Читать книгу Мимикрия пустоте - Владислав Ярославович Ардалин - Страница 5

IV

Оглавление

В воскресенье, сразу же после получения авизо о направлении в другой населенный пункт, предусмотрительно за день до официального приезда цирковой труппы, в город N, истратив безосновательно высокую сумму собственных сбережений, на почтовых прибыла одна из главных ее знаменитостей – клоун, широко известный в простирающихся далеко за границы Российской Империи частях света под вычурным сценическим псевдонимом Мосье Жорж Август. Обычно используемое для обращения к мужчинам «мосье» для Жоржа являлось обязательной частью образа, в следствии чего во всех бумагах обязательно черкалось исключительно с прописной буквы.

Здесь, дорогой читатель, ваш покорный слуга позволит себе наглость забежать немного вперед и обратит внимание на нежелание Жоржа выдавать свои настоящее имя и фамилию. Будучи по отношению к своим персонажам человеком бессовестным, а также принимая к сведению невозможность клоуна к сему моменту поделиться какой-либо информацией, автор позволит себе закрыть глаза на пока что непонятное для вас желание оставаться инкогнито и взять на себя смелость отметить – в первую очередь для собственного удобства – престранную, но одновременно вызывающую чувство оказанной дани памяти, фамилию, звучавшую никак иначе, как Эдвардс.

Испугавшись в раннем детстве глупого страха однажды перестать пролезать через дверные проемы, маленький Жорж собрался всем телом и с тех пор старательно поддерживал его в компактном состоянии. У мальчика здорово получалось и к взрослой жизни он подошел в росте, равном примерно шестидесяти четырем дюймам. Глубоко посаженные карие глаза, нос картошкой при прочей остроте в чертах лица, слегка оттопыренные уши, высокий лоб и абсолютное отсутствие волос на физиономии удивительным образом создавали броскую завершенную внешность, не вызывающую какого-либо отторжения.

Особое чувство гордости Эдвардсу приносили уложенные гнездом кудрявые волосы – голова была единственным местом, где им удалось прочно обосноваться. В дальнейшем сие достоинство не раз становилось камнем преткновения, и апогей нелепых скандалов пришелся на пору цирковых выступлений. Поначалу между Жоржем и антрепренером возникла настоящая неприязнь на почве волос! О, человек, не перестанешь удивлять ты своей глупостью, доводящей обычные жизненные ситуации до тяжелых случаев психического расстройства. Жаркие споры вокруг такого, казалось бы, простого вопроса продолжались несколько месяцев, но вскоре директору цирка бессмысленные на его взгляд толки надоели, и он поставил жесткий ультиматум. Клоуну предоставили ограниченный выбор, требующий либо окрашивания собственных волос в пагубный для них уродливо зеленый, либо использования схожего с приведенными характеристиками парика. Тогда решение не заставило себя долго ждать, и с тех пор каждое выступление Эдвардсу приходилось прятать единственную гордость под вопиющей безобразностью едкого цвета.

Вместе с тем не только необычная внешность отличала клоуна от остальных – сама его манера существовать, казалось, вытекала из профессиональных обязанностей. Жорж обладал от природы смешной походкой, при которой каждый шаг получался слегка в припрыжку, от чего в процессе передвижения клоун несколько походил на сжимающуюся и разжимающуюся пружину. Вторая особенность заключалась в активном использовании развитых мимики и жестов, отпускающих руки клоуна в самостоятельную жизнь. Несмотря на внутреннюю смятенность многих от странного поведения Эдвардса, сам он все же находил свои привычки скорее талантом, ведь нужда в гиперболизированном притворстве отпадала сама собой.

И вот небольшой мужичок средних лет, наделенный чертами приметного человека, с густой шевелюрой и суетливым в использовании языком тела, пружиной запрыгнул на почтовые и отправился раньше остальных циркачей в город на следующее выступление. Осуществление столь необычной по своей природе выходки вытекало из обстоятельств, которых Жорж – как и в случае с именем – никак не хотел раскрывать. Вынужден принести искренние извинения, о искушенный литературой, но, в отличии от таинства фамилии, обнажать деталь приезда на данном этапе будет совершенно неправильно и может сбить с толку абсолютно любого. Впрочем, невыносимо глупо скрывать, что одна из причин крылась в непереносимости к месту, где Эдвардс выступал уже значительное количество лет.

