Читать книгу Жажда школьного учителя. Книга 1 - Владислав Вайтар - Страница 6

Я заходил в школу, стараясь как можно скорее прикрыть за собой дверь. Сзади бежал высокий мужчина лет шестидесяти, держась за свой галстук, мужчина, вот-вот готовящийся крикнуть мне: эй, я же в метре от вас, придержите дверь, не так трудно же! Но я отказал себе в пополнении копилки «легких денег за добрые дела» и хлопнул кашированной входной дверью со всей силы, левой рукой немного не отпуская ручку, специально и с улыбкой, добивая на ровном месте создавшуюся ситуацию; не как ребенок, как человек – творец опытов на каждом шагу. Да ладно, всё уже. Ничего не повторить заново, к чему разбирательство. Забыто. Как пережил момент – так и пережил. Проявилась надменность – ее, выходит, и вписал в графу моей характеристики тот мужчина.

Продолжение сценки настигло меня крайне быстро. Старик забежал в школу сразу за мной и решил словно отомстить, одернув рукой мой пиджак, параллельно грубым голосом обращаясь также ко мне, только вот уже ко где-то парящему мне:

– Стоп, что же ты вытворяешь, извини меня? Парень! Я был за тобой, а ты злостно подтолкнул железную махину на старика, чтобы пошутить? – Он продолжал игру со своим галстуком, только уже не держал, а жестоко мял его! Черный галстук; мучил его. Его слова? Простите! Мне было не интересно. Его галстук и нелепые театральные постановки с ним – вот это по мне, все внимание задействую!

– Я что делаю? Мой первый день в школе «1998», – я шагнул ему навстречу, что показалось, кажется, не только нам двоим, очень странным. Я, зная себя человеком, периодически попадающим в ситуации неловкости, предпочитал всегда не подходить к сопернику наших общих «неловких дуэлей». Но день особый, день – первый.

Что я сделал после? Бегом опустил руку в пиджак, вынес перед собой на глаза пачку достаточно дорогих сигарет, нервно потрепал её обеими кистями с поровну неуклюжими пальцами, агрессивно взял себе одну трубочку никотинового порождения, «поставил товар себе в рот», отправил руку за спичками в тот же костюм, снова зажег, по-прежнему одну, уже эту мелкую палочку, поднес к сигарете и… раскурил. Ага! Да-да! Для меня это процесс важной длительности.

Что же делал старик? Какая должна быть реакция на сигарету в школе? Это мне и нужно было пронаблюдать, проследить каждый, каждый взгляд!

Старик смотрел, смотрел и смотрел, взглядом вел себя так, будто месяц готовился впасть в истерику и здесь, прямо здесь передо мной, засверкал и замахал всеми силами шанс, пробудившийся шанс; а может и того хуже: готовился заявить мне, что у него обнаружена ужасная болезнь и он давно это подозревал; то есть я мог иметь дело с ипохондриком. Но ничего из странного, предложенного фантазией, не развилось.

А ведь зачем, спрошу я себя, это было совершено мной? Поступок с дверью. Ради шоу? Для какого-нибудь шоу перед этим или каким-нибудь другим попавшимся под беглый ищущий взгляд человеком? Кажется, мне захотелось выкрикнуть: «Именно! Элементарно! Привет, Ватсон!», но придержал шаловливые ковбойские створки.

Не хотелось и думать, что всё это – за первые минуты две после первого осеннего «рабочего» дня в новоиспеченной для меня школе. По образованию я даже не учитель, поэтому не афишировал это как работу, не представлял за трудоустройство. За жизненные творческие пробы – ещё как, но не за работу; а это радовало кстати. Первый жизненный школьный день. Да, безусловно, я учился в школе в детстве, как и все; но я не считал это за жизнь в школе, лично я. Всё было наполовину типично мертвым, само собой.

