Читать книгу Бремя мира. Том I - Владислав Фирсов - Страница 4

Восстав против своих родителей, двенадцать детей поклялись избавить мир от Рит-Фарра. И, заплатив огромную цену, оставшиеся пятеро исполнили клятву.

И настала эпоха Аккарат. Но, Тень настигла их, ибо они, подобно родителям, носили в себе силу Истинного.

«Пути богов», преподобный Альтавириан

Этой ночью Рикхарду так и не удалось заснуть. Впрочем, Йоррмит и Хофорт спать даже не ложились. Они просто сидели в покоях ярла, не перекинувшись ни единым словом до тех пор, пока Хофорт не сказал: "Пора". Тогда ярл и старик поднялись со своих мест и вышли из комнаты. Шаги их были тихими, ибо они не желали, чтобы кто-нибудь из прислуги или стражи увидел, куда они направляются. В какой-то момент, ярл неожиданно свернул вправо, Йоррмит, хоть и удивился, но молча последовал за ним. Они повернули еще несколько раз, после чего шли прямо до тех пор, пока перед ними не оказалась тяжелая дубовая дверь с металлическими скобами. Здесь хранилось личное богатство правителей Готервуда. Хофорт достал из-за пазухи большой ключ и отпер замок. Несмотря на свои толщину и вес, дверь двигалась легко и бесшумно.

Старик никогда раньше не был в этом месте и, сейчас, со всем, присущим ему, любопытством оглядывался по сторонам. Это была весьма большая комната, почти как главная трапезная, может, даже и несколько больше, точнее Йоррмит определить не мог, так как света одного факела, который зажег Хофорт, как только закрыл за ними дверь на замок, было недостаточно. Когда глаза старика немного привыкли к неравномерному освещению, он удивленно уставился на прибитую к стене длинную полку. Она была практически полностью заставлена книгами и тетрадями.

– Думаю, тебе прекрасно известно, что мой дед был куда умнее собственного внука. Помимо прочего, он недурно разбирался в зодчестве. Так что, в этом замке множество тайных коридоров, в которые можно попасть из многих комнат, – пояснил Хофорт, остановившись рядом с Йоррмитом, – и я выбрал именно этот не просто так. Я очень благодарен тебе за верность… И ещё больше за то, как ты заботился все эти годы о моём сыне. Поэтому я показал тебе это место. Многие, наверное, думают, что в сокровищнице ярла нашли приют несметные богатства, – несколько грустная улыбка показалась на лице правителя Готервуда, – но мои предки никогда не были жадными и брали себе только то, что было им необходимо, в отличие от меня. Если кто-то захочет ограбить эту сокровищницу, он, или она, будет крайне разочарован. Все эти "сокровища", – рука с факелом описала круг, на секунду освещая старые доспехи и оружие, хранившиеся на каменных постаментах, – ценны лишь для нашего рода, потому то здесь обрела приют наша история.

Хофорт повернулся к своему спутнику, встретившись с ним глазами:

– Насколько мне известно, с того момента, как это помещение стало сокровищницей, сюда никто, кроме ярлов, не допускался. Я давно хотел рассказать тебе обо всех этих книгах. Сейчас же, после того, как ты остался с нами, я не могу укрыть от тебя это. Я дам тебе ключ от сокровищницы, и ты сможешь прочитать все, что здесь есть… При условии, что новый хозяин замка не будет против. Если эти записи покажутся тебе ценными, можешь переписать их для своей библиотеки. Но, пожалуйста, не выноси их отсюда, я хотел бы обойтись нарушением лишь одной традиции моих предков, – добавил ярл с улыбкой.

Йоррмит изумленно смотрел на полку и мог думать только об одном:

– Что в этих записях?

– Понятия не имею, ты же знаешь, что я и читать-то почти не умею. А, кроме меня (и, теперь, тебя) никто не имел сюда доступа, Рикхард получил бы свой ключ на совершеннолетие. Так что, с того момента, как погиб мой отец, ты будешь первым, кто узнает это. Таков мой тебе подарок…

Старик почтительно поклонился, всем своим видом стремясь выразить, как высоко он ценит оказанные ему честь и доверие, что очень тронуло ярла, уже потерявшего всякую надежду на подобное обращение человека, знающего его тайну. Собравшись с мыслями и сосредоточившись на том, что сейчас требовало больше всего внимания, Хофорт сказал:

– Пойдём, скоро рассвет, а у нас впереди очень важное дело.

В тишине, нарушаемой лишь всполохами факельного огня и их собственными шагами, Йоррмит и Хофорт пересекли всю сокровищницу, остановившись напротив дальней стены, на которой висел гобелен, сотканный не очень искусными мастерами, но, несмотря на это, имевший некоторое очарование. Старик пообещал себе внимательно рассмотреть все, что было там изображено, когда придет сюда читать те загадочные записи. От этих мыслей его отвлек легкий шорох ткани – это правитель Готервуда, взяв гобелен за край отодвинул его вправо, открывая взору неприметную дверь. Он вынул еще один ключ и вставил в замочную скважину. Дверь бесшумно открылась, и они вошли в темный узкий коридор, имеющий множество ответвлений. Спустя какое-то время, Йоррмит потерял всякую надежду понять, где они находятся и благодарил судьбу за то, что в этих темных лабиринтах он не один. Он знал несколько тайных проходов, но об этом ему ничего известно не было. Коридор, по которому они шли сейчас, связывал не только разные комнаты, но и разные этажи, казалось, он пронизывает весь замок вдоль и поперек. И вот, наконец, Хофорт остановился перед одной из многочисленных дверей и повернулся к своему спутнику:

– Эта дверь ведет в покои Рикхарда.

– А он знает об этой двери? – спросил Йоррмит.

– Конечно, какой смысл был бы в тайных коридорах, если бы члены семьи ярла не знали о них? – улыбнулся он, открывая дверь тем же ключом, что и ту, через которую они попали в этот коридор.

"Молодец," – мысленно похвалил он своего воспитанника за то, что тот и словом не обмолвился об известном ему тайном коридоре даже своему учителю. Впрочем, старик всегда знал, что из мальчишки точно будет толк.

Открыв дверь, ведущую из комнаты в коридор, они обнаружили Рикхарда, сидящего на кровати. Его покои находились на втором этаже южного крыла. Когда-то, еще будучи десятилетним мальчиком, он, вспотев от напряжения, впервые самостоятельно, используя костыли, добрался до отцовских покоев и сказал Хофорту, что, теперь, когда он может передвигаться без посторонней помощи (хоть и на костылях), он хочет переехать с первого этажа западного крыла на верхний этаж южного. Сам Йоррмит не был свидетелем этого разговора, он узнал о нем из уст замкового слуги и уже тогда проникся глубоким уважением к мальчику.

Однажды, он спросил у Рикхарда:

– Почему тебе так важно было перебраться сюда?

– Здесь большие окна, которые выходят сразу на юг и на восток. А там, – он пренебрежительно указал пальцем в направлении своих бывших покоев, – было одно маленькое окно с видом на конюшню.

Помолчав несколько секунд, он тогда неожиданно прибавил:

– Мне было важно показать отцу, что у меня есть воля. И сила, благодаря которой я могу делать выбор самостоятельно, пусть это и всего-то выбор комнаты.

И вот, пять лет спустя, Рикхард, как и впервые ночи своей жизни в этих покоях, наслаждался видом горы Датт, освещаемой отблесками света звезд и призрачным сиянием луны, показавшейся, сейчас, между облаками, медленно плывущими по небосводу. Когда Йоррмит и Хофорт открыли потайную дверь, он обернулся и, хромой походкой, направился к ним, взяв с кровати свой мешок. Они не заходили в комнату, а ждали, когда он пройдет к ним через проем, образованный тайной дверью.

