Читать книгу Жажда школьного учителя. Книга 1 - Владислав Вайтар - Страница 7

Я резко обернулся к доске и быстрым шагом направился вперед, чуть вытянув руку на уровне груди. Но потом понял, что мелки на моем столе. Пришлось снова обернуться! судорожно извлечь один, один жалкий мелок! анализаторы чертовы! прогадали, школа «1998»! Да, я очень часто волнуюсь, неужели сложно было вытащить из этой драной картонной пачки кусочек белой палки!

Внутри я готов был сорваться и разломать весь класс, и там же, внутри себя, уже осуществил затею. Но нельзя было в реальности, Чарли!

Пролетела вечность? Ни в коем случае. Прошло секунд пять, а я уже все успел.

Вернулся к детям, расположился посередине класса на своем стуле! Да-да, выдвинул стул посередине перед детьми. Спонтанно взвешенное решение помогло расслабиться и настроиться на урок быстрее, чем я страшился. Все круто, я сиял и улыбался! И зачем я только ринулся за мелом?

Я начал раскуривать сигарету, не вынимая изо рта, возможно, действуя в традициях тех же целей, что и опробованными несколькими минутами ранее у директора.

На первой парте, средний ряд, в метре от меня, сидели две девчонки, сидели и внимательно улыбались в мою сторону; хотелось сразу признаться, что в старших классах я довольно часто делал тоже самое, разумеется, с иными мотивами и думами.

Дым от сигареты уже начинал лезть прямо в глаза, трансформировался в неприятную жгущую всё на своем пути горечь. Но вынимать пока не захотел. Поиграв немного челюстью и зубами, сигарета осталась висеть на мягком кончике приятного зеленого фильтра.

Было бы неплохо поскорее начать урок.

Все дети на меня смотрели, поражаясь. Вот только чему. Моей экспериментально-аналитической наглости? Моей безумности? А может они меня боялись? Хочу сказать, я сам к этому стремился? Почему бы и такой вывод не сделать.

Пора было продолжать, ведь первая фраза уже озвучена.

Знаете, что я сделал после?

Резко вскочил со стула, прошел к ряду около стены, он обычно считается третьим от окна, и подошел ко второй и первой парте одновременно, захотел встать между ними. Зачем? На этих двух обычно сидел я сам все в тех же старших классах. Со своим другом-одноклассником, он единственный человек в том моем классе, которому я мог по-человечески вылить все свои агрессивно-настроенные мысли, касающиеся моей школы. Мысли о спасении и улучшении которой возникали только у двоих людей, ступивших на ее территорию; один из них был паренек лет пятнадцати-шестнадцати, второй – постарше, постатуснее, учителем был у первого; эх, спонтанное погружение прошлого в настоящее, благо: с позитивом.

А в моем новом классе на первой парте я обнаружил двух друзей, худые, высокие парни, подумал было уже спросить их имена, но взгляд перебежал на вторую парту того же ряда, будто бы продолжая нить своего постностальгического момента в начале урока; там слаженная схема «мальчик-девочка», ничего особенного.

Интересным показалось то, что на партах сидят по два человека, они и рассчитаны на двоих. Я ожидал, в принципе, этого! Но. Уверен, что дети хотят сидеть по одному. Мои первые друзья из России говорили, что мечтают об этом. Теперь захотелось поспособствовать в будущем продвижению этой идеи.

Потом, оставаясь на месте, рукой развеяв дым у лица, я продолжил вести урок, причем, учитывая, что паузы не было. Все мои действия – и есть урок, его первая стадия.

– Я уже сказал, как меня зовут, – голос на деле оказался очень трудно принимаемым на слух, вовсе не той мною запланированной интонации, из-за сигареты в зубах, мечтающей перетащить урок на свою сторону зла. Я ее, теперь долго не раздумывая, вытащил, тем более она догорала. Но оставил меж двух пальцев в правой руке. – Да, английский язык на мне. Знаете, ребят, вы наблюдаете меня в этом классе совсем недолго, но скорее всего каждый успел сложить из этих первых минут знакомства свое мнение. И поверьте, оно мне интересно и играет коо-лоо-саа-льную роль! Именно поэтому! – я значительно повысил голос, попутно успев затушить окурок о парту, где два парня. Не углядел их истинную реакцию, но они попросту обомлели; безусловно, от необычности. Эти парни меня не боялись и, кажется, перестали смущаться, – я же знал, моя же парта! – Я. Сам. Лично. Спрошу вот этого парня на первой парте у стены, – крутящимся пальцем указал; да, на парня на первой парте у стены, где лежал затушенный окурок, рядом с которой я и стоял, – какое впечатление он успел сложить обо мне.

