Читать книгу Вишнёвый Крик - Vladlen M - Страница 3

Ольга раскладывала по тарелкам кусочки домашнего пирога и разливала по разношёрстным кружкам ягодный морс. Сегодня отдохнуть им удалось пораньше – около полуночи. Настроение у медсестры было на удивление приподнятым, загорелое лицо озаряла ненавязчивая и искренняя улыбка, а песенки, которые женщина напевала себе под нос, были по большей части про любовь.

– На свиданку ходила, что ли? – не отрывая глаз от газеты с кроссвордом, хрипло поинтересовался снова угодивший в их смену Негодин и задумчиво завис на длинном сложном слове, не зная, как к нему подступиться.

– Ходила, представьте себе. И очень удачно. Море приятных впечатлений. Всем рекомендую, – усмехнулась она, подвигая угощение обоим мужчинам, но водитель всё сражался с непонятным словом, а Михаил выглядел отстранённым, весь вечер размышляя о чём-то и возвращаясь к реальности только во время вызова. – Если не попробуете, я обижусь! Кузьма Петрович, ты же любишь мои пироги! Кацен, а ты чего тлен всемирный словил?

Михаил моргнул, оставил в покое зажигалку, которую бесцельно вертел в руках с тех пор, как выкурил положенную ему половину сигареты, и принялся за угощение.

– Отсутствие критической оценки своего дефекта, – вздохнув, наконец-то прочитал вслух Негодин и взялся за кружку с морсом. – И что оно такое?

– Анозогнозия, – без тени сомнения в голосе тут же выдал врач, а остальные присвистнули, когда слово стройно вместилось в ряд отведённых для него клеточек.

– Тебе бы, Миш, так же о себе любимом думать, как ты медициной поглощён. Всё да ты о ней знаешь, – проворчала Ольга, хватаясь за свой телефон.

Сегодня она отвлекалась на него чаще обычного, не иначе как с кем-то переписывалась. Свой же мобильник брать в руки Михаил не хотел совсем. Сообщение от Гоши о том, что им надо как-нибудь встретиться наедине, выпить и нормально поговорить за жизнь, так и висело в соцсети проигнорированным. До него, конечно же, следовала нравоучительная тирада в реальности тем же утром, после всей этой неловкой ситуации в отделении.

Михаил и сам тысячу раз уже раскритиковал себя за тот срыв, но отмотать время назад он никак не мог. Выходит, недавнее его ощущение успокоения было лишь поверхностным и пока зыбким, поэтому даже чужая история вдруг всколыхнула его не на шутку, да так, что он растерял всё своё хвалёное врачебное хладнокровие. А в работе на Скорой это качество ценилось наравне с физической выносливостью.

«Это непрофессионально. Опрометчиво. А если бы этот дурак взял и выпрыгнул?» – размышлял он, молча поглощая угощение. – «Хотя кто из нас двоих больший дурак? Там было ещё шесть пар глаз, причём две из них – наиболее пристрастные. Удивительно, как его родители не накатали на меня жалобу или вообще – заявление в полицию. Да и случись что, Гошку я бы подставил только так…»

Друг-то точно был здесь не при чём. А кто тогда? Чья заслуга в том, что его теперь крыло от одной только мысли о чужом суициде?

«Никто не виноват. Так случилось. Так бывает», – повторял он в мыслях, но то и дело вспоминал яркие карие глаза, подёрнутые то слезами, то страхом и смущением. Нет, парень не выглядел больным той самой депрессией, Михаил слишком хорошо знал её маски. На него навалились проблемы, кажущиеся непреодолимыми, но ведь если постараться разрешить их, вычеркнуть из жизни, последняя заиграет новыми красками.

Четыре сложных вызова до рассвета прекратили его бесконечное самобичевание, да и дневные рабочие часы прошли суетно и как-то напряжённо. Казалось, что какие-то чёртовы магнитные бури, вспышки на солнце и лунные затмения (или какие там ещё отговорки придумывают пенсионеры?) обрушивали на больных то гипертонические кризы, то инфаркты с инсультами, то приступы глаукомы. Весь город болел и разными голосами умолял о помощи, и сутки спустя этого безумия в голове царил кавардак, заглушаемый лишь бесконечной усталостью души и тела.