И вот зайти в школу преподавателем – запуск нового испытания для меня, для Чарли Холлоуэя, парня, которому двадцать два года, для парня, который захотел рискнуть открыть новую вещь в своей жизни, а ведь она долго ждала в тривиальных тайных мечтах, эксклюзивно выплеснуться наружу – захотела не сказал бы, что давно. Мечтой, скользкой и не манящей – на людях, в себе – вся моя деятельность почему-то сводилась к преподаванию, интересно. Мечтал, но не афишировал, как остальные мысли. Ждал роста? Поздно было обдумывать, я уже взошел на пробы!

Я продолжал курить. В школе. Это нереально. Впервые. Впервые в школе, в школе «1998», в абсолютно любой школе, новенький учитель, и пяти минут не пробывший в здании, стоит, курит при всех, играясь взглядами с завучем, чуть ранее вообще захлопнув перед ним входную дверь; великолепно, необычно. То, что он завуч – я узнал позднее. Не подружились? Помирились по полной. Насчет впервые – хотелось самому себе напомнить о десятом классе; когда я достал электронную сигарету и, держа в голове идею «Сознавая, что хочешь, – сотвори», немного покурил ее.

Я американец. Нахожусь в России. Казалось бы, все автоматически должно свестись к тому, что русские корни и так далее и тому подобное, но это чуть-чуть не так (я до последнего шока верил, что все так!). Я прилетал в Россию в детстве (также до последнего шока верил, что только раз!), друзья из интернета хотели встретиться, их финансы не позволяли наведаться ко мне через океан, а возможности моей семьи позволяли путешествия, редкий раз, но всегда этот РАЗ был в точку и, что особенно тешило, оставались впечатления, которые не имели привычки тонуть в возрастной памяти. Но внушительную часть жизни провел в Соединенных Штатах, школа, университет, реальные друзья. Вскоре меня опять потянуло в Россию, вместе с мыслями о преподавании там, и мечты осуществились. Почему потянуло – чувства странные, язык я знал, изучал, кажется, чуть ли не с рождения, культуру тоже ясно помнил, входя в здание школы «1998» – до будущего разговора со своей семьей по телефону – ступал американцем. По образованию я пятьдесят на пятьдесят: журналист (отдельная от второй, по какой-то причине, специальность) и филолог (строго, без ступеней), получал образование крайне странным образом, перепрыгивал с факультета на факультет, учился не могу даже вообразить каким делом «через силу», но получил два полноценных диплома.

Посмотрев на старика в последний раз, я проследовал дальше, что мог сделать быстрее, если бы не этот инцидент; и вошел в длинный, широкий, настоящий фантастический школьный коридор. Подобные я видел лишь в американских фильмах, но не в русских. Мне попалась школа, которая в архитектурном плане стала смотреть гораздо дальше среднестатистических русских? Или все расправили крылья, дав волю рычага управления людям, умеющим показать детям, на что способно современное разнообразие; удивили новой учебной жизнью, сразу тянуло в это верить! Мои русские друзья из детства (оставшиеся со мной и по сей день) много раз с текущими слюнями просили фотографировать им американские школьные классы, где, знаете, парты по одному человеку во многих школах, школьные американские коридоры и столовые. Мне сложно было это понять, разные культуры и страны (шоку в будущем не было и предела), но и я так же просил фотографировать русские школы. Наверное, эффекта «вау» особо не наблюдалось (да и знакомо всё как-то), потому что я практически не смотрел русских фильмов, хотя бы по причине того, что, как мне рассказывали друзья, ничего в российском кинематографе грандиозного не намечалось еще десятки лет, конвейер захватил всю съемочную площадь. Российские фильмы – для показа действительности русским людям, зарубежные, в основной массе американские – для вдохновения людей всего мира на изменения этого строжайшего строя действительности, не углубляясь в десятичасовую пустоту экранного времени. Мне нравилось, что я видел кинематограф таким.

Когда я сам вступил в русскую школу, носящую такое ощущаемо старое название «1998» (что явно означало – открытие школы в 1998 году) – то все же почувствовал, по-моему, определенно то же, что и мои друзья в прошлом, глядя на реальные, «без забожных приукрас», образцы американской школы.

Ещё дома, по телефону, мне передали просьбу директора, чтобы я к нему зашел, обговорить все нюансы, взять ключи кабинета, спросить где он, мой кабинет; я подчинился новому руководителю на своей новой работе и не стал презентовать крутой норов.