– Ты готов, сын? – Хофорт понимал, что вопрос глупый, но не мог не задать его.

– Нет, отец, – честно ответил юноша, – но я справлюсь.

Йоррмит не сказал ни слова, любуясь той силой духа, которую, казалось, излучал его воспитанник. Он хотел бы испытывать гордость за то, что воспитал в нем такую стойкость, но совесть не позволяла. Рикхард родился с этой упрямой несгибаемостью и терпением. Старик дал ему лишь знания и частичку мудрости. Все остальное было заслугой самого мальчика.

«Жаль, – подумал учитель, – бесконечно жаль, что Готервуд теряет такого ярла…»

За всеми этими воспоминаниями и рассуждениями, Йоррмит абсолютно упустил тот момент, когда ступени потайного коридора привели их, сначала, на первый этаж, а потом – ниже. Спустя какое-то время, подземный ход превратился в естественную пещеру, внутренности которой были обрамлены сталактитами и сталагмитами. Несмотря на то, что она имела множество разветвлений, Хофорт быстро и безошибочно выбирал дорогу. Идти пришлось далеко, Йоррмит и Рикхард были уверены, что они уже вышли за пределы Готервуда. Ярл Хофорт повернулся к ним и сказал:

– Почти пришли.

И действительно, они не успели сделать и тридцати шагов, как перед их глазами, появились ступени, вырезанные в камне. Поднявшись наверх, они прошли еще немного и наткнулись на дверь. Замочной скважины в ней не было. Старик понял, что открыть ее можно лишь изнутри, используя рычаг, очертания которого угадывались справа от самой двери. Хофорт потянул рычаг вниз, и они услышали тихий шорох двигающегося механизма. Дверь открывалась не полностью, образуя небольшую щель, в которую мог пролезть только один человек. Первым под свет полукруглой луны вышел сам ярл, за ним – его сын, замыкал их небольшой отряд старый Йоррмит.

Оказавшись снаружи, все трое остановились на мгновение, отдавая должное красоте, открывшейся их глазам. Заснеженные холмы, отражающие мягкий свет, проливаемый звездами и луной, заставляли каждого из них вспомнить старые северные сказки, в которых говорилось о долинных духах, всю зиму бегающих по снегу, не оставляя следов, гонимых жаждой поглотить любого глупца, решившего идти по унтарским землям в полнолуние. Тайный выход из замка был выдолблен в скале на высоте, примерно, пятнадцати локтей. Поэтому они могли видеть, как холмы, на краю горизонта встречаются с Диркутским лесом.

Хофорт поднял свою рубаху. Под ней, вокруг его талии была намотана длинная и прочная веревка. Он потянул за один ее конец, после чего, затейливый узел мигом распустился, и веревка упала к ногам ярла Готервуда. Перехватив ее поудобнее, он повернулся к своим спутникам и сказал:

– Дальше пойдем только я и Рикхард, – ему не было нужды говорить о том, что Йоррмит слишком стар для того, чтобы лазать по веревкам зимними ночами, – так что, пока я буду крепить узел, вы можете попрощаться.

Рикхард встретился взглядом со своим наставником и в глазах мальчика была боль, от которой сердце старика защемило.

– Спасибо тебе за все, Йоррмит. Я рад, что наши пути пересеклись и постараюсь не забыть ни одного твоего урока, – сказал юноша, ему практически удалось заставить голос не дрожать.

Йоррмиту так хотелось сказать что-нибудь мудрое, стоящее, найти такие слова, которые помогут его воспитаннику на опасном пути, такие слова, чтобы, вспоминая их, Рикхард чувствовал себя сильнее. Но, если они и существовали, Йоррмит о них не знал, поэтому он просто решил быть честным:

– Я тоже рад, что наши пути пересеклись. Для меня было честью делится с тобой своими знаниями, – голос старика с каждым словом дрожал все больше, – тебя ждет очень трудная дорога. Но я верю, что ты пройдешь ее достойно.

Они сжали друг друга в таких крепких объятиях, на какие были способны болезненно худой юноша и старик.

Спуск оказался первым из множества испытаний, ожидавших сына ярла впереди. Из-за постоянного использования костылей, руки Рикхарда были неплохо натренированы, но ноги слушались его все еще плохо. К тому же, столь небезопасная высота влияла на него отнюдь не ободряюще. Медленно, изо всех сил напрягая мышцы, он спускался, вспоминая, с какой легкостью и почти звериной грациозностью его отец съехал по ней вниз за пару секунд.

Хофорт терпеливо ждал, пока его сын спустится. Ярл видел, как тому тяжело дается этот спуск и испытывал гордость. Он не мог быть уверен, что, родившись с таким же вывернутым бедром, смог бы делать все то, что делал его сын. И, одновременно с этой гордостью, в его сознании также царила тревога, ведь его пятнадцатилетний сын, который лишь два месяца назад научился уверенно ходить без костылей (сам Хофорт узнал об этом совсем недавно), должен будет в одиночестве бродить между Северными Уделами зимой. И лишь то упорство, проглядывающееся в каждом движении Рикхарда, висящего на веревке, давало ему повод надеяться, что его сын проживет намного дольше, чем он сам.

Тем временем, юноша закончил свой спуск и, тяжело дыша, стал рядом с отцом.

– Хочешь немного отдохнуть? – спросил он.

Рикхард отрицательно покачал головой, им уже завладела жажда двигаться дальше, и они пошли на запад. Идти пришлось совсем недолго. На расстоянии двухсот шагов от скалы с тайной дверью находилось большое нагромождение камней. Когда-то Рикхард слышал о том, что на этом месте находился древний алтарь, настолько древний, что использовали его ещё до того, как Истинный стал богом. Возможно, сами эти камни и были останками алтаря.

Хофорт повел сына в ту сторону и, скоро, они скрылись с глаз Йоррмита, наблюдавшего за ними с высоты. Камни лежали таким образом, что могли служить отличным укрытием от всех ветров, вольно гуляющих по холмистой долине Мукот, там-то и скрылись отец и сын. В самом дальнем углу Рикхард увидел мула, привязанного к вбитому в камень крюку, тут же лежали сумки со всем, что может понадобиться путнику и его питомцу.

– Я лично привел его сюда вчера, после заката, – пояснил ярл, – Йоррмит сказал, что тебе, также, предстоит придумать имя и своему новому спутнику. Нельзя оставлять никаких следов от прошлой жизни, – он подошел к сумкам и вытащил из-за них меч в простых деревянных ножнах. Это было обыкновенное оружие, без излишеств, но сделанное из хорошего металла и умелыми руками, – я знаю, что не успел позаботиться о том, чтобы ты обучился управляться с мечом, но, в любом случае, думаю, лишним он не будет.

Рикхард принял меч и сразу привязал ножны к своему ремню именно так, как надо:

– Я немного знаю основы, – сказал он, – правда, лишь в теории.

Хофорт смотрел на сына и понимал, что больше никогда его не увидит. Никогда раньше он не испытывал такой ненависти к себе за совершенное преступление. Он не только лишил себя единственного родного человека, не только заставил того отправиться в опасное путешествие в одиночестве, но, ко всему прочему, он лишил Готервуд достойного правителя, каким мог стать его, не по годам умный, сын. Видимо, все это отразилось на его лице, потому что в глазах Рикхарда, помимо тоски, он прочитал сострадание, предназначавшееся отцу, расплачивающемуся сейчас за грехи юности.