***

Два десятка подрощенных бархатцев весёлой сочной зеленью топорщились из небольшой коробки в руках Марьи Алексеевны, которая, кутая худенькое тельце в самый красивый халатик, какой нашла в своём гардеробе, уселась на уличную скамейку под окнами дома. Понаблюдав чуток за работой соседа, который расчищал и огораживал место для клумбы, старушка прикрыла глаза и улыбнулась, подставляя лицо мягкому солнечному свету. У её ног, блаженно оскалившись и высунув розовый язык, разлёгся коричневый лабрадор.

Испепеляющая жара в последние дни куда-то испарилась, всё чаще было облачно, а под вечер накрапывал дождь, но сейчас, в послеобеденные часы, тучки вдруг расступились и позволили робким лучикам проскользнуть по угрюмо ждущей тепла земле.

– Я тебе погодя ещё корневища жёлтых ирисов принесу. Видел такие поди где-то? Говорят, мол, цветы они болотные, а во дворе – диковинка такая, – монотонно заскрипел голос Марьи Алексеевны, и Михаилу пришлось поднять голову и навострить уши, чтобы расслышать её слова. – Садить пока не сезон, как-никак конец июля, но мы их осенью пристроим и укроем на зиму. Весной они проснутся, прорастут, и красота будет. Ох, Сёмушка перед тем, как уйти, лилии посадить успел, а я вот – ирисы. Будут они вместо нас за тобой, милок, присматривать.

– Ох, баб Маш, ну чего ты заладила? Да, коленки болят и сердечко пошаливает, но если б ты за ум взялась и перестала в своих грядках на жаре копаться…

– Да как я могу, Мишенька, это же радость единственная. Цветы да грядки, да Лидочка в гости забегает, – прокряхтела старушка, помахивая худыми ножками, обутыми в красные резиновые тапочки. – Это вам, молодёжи, кажется, что мы за жизнь наработались так, что будем всю старость на боку лежать и телевизер смотреть. А вот и не так, дорогой, мы трудиться хотим до последнего. Уж ежели помру в саду, буду лежать там в цветах красивая, как нимфа, пока меня внученька не найдёт.

– Ох и фантазёрка же ты, – хмыкнул мужчина, запястьем смахивая со лба пот (ладони в жёлтых резиновых перчатках были перепачканы землёй). – Да и какая из меня молодёжь-то? Тридцать второй год идёт. Как видишь, вместе с тобою тут в саду копаюсь.

– А это ты зря, – вздохнула соседка, противореча теперь самой себе. – Ты б лучше погулять куда сходил, девочку себе нашёл хозяйственную и разумную. Тут, конечно, можно далеко не идти. Лидочка моя разве не чудесная? И в доме всё сделает, и в огороде поможет, и глазки у неё, как у матери, синие-синие. Собачку твою вон проведывать заходит, когда ты на работе, так ты б её, может, позвал куда-нибудь в выходной?

Михаил вздохнул и забрал коробку с цветами, чтобы погрузить каждый росток в приготовленную для него лунку.

Разговор не впервые сворачивал в сторону прекрасной Лидочки, которая и правда забегала сюда пару раз в неделю, чтобы покормить Чоко и выпустить его погулять. Изначально доктор, конечно, попросил об этом саму Марью Алексеевну, ведь не только периодически её подлечивал, но и помогал таскать тяжести, чинить технику, делать мелкий ремонт, прикручивать карнизы для штор или доставать что-нибудь с самых верхних полок шкафов. В общем, просьба была уместной и не очень обременительной, но старушка решила немного подтолкнуть молодых людей навстречу друг другу, поэтому отправляла внучку, когда та оказывалась у неё в гостях. Странно, конечно, ведь они всё равно не встречались во время этих визитов девушки в его дом, однако недавно та осмелела и начала оставлять после себя знаки внимания. То что-нибудь вкусное возникало в холодильнике, то хаотично разбросанные в комнате вещи становились на свои места и лишались слоя пыли, то на сушилке вместо старого и обтрёпанного появлялось новое целое полотенце, то у Чоко лоснились кем-то вычесанные бока.

Михаил относился к этим знакам несколько настороженно, ведь он не просил делать ничего лишнего. То же можно было сказать и о приносимых ему цветах.