Заблаговременно узнав о следующем городе, где труппа собирается давать представление, Жорж серьезно озаботился вопросом поиска жилья на ближайшие две недели. Спустя целые кипы бумаг и множественных проволочек – не обошлось и без гневного письма городскому голове! – ему предварительно удалось договориться о небольшом номере в гостинице «Долина Осени», внезапно освободившемся благодаря тому, что у заселявшего ее человека удачно умер кто-то из дальних родственников, и он, скоро собравшись, уехал в другой город в надежде на получение солидной доли наследства.

Уже издалека, только подъезжая после утомительного пути, Эдвардс ощутил на себе ни с чем несравнимое влияние рядом расположенной ярмарки. Из глубины городишка доносился звон воскресных колоколов вперемешку с радушными криками, а воздух, казалось, наполнился различным постукиванием и потрескиванием. Слегка выглядывая из-за крыш домов, виднелись ярко одетые ходуны, повсюду развевались различные цветастые флаги, батистовые, шелковые и узорчатые платки, будто собирающиеся накрыть собой весь город с его жителями. Каждый закоулок пропитался запахом еды, а алкоголь лужами перекрывал улицы.

Извозчик медленно подъехал к обветшалой станции и легким рывком остановил лошадей аккурат напротив входной двери. Эдвардс сошел на землю и жестом изобразил словно снимает в знак признательности широкополую шляпу, а после необычного действа щедро наградил извозчика дополнительным рублем. Озадачившись невнятной выходкой, которая к тому же, привела к его собственной выгоде, мужчина на козлах ничего не ответил и лишь слегка проехал вперед, заняв приятное местечко в тени ветвистого дуба. Впрочем, этого клоун видеть уже не мог, так как моментально направился к дверям станции и, предварительно в них постучавшись, растворился в массивном прямоугольном проеме.

– Милости просим, господин! – крикнул важный, как разжиревший банкир, но с кошачьими приемами уточенного дипломата, мужичок, вальяжно расположившийся в кресле за массивным столом. Вся площадь его была захламлена мусором, казалось, явно не имевшим – или трудно представить каким образом имевшим – непосредственного отношения к работе смотрителя станции. Конечно, не обошлось и без побелевшего по краям широких листьев фикуса. Видно было, что ярмарочный шум заметно сказался на восприятии громкости мужчиной, так как говорил он с чувством заметного преодоления, явно пытаясь кого-то перекричать. – Да вы, должно быть, Мосье Жорж! – неожиданно прибавил грузный смотритель и, задевая добродетелью стол, лихо поднялся из кожаного кресла.

– Он самый, – не желая того, слегка высокомерно подтвердил Эдвардс. – А вы откуда меня знаете? – в говоре клоуна отчетливо прослеживался легкий акцент прошлой жизни, не всегда улавливаемый собеседниками в силу чистоты и безупречности русского языка.

– Да кто ж вас не знает, сударь? Афишки-то прочитать почти каждый справится! Да чего уж там – достаточно взглянуть на них, ведь половину листа ваш изумительный портрет украшает. Я Виктор Васильевич, многократно польщен встречей с вами! Слыхал, что номер ваш главным будет да что вы во всей Европе известны! Неужто правда?

– От чего же врать? Если интересуетесь, то таких вопросов задавать не престало.

Клоуну разительно не нравилось обсуждать с незнакомыми людьми, неумолкающими от любопытства, себя и всяческую свою связь с цирком. К тому же, смотритель откровенно врал – хотя Жоржу и не довелось видеть афиши собственными глазами, он знал наверняка, что на них изображено лицо с уродливым едко-зеленым париком и толстым слоем белого грима – отчего толстяк никак не мог узнать человека, скрывающегося за сценической маской.

