Читать книгу Жертвуя малым. Том 2 - Вольга Медейрос - Страница 3

Наверное, так живут приговоренные к смертной казни. Вроде бы еще живы: ходят, дышат, пьют воду, едят, разговаривают, спят, и делают еще тысячу вещей, – но на самом деле уже не совсем. На самом деле одной ногой они уже стоят в могиле.

С другой стороны, думала Риша, а кто из нас не стоит? Никто же не знает, когда умрет, вот и не задумывается об этом. А я вот вроде как знаю. Ну и тем более, чего тогда об этом горевать?..

После случая с отцом, выгнавшем ее из дому на третий после празднования веселого Йоля день, ей больше не хотелось иметь дела с будущим. Она так и сказала Торису в следующую встречу: я предполагаю, что случится, но переживать это дважды не хочу. Не соблаговолите ли выписать распоряжение, чтобы мне дали маковой настойки?

Конечно же, Император несказанно заинтересовался, что именно произойдет. «Я не могу сказать, – пожала на это Риша плечами. – Но вы должны помочь мне. Методом проб и ошибок мы будем искать другую схему воскрешения новых ангелов».

«Методом проб и ошибок? – озадачился Торис. Все же не так-то просто было его обмануть. – То есть, ты и твой брат потерпите неудачу?»

«Я не знаю, – пришлось сознаться Рише. И она ничуть не лукавила. – Я примерно представляю, что случится в ночь Малых мистерий, и могу сказать, что каждый из нас попытается сделать все возможное. Но что будет после, мне неведомо. Там просто ничего нет» (она не стала уточнять, почему).

«Хммм, – сказал на это Торис. – Конечно же, я дам тебе маковой настойки, как ты просишь. Но, будь добра, душенька, не пей ее за неделю до события, хорошо? Ты должна предстать лицом к лицу с судьбой во всеоружии».

«Договорились», – согласилась Риша. Она-то знала, что это условие не причинит ей вреда. Никакого будущего после ночи Малых мистерий у нее не должно быть.

«Я как будто выпила яд, – размышляла она с горькой иронией, которой – как черви и обещали – были переполнены ее мысли в последнее время, – да только подействует он не сразу. Но, тем не менее, непременно».

Как будто выпив яд и ожидая, когда же он подействует, она старалась жить на полную катушку.

На пару с Нортией (которая сначала затосковала оттого, что у Шабо появилась девушка, а затем, неделю спустя после празднования Йоля, воспрянула духом вновь) они варили супы и изобретали зимние блюда. Нортия старалась для Шабо, а Риша – сама для себя – наконец-то, впервые в жизни, распробовав вкус добротной еды. Раньше она все время была чем-то занята, куда-то торопилась, и питалась скорее по обязанности, нежели для удовольствия.

С упоением она предалась искусству чайного действа, старательно тренируя движения, раскладывая приборы, шагая, приседая, наливая, добиваясь отточенной четкости каждого жеста. Наставница не могла нарадоваться на нее и ставила в пример другим ученицам. Которые – конечно же, завидовали и плели интриги, но Рише было не до них. У нее оставалось мало времени. Яд вот-вот должен был начать действовать.

В классе мастерицы Порфиры она проводила долгие зимние вечера. Она закончила лепить маску бабушки и сейчас работала над лицом Шабо. Оно доставляло ей много хлопот, потому что постоянно менялось, и облик истинного Шабо уловить было трудно. Сейчас ее брат находился в смятении: как послушный сын и наследник он встретился с предложенной отцом юной Мудрой и ее родителями, и они обменялись клятвами. Он обихаживал суженую пару недель, и даже уходил с ней за стену во время Сатурнальих плясок, и даже отсутствовал все три положенных дня. Вернувшись, однако, был уклончив. Юная Мудрая (ее звали Коралл, и судя по ее мягкому тихому голосу она обладала нежным и покладистым характером, хотя Нортия и описывала ее как «косоглазую плебейскую выскочку») на расспросы о том, как прошли праздники, лишь смущалась и переводила тему. А потом, после того, как отец со скандалом выгнал Ришу из родного дома на улицу, а Шабо узнал об этом, он и вовсе прекратил всякие сношения со своей невестой. И закрутил роман с осчастливленной этим обстоятельством Нортией.

Риша, конечно же, пыталась увещевать его. В конце концов, это ее отец прогнал, ее, а не брата: Шабо, в отличие от дочери, Гишер любил безумно. Да и Мудрая Коралл была молодому агнцу куда более подходящей партией, чем свободнорожденная послушница Подземного культа. Впрочем, Шабо и сам все это понимал. Но ничего не мог с собой поделать. Он был страшно зол на отца за то, как тот поступил с Ришей, и, хотя осознавал, что сейчас совсем не подходящее для бунта время, приказать сердцу тоже не мог. Во всей этой неразберихе одна лишь Нортия была довольна.

