Читать книгу Отправление с Киевского вокзала. Роман - Владислав Корнейчук - Страница 12

*

– Меня зовут Виктория… И я алкоголик. И наркоманка.

Дальше шла история о том, как – еще в школе – начала пить, как выходила к шесту, как нюхала, как ее и как она…

Выглядела женщина, несмотря на все описанные злоупотребления, не старше своего – лет сорок пять – возраста, скорее – моложе. Белая блузка и голубые джинсы сидели ладно. Новые белые кеды отсылали к вечно молодым хипстерам. Избыточные, начинающиеся уже на шее тату – намекали на неврозы… Женщина восседала на стуле, спрятав лицо в каштановые волосы, говорила слегка хриплым голосом.

– Я как-то… – Виктория вхолостую щелкала зажигалкой (до победы ЗОЖ помещения АА превращались в аэропортовые курилки), ерзала на стуле. – Еще в школе. Попробовала шампанское. Впервые искренне стало плевать, достаточно ли модные на мне сапоги, назвал ли кто-то мою грудь сиськами…

Лицо Виктории пряталось в длинных каштановых волосах. Когда человека не видно, жалеть непросто. Григорию Б. жалко и не было. Но стало любопытно, как выглядит: голос казался приятным.

Пескарева Вика – теплые ладони, взгляд-магнит, подсушенное спортивной гимнастикой юное тело. Такие девушки – главные носители информации о земном счастье… В эпоху выступлений в ночных клубах – линии тела Пескаревой приобрели еще большую женственность, но ладони увлажнились, взгляд про радость жизни рассказывать перестал. Оставив большой стриптиз, Пескарева не располнела. Другой вопрос – выше шейной косыночки упругая свежесть с начала нулевых уже не радовала. В десятых – кожу поверх отеков раскрасила фирменная синева…

…Выйдя с собрания, два десятка человек постепенно рассеялись. Кто-то нашел машину, кто-то – самокат или велик, кто-то шел к метро. Почти все – поодиночке. Как-то так получилось, Григорий Б. и Виктория Пескарева из недавно построенного замоскворецкого билдинга – с собрания «Анонимных алкоголиков» – вышли следом. Скорость движения и направление совпали. На Большой Татарской, которую пересекали по пешеходному переходу, получилось – идут вместе. К Новокузнецкой – разговорились. На Пятницкой решили пройтись в сторону центра – погода отличная!

Маршрут – кажется, без плана и цели – прочертился по Пятницкой к Водоотводному каналу и Балчугу. Оставив позади места, которые поэт Есенин считал кабацкими, дуэт поднялся на Большой Москворецкий мост, постоял, глядя на кремлевские купола. Обоих явно занимал предмет, о котором говорили. Мужчина иногда по-дирижерски взмахивал руками. Женщина морщила нос и смотрела вдаль…

Оказавшись на брусчатке Васильевского спуска, насладившись на пешеходном переходе ароматами внутреннего сгорания, обогнули слева Покровский собор. Красная площадь, половина Александровского сада быстро остались позади…

Новый знакомый Виктории Пескаревой о себе вкратце поведал еще на Пятницкой:

– Журналист. Пишу о рок-музыке, вообще о популярной музыке. Одно время делал на телевидении программу о советском джазе.

– Абсурд. Не считаешь?

– В смысле?

Виктория ждала.

– А! Джаз не может быть советским? Да ну!

Б. стал объяснять абсурдность такого абсурда.

Еще в юности на ретроспективном показе фильмов Трюффо компания Гриши изрядно повеселилась, когда на одном из стендов увидела портрет молодого режиссера: вылитый Б.! Однокурсники ржали как дураки, показывая пальцем на Гришу, на постер с Франсуа Трюффо. Со временем лицо Б. стало походить на лицо французского кинематографиста с той фотографии гораздо меньше – словно обзавелось собственными чертами; к взгляду примешался нездоровый похмельный блеск, – но прозвище «Трюффо» закрепилось. Почти тридцать лет так в основном все и звали: Трюффо – то, Трюффо – это… Часто обращались совсем просто: Трюф. Или даже: Трюфель.