– Конечно, конечно, сударь. Жду, не дождусь своими глазами увидеть ваше выступление, да пускай из дальнейшего ряда, неважно, – расплывшись в улыбке, заявил Виктор Васильевич. – Ладно! Не смею задерживать вас, вы, верно, спешите.

– Откровенно говоря, мне не помешала бы помощь, – Скрестив руки, объявил Эдвардс.

– Чего изволите? – смотритель радостно почувствовал второй шанс проявить себя в лучшем свете, дабы завоевать расположение клоуна.

– В вашем городе есть единственная гостиница с ожидающим меня на данный момент номером. Судя по моим наблюдениям, находится она не рядом со станцией, как полагается делать для удобства каждому, и посему дело оказалось весьма затруднительным. Не знаю, имеется ли у вас такая возможность, но я буду крайне признателен, если мне приставят сопровождающего. О вещах не беспокойтесь, меня интересует исключительно маршрут.

– Зачем же гостиницу сразу, господин? – как бы в доброжелательном возражении развел руки смотритель. – У нас при станции имеется отличное место ночлега. Уверен, ваша милость обязательно останется довольна. Сейчас, правда, гостей мы не принимаем, но ради вас… всего за небольшую плату…

– Не люблю повторять, Виктор Васильевич, – резко перебил клоун, – мне нужна гостиница. Вы можете помочь с сопровождением или нет?

– Да, конечно! Одну минуту! – толстяк с недовольной гримасой вывалился из-за стола и утонул в глубине темноты за ним. Послышался протяжный дверной скрип, а следом неразборчивый шепоток. Спустя мгновенье скрип повторился, и на свет явился смотритель уже вместе с плачевно выглядящим мальчишкой. – Это Миша, он вам поможет, сударь. Только имейте в виду, что он немой, поэтому задавать вопросы никакого смысла не имеет, – Миша кивнул в подтверждение своего недуга, при этом оповещая, что остался счастливым обладателем другого не менее важного чувства восприятия, а именно слуха.

Лишившись в раннем возрасте матери, мальчик будто бы потерял и смысл жизни, с тех пор – против своей воли – находясь на попечительстве отца, неумышленно вынуждая Виктора Васильевича частенько брать взятки.

Эдвардс нехотя поблагодарил неприятного выскочку и махнул руками Мише, предлагая немедленно отправляться. Оба тут же вышли в малолюдный дворик, навстречу удушающе жаркому августу, оставив недовольного безрезультатностью своих трудов толстого смотрителя одного. Собственноручно волоча два битком набитых чемодана – обременять мальчишку, вот-вот способного переломиться пополам, Мосье Жорж не хотел – клоун охотно наблюдал за происходящим в окружном городе. Банально! но в его видении, тот ничем существенно не отличался от других. Если бы не ярмарка, Эдвардс с легкостью поклялся бы, что прибыл не в следующий город, а в противоположную часть предыдущего, предварительно описав полукруг на почтовых.

Дорога не заняла много времени – «Долина Осени» удобно располагалась через две улочки и небольшой скверик, в бессобытийное время обычно переполненный, но на период ярмарки превратившийся в идеальное место для променада и глубоких размышлений. Жорж дал мальчишке рубль и попрощался с ним, по-клоунски помахав только ладонями. Тяжело сказать, какая ответная эмоция застыла на лице Миши – на нем отчетливо виднелся страх перед жестом прощания, но вместе с тем он перемежался радостью от неожиданно полученного рубля. Поэтому мальчик не придумал ничего лучше, чем вытянуть шею вперед вместо привычного кивка и отправиться обратно к недовольному своими безрезультатными действиями отцу.

Поселение отняло у Эдвардса больше сил, чем времени: в качестве воздания за относительное спокойствие и простоту в действиях до сего момента, жизнь, что за капризная дама! подсунула ему ужасного лакея, который то и дело норовил предложить беспорядочные услуги. Может, чаю для господина? Не помочь ли с чемоданами? Не хотите ли за дополнительную плату обеспокоиться завтрашним рационом? А может, изволите музыки? Спустя десяток отказов – сначала вежливых, а затем понятных, клоуну удалось избавиться от навязчивой блохи. О, как разнообразен животный мир!

