позырить на мальчишек без ничего, это наводит на определённые мысли. Он что, содомит?

– Красивые картины! – сказала Лиза. – А кто их писал?

– Это Иванов… – начал редактор-мальчиколюбец.

– …а это Караваджо. Я знаю. Но это же копии, так ведь?

– Да. Но копии мастерские, правда?

– Что есть, то есть.

– Это писал один папин друг, художник-копиист. Копиист – это тот, который делает копии известных картин. Он говорил, что я похож на Кипариса с картины Иванова…

Так, кажется, из шкафа забренчал костями один семейный скелет…

Лиза не придумала, что сказать, но тут у неё в кармане заиграл полонез.

Звонил Лёшка.

– Алло, Лёшкин, привет! – крикнула Лиза излишне громко.

– Лиза… – Юный бард сглотнул слюну. – Я… Прости, если сможешь.

– Ты влюбился в соседку и через неделю свадьба?

– Да не… ну что ты… Просто так вышло… я тебя зазвал не этот вечер, а сам не пришёл…

– Ой, ладно, Лёшкин, проехали! Всё в порядке.

– Ну, я всё равно должен тебе сказать…

– Завтра скажешь.

– Кстати, завтра у нас коллок по альдегидам и кетонам, ты как вообще, что-то петришь?

– Ох ты ж ёб твою мать! – не сдержалась Лиза.

– Понятно! – усмехнулся собеседник. – У меня то же.

– Так, всё, Лёшкин, отбой, я понеслась готовиться. Блин, надо хоть что-то в башку запихать…

– Дела учебные или сердечные? – подмигнул Иван, когда Лиза закончила разговор.

– Ага, сердечные. Я тут чуть инфаркт не схватила. У меня коллоквиум завтра, а я не готова ни хрена.

– Я догадался по твоему экспрессивному возгласу.

– Блин, не напоминай! Ещё решишь, что я быдловка какая-то…

– Всё в порядке. Я сам иногда могу ляпнуть такое, что небу жарко.

«Забавно. Кажется, мой матерный вопль поразил его в самое сердце! Ему нравятся грубые девушки? Наверное, он всё-таки не содомит. Но всё равно…»

Прощание вышло скомканным, но причина была, как ни крути, уважительной. Лиза дала Ивану и его матушке свой номер мобильного и записала их номера, а также получила согласие заходить к ним в любое время и брать книжки почитать. В дверях она настолько расчувствовалась, что чмокнула замглавреда в щёку и поскакала домой, к альдегидам и кетонам.