– Свой дом с садом есть, – вдохновенно продолжала старушка, не обращая внимания на упорное молчание в ответ. – Детишек здесь растить хорошо. Свежий воздух, природа, много места для игр. Ну не чудо ли? Сёмушка о том же, наверное, думал, когда решил тебе всё оставить… Ты парень молодой, вот и задел для жизни счастливой уже есть…

Нет, о чём думал Семён Аркадьевич, буквально за полгода до своей смерти составивший завещание, Михаил не знал, но совершенно точно понимал, что он был для него не только соседом по дому и хорошим другом. Его ненавязчивая, но такая нужная иной раз забота напоминала врачу рано погибшего отчима, которого он заслуженно называл отцом и по сей день.

Хотел ли старик для своего «приёмыша» именно такого счастья?

Уйдя глубоко в свои мысли и делая работу механически, он опомнился, когда гостья завозилась, ища в кармашке халата телефон с большим экраном и крупными цифрами на кнопках.

– Ох, время быстро бежит, – деловито ткнув пальчиком в боковую кнопочку доисторической коробушки, сказала она. – Четвёртый час пошёл. Настасья сейчас ко мне с дочкой нагрянет, а я даже чайник не поставила. Ты завтра с самого утра работаешь, Мишенька?

Он кивнул и всё-таки постарался улыбнуться, когда Марья Алексеевна потрепала его по короткому «ёжику» тёмных волос, попрощалась и в сопровождении виляющего хвостом лабрадора пошла к калитке.

И правда, прошло уже больше часа с тех пор, как он занялся клумбой, которая даже не входила в его сегодняшние планы, да и сидеть на корточках было уже тяжеловато: ноги затекли и начали неметь, а позвоночник сковала тупая боль. Хорошо хоть цветов для посадки осталась всего парочка.

– Да я реально старый, – буркнул он себе под нос, с хрустом разминая плечи и неустойчиво покачиваясь на пятках, но вдруг завалился набок из-за налетевшей на него громко лающей туши. – Чоко, засранец такой! Что творишь-то!

«Гав-аф!» – неубедительно оправдался пёс, вертясь около поднимающегося на ноги хозяина, но, «предупредив» его, всё же замер с опущенным хвостом и уставился в сторону калитки, переминаясь с лапы на лапу. Та звякнула так, словно её прикрыли. На выложенной маленькими плитами узкой дорожке послышались совсем тихие, какие-то неуверенные шаги.

Пришёл посторонний?

Михаил так и застыл с последним саженцем в обтянутой жёлтой перчаткой ладони, вглядываясь в бреши в кронах деревьев и кустарника, который окружал калитку и дорожку, создавая дополнительное зелёное ограждение и «коридор». Огненные лилии покачнулись, пропуская гостя вперёд, и тот, робко оглядываясь по сторонам, вышел к дому, но, когда увидел его хозяина, только охнул и нервно сжал губы. Зато лабрадор снова оживился, повёл носом по ветру и, постукивая хвостом, уверенно пошёл парню навстречу. Тот, нагруженный рюкзаком и пакетом, вздрогнул, отступил назад и чуть было не споткнулся о край одной из плиток.

– Чоко, уймись! Безопасно! – гаркнул Михаил, наспех пихнул последний саженец в лунку и направился к гостю, дрожащую руку которого уже обнюхивал лабрадор.

Однако проверка прошла успешно, пёс узнал запах человека, завилял хвостом уже более расслабленно и лизнул смиренно протянутую ему ладонь.

– «Чоко» – это как «Чокопай»? – несмело обратив к хозяину пса беглый взгляд, вдруг тихонько спросил Родион.

Парень, который неделю назад выписался из больницы, а две недели назад пытался покончить с собой, выглядел хоть и несколько сконфуженным, но удивительно посвежевшим. Его чуть отпущенные русые волосы живописно разбросались по голове волнами и колечками, с лица сошёл аллергический отёк, прорисовав довольно тонкие и даже острые черты, из-под ярких глаз оттенка лесного ореха исчезла нездоровая синева, зато на скулах и около крупноватого носа с лёгкой горбинкой проступили бледные веснушки. Чистая фланелевая рубашка в крупную клетку с закатанными по локоть рукавами, тоненькие кожаные и плетёные браслеты на запястьях и нарочно порванные на коленях джинсы делали его похожим на подростка. Если бы Михаил не увидел Родиона в больнице, а лишь тогда, на пляже, то теперь бы не узнал его совсем.