Кабинет директора в нескольких метрах от начала коридора, в самом начале школы, можно сказать. Очень порадовало. Мне не пришлось кружить меж этих сотен детей, чтобы выловить хотя бы одного, чтобы спросить у него про директора. Тем более такое знакомство с учениками – явно мне не по душе; ведь эти слова – вовсе не те: заготовки первого урока: в каждом классе.

Я увидел надпись «Директор» на белой двери и постучался, три раза; словно герой из одного довольно популярного сериала про четырех друзей-ученых.

Знаете о чем я забыл? Потушить сигарету. Выкинуть её. Дети бегали по школе, не без ошеломления поглядывая на меня. Кто же этот странный, высокий и худой тип, который курил у всех на глазах настоящие сигареты, испуская, казалось, вагоны густого едкого дыма, как сказала бы любая женщина со стороны, но, спешу заметить, позволял себе курить дорогие сигареты, превосходного качества, любил в основном одну немецкую марку, сигареты «Pepe», настоящий без химических добавок табак; знал и другие марки, но останавливался на «Pepe». Были, кхм, «по молодости», зачатки исследовательской работы на тему сигарет; идея сигарет, которые не вызывали бы привыкания, не ухудшали бы здоровье, дым, возможно бы, все еще пах, пах бы, быть может, и сильнее чем образцы настоящего времени, а не с планеты грез, но никакой химии, никакого отравления, головной боли и бизнеса с расчетом «посадить на них больше народу», ничего из этого! Идея провалилась, я банально не начал составлять план, а о какой тогда кампании университета или инвесторской кампании вложения средств на общество и его спасение, могла зайти речь, если четкая идея не сформулирована официально у истоков.

– Холлоуэй? Чарли? Входите.

Не открыв дверь, он понял, что это я. Великолепно. Камеры?

Заходя в кабинет, успел оглядеться; камер не обнаружил, но вдруг они технологичнее, чем в первом представлении. Мне оно на пользу, я могу и прямо им всем заявить, если появится возможность на обсуждении близкой к этой темы: да, спасибо за инновационные технологии, их не хватало на моем веку на родине.

– Да, это я. Кто-то, по голосу явно не вы, по телефону сказал мне, что обязательно вначале дня зайти к вам. Я пришел, принимайте какой есть. – Я закрыл дверь левой рукой, правую же протянул к сигарете и продолжил, каким я человеком и есть и был, бессовестный и безрассудный мономан, курить. Посмотрим реакцию верховного суда над моим решением, а, взяв выше, и над всем днем, но, взяв еще выше, над всей карьерой, на которую возложены были мысли и уже действия; не подведут ли меня ощущения и, неуместно может прозвучит, нюх на людей.

– Вы… курите? У меня в кабинете? Еще и дверь прикрыли? Улыбаетесь? Я… В шоке. – Он встал. На вид директору лет сорок будет точно. Не толст, часы свободно и по моде передвигались на левой руке, заметные отпечатки от очков на переносице, очки, кстати, слыли привлекательными в наш год; черные туфли и черная рубашка без пиджака – говорила, может и только мне, о необычном директоре; вдруг поладим с ним. И вполне возможно, что ему не более тридцати пяти; что не может не радовать, потому что уж в таком случае у меня появлялись не шансы фантазии найти с ним общие интересы, а действительные возможности подкопаться поближе. Всё это спокойно могло затухнуть на фоне нестерпимого риска – курение в школе.

– Я буду резок наверно… – В конце, глубоко в подсознании я планировал добавить его имя, но попросту не имел необходимых сведений для подобного обращения.

– Как вам будет угодно, Чарльз. – Ни единого намека на грубость из соображений директора, причем подчеркиваю, без саркастических замечаний говорю. Он назвал меня Чарльз. Насколько я понял, в Бортоке – совершенно ничего необычного, если встречается человек с нерусским и не обыденным именем.