– Я знаю, что не могу требовать от тебя каких-либо обещаний, – начал он и голос его дрогнул, впервые за очень многие годы, – поэтому просто прошу тебя, сын, никогда не возвращайся сюда для того, чтобы вернуть трон ярла или отомстить за мою смерть. Я готов понести наказание за свое предательство. И постараюсь, перед смертью, вернуть честь нашему роду. А ты попробуй найти себя в этом мире.

Он чувствовал слезы, медленно текущие по его щекам, но не стыдился их. Он прощался со своим сыном.

– Я верю, что боги примут тебя, отец. Ты можешь заслужить прощение, – юноша тоже беззвучно плакал.

Они обнялись в первый и в последний раз.

– Не выходи из-за камней, до тех пор, пока я не вернусь к Йоррмиту, и мы не скроемся в скале. Только тогда, когда убедишься, что никто не видит тебя, отправляйся туда, куда решил держать путь.

Рикхард кивнул, принимая последнее наставление отца. Несколько минут спустя, он уже смотрел, как Хофорт ловко взбирается по веревке к скальной щели, которая была совершенно неприметна, если не знаешь, куда именно нужно смотреть.

Перед тем, как дверь захлопнулась, старик и ярл оглянулись и увидели одинокую фигуру меж камней, машущую им рукой на прощание. Сами того не осознавая, они синхронно помахали в ответ.

Когда отец и наставник скрылись в узком проходе наверху, он вернулся к мулу, закрепил поклажу, погладил своего нового друга и спутника по голове и сказал:

– Как тебе нравится имя Мул? Не очень оригинально, я понимаю. Но, все же, звучит вполне пристойно, не находишь?

«Да, надеюсь, моё дурное чувство юмора меня не выдаст,» – подумал парень, выдвигаясь в дорогу.

До рассвета еще оставалось немного времени и Рикхард решил использовать его для того, чтобы укрыться в лесу до восхода солнца. Он заметил, что скала образует слепое пятно для дозорной башни замка. Видимо, его дед был еще предусмотрительнее, чем он предполагал из рассказов. Но он не знал, как велико это пятно, скорее всего, оно заканчивается раньше, чем начинается Диркутский лес. Конечно, никто не станет гнаться за одиноким бродягой, едущем на муле посреди заснеженных холмов, но сам факт того, что кто-то его заметит может грозить смертельной опасностью. Так что, он тронул пятками бока мула и выехал из каменного укрытия спустя пару минут после того, как Хофорт и Йоррмит скрылись из виду.

Тем временем, ветер слегка усилился, что тоже ободрило юношу – если так пойдет и дальше, то, к утру, все его следы заметет снегом. Правда, пронизывающий северный ветер приносил и неудобства, но, поскольку, Рикхард этой ночью спать не планировал, его это волновало мало. В конце концов, если он сильно замерзнет, то пойдет пешком, рядом с мулом, согреваясь от быстрой ходьбы. А, пока что, можно было посвятить себя созерцанию красоты предрассветного пейзажа окрестностей Готервуда и мыслям о том, что весь мир раскинул свои объятия для того, кто несколькими днями ранее мог лишь мечтать о такой свободе действий. Да, цена этой свободы была слишком высока, но это еще больше заставляло Рикхарда наслаждаться новыми горизонтами, ведь, нельзя не ценить то, за что пришлось так дорого заплатить. Поэтому он самозабвенно вдыхал холодный воздух, позволяя мыслям унести себя в далекие края, которые, казалось, уже звали его.

Лениво окидывая безразличным взглядом пустынные снежные холмы, Мул спокойно шел, приближая нового хозяина к границе леса. До рассвета оставалось чуть больше часа, так что Рикхард не торопил его и разглядывал неровный строй постепенно приближающихся деревьев, большая часть которых была лишена на целую зиму своих роскошных зеленых одежд; ели и сосны, как всегда, не захотели отдавать свое и упрямо зеленели, невзирая на морозную зиму, разбавляя черноту голых веток своих соседей бледно-зелеными и голубоватыми иголками. Правда в этой стороне их, почему-то, было мало и лес, все равно, выглядел унылым и спящим. Но юноша не позволил этому облику обмануть себя. Он прекрасно знал, что далеко не все хищники уснули или ушли – многие из них остались, не желая покидать полюбившиеся им охотничьи угодья. Так же он помнил и о других жителях леса, о тех, которые могли оказаться и дружелюбными, и более опасными, чем все хищники вместе взятые. Рикхард стал перебирать в своей голове, что можно и чего не стоит делать в лесах. Вспоминал, чего в лесу категорически нельзя касаться и как нужно общаться с духами, населяющими его. Конечно, эти знания не были такими необходимыми для тех, кто не собирался отправляться в глубь лесов. Но, как раз это и было планом Рикхарда. Он помнил, что ему необходимо полностью исчезнуть из поля зрения и был уверен, что никто не будет искать немощного калеку рядом с границей, огибающей безраздельные владения Сердца Диркутского леса, так что оный калека сможет беспрепятственно дойти до самого Тарифтского тракта, не попавшись на глаза никому из возможных преследователей.

Если духи не будут против.

Для этого ему нужно будет как можно дальше пройти на запад, миновав Стокфи, свернуть южнее и идти до самого тракта. Главное, углубиться достаточно далеко, чтобы не быть схваченным людьми, и недостаточно далеко, дабы не стать жертвой духов.

План этот был весьма авантюрным, и, если бы Йоррмит или Хофорт прознали об этой задумке, они бы прибегли ко всему доступному им красноречию и, возможно, к рукоприкладству, дабы убедить его не идти таким путем. Однако, именно в этом и заключалась вся прелесть идеи. Хоть, с каждой минутой, она и самому Рикхарду казалась все менее привлекательной. В конце концов, достаточно ли он знал о лесных духах? И была ли хоть крупица истины в том, что ему было известно? Рикхард решил, что сейчас ответы на эти вопросы искать не следует. А потом будет уже поздно. Следовательно, лучше вообще не задумываться об этом.

Как ни странно, такой вывод его устроил. А, тем временем, солнце, пока еще не вышедшее из-под горизонта, уже начинало перекрашивать небо на востоке.

Дозорный примчался очень быстро. И стал напротив кресла ярла, молча ожидая приказаний.

«Интересно, – отстранённо подумал Хофорт, – стал бы он проявлять такое рвение на службе, если бы узнал о моем преступлении?»

Он никогда не переставал испытывать чувство вины. Все, на что он был способен – это упрятать тот свой поступок в самые темные глубины своего сознания и стараться не думать о нем, но чувство вины всегда было рядом, болезненно напоминая о себе. Ярлу до сих пор не верилось, что Йоррмит, зная обо всем, не только остался при нем, но и продолжал давать советы. Трудно сказать, как долго владыка Готервуда был погружен в свои мысли, но дозорный все так же стоял, не смея прерывать размышления господина.

– Скажи мне, Мифут, – наконец прервал молчание ярл, – не заметил ли ты сегодня на посту чего-нибудь необычного?

– Нет, ярл Хофорт, – сразу ответил воин, – все было спокойно, никто не пытался тайком проникнуть в замок или в город…

– А, если бы кто-нибудь попытался покинуть замок, ты бы смог это заметить? – прервал его Хофорт.

Дозорный задумался, но лишь на мгновение.

– Да, ярл Хофорт, думаю, это я тоже заметил бы.