Отчаявшись достучаться до брата, Риша обратилась за советом к Торису, на что тот рассудительно сказал ей: «Твой брат развел, конечно, балаган, но, по большому счету, не так уж и важно, кто будет его Мудрой матерью, лишь бы взаимная связь между ними была достаточно прочной». «Но ведь Нортия – свободнорожденная, не то, что мы с Шабо», – удивилась на это Риша.

Император хмыкнул. «Не беспокойся. В ваших жилах течет кровь общих предков-синричихи, в противном случае Нортия никогда не смогла бы стать послушницей подземного культа». «Ч-что?!» – спросила, не веря ушам, Риша. «Свободнорожденные, – лениво и скучно, как будто повторял давно осточертевшую мантру, разъяснил ей Торис, – прямые потомки простых людей, твоих и моих предков. Всего-то в нас и отличия, что ты и я чистокровные потомки, а уж они так, седьмая вода на киселе». «Но почему тогда… – заикнулась Риша, изумленная новостью до глубины души. – Ведь там, за пределами дворцовых стен, люди из моего народа занимают самое униженное положение именно в силу своего происхождения!»

«Эй, эй! – возмутился на это Торис. – И откуда бы тебе об этом было известно? Это во-первых, – он не дал Рише и рта раскрыть. С другой стороны, может, и к лучшему – все же не стоило Императору знать о том, что Шабо успел подцепить за стеной опасные идеи о неравноправии плебеев. – А во-вторых, таково было самочинное решение твоих предков. Им предлагали выбор и лучшую долю. Я – лично – предлагал. Но они, гордецы, отказались. Из-за их тупой гордости, между прочим, мы сейчас тут с тобой и кумекаем, как до Предвечной достучаться. И брат твой под нож пойдет – яйсама! – из-за их же дурацких принципов!» – он звучал настолько сурово, что Риша не решилась упорствовать. «Так вы, – сменила она тему вместо этого, – позволите Нортии стать Мудрой матерью для Шабо?»

«Я вынесу этот вопрос на рассмотрение, – существенно сбавил напор и Торис. – Не забывай, что, хоть я и зовусь Императором, но на деле всего лишь первый среди равных. Конечно, мое слово решающее. Но без одобрения большинства я пересмотра ритуала добиться не смогу».

«Прошу вас, постарайтесь добиться! – взмолилась Риша. – И я… – прежде чем продолжить, она задержала дыхание – эта просьба была наиглавнейшей, – я бы тоже хотела присутствовать! Это важно, Ваше Величество!»

«Хммм, – голосом старого пройдохи сказал на это Торис. Рише почему-то представилось, как он хитро щурит глаза одновременно с этим «хммм». – Ну, ты незрячая, и вопрос с твоей кандидатурой уладить будет не так сложно, как с новой Мудрой, я полагаю… Я покумекаю, миннья, что тут можно сделать».

«Спасибо!» – Риша поклонилась, прижав к груди раскрытую ладонь. Пусть родной отец отрекся от нее, зато у нее есть любящий дядюшка. Который не меньше нее самой заинтересован в том, чтобы Шабо выжил.

А вот выживет ли сама миннья, или нет, – это уже совсем другой разговор. Необходимым условием это не является.

Черви с ней текущие дела не обсуждали. Они появлялись нечасто: всего раза три в зимнем промежутке, когда Риша вернулась к своей работе в качестве мойщицы статуй, и за две недели до начала Малых мистерий. В помощницы ей приставили Цирконию – настолько тихую и незаметную девушку, что порой Рише приходилось прилагать усилия, чтобы не забыть о ее существовании. Особенное внимание следовало сохранять, когда на червей нападала охота поболтать.

«Странный все-таки у тебя батюшка, – сказали они в предпоследним в старом году юпитере Рише. Больше смен в этом году у нее не было: затем начинались новогодние каникулы и подготовка к Малым мистериям3. – Ведь так ждал дочку, так любил, сам же, пифию не послушав, жену от аборта и отговорил…»

«Да откуда вы знаете?» – не удержалась от вопроса девушка. Воспоминания о том, как отец наорал на нее и выгнал, отняв мамин гребень, по-прежнему бередили душу.

«Ну, я, как и ты, стою на перекрестке времен. И, в отличие от тебя, могу шагнуть в любую сторону».

«Я знаю только то, к чему сама имею непосредственное отношение», – возразила Риша. Ей очень хотелось спросить червей кое о чем, но сокровенный страх останавливал. А что, если они ответят, как есть?