От сигареты я и не намеревался избавиться. Я продолжал! Это было невозможным для меня самого наяву. Первый случай в истории. Духовные интересы против устоев школьного строя на глазах самого президента, не возражающего против топчи тех самых устоев!

– Позвольте узнать, почему меня ещё не выгнали из кабинета? Я вам так скоро задымлю его… полностью. Я же… не из тех, как мне кажется по-вашему, особенных учителей, у которого двухсотлетней давности НЕВЕРОЯТНЫЕ заслуги за десятки лет ОБУЧЕНИЯ, куча подписанных образовательными властями рекомендаций, да тех же грамот. Вопрос: зачем это всё, если не принесло смысла. – Понял ли он мои сатирические выделения? Я думаю, что да. Но вот, всё это – было чем-то подлым и непонятным. Зато я продолжал, и мне это нравилось. «…куча подписанных образовательными властями рекомендаций, да тех же грамот» – я не умел играть по правилам; и всегда, разрушая и смеясь над правилами, меня ожидал проигрыш; но неужто тогда наступала новая эра?

– Да я не вижу причин выгонять вас. Вы курите? Я очень рад за вас! Но мне-то наплевать. Абсолютли, мистер преподаватель английского. Главное – вы пришли – показались мне на глаза, показали… себя, так сказать. И чтобы не кидаться киношными интригами, хотим мы этого или нет, в которых мы уже увязли только что, – вы мне понравились сразу, как вошли. Считайте свой риск, – на слове «риск» у меня загорелась паранойя, он читает мысли, безусловно, – успехом. Он сделал вам прибавку к зарплате.

Риск. Прибавку. К зарплате. Определенно новая эра. До начала моего первого школьного урока в жизни. Как. Как реагировать-то. А элементарно. Я справился. Попадал в такие ситуации будучи подростком. Чертовски замкнутым подростком; поборол замкнутость в некоторых ситуациях – и не ошибся в этом – пригодилось же, пусть в двадцать два, но пригодилось, пусть ещё через сто лет пригодится – но подростком жизнь была правильной.

Как я справился? Забыл его последние слова. Через силу, через выступающие слезы на глазах, но забыл. Слезы на глазах? Да! Это моя биологическая проблема не знаю даже под каким номером. По жизни сентиментален, пустить слезы мог, редко, с четырнадцати лет изменения наступали, поэтому это, слава кому-нибудь, биологическая проблема под одним из последних номеров. А бывало случались просто неловкие дела, и незваные слезы заполняли глаза, душили их, сжимали как могли, притягивая ладони. Я всегда не понимал – почему именно глаза, зачем мучить место, куда смотрят все люди, отсюда и проблемы из прошлого с новыми знакомствами.

– Не подскажите номер кабинета?

Директор, не проронив и звука, практически не пятясь назад, нагнулся к своему столу, взял ключ и протянул мне. На нем были выбиты глубокие цифры. 11–63. Названия кабинетов сразу отметились у меня в голове как неординарные.

– Вот, держите, Чарли. – Плавно съехал на «ты». Более чем порадовало!

Я взял. После этого поскорее захотелось выбраться наружу. Сигарета горела; остановившись перед дверью, я заметил, что от нее в принципе ничего не осталось, аккуратно взял окурок двумя пальцами, бросил взгляд на директора, обернулся обратно к двери и, совершая страшное для многих действие, еще и прокомментировал его:

– Спасибо… товарищ… директор. – И бросил остаток сигареты в цветок рядом с этой белой дверью (заметив, очень смутно, что там уже лежали свежие окурки), в которую сразу, бесспорно, захотелось выбежать сломя голову, не оглядываясь на апокалипсис, случившийся после моего появления.

Вышел. Захлопнул. Совершил. Забыл. Пережил.