Хофорт одобрительно кивнул и жестом дал понять, что Мифут свободен, после чего тот поклонился ярлу, затем, сидящему рядом с ним, Йоррмиту и отправился обратно в дозорную башню.

– Что скажешь? – обернулся ярл к старику, – Мифут – опытный и ответственный человек…

– Я скажу, что все прошло настолько хорошо, насколько это вообще возможно, в сложившейся ситуации. Твой дед был очень предусмотрительным человеком, ярл Хофорт…

– В отличие от меня.

– Пожалуй, – не стал отрицать Йоррмит.

Ярл невесело усмехнулся:

– Как никогда рад, что мой сын больше похож на него, чем на меня. Он сможет сделать все по-умному.

– Пожалуй, – повторил старик, глядя сквозь оконное стекло на просыпающийся Готервуд.

В какой-то момент, Мул остановился и приподнял правое ухо, словно прислушиваясь к чему-то, чего не мог услышать человек. То был язык леса, язык, который люди позабыли тысячелетия назад. Вот и сейчас зверь, всю жизнь проживший среди людей, почувствовал в скрипе веток, в веянии легкого ветерка, блуждающего между крон, что-то вроде приглашения домой и, спустя секунду, продолжил свой путь уже другой, более непринужденной походкой, как будто не замечая, теперь, на своей спине лишнего балласта, в виде хромого юнца.

Рикхард чувствовал: что-то переменилось. Но не мог понять, что именно. Казалось, что лес буквально дышит, как одно большое существо, на спину которого без разрешения взобралось какое-то насекомое, недостойное даже того, чтобы его согнали прочь хвостом. Он знал, что пересек какую-то незримую границу, вошел в полноправные владения леса и чувствовал себя крайне беспомощно. Принятое в замке решение, здесь, в глубине Диркутского леса, больше не выглядело таким разумным. Конечно, юноша понимал, что все будет зависеть от того, как его примет лес и его жители, но он не был готов к тому, чтобы постоянно чувствовать себя слепым и глухим в этом месте. Даже солнце, поднявшееся над горизонтом, практически не умоляло тревоги, всецело завладевшей пятнадцатилетним беглецом, лишившимся почти всего, кроме жизни.

В это же время, словно в противовес своему новому хозяину, Мул чувствовал себя здесь вполне комфортно и свободно, всем своим существом впитывая настроение окружающих его деревьев.

Однако, спустя несколько часов, проведенных в попытках не сбиться с курса, Рикхард на собственном опыте познал, как легко человек может свыкнуться с мыслью, что от него в этом мире совсем немногое зависит. Он все так же чувствовал, что лес наполнен звуками, которые не достигали его ушей, знал, что рядом с ним кто-то есть и не видел никого, но, в конце концов, принял это и, каким-то образом, нашел в этом принятии некоторое успокоение. Когда солнце преодолело половину своего пути к западному горизонту, несостоявшийся наследник готервудского трона, добрался до небольшой опушки, почти в самом центре которой, лежало огромное дерево, упавшее, наверное, не один год назад. Внимательно разглядев свалившегося гиганта, Рикхард направил Мула в ту сторону. Когда зверь довез его до рухнувшего дуба, юноша спешился и подошел к его стволу. Здесь действительно можно было укрыться от немилосердного ветра, начинавшего, порой, промораживать его до самых костей, и устроить короткий привал, а, еще, тут будет удобно развести небольшой огонь и приготовить себе немного травяного отвара, после чего можно было бы поспать до захода солнца.

Идти в темное время суток сейчас разумнее, тем более, что он уже неплохо ориентировался по звёздам. Достаточно для того, чтобы уметь определять стороны света, а более, в настоящий момент, от него и не требовалось.

Привязав мула к крепкой коряге, торчавшей из-под снега, Рикхард стал искать самое сухое место подле поваленного дерева и ветки, подходящие для костра.

Добыть огонь было очень непросто. Юноша уже начинал всерьез сомневаться, получится ли у него вообще высечь искру, но, в конце концов, он смог разжечь небольшой костерок. Помогла ему в этом древесина, обнаружившаяся в дупле ствола дерева, служившего ему укрытием. Дупло было расположено в таком месте, что его не заливал ни дождь, ни тающий снег, так что, Рикхард смог отщепить серпом от внутренней части ствола несколько сухих щепок, которые практически сразу начали тлеть, а, затем, и гореть, просушивая остальные ветки, которые он нашел рядом с поваленным деревом, и перебрасывая на них дрожащее пламя. Эта маленькая победа поднимала боевой дух и возрождала веру в успешное продолжение этого нежданного приключения.

Когда огонь разошелся настолько, что можно было не опасаться его затухания, Рикхард собрал небольшую костровую треногу, обнаружившуюся в седельной сумке и поставил на огонь большую кружку, наполненную снегом. Разобравшись с этим, он покормил мула, давая тому есть зерно с руки, так как некуда было насыпать его. Он не знал точно, сколько еды нужно этому животному, но надеялся, что дал достаточно. Все-таки, зерна тоже не очень много припасено, так что им обоим придется экономить. С этой мыслью, Рикхард расседлал Мула, достал из сумки самый маленький кусок вяленого мяса и вернулся к костру, вода начинала кипеть, и юноша добавил в кружку несколько сухих листиков мелиссы и пару ягод шиповника. Пока отвар доходил до нужного состояния, Рикхард провёл небольшую инвентаризацию своих мешков и постарался рассчитать, на сколько дней ему хватит припасов, которые подготовил Йоррмит и Хофорт. Так как все было укрыто снегом, проблем с водой возникнуть не должно, зато еда может и кончиться, что прибавит еще одну проблему, которой хотелось бы избежать. Поэтому нужно было точно знать, как долго он сможет обходить стороной человеческие поселения.

Принимая пищу трижды в день, небольшими порциями, он мог растянуть свой запас на двенадцать-пятнадцать дней. Если спать несколько часов утром и перед закатом, а все остальное время двигаться на юго-запад, он поравняется с Тарифтом не более, чем через десять дней. Запасы можно будет пополнить в деревнях, расположенных возле тракта, ведущего из Тарифта в Бондус, после чего лучше будет опять скрыться среди деревьев и не высовываться до тех пор, пока не будет пересечена граница Айгарта.

Сейчас же, главным было не проспать закат, пока он находится в глубине леса. Это могло бы иметь крайне неприятные последствия. Такие, о которых ему думать сейчас не хотелось.

Когда импровизированный лагерь был разбит, юноша извлек то, что могло бы стоить ему жизни в сложившихся обстоятельствах – Книгу Покровителей. Ее он не смог оставить там, куда больше не вернется, хоть и понимал, насколько это рискованный поступок. Трудно было сказать, что именно побудило его, в последний момент, прямо перед тем, как потайная дверь, ведущая в его покои, открылась, быстро бросить ее в свой мешок. Сентиментальная привязанность к подарку близкого друга и наставника? Или стремление к знаниям? На эти вопросы у Рикхарда ответа не было, да и он не собирался их искать. Вместо анализа собственных побуждений, он решил погрузиться в чтение книги.

С тех пор, как Йоррмит сделал ему этот подарок, Рикхард успел уже полностью ее прочитать. Но, буквально, несколько дней назад, он начал ее перечитывать, остановившись на конце первой главы, в которой говорилось об Истинном, первом существе, которое познало бессмертие и могущество, границ которого не видел никто. И вот, перечитывая эту часть, юноша вспоминал, как немного ранее, когда они с Йоррмитом сидели в библиотеке, он спросил наставника, почему большинство людей поклоняются пантеону Аккарат? Ведь они – представители лишь третьего поколения богов.