Я вышел перед классом и обошел первую парту, чтобы поближе подойти к этому парню.

– Как тебя зовут?

Его волосы были растрепаны, верхняя пуговица рубашки расстегнута, даже хотя бы это – уже было похоже на меня. Ради таких моментов. Таких моментов. Стоит жить. В тот день я подобным образом относился к этому типу людей, незаметная синь, в душе белая и сверкающая, мечтающая перейти на уровень «открытый». Но мои методы менялись со скоростью света; что плохо, но неизбежно.

– Я… Джер, м… мии… мистер… Холлоуэй…

Тишина после его слов. Ни звука вокруг от класса. Все ждали моего ответа, очевидно.

Ага, он сказал «мистер». Но я не стану придираться к Джеру! Разглядев в нем друга, какой прок прилюдно, не зная цели в этом, учить его не называть меня мистер Холлоуэй, тем более мы в городе с очень странной и интересной культурой. Пусть дети сами дойдут до этого. Он еще и Джер! Черт, я был уверен, что друг его, сидящий рядом (ага, да-да, он друг, товарищ по крайней мере, пока что, без сомнений, это же моя парта), какой-нибудь Дмитрий. Русское имя. Город безусловно необычный, прямо для меня подобран. Множество культур, людей с разных стран, языков, всех этих национальностей, дизайнов, имен, фамилий, названий всего вокруг.

Я должен был сильно удивиться слову «мистер» в принципе, но отреагировал легче, я уже не в Америке, а в России считай и не был (шока будущность ожидала), но знаком с культурой, знаком с людьми; не показывая удивление, восхищаюсь возможностью стоять там, где стою.

– Так что, Джер? Начнешь? Просто попробуй, тебе понравится. – Я оглядел класс, все до единого наблюдали за нами, я немного нагнулся и улыбнулся Джеру, тем самым поддерживая его что ли, в столь революционный момент, революционным он назовет который минимум через год.

– Мне… безумно страшно…

– Ты употребил слово «безумно» – мне уже нравится, Джер! Давай же. Просто опиши свои впечатления обо мне, легче простого же, ну. Я такой же человек как и ты, как и все мы вокруг, я твой новый учитель английского языка, начал урок безумно страшно для всех и что же дальше? Вставай и садись в мое кресло. Смелей. – Я показал рукой на свое кресло, которое поставил перед классом у доски. Черт, а не казался ли я дешевкой? Дешевым ведущим из передачи с вечно кричащими о «проблемах» государства «взрослыми и умными». Улыбочка, слова «давай же!», «тебе понравится!». Да брошу это, нельзя настраиваться против самого себя. Боги знают истину, каков был я и какие именно должны были звучать слова; и был я недолго. А что о сигаретах могу сказать – так лишь то, что каждый человек, даже не присутствовавший на моем этом первом уроке, вырастит свое мнение, а оно: у каждого до ярости разнообразное. «Строит крутого парня, хочет показать, кто главный на уроке» – смешно проговаривать в мыслях подобную позицию, но ведь и она имеет все шансы, причем, «взглянув на диаграмму», чуть ли не самые густонаселенные и красочные шансы. А про «бросил окурок на парту» – Боги! ужас! Ярость – как раз здесь, большинство встанет на защиту такой позиции, против меня, а остальные… поймут что-то исключительно молча и для себя, но вряд ли, вряд ли кто-то поймет тем мышлением, которое заказывал воображением только я, которое привлекало только одного меня, из… живых людей. Принять курение учителя на уроке – на это же, как думают многие, потребуется не один век! и многие скажут: да и зачем это, какой смысл держать в зубах вредную сигарету и испускать дым, что о вас подумают родители… почему бы не поискать другие способы влияния своих… этих ваших, Холлоуэй, экспериментов… завязывайте, дружище, иначе мы будем вынуждены втоптать вас в землю, мы, весь мир. Хотя кто знает, черт возьми, кто знает хоть что-нибудь правдивое про своих потенциальных преданных общему делу единомышленников? Ничего я не знал, и кто со мной дальше, с кем, о чем, на чем… Малейшее неугодное «потенциальному» мое движение – и занавес падает, актеры (я и «потенциальный») жмут друг другу руки и расходятся по домам.

