Читать книгу Река жизни - Владлен Шинкарев - Страница 7

Как только солнце скрылось за горами, начало быстро вечереть. Фомич, отправив сына домой, стал готовить приправу для долгожданной ухи. Мы, же предупредив Фомича, пошли купаться, захватив с собой полотенце.

Мы идём не спеша, по- над речкой на высоком её берегу, рядом внизу под ногами шумит река и совсем рядом беспечно шелестит трава, сочная и высокая. Я не смело посматриваю на сестру, как бы предвкушая увидеть её голой и такой желанной. Я боюсь её привлекательности, стараясь не спугнуть её желаний искупаться голой – молчу, как воды в рот набрал. В её глазах, в которые я заглядываю изредка, встречаю тоже волнение и переживания. Я постоянно опускаю глаза для приличия, упиваюсь тишиной и пением кузнечиков. Мы уже не слышим, как потрескивает костёр, как лошади жуют траву, тихим шагом ступаем на висячий мост, который как старый друг принимает нас в свои объятия и помогает спокойно перебраться на пологий берег реки. Ступая осторожно по гальке направляемся в сторону станицы, где река свой бег замедляет и вода теплей.

Я не заметил, как быстро стемнело, только на высоком берегу, как маяк горел наш костёр, а вдали на небе загорелась яркая Венера. Маринка взяла меня за руку и повела к высоким липам, которые я ещё приметил днём.

– Будем раздеваться по очереди, неожиданно услышал такой милый и долгожданный голос сестры. – Ты только отвернись! Когда я войду в воду, я тебе крикну: «Можно!» Купаться будем раздельно, недолго, а то Фомич будет волноваться.

Мы разжали руки, я отвернулся и стал чутко прислушиваться к разным шорохам, хотел уловить главный момент: снятие халата и удаляющийся шорох гальки, но из-за шума воды ничего не расслышал, лишь только:

– Уже можешь раздеваться!

Голос сестры, заглушаемый шумом воды, я всё-таки расслышал, но где-то вдали. Я повернулся к реке, ища глазами сестру, вижу, она стоит по грудь в воде и машет мне рукой. Волосы её развиваются от чуткого ветра, который стелился по-над водой с чёрных гор. Мне стало не по себе, я даже испугался, представляя водяного и русалок в реке.

Слышу голос сестры:

– Чего тянешь, отойди несколько метров в сторону, чтобы тебя не было видно, и раздевайся, да поживей! Вода не очень тёплая, долго не выдержим!

Я отошёл метров пять от того места, где раздевалась сестра, быстро снял с себя одежду и стал медленно заходить в воду.

Холодная вода так сковала моё тело, у меня хватило смелости и сил зайти в воду только по пояс. Я стою в воде и пошевелиться не могу. Смотрю сестра, наклонившись и прикрывая грудь руками стала быстро приближаться ко мне. Сбросив руки с груди в бешеном темпе стала ими работать, обливая меня речной водой с головы до пояса. Набрав воздух в лёгкие, я нырнул с головой и стал приближаться к её ногам, пытаясь их обхватить. Я уже не чувствовал, что вода холодная и дно скользкое! Куда делись страх и стеснения!

И в тот момент, когда мои руки коснулись её ног, и я стал ими перебирать так, чтобы добраться до заветной цели, как ощутил, что мою голову обхватили крепкие руки сестры и не дают мне сделать соблазнительное дело! Я пытаюсь вырваться из этих жёстких объятий, однако все усилия мои тщетны.

Запас воздуха иссяк, я хватаю ртом воду, чувствую, силы меня покидают, отталкиваюсь что есть силы руками и ногами от сестры. Вынырнув из воды, стал извергать воду фонтаном, откашливаясь, еле добираюсь до берега. В глазах пошли круги, и я потерял сознание. Пришёл в себя, как говорила сестра, быстро, напугав её до смерти. Слышу далёкий голос сестры:

– Ну и напугал ты меня!

Она держит мою голову на своих голых коленях, опрокинув её вниз. Какое-то время я ещё не сознавал: мы голые! И здесь, забыв о красоте женского тела и в каком положении мы находимся, я вскочил на ноги, как ошпаренный, и стал кричать:

– Дура, психопатка! Бешеная!