Когда покой, наконец, был обретен и Жорж заперся в своем просторном номере, его посетил необъяснимый прилив сил. Эдвардс моментально принялся в энергичной манере разбирать утомившие его своей тяжестью чемоданы, попутно стараясь повнимательней рассмотреть место своего обитания на ближайшие недели. Стоит отдать должное клоуну, ведь продержался он почти честную половину часа, пока удивительная легкость в движениях не окончилась разрушительной усталостью – как же хрупок своей оболочкой человек!

Осознав невыполнимость дальнейших потуг, Эдвардс ограничился лишь самым необходимым и, переодевшись в легкие рубашку и брюки, охотно взялся за припасы, которые заблаговременно заготовил в дорогу. Всякий, кто оказывался в схожих обстоятельствах, решая отобедать после насыщенных приключений – поездку на почтовых иначе трудно назвать! – знает не понаслышке, насколько коварным, наравне с весенней порой, бывает сие решение. Посему, стоило Мосье Жоржу покончить со скромной трапезой, он тут же незаметно для себя погрузился в пучины послеобеденного сна.

Спал клоун отлично, безо всяких тревог и лишних беспокойств. По всей видимости, назойливый лакей оказался чрезвычайно глубокого ранен, так как после категоричного отношения со стороны нового постояльца ни разу, ни в этот, ни в последующие дни не предложил своих услуг. Лишь к вечеру Эдвардс пробудился, однако почувствовал, к своему разочарованию, не свежесть духа, но ощущение полной растерянности и опустошенности. Шею чудовищно резало, отдавая потупленной болью в голову, а спина уподобилась высохшей глиняной заготовке скульптура-недоучки, превращая малейшие движения в настоящий вызов собственной природе.

– Что же за день такой… – Мосье Жорж поразмыслил, какой же сегодня день, и недолго думая, прибавил: – паршивый. – С таким настроением проходил он по номеру с четверть часа, то разминаясь, то возвращаясь к отчасти распотрошенным чемоданам. Наконец, не выдержав гостиничной скуки, Эдвардс решил незамедлительно отправиться на ярмарку.

Вследствие строгой ограниченности размеров города и высокого ажиотажа вокруг происходящего события, поиск не отнял много времени, и уже спустя несколько улиц клоун оказался на церковной площади лицом к параллельно расположенным рядам с различными товарами. Глаза моментально зацепились за ближайшие палатки, наполненные всевозможной макулатурой: листками с лубочными картинками, назидательными текстами, какими-то старыми и, весьма вероятно, не совсем подходящими под текущие политические свободы журналами и газетами.

– Господин, подходите, уж не стесняйтесь! Собранные лично мною различные экземпляры многих месяцев и годов! – выкрикнул офеня, заметивший, как Жорж внимательно рассматривает его товар.

Изначальное предположение об акте наглой лжи смотрителя станции утром оказалось сущей правдой. Ни торговец макулатурой, ни большая часть встречаемых на улицах людей не имела представления о существовании в их городе личности клоуна, ожидающего давать выступления в честь завершения ежегодной ярмарки. «Но оно к лучшему», – подумал Эдвардс и неспешно приблизился к заинтересовавшей его палатке. Принявшись рассматривать накопленные за долгое время обличающие бумажки, он беглым взглядом ухватил материала на несколько подсудных дел.

– Ты скажи-ка, братец, лучше – не боишься ли ты такое продавать? – Удивленный опрометчивой смелостью офени, поинтересовался Мосье Жорж. – Время у нас сейчас тревожное, объединять патриотическими чувствами пытаются, а ты противоборствуешь. Непорядок!