«Думаю, – сказал тогда Йоррмит, поигрывая кистью из конского волоса в руке, – не нужно объяснять тебе, почему мало кто хочет поклоняться Рит-Фарра. Что же касается Истинного, то ему поклоняются монахи, входящие в очень замкнутый орден, они почти не поддерживают связей с остальными людьми. Дело в том, Рикхард, что Истинный – существо абсолютно другого порядка. Согласно, древнейшим сказаниям, он был рожден смертным, но смог постичь такую мудрость и обрести такое могущество, которые сделали его Первым Богом. Он не похищал ничьей силы, не заключал договоров с духами или что-то в таком роде. В одной легенде было сказано так: "Он заставил себя выйти за грани, поставленные перед смертными, и стал Всем." Что значат эти слова, полагаю, могут знать лишь те монахи, которые ему поклоняются, да и они, вряд ли, понимают это в полной мере. Для всех прочих же, Истинный является существом слишком уж трансцендентным, трудно просить о покровительстве у того, чье величие, скорее, вызывает страх, чем надежду. Боги Аккарат же нам гораздо ближе, они долго жили среди людей, испытывали горести и радости смертных, боялись и надеялись, любили и ненавидели… В общем, это те боги, которых нам, простым смертным, проще понять.»

В Книге Покровителей об Истинном тоже сказано было совсем немного. Зато достаточно многое было написано в ней о пантеоне Рит-Фарра. Конечно, как и все дети, он, в свое время познакомился со сказаниями и песнями, в которых говорилось об ужасных злодеях, совершивших то, что ранее считалось невозможным – они убили Истинного и поглотили его силу, чтобы править всем сущим. Но на страницах этой книги была также описана великая любовь, навеки связавшая Аттураката и Ригаттиррин – сильнейших богов Рит-Фарра. здесь говорилось о ранних подвигах Окаргата и двух его братьев Валлиросата и Критоата, и мудрое правление своим народом Лотано до того, как он отрекся от престола Достира. Когда юноша дочитал главу, посвященную этому пантеону, вопросов у него стало больше, чем ответов, ведь никогда раньше он не задумывался о том, почему они решили убить Истинного, просто считал, что они всегда стремились разрушать все хорошее. Но, теперь, ему стала доступна новая точка зрения, которая могла перевернуть все его былые представления о богах. И стало понятнее, почему Йоррмит говорил, что лучше никому не знать об этой книге. Книге, которая не была столь однозначной в порицании темных богов, как того бы хотелось жрецам Аккарат.

Оторвавшись от книги, он снял с огня кружку с готовым отваром и поставил ее в небольшую горку снега, чтобы та немного остыла. После этого, он закрыл книгу и посмотрел на своего единственного спутника. Веревка, которую он использовал, позволяла Мулу относительно свободно передвигаться в поисках наиболее удобного и теплого места рядом с костром, и Мул этим воспользовался, приблизившись к стволу лежащего дерева, чтобы укрыться от редких, но сильных порывов ветра, не отходя, при этом от костра слишком далеко. Рикхард проверил, хорошо ли привязал веревку к коряге, вернулся к костру и с удовольствием выпил согревающий отвар. Посмотрев на небо и оценив положение солнца, пришел к выводу, что на отдых у него есть примерно часа четыре.

На то, чтобы подготовиться ко сну времени ушло немного. Он быстро позаботился о том, чтобы огонь костра не перекинулся на его укрытие, расчистил от снега пространство для одеял, пристегнутых к седлу мула, постелил одно и лег, по уши укрывшись вторым. Последнее, о чем он подумал перед тем, как сон сомкнул его веки, было сожаление, что бежать ему пришлось не летом. Он ненавидел холод.

Была еще одна причина, по которой спать Рикхард решил в светлое время суток. Он не раз слышал рассказы о том, каким непредсказуемым может быть лес, озаренный светом звезд, также о тех людях, что, заснув ночью в глубинах леса, никогда не находили пути обратно, навечно затерявшись в мире, где грезы и кошмары сливаются в один поток. И, хоть заснул он под слепящими лучами солнца, сила леса подхватила его сознание и швырнула сквозь пространство и время.

То, что это был не обычный сон, было понятно сразу, ибо юноша полностью осознавал себя, помнил, где находится на самом деле, несмотря на то что открывалось его взору.

Он просчитался. Как дурак. Зашёл слишком глубоко в лес и попал под власть чар лесных духов, и теперь ему остаётся лишь надеяться на то, что проснётся он тем же человеком. И смотреть на то, что ему решили показать.

Рикхард видел леса на том месте, где теперь должны быть пустыни, и моря там, где на современных картах были поселения. Видел, как лето сменяет зиму десятки, сотни, тысячи раз. Наблюдал, как громадные существа, жившие так давно, что сами горы казались теперь молодыми, бродили там, где он спал. С течением времени, помнить, кто он, становилось все труднее – внимание все больше рассеивалось. Ему не было известно, что так бывает со всеми, и некоторые даже днем остаются затерянными в воспоминаниях леса. Как только Рикхард догадался, что с ним происходит, у него началась паника. Он испуганно цеплялся за все, что ещё мог вспомнить о своей жизни, и, если удавалось схватиться за какое-то из его личных воспоминаний, он жадно набрасывался на него, цепляясь за каждую его деталь. Почему-то, юноше казалось, что, если получится мысленно сфокусироваться на чем-то из своей жизни, он не забудет самого себя. Счёт времени был полностью потерян, может быть, прошло несколько часов, может несколько лет.

Но у него получилось. Ценой неимоверных усилий воли, Рикхард сумел-таки заставить себя собраться с мыслями и сконцентрироваться на одном воспоминании, на одном из самых теплых.

Ему шесть. Мать смотрит на него. Кажется, она не видит его уродства, улыбается ему, как может улыбаться мать своему здоровому ребенку, ребенку, которым можно гордиться. Рикхард, одновременно, испытывает счастье и глубокую печаль. Он безмерно рад, что его любят, несмотря ни на что. Но ему очень грустно, ведь он не заслуживает этой любви. Как можно любить калеку? Он даже ходить не может. Дети на улице были правы, он – позор для своего отца, выдающегося воина, ярла Хофорта. Калека, которого следовало оставить в лесу сразу после рождения.

Но мать улыбается ему, гладит по голове, не обращает внимания на слезы, оставляющие соленые узоры на его щеках. И поет. Сколько бы не пытался, не мог вспомнить слов этой песни, помнил лишь мелодию, ласкающую слух мягкими переливами звуков. Это была самая прекрасная мелодия, настолько красивая, что он перестал плакать. Очень вовремя, потому что, за дверью, послышались шаги. Кто-то уверенно постучал и, не дожидаясь ответа, открыл.

Отец подошел к ним, и Рикхард отвел взгляд, боясь увидеть отвращение на лице ярла Готервуда. Но, почти сразу, взял себя в руки и посмотрел ему прямо в глаза, надеясь, что сможет сдержать слезы. Вопреки его опасениям, на лице Хофорта не было ни отвращения, ни стыда. Оно было грустным, но, в то же время, дружелюбным. Владыка Готервуда приблизился к кровати, на которой сидели они с матерью, опустился на колени и обнял их обоих.

«Это ничего, – сказал он, тогда, – это ничего, сын.»

Это воспоминание стало своеобразной соломинкой, за которую он судорожно держался в этом неистовом потоке видений, насылаемых ему жителями леса. И, теперь, продолжая смотреть на то, что ему решили показать, он безостановочно повторял: «Я – Рикхард, сын Хофорта и Магдалин.»