– «Чокопай»? – хозяин пса на мгновение «завис», прокручивая в мыслях этот совершенно неподходящий после всего случившегося вопрос, но вдруг хмыкнул и улыбнулся. – Да, наверное. Считай, что это его полное имя. А ты…

– Я-я… – парень заикнулся и отдёрнул от лабрадора руку. – Там было открыто, и я зашёл без спроса. Приезжал вчера, но Вы, кажется, были не дома.

– Чего ты хочешь-то? И нашёл меня как?

Михаил сложил руки на груди и приподнял бровь, его губы выровнялись в прямую линию, а подбородок слегка вздёрнулся, но мужчина был спокоен. В его голове уже успели пронестись несколько вариантов, но парень не был похож на скандалиста, который хотел вломиться в чужой дом и расквитаться за поведение несдержанного негодяя в больнице, а ещё он пришёл один, без впечатлительной болтливой мамаши и явных угроз от неё в каком-либо виде. В общем, мирный и смущённый, Родион протянул врачу большой плотный бумажный пакет с пластиковыми ручками, который до этого держал сзади, стараясь скрыть его из виду.

– Я хотел поблагодарить Вас… Вот.

– Во-первых, «тебя», – Михаил нахмурился, рассматривая пакет и не торопясь принимать его. – Во-вторых, учитывая то, на чём я тебя подловил, там может быть бомба, которая вот-вот сработает.

– Н-нет же… – снова заикнулся парень, а его руки вздрогнули. Шутки, хоть и мрачной, в словах врача он не расслышал. – Там просто подарок за… за всё… Я очень… благодарен, а… Адрес мне сказал мой доктор, он…

«Ну, Гошка, ну, паразит. Ещё бы за ручку пацана сюда привёл. Хотя, я первый его подставил, поделом мне!» – справедливо рассудил Михаил, а Родион осёкся, заметив лёгкую улыбку на губах своего спасителя. Сегодня тот смотрел спокойно и внимательно, без странной неприкрытой враждебности, которую излучал в больнице. Только получив назад свой кулон, парень осознал, кто именно в тот день был перед ним, ведь ночью на пляже весь мир для него слился в калейдоскоп страха, боли, паники, чужих грубоватых прикосновений и сухой жёсткости камня. И вот голос, который он слышал в темноте, наконец, обрёл суровое лицо и сильное тело.

– Михаил, – вдруг вздохнул парень и заговорил уже без дрожи и запинок. – Это просто благодарность за помощь. Я сделал ошибку и сожалею об этом. Просто возьмите… возьми его, я не буду надоедать больше. Мне ничего не нужно.

Пакет повис в воздухе на вытянутой руке гостя, в голосе которого хоть и воцарилось спокойствие, но в глазах вместо неуверенности появилась лёгкая грусть. Он будто не хотел, чтобы знакомство закончилось так формально.

– Ладно уж. – Врач стёр со своих губ улыбку, но снисходительно заявил: – Если там что-то съедобное, то неси пакет в дом, будем расправляться с этим вместе. И велосипед лучше на улице не оставляй, загони во двор и калитку закрой на замок.

Парень тут же оживился и закивал, глянув на снова распахнувшуюся дверцу в сад, за которой и правда маячило колесо его приставленного к забору велосипеда.

***

Родион задумчиво разглядывал узкий длинный коридор и маленькую кухню, но вопросов не задавал, хотя в частном доме оказался впервые. С поездками в деревню в детстве у него как-то не сложилось: бабушка жила в городе, была весьма деловой дамой и работала в своей фирме до самой смерти. Хотя, был как-то трёхнедельный отпуск в лагере на летних каникулах, где его поселили с совершенно незнакомыми ребятами в холодный полупустой кишащий тараканами коттедж, но вспоминать об этом неуютном месте парень не любил. Один только факт из того тягостного временного промежутка имел значение – в лагере он познакомился с Дашей. Оглядываясь на прошедшие с тех пор годы, теперь он чётко осознавал, что это знакомство положило начало всему самому лучшему и худшему в его жизни.

Из плотного пакета на кухонный стол перекочевали затейливо упакованные фрукты, дорогой чай и кофе, конфеты в коробке, модный заграничный сыр, вяленое мясо и коньяк. Чуткий нос лабрадора тут же оказался на уровне столешницы и заинтересованно затрепетал ноздрями.