– Да какой там! Коли вы про ограничение свобод, – тут он все же слегка опустил свой голос, – то в нашем городке сие уж точно всем безразлично. Уж поверьте, обиженным никто не уйдет, – С последними словами торговец, будто подразумевая очевидное, подмигнул.

– Все ясно, – на деле Эдвардсу не представлялась интересной роль справедливого рыцаря общества, тем более не тянуло вступить в спор с увертливым ужом. Отчего, получив ответ, способный назваться внятным, клоун продолжил осматривать различные журналы.

Разворот одного из них – заваленный множеством бумажных собратьев – проступал кусочком текста, датированного за семнадцатое января текущего года. Состояние газеты выглядело плачевным, мешая отчетливо прочитать написанное на выглядывающем островке. Единственное, за что удалось зацепиться взглядом – упаднические настроения об эпидемии чумы в Индии, кричащие о мерах борьбы с нею и о необходимости международного вмешательства. Очередное лицемерие, словно горчащий сироп, которым пропитали каждую букву, не выдерживало своей роли и просачивалось обратно, как смола сквозь кору молодого дерева.

Одновременно с призывами к всеобщей борьбе с заразой будто специально опускалась значимость ученых людей. Один бедный Антон Павлович старался, взывал к важности Владимира Ароновича, но, по обыкновению случая, наш мужик закрывает глаза на собственных гениев – уж слишком больно может прийтись самолюбию! Зато достаточно оказаться жидом, и тебя начинают порицать, низко оценивать, насмехаться – бедные люди! Как слабы они, раз объединяются, чтобы унижать ни в чем неповинного человека. Глупый народ… глупый!

Заметив направление взгляда дотошного покупателя, хитрый офеня, хоть и без искреннего энтузиазма, но уверенно имея в целях заработать, снова заговорил.

– Да уж… подумать только, еще недавно оспы боялись, а теперь чумы! Можно подумать, что людям уж заняться больше нечем, как придумывать болезни всякие! Вот вы видели чуму или, может, оспой болели? Да нет, по вам уж видно, что не болели, вот и я тоже. А коли доказательств нет, так от чего паника? И главное, уж если бы настоящая угроза имелась, то шум и по сей день стоял бы такой, что по всем городам и деревням люди в панике бегали бы.

Есть у человеческой твари удивительная черта, когда ни с того, ни с сего, она – хотя ситуация того совершенно не требует, а зачастую, напротив, даже окорачивает – считает необходимым высказать свое мнение. Непрошенное, до пошлости узколобое суждение, которым бравируют абсолютно невоспитанные, никчемные персоны, убежденные в своей исключительной правоте. Уверенные в незыблемости построенного постулата, они наивно полагают о неизбежном разрушении предубеждений собеседника и обязательном расположении к себе.

О, милый читатель, думаю, не сложно догадаться, что наш увертливый уж оказался описываемым выше ничтожеством. Инфантильно полагая, что, выслушав чужую позицию, потенциальный покупатель загорится большим желанием приобрести товар, торговец выпалил свою речь, а затем, немного отдышавшись, добавил:

– Могу продать по сниженной цене, уж больно вы мне понравились.

– Нет, спасибо, – Эдвардс манерно поднял ладонь в знак отказа, тактично умолчав об отсутствии взаимной симпатии и оставив данную мысль лишь в своей голове. – Я в исключительно исследовательских целях интересуюсь. А насчет здоровья вы глупости не говорите. Отрицание доказанных явлений не исключает их существования, но делает вас – здесь мы все должны отдать должное отпущенному Эдвардсом каламбуру, – клоуном. Подобная практика уже не раз доказывалась фанатиками и, к счастью, исход всегда за последователями Галилео.

С каждым словом Жоржа его голос извергал все больше обиженной злости, а руки, казалось, самостоятельно пустились в пляс и, желая высвободить всю накопившуюся страсть, спешно перешли в джигу. Незаинтересованность в споре – после тяжелой поездки на почтовых в могильной тишине и губительного сна в номере гостиницы – стихийно сменилась желанием выговориться. Клоун звучно откашлялся, огляделся по сторонам, словно боясь, что за ним наблюдают и, убедившись в полной безопасности, продолжил неоконченную мысль.