Особенно подходил ему вот этот «Трюф», ведь Григорий выглядел еще и как второклассник, который вместе с одеждой увеличился в размерах. Симпатичный ребенок, шевелюру темных волнистых волос которого хочется взъерошить, сказав: «Как школа, старик?» Просто слишком крупный ребенок.

Над поясом модных, привезенных из Нью-Йорка милитари-штанов, которые Трюф любил за большие накладные карманы, вмещающие сигаретные пачки, фляжки с алкоголем, пивные банки, буклеты, компакт-диски, в последние годы нависло пивное пузо.

– Мне двадцать один было, я выпивал иногда, в основном – в общаге с однокурсниками; Новый год, сессию сдали, День студента, – делился Трюффо с Пескаревой своими наблюдениями. – Один мужик лет сорока пяти, чей-то родственник, что ли, как-то во время общежитских посиделок нам всем говорит: «После сорока – вот тогда уже да, пьянки. А это все – выпили, закусили, песенки под гитару, спать пошли – ерунда».

– И?

– Был прав.

– А сейчас, – тряхнув слабым каштановым локоном, интересовалась Виктория, – как?

– На просушке. Несколько недель, шесть почти. Смешно, Вика, согласись, когда люди рассуждают о букете, о бутылках по тысяче евро…

Пескарева согласилась, да, смешно, хотя подумала: некоторые, не зная бед, всю жизнь в свое удовольствие алкоголь употребляют. Вслух заметила, что до сих пор под впечатлением – от услышанного, от того, что разоткровенничалась…

– Правильно, что пришла. Хотя иногда туда совсем не хочется. Там в каком плане хорошо? Люди приходят, потом могут не появляться месяцами. Все друг друга понимают. За исключением тех, кто вполне здоров, но испугался, что не умеет пить. Они правильно испугались. Как правило, это вопрос времени. Но в данный период у них еще нет наших переживаний. Они нас не понимают. Таких процентов пять-десять приходит…

Пескарева молчала.

– Алкоголь в больших количествах заставляет человека жить в иллюзиях. Алкоголь в малых количествах – не имеет смысла. Даже тархун настоящий лучше.

– Да ладно!

Пескарева собиралась хихикнуть, но Трюф в очередной раз сдирижировал и громко протарахтел:

– Речь не про магазинный в бутылках. На презентации одной, на фуршете, домашний тархун наливали из кувшинов. Это что-то! Вика! Поверь. Гениальный вкус. И даже по шарам в каком-то смысле дает. Куда там кислятине и всем этим полусладким!

Полтора месяца назад, проводив в последний путь журналиста «Музыкального телеграфа», лет пятнадцать назад проносившего на концерты под одеждой наполненные портвейном мехи, Трюффо в очередной раз отправился спасаться к анонимным.

Память воссоздала картину, как Тим, смешно пританцовывая в стоячем партере, прикладывался к спрятанной на груди соске с портвейном, как иногда кто-нибудь из коллег просил попробовать… Все, впрочем, и так были гашеные, кто – чем. Трюффо, как правило, еще до концерта выпивал какого-нибудь алкоголя.

Основу болезни Григорий и многие его коллеги в значительной мере заложили именно в девяностых. Про остальных Трюф уверен не был, а о себе мог сказать: тревожные признаки к началу нулевых сквозь веселый пьяный туман просматривались.

Разговор перекинулся на меломанские темы. Оказалось – оба собирают винил. Точнее, у Виктории, без всякого интереса с ее стороны, валялось несколько сот грампластинок, купленных отцом, футбольным тренером.

Б. рассказал, что удалось найти на минувших выходных на блошке:

– Два диска «Арсенала» козловского. Почти новые. Лежали у кого-то. Вообще, они молодцы, для своего времени и места хороший такой фьюжн играли…

…Слово за слово, добрались до скульптурных композиций, созданных в эпоху правления мэра Лужкова. Зашли в находящийся под Манежной площадью супермаркет за водой. Период летней московской жары прошел, но днем – август без дождей выдался – свежести московскому пешеходу, как правило, не хватало. Сделали остановку у стеллажа с минеральной водой: что бы взять? Яркий свет, отражаясь от стоящих по соседству алкогольных бутылок, приобретал особенную яркость…