Проснувшись, он увидел, что лес озарен красно-золотым сиянием закатного солнца, уже почти наполовину скрывшегося за горизонтом. Несколько минут он лежал, пытаясь осознать то, что с ним произошло. Рикхард понимал, что был очень близок к тому, чтобы сойти с ума или умереть, но думал не об этом. Никогда он даже не мечтал получить такие знания! Пусть он выхватил лишь небольшие отрывки из разных времен, которые пережил этот лес, но и этого было так много, что он не хотел шевелиться, ибо боялся выронить что-нибудь из своей памяти, казавшейся слишком невместительным сосудом для всего, что ему открылось во сне.

Но сохранить это в памяти, как он и предполагал, ему не позволили. И Рикхард огорченно взвыл, когда понял, что все воспоминания неумолимо испаряются, оставляя после себя лишь неясный след, который, через несколько часов, станет чем-то и вовсе эфемерным, не имеющим никакой формы и почти лишенным содержания. Он знал, что еще неоднократно ему придется спать в лесах, но не мог быть уверен, что ему еще хоть раз откроется нечто подобное. Разве только он опять рискнет так близко к жилищу духов, то явно было бы не самой хорошей идеей. Юноша и в этот-то раз едва спасся.

Размышляя об этом, беглец поднялся и только теперь почувствовал, как сильно он замерз и как нестерпимо ныло все тело, не привыкшее ко сну на земле. Потратив несколько минут на разминку затекших конечностей, он подошел к своему спутнику и погладил того по голове.

– А тебе что снилось, Мул?

Ответа, естественно, не последовало (если не считать ответом легкое пофыркивание). Хотя, Рикхард не удивился бы и словесному отклику животного в этом месте. Теперь ему казалось, что любой зверь, живущий в лесах, обладает неизмеримо большим запасом знаний, чем все ученые, прозябающие в своих лабораториях и башнях.

Сборы заняли почти полчаса, один из многих признаков, по которым можно определить отсутствие практических навыков.

– Ничего, научусь, – сказал он, обращаясь к самому себе. Йоррмит часто говорил, что, для мудрого человека, самым строгим судьей является он сам, поэтому своим навыкам путешественника Рикхард поставил максимально неудовлетворительную оценку, дав себе обещание исправить это.

Проверив, все ли он забрал из временного убежища возле поваленного дерева и убедившись в том, что его костер полностью потух (на всякий случай, он засыпал его снегом), воспользовался тем, что лесная темнота еще не слишком сильно сгустилась, и оседлал мула, после чего, направил в ту сторону, в которой солнце нырнуло за горизонт.

Ощущение того, что за ним наблюдают превратилось в уверенность лишь, когда на небосводе исчезли последние отблески заката и оно оказалось в полной власти звезд и луны. Было трудно, но Рикхард сдерживал, вновь и вновь появляющиеся, порывы развернуться и убедиться, что сзади никого нет, все равно, это было бы бессмысленным занятием. В этом он убедился, обернувшись первые пять-десять раз. Пока духи не захотят сами показаться ему на глаза, он никогда не сможет их увидеть. Так что юноша продолжал свой путь, изо всех сил стараясь придать своему лицу спокойное и миролюбивое выражение. В одной из книг Йоррмита говорилось, что дух не тронет человека, если тот не станет угрозой ему или его дому. Правда, под этими словами было еще одно замечание: "Мало кто из людей знает, что именно дух воспримет, как угрозу." Мысленно повторяя эти слова, как молитву он продвигался вперед, всем своим видом пытаясь продемонстрировать собственную безмятежность (от которой, откровенно говоря, был максимально далек), и периодически посматривал на звезды, чтобы убедиться в том, что все еще не сбился с западного направления, которого он планировал придерживаться еще некоторое время.

За те четыре часа, прошедшие с тех пор, как Рикхард оставил позади место своего первого привала, они ни разу не остановились, потому что ему крайне не хотелось раздражать лес своим присутствием дольше, чем это было необходимо. Однако, изматывать Мула тоже не представлялось слишком уж хорошей идеей, поэтому, когда луна перекочевала на западную сторону небосвода, юноша остановил Мула и слез, потом снял один из мешков со спины животного и пошел рядом с ним, давая животному отдохнуть от поклажи. К наступлению полуночи, Рикхарду начало казаться, что он уже привык к тому, что на него смотрят ото всюду, в какой-то момент, он даже несколько расслабился.

И, именно в этот момент сын Хофорта услышал глубокий вздох справа от себя. Резко обернувшись, он увидел, как кора огромной ели вздымается и опускается, в такт звукам дыхания. Рикхард изумленно замер, не в силах пошевелить ни одной частью своего тела, беспомощно глядя, как дышит стоящее перед ним дерево. Видимо, сообразив, что человек обратил на нее внимание, ель дышать прекратила, на мгновение приняв облик обыкновенного дерева и, вдруг, открыла глаза. Юноша не был уверен, что это и впрямь были глаза, потому что нигде и никогда прежде ему таких видеть не доводилось. Их было много, и все они походили на небольшие светящиеся минералы.

Рикхард в ужасе отшатнулся назад, задев локтем куст шиповника, находившийся в тот момент у него за спиной. Куст издал какое-то сердитое шипение, встрепенулся и, словно гигантский паук, пополз в сторону, не переставая издавать невнятные шипящие звуки. Наконец, самообладание пятнадцатилетнего юноши дало слабину. Он закричал. Так сильно, что горло почти сразу начало болеть, словно он попытался проглотить горсть битого стекла. Однако, кричал он не долго, потому что ему закрыли рот чем-то очень холодным. Рефлекторно попытавшись сдернуть это что-то со своего лица, молодой путник понял, что на него налепили какой-то лист. В растерянности он лишь неуместно подумал о том, что листьев в зимнем лесу не должно быть в принципе.

– Тише, – он не мог видеть, кто это сказал, так как хозяин этого низкого, явно не принадлежащего человеку, голоса находился у него за спиной, – не шуми. Говори.

Рикхард глубоко вдохнул носом, который не был закрыт листом, и, взяв себя в руки, медленно кивнул. Лист мгновенно отлип ото рта, и юноша развернулся. Его взору предстал клен, который был куда крупнее той ели, что так напугала его минуту назад.

– Вы… Вы, ведь, духи, да? – неуверенно спросил он.

– Да, – согласился клен и вновь требовательно произнес, – говори.

Юноша не знал, что именно хочет услышать грозный дух, так что решил, прежде всего, оправдаться:

– Прошу прощения за вторжение в ваш дом. Я – простой путник…

– Мне немногое известно о людях, но я точно знаю, что простые путники не подходят так близко к нашему Сердцу.

– К Сердцу? Но, я ведь, еще далеко от центра леса…

– А твое сердце разве находится в твоем животе? – перебил его клен, – если нет, то почему Сердце леса должно находиться посередке?

Об этом Рикхард никогда не задумывался. Когда в книгах упоминалось о Сердцах лесов, он всегда считал, что они находятся в их центре.

– Простите, я думал, что нахожусь на самой границе вашего дома. Я не причинил никакого вреда лесу, мне лишь нужно было немного срезать дорогу.

– Если бы ты попытался причинить вред, то я не стал бы говорить с тобой, человек, – в низком голосе духа проступило предупреждение, граничащее с угрозой, – что ж, это происходит не так редко, как хотелось бы. Ты пойдешь со мной к Йатт. Он принимает решения в таких случаях.