Забыл спросить про этаж, но с этим легко разобраться. Это явно первый. И даже не знал, как это принять – но оказалось, что мой кабинет идет через кабинетов шесть от директорского. Напугался – не то слово. Нафантазировал себе массу последствий из списка нежелательных, но спокойно, сохраняя (по крайней мере пытаясь) осанку, прошел к своему 11–63. По ходу думал о разгадке названий кабинетов. Единственная версия, не дожившая до практического подтверждения, такова: окна, эта школа могла бороться за рейтинг в списках школ, которые уделяют основу бюджет-внимания окнам; «1998» была ими перенасыщена, дизайн так и говорил: не стоит скрываться, мы с вами – вырастающие граждане мира, пусть прохожие видят процесс вашего и нашего роста над собою посредством взаимосвязи, взаимопонимания и совместного созидания взрослых и этих самых вырастающих разумов. Окна были узкого образца, с совсем чуть-чуть заметными белыми рамами, как будто прозрачными; если кто-нибудь сосчитает, на против какого окна расположен кабинет 11–63, то я почти уверен, что номер будет 63, а что касается цифры 11, идущей первой в номере кабинетов, то на сей счет близкого предположения не будет, а отдаленное насчет того, что первый этаж и, чтобы статной оставалась оригинальность названий, добавить еще одну единичку.

Ключ похож на те, которые ещё создавались в каком-нибудь Камелоте при каком-нибудь короле Артуре. Старый, железный, тяжелый; но приятный. Ощущения при взаимодействии с дверью – великолепные.

Открыл и шагнул. Шагнул в свой новый, в свой первый класс.

Уют? Обычно многие люди сразу решают для себя, войдя в любое помещение, уютно ли оно, но тут я затруднился. Это длинный кабинет; кабинет, которого я не ожидал; успел даже забыть те образы, ранее представляемые мной.

Прошел ещё немного и посчитал сколько окон. Четыре; современные окна должен заметить. Школа оказалась не из бедных.

Далее я просто обрадовался, по-учительски (ух ты! да я серьезно быстро освоился), по-человечески, по-своему, обрадовался! Причина? Доска, на которой можно писать мелом. Доска, не связанная с компьютером и новыми технологиями. Через секунду сразу же заметил штук пять упаковок белых мелков у меня на столе. Стол, в общем-то, не считая этого, пуст. Но плюс ко всему, оправдывая первичные впечатления по приходу, мимолетно представил для себя, что новые технологии нужны мне как начинающему учителю. Я пошел в учителя – с целями, с идеями, а новые технологии – из списка помощников, оставалось придумать «как включить этого помощника», включу в одиночестве или мне поможет кто-то из будущих учеников, которых я собирался взять под свою психологическую опеку? И у меня, к удивлению, со школы уже ждут парочка идей, работающих с новыми технологиями и всем из них стекающим во всемирную недавно новозародвишуюся «паутину».

Я захотел поверить в то, что школа «1998» перед принятием к себе нового учителя – тщательно, и с особым творческим подходом, проанализировав учительскую жертву, меня в данном случае, подготавливает кабинет, строит и ставит всё так, как нужно учителю. Бред? Фантастика? Я рад! Я очень буду рад, если это и фантастические выдумки! Да пусть! Главное – есть то, что мне подходит; как оно попало на место – обошлось без моего к этому привлечения.

Сел за свой стол. Кожаное кресло на колесиках. Как я люблю. Это конечно необычно; стоило проверить свое везение, есть ли в других классах такие же стулья для учителей. Да черт возьми – я был готов выломать дверь в кабинет директора, приставить ствол пистолета к его горлу, повалить его на пол и кричать на всю огромную школу, что он про меня знает! После чего – он, мать вашу, сказал бы мне: «Спасибо, Чарльз, я не ошибся в выборе!» А потом бы сам нажал на курок пистолета! Я бы и не успел ничего сделать, помешать ему; если бы оно было нужно, ведь я мог улыбнуться и позволить завершить сделанный выбор директора. Он просто бы застрелился. Моей рукой. Меня бы посадили и стать учителем я смог бы только в тюрьме, только не на глазах детей, а в присутствии мерзкой толпы тюремщиков. Черт, представится же тоже; длинный путь, от обучения к «работе» в школе – и в конце тюрьма? Это что же я должен совершить, как преступно повлиять в обществе на учительском дозоре?