– Вы сейчас серьезно? В… ваше кресло мне сесть?

– На полном серьезе. Вставай, иди, садись, три легких пункта, Джер.

Джер неуклюже поднялся, черт, ну прямо как я раньше, он не знал куда деть руки; решил ограничиться выбором карманов брюк, окунул их туда, продолжая медленно подходить к моему черному удобному стулу на колесиках, держал спину, пытался не сгорбиться кривой линией. Я шел за ним. Плюс ко всему, мои руки сами потянулись за новой сигаретой. Никто и не заметил, как она зажженной пошатывалась у меня в зубах. Они привыкли, в памяти отложилось, что тот-то человек – он же: учитель – имеет такую-то привычку (что, на самом деле, привычкой не было). Ни намека со стороны подростков на «пожаловаться директору или кому еще, ни намека… Спасибо… Пусть не тем мышлением, не такие я и надежды на него возлагал, но приняли же! Никому не смогу объяснить: зачем это все! Это априори в моей, моей в голове, другим – не закачать.

Все смотрели на Джера, идущего не пойми зачем к стулу нового странного учителя английского языка, и общую картину поля зрения дополнял я сам, но никто не наблюдал за прикуриванием; все заметили конечный результат – я уже не просто шел за Джером, а сопровождал все это густым слоем дыма. Атмосфера превыше всего! А Джеру нужно было поймать раскрепощение, словить и никогда в жизни не отпускать. Я над этим буду работать, разумеется; это мой! мой человек, нуждающийся в подпитке тщеславием! Выводы до общения с ним наедине; это мощно, в моем стиле.

Он сел. По-прежнему не понимал что делать с руками; как же знакомо.

– Значит… я… сейчас… должен что-то рассказать про вас, да? В этом… классе?

– Да! Да, Джер. Тебе стоит попробовать, – я стряхнул пепел с сигареты и улыбнулся Джеру. – Парень… Можно я так буду тебя называть? – кивок с его стороны. – Отлично, парень. Давай разбавим нашу… для кого-то приятную, для кого-то натянутую и просто ужасную ситуацию… чем-нибудь подходящим. Только вот чем.

Ответ долго не вертелся на языке; я выпрямился в полный рост, опустил левую руку в глубокий карман своих черных брюк и извлек телефон. Не вспомню точный день, когда именно я сделал запись в телефоне, находясь на улице, но вы не поверите, каким текстом я насытил белый экран, ждущий нажатия кнопок на сенсорном экране, текст там был таков: «Когда я смогу выявить для себя ученика, которому захочу в чем-то помочь, с которым захочу общаться как с другом – включить песню „You“, под нее я многое пережил». Мгновенья спустя, на настоящем уроке! (осуществилось послание записи!) заиграла музыка. Группа «World’s End Girlfriend», слушал ее подростком, просто обожал заниматься под нее творчеством, которому, кстати говоря, забыл продолжить уделять время по-крупному, именно писательскому творческому, коим занимался подростком. Жуть какая депрессивная, всегда наводит на грусть и воспоминания, которые… никак не повторить. Мой учитель детства, умерший тогда, как-то раз слушал одну песню этой группы, она называется «You», ты или вы – без разницы; играют они пост-рок, как он мне сказал, хотя в жанрах я мало что понимал; наплевать, главное музыка была тогда, играла в моей голове; и она… она строила меня, да. Ее и включил классу на уроке.

Под нее можно заниматься духовной медитацией, плевать на обычаи медитации, можно посвящать себя какой угодно медитации, безумной медитации, движения по памяти; сел и начал разговаривать с собой, мысленно или вслух, медитация – твоя, строй свой духовный обряд, не опирайся на правила; но ей я никогда плотно не увлекался и вряд ли примусь за способ, для меня это не мое; может неусидчив, может не мой способ общения с собой, снова это разрывающее слово – наплевать.

Дети не осмеливались встать с мест, но я заметил, что приподнялись с парт, прислушались к музыке. Я положил свой телефон Джеру в руку и сказал вслух:

– Ну же, почувствуй знаешь что, Джер, будто этот урок – без остатка твой и ни чей более. Твой, Джер! Твой.