Сестра встаёт на ноги и как ни в чём не бывало говорит:

– Отвернись, бесстыжий! Дай одеться!

Она надевает трусики, потом халат, а я уставился глазами на неё и икать начал. То ли от испуга, то ли от нервных потрясений и холодной воды. Слышу:

– Будешь знать, как в чужой огород без спроса лазить!

– Ты что, не понимаешь, что меня чуть не утопила!

– Чуть не считается!

Ещё не понимая, что произошло, махнул рукой, развернулся и стал одеваться, судорожно откашливаясь и икая. Потом ничего не говоря, молча пошёл вдоль берега по направлению моста.

Я чувствую, что теряю волю над собой, становлюсь неуравновешенным и сердитым. Слышу, как под ногами шуршит галька, раздражая меня. Я сердито говорю: – Что плетёшься сзади, догоняй!

Она начинает быстро приближаться ко мне, берёт меня за плечи, потом за голову и крепко целует в губы, при этом приговаривает:

– Ну, прости меня, дуру!

Я обнимаю её крепко за талию прижимаясь к ещё мокрым грудям и чувствую, что закипаю животной страстью. Сестра это почувствовала и как-то ласково-повелительно:

– Пойдём, нас уже, наверно, заждались, уха стынет!

И в это время прогремели два выстрела и над рекой взлетела ракета, осветив округу.

– Вот видишь, Фомич сигналит. Он всегда берёт в ночь, когда пасёт лошадей, двустволку и ракетницу.

В каком-то полусумасшедшем состоянии мы дошли до середины моста и не сговариваясь остановились.

Из-за горы появился большой жёлтый круг луны. Я только сейчас заметил, как над рекой стал стелиться туман. Мне показалось, что плывём куда-то вверх против течения воды и тумана.

Обида моя нелепая стала исчезать, просветляя мой ум, затуманенный страстью и минутной слабостью. На душе стало гадко и омерзительно, смог ли я после этого честно смотреть в глаза тётушки.

Я ещё не сознавал, что она мечтает сохранить девичью честность и непорочность своей дочери. Она особенно важна в сельской местности, где на одном краю станицы чихнёшь, а на другом слышно.

В деревне, как нигде понимаешь, что ранняя физическая близость нарушает все нравственные устои крестьянства. Где семья не столько ячейка общества, сколько его фундамент.

Живя в сельской местности, где на природе девичий организм развивается быстрее мальчишеского, матери рано начинают бояться за девчат.

Пройдя все тяготы сельской жизни, родители знают, как никто, что требуется нашему брату -только красивое тело. Для этого безбожно готовы врать о высоких чувствах, говорить о возвышенной поэтической любви. Я вцепился в металлический трос и задумчиво проговорил:

– Маринка, если бы я упал с моста в реку, ты бы бросилась меня спасать?

Сестра посмотрела на меня с удивлением и говорит:

– Ты ещё и максималист! А ты сам как думаешь?

В это время висячий мост зашатался, на другом конце его появился велосипедист. При лунном свете отчётливо высветилась женская фигура, выплывающая из-под высоких крон лип.

– Маманя приехала, ни слова, что мы купались голяком!

– Заказано!

Мы бросились встречать непрошенного гостя, я же, не разделяя мнения сестры, обрадовался появлению ещё взрослого человека в нашей компании. Тётушка сразу полезла к нам с расспросами, что мы здесь делаем на реке в такое позднее время,

Идучи по мосту, требовательно продолжала:

– Ваше место около Фомича и ни шагу от него. В лесу в такое время любой зверь может появиться. Я, как только увидела сигнал ракеты, сразу догадалась, что Фомич вас или ищет, или кличет на ужин. На велосипед и к вам. Благодать, ночь такая лунная, что читать можно! Я, глядя на тётушку насмешливо молвил:

– Вы что, тётушка, хипеш нам устроили?

– Поговори ты у меня, совсем тётку не чтишь. Словечки уличные, блатные, не читаешь ничего, ничего не любишь.