Стало интересно при таких размышлениях, и я сложил руки, потом вытянул и осмотрел стол. Не обнаружил тумбочки – печально конечно, но, если ее нет – я не собираюсь покупать, как преподнесли – так и оставим. Значит, в моем классе все будет проще. Все мои вещи – на моем столе. А вещей немного. Ручка и несколько листочков – сразу решил; а сначала хотел тетрадку, так никогда и не получалось заводить тетрадку, в которой было бы всё мое, поэтому масса исписанных ужасно-рваных листочков: лучшее решение и единственный исход событий. Я, кстати, купил дорогую подарочную ручку за пару десятков баксов, еще в аэропорту родного города; подумал, что обязательно стоит и без этого не обошлось бы. Но, к сожалению, пришлось обойтись без бутылочки «Кока-Колы», так обожаемой мною вечерами. Парадокса ноль – я много где работал; денег хватало. Но в свой первый день не нашлось ни копеечки под рукой. Костюм, ручка, бумажки для школы, немного еды, обувь; получается обновил гардероб, обновил холодильник, обновил вообще свое существование – и готово – вы избавились от денег, мистер Холлоуэй! Мистер… Не хочу, не называйте меня мистер, я… друг! Неужели в России вообще кто-то использует слово «мистер»? Но, не в первый раз говорил себе, в наш год уже возможны различные повороты и обновленные интерпретации прошлых повторов и поворотов.

Звонок прозвенел. В «его время» я успел обернуться, чтобы увидеть прикрепленный за моей спиной на голую стену белый листок с напечатанным текстом мелким шрифтом: «Ваш 1 урок – девятый класс».

Прекрасно. Отлично. Я по-новому обрадовался. А вообще, моя радость всегда получала обновления – в этом крупная часть от Я. Провести урок у класса, детям в котором лет по пятнадцать, шестнадцать – это было моей преподавательской мечтой под первым номером. Ведь мой девятый класс – это самое жуткое время моей жизни; это то время, когда я изменился по всей программе развития человека, время, когда пропал старый Чарли – и в мир вошел новый, переписанный, впервые переписанный; а ведь переписей было около трех. Время, когда в мою жизнь вошел мой учитель, покончивший с собой в тот же год, но когда я успел встать на тропу десятого класса. Нет! Черт. Мысли о нем, только не сейчас. А может и сейчас. Я не знал: что «правильно». Пусть и это будет «правильным», пусть! Перед уроком вспомнить свое страшно-важное подростковое прошлое – залог успеха, почему нет. Давай же, Чарли, к тебе в класс собираются войти те, кто тебя ещё знать не знает – но ты всю жизнь мечтал показать им себя, рассказать о себе, неординарно научить! Ты же писатель, пусть не популярный, но эта жилка – чертовски интересная им! Джейк с тобой. Он «за»! За твои решения. Верь и пробуй, действуй, действуй!

Дети вошли.

Да, боже правый, подростки. Выглядят точно так же, как когда-то выглядел я. Что у них на уме? Что же?

Я хотел всплеска эмоций, впечатлений, атмосферы. Не сдержавшись, я, наблюдая за тем, как дети хаотично усаживаются по местам, отправил руку за сигаретой – взял – зажег. Все быстро. Не заметил, как произошло. Мертвая тишина после этого. Дети в недоумении.

Я поднялся. Стул не скрипнул, всего лишь немного отъехал и легонько стукнулся о стену позади стола.

Прошел на середину класса.

Первые слова! Первые! Первые слова! Первые!

Первые! Первые! Самые первые! Что же это за слова будут, Чарли! Какие же! На секунду в голове пробежала мысль: «Я, случаем, не плохо ли говорю по-русски? Да нет, быть не может! С пяти лет изучал с бабушкой, а потом и русские друзья помогали, да в семье часто практиковалась смесь языков». Но тема: как я изучил русский язык – на максимум перенасыщена тайной, это я подозревал с давних времен.

– Всем привет. – Отлично! Не «Здравствуйте», а Привет! Не на смехотворной «одной ноге», а на понимании целей в общении. Молодой с молодыми, принимающий современность, вперед. – Я… ваш новый учитель английского языка, Чарли Холлоуэй. Рад встрече.