Юноша, хотел было, спросить, кто такой Йатт и что именно тот подразумевает под словом «решение», и какие «решения» принимались им ранее, в подобных ситуациях, однако, это ему показалось идеей, по меньшей мере, неуместной, так что он взял узду Мула, который просто стоял рядом, ничем, казалось, не потревоженный, и вновь повернулся к клену.

Но дух уже принял другое обличие. Смена облика не сопровождалась ничем примечательным, Рикхард просто развернулся и обнаружил прямо перед собой удивительное рогатое существо, стоящее на шести коротких жилистых лапах. Лица, в привычном понимании, у духа не было. На рогатой голове было лишь множество глаз, которые, из-за красного цвета, можно было бы спутать с гранатами. Расположены эти глаза были асимметрично, в полном беспорядке. Чем дышал и разговаривал дух было непонятно, ибо никаких, привычных человеку и большинству представителям животного мира, носа и рта у него не наблюдалось.

– Можно узнать, как тебя зовут? – робко спросил Рикхард, когда они двинулись на север.

– Ун, – ответил житель леса, создавалось такое ощущение, что он говорит всем телом. Даже если бы Рикхард подошел к нему вплотную, он бы не смог определить, откуда именно доносится голос.

– Я – Рикхард, – юноша не решился представиться именем, которое выбрал себе в библиотеке Йоррмита, так как боялся, что дух сочтет это попыткой солгать.

– Хм…

Трудно понять, что значил такой ответ, но требовать более понятного было неудобно, так что Рикхард вынужден был удовлетвориться тем, который получил. Теперь, когда жители леса видели, что Ун не скрывается от чужака, да еще и ведет его за собой, они тоже решили не прятаться. До полнолуния было еще несколько ночей, но и света той части луны, которая была видна сейчас, сейчас хватало, чтобы в подробностях рассмотреть тех, кто живет в лесах так давно, что помнит существ, вымерших задолго до появления первого человека, а юноша только и успевал смотреть по сторонам, ведь не менее двух десятков деревьев этой рощи оказались вовсе не деревьями. Многие остались в облике растений, лишь открыв свои фантастичные глаза, остальные приняли свои истинные облики, которые были самых разных цветов, размеров и форм. У Рикхарда напрочь отсутствовал магический потенциал, позволяющий видеть потоки энергии, но даже он мог почувствовать, что в этом физическом мире духи находятся лишь частично, каждый из них был похож на маленькое окно, через которое можно было бы взглянуть на другой, удивительный и непонятный простому человеку мир. Сами же жители леса довольно быстро потеряли интерес к чужаку, некоторые пошли в другую сторону по каким-то своим делам, другие – остановились и, спустя какие-то мгновения, стали вновь неотличимыми от деревьев и крупных кустов. И все это было так близко от того места, где он прожил всю жизнь! В свои пятнадцать лет, Рикхард уже не впервые удивился тому, как слепы могут быть люди, к окружающему их миру. Духи, хоть и приняли вновь облик растений, но переговариваться не перестали. До этого момента, юноша лишь чувствовал краем сознания, что ветви ведут какие-то беседы между собой, теперь же, он мог слышать их своими ушами, что, конечно, не делало их речи понятными для человеческого слуха.

Идти на север, как оказалось, нужно было совсем недолго, Рикхард и впрямь оказался совсем не там, где полагал. Он опять посмотрел на звезды и убедился, что, до встречи с Ун, двигался строго на запад. Неужели Сердце Диркутского леса, на самом деле, находилось так близко к долине? Но как же люди об этом не знали? Наверное, на этот вопрос сможет ответить тот, кого именуют Йатт.

Внезапно, Ун остановился и легко склонил свою странную рогатую голову, выражая почтение древу, перед которым они остановились. Если бы Рикхарда попросили описать, насколько большим оно было, он бы, скорее всего, не смог. Дело в том, что слова «огромный», «грандиозный» и «величественный» прозвучали, скорее, как значительное преуменьшение, чем точная характеристика размера этого дерева. Рикхард не мог понять, каким образом, такое существо не было видно за пределами леса, ведь оно значительно возвышалось над всеми прочими деревьями.

Оно напоминало дуб, возраст которого терялся в тысячелетиях, а, быть может, и того больше. Но, что было еще удивительнее, он был зелен, словно не окружали его со всех сторон снежные сугробы и не дул с долин холодный северный ветер. Дух, взявший на себя роль проводника, издал несколько звуков, похожих на легкое дуновение ветра, играющее на листьях деревьев свою воздушную симфонию. То, как духи говорят на своем родном языке, разительно отличается от того, как они произносят чужие им человеческие слова. Рикхард поймал себя на мысли, что ему очень хочется самому выучить этот язык, настолько тот гармонично вплетался во все природные звуки. Сам себе он сейчас казался чем-то несуразным, лишним в этом месте и не мог понять, как духи вообще терпят его присутствие в своих краях. Поэтому, подавленный величием существ, в обществе которых он оказался, юноша старался стоять и не двигаться, опасаясь обращать на себя лишнее внимание, и ждал, когда закончится непонятный, но мелодичный древесный разговор.

Хоть это и было логичным, юноша, все равно, удивился, когда отметил, что духи говорят по-разному. Голос Ун (если так можно назвать шелест листьев на ветру) был похож на прохладный осенний ветерок, срывающий желтые листья с верхушек деревьев, а голос того, с кем он вел разговор, был подобен грозному горному ветру, бушующему зимой где-то на вершинах гор. Беседа длилась недолго, а, когда она завершилась, Ун повернулся, чтобы уйти и встретился взглядом с юношей. Рикхард уважительно поклонился духу, трудно было понять, о чем подумал в этот момент житель леса, но, немного погодя, он ответил ему легким поклоном и плавно удалился обратно, скорее всего, чтобы вновь принять облик клена.

– Ты зашел гораздо дальше, чем хотел, – произнес Йатт голосом еще более глубоким, чем голос Ун, – но твоей вины в этом нет. Это я привел тебя сюда.

– Но зачем?

– Не так уж часто люди решают пройти по границе, которую мы провели…

– Ун сказал, что это происходит не так уж редко, – перебил Рикхард и тут же ужаснулся собственной бестактности.

Что-то похожее на смех послышалось в голосе Йатт:

– Для Ун и один человек за сотню зим – слишком много. Впрочем, своим поклоном, тебе, полагаю, удалось добиться некоторого расположения, так что, может, его мнение, относительно представителей твоего вида, впредь, не будет столь однозначным… Однако, на чем же я остановился? Ах, да, просьба. Рикхард, сын Хофорта, – юноша напрягся, был уверен, что ни слова не промолвил о своем отце, – я, Сердце леса, который вы именуете Диркутским, привел тебя сюда, дабы попросить об одной услуге, если ты, конечно, дашь свое согласие.

Рикхард взглянул на Йатт, пытаясь понять, где у него может быть лицо, так как тот не открыл своих странных глаз, подобно Ун. Растерявшись, он решил стараться смотреть на весь дуб сразу.

– А что будет, – он кашлянул, прочищая пересохшее горло, – если я согласи не дам?

– Тогда ты проснешься на краю леса, не вспомнив ни обо мне, ни о ком-либо из других духов.

Помолчав секунды две, юноша задал еще один вопрос:

– О какой услуге идет речь?

– Объяснение займет какое-то время, так что, может быть, пройдешь внутрь?