– Вы тётушка, какая-то сердитая сегодня.

– От чего не сердиться, намаешься весь день, а ночью от вас покоя нет, так дурно делается.

– Отчего же дурно, тётя? Мы взрослые, за нас беспокоиться не стоит!

– Не стоит, говоришь, беспокоиться? – переспросила тётушка и, взглянув на Маринку, добавила:

– А кто по ночам у костра не сидит, а шастает где попало. Ни шагу от Фомича! Сейчас, я ему задам перца, будет знать, как самовольничать. Я же ему наказывала – глаз с вас не спускать!

Тётушка, косясь на меня лукаво, в какой-то момент, когда я замешкался, ловит мою руку и ласково прижимает к себе:

– Горе ты моё луковое, растёшь без присмотра и ласки отцовской не знаешь. Вольность твоя и свобода к хорошему не доведут. И здесь она сгоряча добавляет:

– Мужики только умеют красиво разглагольствовать о любви. Возьмём твоего отца, хотя он мой и родной брат, но скажу честно: нет у него совести и честности. Каждой встречной женщине клянётся в любви. Вот тебе и верность, и порядочность.

– Мама, ну при чём здесь твой брат, когда в нашей станице куда ни глянь полно безотцовщины.

– Доченька, ты не путай разные вещи, последствия войны и безнравственное отношение к семье.

– Мама, ты не права, никто не имеет права упрекать и осуждать мужчину за то, что он живёт, как ему хочется и с кем ему нравится.

– А как же нравственные обязанности, – возмутилась тётушка.

– Мама, ваши нравственные нормы нам с братом боком вышли, и в первую очередь тебе, а могли жить припеваючи в полноценной семье. Сколько у тебя было ухажёров, всех отвергла из-за этой морали, мол, член правления колхоза, член партии, депутат районного совета, выходит, и полюбить не может!

– Так что же получается, любя человека, ты не признаёшь верности?

– Мама, в первую очередь между людьми должна возникнуть любовь, а потом взаимное доверие, а уважение в семье потом строится.

– Какая ты умная стала у меня, каких книжек начиталась, а вот окунёшься в эту жизнь и поймёшь, что есть совесть и уважение людей.

Уважением людей надо дорожить. Правда природы в нашей праведной жизни – по совести. Надо иногда включать и свой разум.

Тётушка передала велосипед Маринке и вдруг обхватив меня за плечи, поцеловала в щёку. Она не много помолчала, а потом страстно произнесла:

– Я считаю, у каждой женщины есть своё право – право над собой. Однако разнузданность и разврат осуждаю. «Нас сейчас и рассудит Фомич», – произнесла тётушка, не доходя несколько метров до костра,

– Фомич! – позвала тётушка, – разреши, пожалуйста, наш спор.

Фомич встал во весь рост возле костра, пламя осветило красное лицо конюха.

– Ты случайно не выпил? Смотри у меня! Почему за ребятами не следишь?

Фомич затянулся папироской.

– Вы меня унижаете своей подозрительностью. Я за ними следил, видел: как они купались, как стояли на мосту. А как заметил ваш приезд – сразу успокоился.

– Вот молодец, а то я собралась тебя ругать! Маринка, подай сумку.

Тётушка достаёт из сумки бутылку самогона и кусок сала с зелёным луком. Мы усаживаемся вокруг костра на брёвна. Фомич в алюминиевые котелки наливает каждому горячей ухи. От её запаха побежала слюна. Он берёт бутылку самогона и прячет её подальше от глаз и в то же время спрашивает:

– Ну о чём спор?

– Об отношении мужчин к женщине, – промолвила тётушка, – хороши все мужчины, пока не наигрались с женщиной! Встретил молодую и с глаз долой, о детях забывают и о своём долге.

– Нет, с этим я согласиться не могу, заметил конюх. – Если бы женщины были добрее и могли прощать некоторые мелкие шалости мужчинам, так и несчастий бы столько не было, и разводов меньше.

– Да что это ты говоришь, Фомич, возразила тётушка, какая чушь несусветная. Это, наконец, смешно! Почему по вашей прихоти дети должны страдать!