– Ты сытый, – напомнил псу Михаил, оттягивая его за холку, а потом вопросительно глянул на Родиона. – И зачем это всё? Решил опустошить родительский кошелёк?

– Я сам заработал. Недавно только уволился. Нужно… отдохнуть…

Говорил он негромко, иногда отрывисто, всё ещё немного смущался, но не увиливал от предложения задержаться здесь ещё немного, будто и сам на это рассчитывал. Интересно, как прошла первая неделя после выписки? Родители боялись на шаг от него отойти? Или запирали на долгие часы с психологом? А может, ещё раз обследовали в частной клинике с ног до головы? Михаил понимал, что не мог наброситься на него с такими вопросами, хотя само желание расспросить его обо всём казалось ему удивительным и даже каким-то неправильным, раздражающим.

– И ещё у меня недавно был день рождения… поэтому…

– Выходит, уже второй. И оба в один день, – резковато заметил мужчина, но вовремя одёрнул себя и продолжил осторожнее, попутно пытаясь накрыть на стол. – Ты… ты пока рассказывай что-нибудь интересное. Про учёбу там, работу, хобби, вкусы свои… Кстати, тебе же, надеюсь, всё из этого можно?

– Почти. Я алкоголь переношу плохо. И шоколад, – признался парень, садясь на один из белых деревянных стульев, и отодвинул от себя коробку конфет. – У меня от него сыпь страшная по всему телу.

– Тогда на твоей совести вон та шоколадка, – хмыкнув, кивнул Михаил на лабрадора, устроившего дружелюбную морду на коленке гостя, и тот с улыбкой погладил Чоко за ушами.

Мало-помалу Родион разговорился, и его манера речи оказалась очень приятной. Он больше не дёргался, не торопился, говорил просто и выразительно, хотя и не казалось, что он был тем рассказчиком-фантазёром, который собирал вокруг себя целую компанию и привлекал всеобщее внимание красочным бредом. В нём плескалась какая-то размеренность и аристократичная утончённость хорошего воспитания, но никакого налёта юридического образования, о котором честно признался парень, тоже заметно не было.

Кроме учёбы, последние два года он подрабатывал в магазине, делал кофе на вынос в крошечном ларьке и был секретарём и помощником одного маститого адвоката. Ну а диплом получил всего лишь месяц назад и решил отдохнуть до конца лета, неторопливо подыскивая себе постоянное место работы. Несколько лет назад он давал частные уроки английского старшеклассникам, ходил на курсы по акварельной и масляной живописи и в школу копирайтеров, а в выходные примыкал к группе волонтёров, которые помогали детским домам и ветеранам труда.

«Ну прям ангел небесный», – про себя фыркнул Михаил, но в отличие от перечисления достоинств своего чада мамашей Родиона, от этого рассказа не веяло больным желанием похвастаться. Возможно, он и правда просто был таким, спокойным и сообразительным мальчишкой, и никакие дикие развлечения, вроде буйства в клубах и шатания в подозрительных компаниях, ему были не нужны. Хотя, чёрт его знает. Первое впечатление – штука неоднозначная.

– Если у тебя в жизни всё настолько неплохо, тогда как так вышло? – вдруг спросил мужчина вслух, и гость, сделавший глоток свежезаваренного чая, едва не облился из-за резко дрогнувшей руки, держащей чашку. – Да. Я про случай у реки.

Коньяк Михаил пить не стал, тоже ограничившись чаем и приготовленными бутербродами, поэтому разговор обещал быть трезвым и максимально объективным, но парень опустил карие глаза и замолчал.

– Ладно, я и без твоих объяснений уже почти понял. Зовут её как? Твою девушку.

– Даша, – с заминкой и совсем тихо ответил он, на всякий случай отставляя чашку в сторону.

А вот и вторая участница отношений «Р+Д».

– Что, совсем всё плохо? – мужчина понизил голос, повторяя его движение. – Неужели не смог найти другого выхода?

– Да свадьба у неё через месяц…

Вот и причина. Парня продинамили, оставив ни с чем.

«Он до последнего считал её своей девушкой, а там с кем-то другим дело дошло уже до свадьбы. Не понимаю, как у людей получается так изворотливо вести двойную жизнь? Сколько же времени ему пудрили мозги?» – глухо постукивая фалангами пальцев по столешнице, с сочувствием размышлял врач, но парень вдруг косо усмехнулся, а тон его странно изменился.