«В этой разнице и проявляются твоя ничтожность и мое величие, – отвечали ей черви высокомерно. Хотя, пожалуй, какое-либо зазнайство приписывала им сама Риша. Совокупный шелест червей, вызывавший в ней безотчетную брезгливость, звучал бесстрастно, как звуки дождя или ветра. И только Рише – в зависимости от настроения – казалось, будто в нем присутствует некая оценочная составляющая.– Но как бы то ни было, ты подобна мне и, как малая капля, содержишь в себе те же свойства, что и целое море».

«Кто вы? – машинально сорвался с губ Ришы запретный вопрос, и тут же душевный трепет объял ее в ожидании ответа. Но черви молчали, и Риша – сказав гоп, она не могла уже остановиться на полпути, – продолжала: – Где Богиня?»

«А с кем, по-твоему, ты разговариваешь?» – усмехнулись – но как-то неубедительно – черви. По крайней мере, именно так интерпретировала Риша собственные ощущения от их реакции. Как неудачную попытку отбрехаться.

«Я не знаю», – с дрожью отвечала девушка.

Черви закачали белесыми башками.

«Ты – мое подобие. Уж про себя-то ты знаешь, кто такая?»

«Я всего лишь слепая мойщица статуй…»

«Ну, в этом смысле мы точно с тобой отличаемся. Но если отойти на шаг от предметного, и задать тот же вопрос, сможешь ты ответить на него: кто ты?» – черви, по обыкновенной своей привычке, не упускали случая поиздеваться.

«Я Морион, сестра Шабо», – ответила Риша. Рука ее, гладившая во внешнем мире статую по волосам, остановилась, а сама она замерла, как изваяние – и не отличишь плод мирового древа, лежащий головой у нее на коленях, и скрестившую под платьем ноги девушку. Жаль только, Циркония все равно не смогла бы насладиться этой картиной, а других потенциальных наблюдателей поблизости не было.

«О, это уже кое-что! – одобрительно прошелестели черви. – Ну же, набирай круги, и воспари мыслью ввысь, как птица!»

Риша – которой, конечно же, претила сама идея о том, чтобы пойти на поводу у чудовищ, пожирающих Праматерь, – тем не менее с удивлением обнаружила, что ум ее послушно заработал, «набирая круги». Она не могла видеть глазами – ничего, кроме щетинистых червивых голов, красноглазо моргающих на нее из мрака подземельного подполья, – но словно бы ощутила, как распахиваются за спиной могучие крылья, и земля вдруг отдаляется, тает под ногами. Цепочка родства и отношений вилась звено за звеном, рождаясь будто бы ниоткуда: я Морион, сестра Шабо, дочь Опал и Гишера, подруга Ами и Берилл, знакомая Ториса Божественного… Мир вокруг слепой девушки стремительно обретал просторы, горизонт раздавался вширь – предки, друзья и знакомые, и их предки, и друзья, и знакомые – наводняли пространство и теснили время.

И конца-края этому не было до тех пор, пока охватившие полнеба крылья Риши не заскребли изнутри об какую-то преграду. Как накрытая банкой стрекоза, она могла только биться хрупким тельцем об стекло, невольная лететь, куда вздумается. Червивые головы вновь закачались перед ее внутренним взором – их извивистые, гибкие тела тянулись вдаль, за пределы банки, и тьма, царящая за этими пределами поглощала – или, может быть, порождала? – их отвратительные хтонические формы. В этой внешней, запредельной тьме и был источник, положивший червям начало. А банка, ограничивавшая Ришин полет, делавшая из ее величественного полета жалкую на него пародию, – она же и защищала Ришу-птицу и весь переплетенный вокруг нее мир от чужеродного вторжения.

«Мы не подобны, – тяжело дыша, сказала девушка червям после того, как возвратилась из своего неудавшегося внутреннего полета на бренную землю. – Мы полные противоположности друг друга. Я – живая, а вы нет…»

Черви покивали.

«Как быть с ядом, который ты будто бы выпила? – с участием спросили они. Конечно же, оно тоже было фальшивкой, это участие, – еще одним способом поразвлечься. Черви играли с ней, как кошка с мышью. – Уже сейчас ты лишь наполовину жива. А что будет вскоре? Как ни прячься в сонный дурман от того, что предстоит, но финал тебе известен. Ты и твой брат – последние в роду. Через неделю одному из вас двоих суждено умереть. Да и второй уже никогда не будет прежним. Но ты все еще можешь попросить меня о помощи».

«Не могу», – хотела возразить Риша, но печаль и апатия затопили ее. Всего неделя жизни ей осталась! Но просить червей хотя бы о чем-то не было никакого смысла. Ведь она же ясно увидела в своем ограниченном полете, кто они такие на самом деле. Просить их – означало впустить прожорливую тьму в пределы банки. И тогда надежды уже ни для кого не будет.

Риша обречена. Теперь все, что от нее требуется, – это холодный расчет и быстрота движений. Никто не должен ничего заподозрить.