– Пожалуй, я готов согласиться лишь с той частью вашего утверждения, которая затрагивала занятость человека. Болезнь болезнью, но только за собственное здоровье каждый будет отвечать самостоятельно. И так как губим мы себя зачастую своими же руками – вот этими…

– Ай! – неожиданно раздалось после очередного резкого жеста руками Эдвардса.

Испугавшись громкого вскрика, клоун неприятно вздрогнул. Быстро переведя свой взор на источник звука, он с удивлением обнаружил мальчика, ставшего жертвой его вечно подвижных конечностей. Будет ли банальным сообщить дорогому читателю, что потерпевшим оказался уже неплохо известный нам Орлов Евгений Иванович?

И если всякий соберется бросать обвинения о невозможности стечения данных обстоятельств, то пусть он оглянется и задаст себе вопрос – не вся ли наша жизнь стечение больших или маленьких случайностей? В конце концов, каким образом мальчик мог проводить свободное время, если не прохаживаясь приятным летним вечером по обожаемой ярмарке? И неужели многочисленные книги, журналы, газеты, брошюры и картинки не повод для читающего ребенка подойти к имеющей все из вышеназванного палатке? Так или иначе, описанное стечение обстоятельств произошло, безоговорочно оставив всякому из нас возможность наблюдать за реакцией каждого из участников.

– Да что ж такое! – виновато закричал Жорж. – Никак не могут перестать калечить людей! Приношу свои искренние извинения, молодой человек, мне очень жаль быть виновником произошедшей ситуации.

– Ничего страшного, дяденька. Только скажите вашим быстрым рукам в следующий раз летать поосторожней.

– Я категорично заявляю, что тебя они больше не посмеют обидеть, – Эдвардс заметно покраснел. – Более того, у меня есть идея и устойчивое желание загладить собственную вину. Уважаемый, – саркастически обратился он к торговцу макулатуры, все это время молча наблюдавшему за происходящим, – покупать я у вас ничего не собираюсь. Быть может, в следующий раз.

– Все вы так говорите, – Уже скорее в пустоту ответил офеня и, оставив без внимания клоуна с мальчиком, снова стал зазывать толпу, выискивая тех, кому можно будет высказать свое важное мнение по любому вопросу.

Новые знакомые, тем временем, отошли на десяток шагов подальше.

– Итак, моя идея… кстати, а как тебя звать-то?

– Родители Женей прозвали.

– Женя, у меня предложение. Дабы сгладить вину за нанесенный мной удар и очистить собственную запятнанную данным проступком совесть, я даю тебе возможность выбрать на ярмарке все, что пожелаешь. Что думаешь?

– Не знаю, мне мама говорит не ходить за незнакомыми дяденьками. К тому же, мне очень неловко от вашей попытки загладить нелепый случай, в котором вашей вины не более моей.

– Все правильно твоя мать говорит, только что же я смогу натворить, имей я в помыслах злое? Людей кругом – яблоку упасть негде. Блюстителей порядка тоже в достатке, силой я тебя никуда не уведу. Но не сочти за раздражительное настаивание, конечно же, если не хочешь, твое право. – Жорж медленно развел руки в стороны. – Возьми хотя бы пару рублей, иначе, клянусь, не уснуть мне сегодня.

Орленок впервые за долгое время предстал перед тяжелым выбором. С одной стороны, настояние матери с трудом поддавалось оспариванию, с другой – неизвестный мужчина вызывал неподдельное доверие и интерес. Чувствам оказалось невозможно сопротивляться, и без недели двенадцатилетний мальчишка, мигом проникнувшись любопытством, стал разом обращать аргументы в сторону согласия. Незнакомец верно подметил о многолюдности на ярмарке и низкого шанса возможного злодеяния. Времени также имелось в достатке, а главное – Женя был снаряжен важным поручением, с выполнением которого мужчина мог любезно помочь.

Мимикрия пустоте

Подняться наверх