Внезапно, одна из огромных ветвей опустилась, отчего у Рикхарда создалось впечатление, будто великан протянул ему свою гигантскую ладонь, приглашая взглянуть на мир глазами птиц. На самом деле, в каком-то смысле, так и было, ведь Йатт, определенно был не ниже самого высокого великана. Юноша оглянулся на Мула, опасаясь, что животному может не понравится такая нетипичная подвижность гигантских деревьев, но он не успел сказать что-либо по этому поводу, потому что рядом с тем местом, где они стояли, вдруг, за считанные секунды, выросла маленькая яблоня, и на ней, также быстро, развернулись из почек листья и лепестки цветов, которые тут же опали, а на их месте начали формироваться плоды. Рикхард увидел, как в течение двух минут, выросло и начало плодоносить настоящее дерево.

Как только Мул счел блюдо достаточно готовым, он натянул поводья, желая насладиться летней пищей, взявшейся неизвестно откуда холодной зимней ночью. Ситуация в целом, зверя, судя по всему, совершенно не озадачила.

– Здесь ему будет вполне комфортно, – рассудительно заметил Йатт.

Бывший наследник Готервуда согласно кивнул и, своей хромой походкой, приблизился к опустившейся ветви. Несколько неловко взобравшись на нее, он крепко вцепился руками в те ветки, что были поменьше, опасаясь падения с ужасающей высоты, на которой находилась эта ветвь изначально. Но необходимости в подобных предосторожностях не было – дух так бережно поднимал своего гостя, что невозможно было даже представить, что тот может упасть, так что, к тому времени, когда ветвь преодолела половину пути, Рикхард уже ни за что не держался, наслаждаясь видом, который открывается на такой высоте. Он был так сильно поглощён зрелищем, что не сразу заметил, когда движение вверх прекратилось.

Обернувшись, юноша увидел в стволе большое дупло, к которому и подводила ветвь, доставившая его сюда. Осторожно ступая по коре, которая оказалась совсем не скользкой, он пошел в сторону дупла, взобраться в которое ему было не тяжелее, чем пройти в двери, таким большим оно было. Спустя несколько мгновений, он уже был внутри. Здесь было очень тепло и, вопреки ожиданиям, достаточно светло. Источником света, разгонявшего тени внутри дупла, служили древесные грибы, росшие на том, что вполне можно было бы назвать стенами. Место, в котором он оказался, отдаленно напоминало большую комнату без мебели. В центре "комнаты" стояло антропоморфное существо. Сначала, оно походило на человека лишь силуэтом, однако, постепенно, тело его начало обретать детали и, спустя некоторое время, перед юношей оказался молодой мужчина среднего роста. Одет он был в обыкновенную одежду коричневых тонов.

– Нет, это не мой облик, – не оставил без внимания его удивление Йатт, – на самом деле, меня перед тобой нет, ведь, дерево, внутри которого ты находишься – это и есть я. Но, некоторый опыт общения с людьми подсказывает мне, что тебе будет привычнее вести разговаривать с собеседником, которого ты видишь прямо перед собой.

Рикхард, вдруг, понял, что теперь голос звучит не снаружи, а, как бы, внутри его головы.

– Это галлюцинация? Ты внушил мне этот образ?

Дух кивнул, словно это было очевидным и естественным делом, и жестом пригласил юношу сесть на "пол". Рикхард снял куртку, постелил ее, чтоб сидеть было удобнее и устроился на ней, скрестив перед собой ноги. Образ Йатт сел напротив и сказал:

– Я могу поведать тебе обо всем вербально. Или так же, как поведал тебе свою историю вчерашним днем, во время твоего сна. Как бы ты предпочел?

– Я бы предпочел увидеть все своими глазами. Если, – прибавил Рикхард, – я не забуду всего снова.

– Тогда смотри…

И опять ощущения собственного тела стали эфемерными и почти не имеющими никакого значения. Восприятие мира вновь сменило перспективу. Он опять видел воспоминания Йатт, а, вместе с ним, и воспоминания всего Диркутского леса. Правда, на этот раз, все было более подробно и размеренно, что позволяло ему не только беспомощно наблюдать за изменениями в пейзаже, но и улавливать смысл происходящего. Сначала была лишь долина Мукот, бескрайние просторы которой были покрыты травой и одинокими деревьями. Это было так давно, что юноша не дерзил даже предположить, кто населял этот мир в то время. И, уже тогда, наступил момент, в который долине пришлось уступить часть своих владений, ибо маленький желудь нашел себе приют в этой земле. Рикхард понял, что даже сам Йатт не знает, как он оказался тут. Поэтому, дух мог показать лишь свои первые воспоминания, которые берут свое начало с момента появления первых ростков, высвободившихся из объятий земли. Он видел рождение на свет Сердца Диркутского леса, еще почти не осознающего самое себя, не ведающего собственного могущества. Внезапно, века заскользили перед внутренним взором Рикхарда со скоростью ласточки, оседлавшей потоки ветра, и юноше открылась картина, на созерцание которой в реальном времени, ему не хватило бы и сотен жизней. Йатт, в течении нескольких минут показал ему свой рост, длившийся тысячелетия. Невзирая на вьюги и морозы, сменяющиеся теплыми лучами летнего солнца, древо так и оставалось зеленым на протяжении всей своей жизни. Когда размеры его достигли одной пятой нынешних, время замедлилось и Рикхард увидел, как первые дикие духи пришли к Сердцу будущего леса в середине зимы. Сначала их было не более десяти, и пришли они с разных сторон. Духи удивленно взирали на Йатт своими блестящими глазами, постепенно подходя все ближе. Один из пришельцев подошел почти к самому стволу и замер, ибо ощутил, как на его ветвистых рогах зацвели цветы, раскрывающиеся на них лишь в теплое время года. Эти рога и цвет глаз показались знакомыми.

– Это был Ун? – мысленно спросил юноша.

– Да.

– Он старше тебя?

– Да.

Тем временем, остальные, увидев то, что произошло с Ун, тоже приблизились к древу. Время вновь ускорилось и Рикхард увидел прибытие бесчисленного множества самых разных духов, принимающих облик растений. Он видел, как рядом с ними начинали расти новые деревья и, в конце концов, на землях, где, многие тысячелетия спустя, осядут люди, появилась первая роща, из которой вырос весь Диркутский лес. Открыв глаза, он вновь увидел "комнату" внутри дерева, жизнь которого сейчас наблюдал.

– Это поразительно, – это слово показалось ему слишком серым, неспособным передать и части восхищения, которое он испытал сейчас, но искать более подходящего слова он не стал, ибо не верил, что вообще сможет его найти, – я действительно этого не забуду?

– Если согласишься мне помочь, не забудешь. Если же нет, мне придётся забрать и это знание обратно. Наш дом должен быть скрыт от глаз посторонних.

Услышав эти слова, Рикхард понял, что уже согласен почти на все, он бы ни за что не хотел забыть того, что увидел в первые дни своего путешествия.

– О чем же ты хочешь попросить меня?

– Ты увидел, как рождается дом духов, один из множества. Я чувствую, что на юге есть лес, с Сердцем которого произошло что-то очень плохое, и, пока он сам и все его жители не погибли, нужно дать жизнь новому Сердцу. Это и есть моя просьба.

Образ духа поднялся и подошел к отверстию, через которое вошел Рикхард. Юноша, догадавшись, что от него ждут того же, последовал за ним. Когда они оказались у самого дупла, оставшись внутри, к ним приблизилась еще одна ветвь, остановившись рядом с той, что доставила его сюда. На самом ее конце покоилось нечто вроде лиственного кокона, который начал постепенно раскрываться по мере приближения к находящемуся внутри Рикхарду. Внутри покоился небольшой желудь, переливавшийся в лунном свете всеми оттенками зеленого.