– Хорошо… Я… должен сказать, что готов. Я… готов, – неуверенность в голосе казалась уверенной, как будто специально.

– Мы ждем, давай.

– Вы… мии… с… Чааа… рли… Чарли Холлоуэй. Вас же так зовут, я не мог прослушать. Нее… необычное… имя для нас… Необычней других уж точно… Вы… видимо действительно наш новый учитель английского языка, и я, как и вы – это понял. П-правда? – Джер приподнял голову в мою сторону и дрожащими глазами начал смотреть, держал курс на худшее, весь вспотел, сам не знал какими словами сказал то, что услышали все. Волнение выбивало человека из своего тела и приходилось подстраиваться подручными средствами под новообразовавшуюся атмосферу.

– Правда, – ответил я. Улыбнувшись? Мне не приходилось улыбаться, мой рот всегда приоткрыт, такой… необычный неправильный прикус и все с ним связанное, что отчетливо выделяло мою внешность и запоминалось людям. Раньше – комплексы. Вырос – и принял как есть; это я, я таков, остынь уже. Поэтому даже мое выражение лица поддерживало парня.

Затяжка сигаретой. Отвод головы в сторону – полет дыма, удар воздуха по вискам, свист прошелся взрывной волной по кругу головы, ужас. Он продолжил.

– Вы… на меня… произвели сильное впечатление. Впечатление учителя. С большой… буквы… учителя! Вы… должны быть учителем… Да… вы… иии… уже… наш учитель. Иии… Ваш взгляд, ваша… п… походка… Я… говорю про это… чтобы не сказать ничего про курение, но… вы дали задание только для этого?

Я улыбнулся ему.

– Хорошо… представляете, я ничего не имею против курения в первый раз… Это делает мой новый учитель… и… делает… как я вижу, с… с целью… А это, мисстттт… Да, мы в Бортоке, да… Чарли Холлоуэй… безумно прекрасно. – На последних двух словах теперь уже Джер улыбнулся мне, и я протянул ему руку, чтобы приподнять со стула.

Я протянутой рукой предложил ему встать, развернул к классу, похлопал по плечу, тем самым похвалив за стойкость и рвение к странному, но оказавшемуся для него интересному опыту. Мертвая тишина, никто не дышал, все – улыбались от восторга. Я, не докурив сигарету, бросил ее на пол, даже не притушив; так было надо. Дыму! Дыму в мою атмосферу!

– Ребята, а знаете, аплодисменты Джеру! Мне даже не придется настаивать, вы и сами все прекрасно понимаете. Садись, Джер.

Парню просто гора с плеч, он бегом сел на место, ни о чем не думая, только бы поскорее спрятать лицо и хотя бы начать обдумывать случившееся.

– Видите! Вы уже поняли, что английский язык у вас больше не просто урок английского языка? К вам пришел Чарли Холлоуэй. Человек, всю жизнь мечтавший вот так вот прийти в школу на урок, чтобы пообщаться с подростками, делиться. Вот так вот выступить! Да, выступить перед подростками со своими идеями! Черт… Но поначалу я не настраивался прийти учителем, я мечтал прийти посторонним человеком; а может прийти тем человеком, которого вы итак знаете; знаменитым что ли, без понятия. Хотел прийти на урок знакомого учителя, но не буду поднимать данную тему, потому что… – Я устал, теперь уже у меня затряслись руки и начался поток пота, гигантский выброс эмоций. Я начал снова вспоминать, волноваться, драться с собой изнутри. – Потому что все слишком страшно слушать, ребята. Пока не буду. – Жестикуляция руками у меня усиливалась во время волнения, шла параллельно. – Урок, наверное, закончен, вперед, гуляйте, вы скорее всего мой единственный класс будете, пока; поэтому я найду время рассказывать ещё.

Никто не выкрикнул, что не было звонка – они просто встали и, улыбаясь, обдумывая услышанное, видел по глазам, что обдумывали, побежали к выходу; типичный уход из класса, с чертовски нетипичными мыслями в головах подрастающего поколения, с которым я собирался серьезно поработать. Я откатил свое кресло к столу и, снова закурив очередную сигарету, стал просто сидеть, осматривать свой класс и размышлять; остался один в потрясающем обновленном рабочем пространстве учителя.