– Прикидываешь, как долго из меня дурака делали? – в карих глазах полыхнул огонёк, и стало понятно, что их хозяин вовсе не смирился с произошедшим, глубоко внутри он буйствовал и хотел справедливости. – Давай не будем об этом? Ты ведь не психотерапевт, правда? Это хорошо, конечно, ведь та дамочка в больнице меня жутко раздражала. Мне сказали, что ты врач Скорой, хотя не трудно было догадаться после… всего.

Родион снова притянул к себе чашку, поднёс её к лицу и тёплым бело-цветочным боком прижал к своей щеке. «В частных домах всегда так прохладно?» – так и читалось в его прищуренных глазах, но вслух он спросил другое:

– Теперь твоя очередь. Ты один живёшь?

– Не один, с ним вот.

Забравшийся под стол лабрадор звонко ударил по полу хвостом и вздохнул.

– Это я уже понял, он классный. А какая-нибудь девушка? Или, может, ты вообще женат?

– Был.

– А почему развёлся?

Михаил нахмурился, ему казалось, что каждый вопрос звучал слишком лично. От него будто ждали беспрекословной откровенности, но он не был на неё способен. Не ответив, он встал со своего стула, достал с холодильника пачку сигарет, внутри которой болталась и зажигалка, но, открыв её, обернулся к парню:

– Ты не астматик?

Родион отрицательно мотнул головой, продолжая пытливо рассматривать хозяина дома. Тот напоминал ему меланхоличную скалу: крепкий и внушительный снаружи, внутри он был каким-то серым и уставшим, словно красивое молодое тело заняла душа столетнего старика. Мысленно гость лишь пожал плечами: наверное, дело было в его работе, ведь врачи часто выгорают эмоционально.

– С твоим букетом аллергий это даже удивительно. Пойдём во двор, покажу тебе весь сад.

Солнце как-то стремительно очутилось на западной стороне неба и рыжеватым прохладным диском виднелось между кронами деревьев. С полдюжины яблонь создавали на заднем дворе приятно шелестящую на ветру темень, а зелень их украшали маленькие розоватые плоды, которые каждый год созревали только к концу сентября. Ограждение из самшита закрывало деревянный забор по всему периметру и лишь в трёх местах оставляло ниши для пышно цветущих кустов шиповника и белой спиреи. Аккуратно выстриженная трава щекотала голые щиколотки, узенькая тропа в несколько булыжников шириной вела через весь участок к главному украшению – четырёхметровому красному клёну, пока молодому, но уже раскидистому и крепкому, спрятанному в самой глубине сада и незаметному с улицы. У самого его ствола, прямо под мощной ветвью, кажущейся отставленной в сторону рукой, возвышалась небольшая беседка – деревянный навес на грубовато обтёсанных колоннах с парой плетёных кресел и крошечным столиком между ними. Когда Семён Аркадьевич был жив, часто засиживался под клёном с книжкой в руках, иногда так и засыпал – в кресле, с открытым томом на коленях и улыбкой на лице.

Застывший среди деревьев парень вдохнул воздух полной грудью. Пальцами левой руки он погладил ствол дерева, правой – подцепил едва раскрывшийся ярко-розовый бутон шиповника, спугнув решившего заглянуть в него шмеля. Пахло цветами и недавно срезанной травой. Вокруг было удивительно тихо, хотя за этим уголком живой природы царил вечер пятницы, готовой разгуляться и расшуметься сотнями голосов, но здесь и сейчас было так легко и спокойно, что казалось, будто там, за спасительной стеной из самшита, больше ничего не осталось. Мир стёрся, схлопнулся, оглушил себя сам и сам себя парализовал. Иногда Родиону хотелось, чтобы это случилось, но пока он только мог исключить себя из этого мира, а не наоборот.

Михаил сел в одно из кресел, прикуривая сигарету, Чоко, последовавший за людьми, тут же устроился подле него в траве, уложив тяжёлую голову на передние лапы. Гость глянул на них через плечо и почему-то улыбнулся, эти двое были частью этой идиллии и казались ему необычными.

Усевшись в соседнее кресло, он откинулся на спинку и затерялся взглядом в огненной листве раскинувшегося над ними дерева, но потом всё же скосил на хозяина дома взгляд и озвучил так и просившуюся на язык шутку:

– А теперь сознавайся, где ты прячешь аленький цветочек?