Она наклонилась над статуей, провела по гладкому телу рукой: от подбородка до живота. Затем погладила по волосам – какие же они прекрасные, но все же до волос живого Императора приятнее дотрагиваться! – и прикоснулась к питательному корню у статуи на затылке. Торис сказал ей, что, когда наступает время заклать агнца, этот корень отламывают, чтобы статуя могла стать отдельным от Мирового древа телом. И затем у новопреставленной души агнца есть очень мало времени (пока кровь закланного не остыла), чтобы успеть обосноваться в ангельском теле. В ином же случае оно окаменеет, а душу приголубит мировое Древо. «Тут-то и наступает бенефис Мудрой матери, – сказал Торис значительно. – И ни рука ее, ни разум не должны дрогнуть».

«Как же Нортия справится? – забеспокоилась Риша, которая несколько лет занималась чайным действом и знала, насколько важны ежедневные тренировки, чтобы обрести сноровку. – Ведь она же никогда ничего подобного не делала!»

«Ошибаешься, – по-доброму усмехнулся Торис. – Она послушница культа Подземных богов и знакома с ритуалом, хотя нисколько не понимает его смысла. Но в ее технической подготовке сомневаться не приходится».

Рише хотелось бы разделять уверенность Божественного. Но уповать только на других людей она не собиралась.

Она не позволит Шабо умереть.

За десять дней до официального наступления весны и обновления календаря закрылся старый год. Начались каникулы, и все обитатели внутренних и внешних дворцовых покоев погрузились в приятные предпраздничные хлопоты. Уборка, завершение дел, застолья с друзьями, коллегами и родственниками, рассылка поздравительных писем и избавление от старого хлама. Хотя Риша и прежде не была особенно вовлечена во все эти предновогодние забавы, все же оживленная суета заражала энтузиазмом и ее. Когда она была маленькая, бабушка и Шабо обязательно устраивали ей какой-нибудь сюрприз и дарили маленькие подарки, да и само ощущение приближающегося чуда, возрождения, новых надежд, возможность не спать всю ночь, необычные угощения и изгнание злых духов с помощью обжаренных дочерна бобов – все это делало канун нового года особенным временем, которого Риша ждала с нетерпением. Но в этот раз все было иначе.

За восемь дней до начала Малых мистерий Шабо надлежало удалиться во внутренние помещения храма: ему предстоял длительный ритуал подготовки к сакральному действу. За Ришей сохранялось право навещать его: Торис, который тоже оказался по императорскую тиару занят проходящими в головном столичном храме проводами старого года, все же сдержал свое слово и добился для Ришы возможности присутствовать при ритуале заклания. Для нее даже отыскалась подходящая должность – дублерша Мудрой матери по признаку родства до третьего колена – оказывается, в прошлом уже бывали подобные прецеденты (или, как выразился Торис, «попытки эксперимента»). По канону кровная связь между агнцем и его Мудрой не была желательной, равно как и брак между близкими родственниками, ведь и само священнодействие с принесением в жертву и последующим воскрешением рассматривалось как мистический брак земли и неба, в результате которого должно было родиться новое существо. Но, как объяснил Рише Торис, существовал и апокриф, согласно которому сестре и брату допускалось вступить в такой брак в случае крайней необходимости. В конце концов, некоторые известные теологи и исследователи верований древних племен утверждали, что Небо и Земля, родившие вселенную и создавшие перволюдей, тоже были братом и сестрой. Как бы то ни было, но в случае с Шабо и Ришей ее назначение на эту должность не было ни нарушением правил, ни пустой формальностью.

Потому что за два дня до уединения Ришиного брата от мира других кандидатур на роль Мудрой матери, кроме родной сестры, у Шабо не осталось.

Родители Коралл, законной невесты Шабо, еще в прошлом месяце прознали от его и Ришиного отца о пренебрежении их дочерью, и долгое время пытались встретиться с горе-женихом, но тот ловко избегал неприятного свидания. Наконец, отец Коралл пошел на крайние меры и подал запрос к жреческой коллегии храма, к которому Шабо как священный агнец принадлежал. Будучи нареченной Шабо, Коралл по-прежнему находилась в статусе его «основной» Мудрой матери, несмотря на то, что Торису удалось добиться согласия Семьи на участие в мистериях для Нортии. Закон был на стороне Коралл, и его нарушение грозило совершенно ненужной шумихой (в ходе которой вполне могло вскрыться неудобное положение Нортии и роль Императора во всей этой катавасии), и Торис предложил Рише встретиться с потенциальными родственниками и попытаться решить дело миром. «Даже если они будут недовольны, сделать им все равно уже ничего до Малых мистерий не удастся. А уж после них, сама понимаешь, насколько круто все может поменяться».

В конце концов, официальную встречу решили провести при посредничестве Риши и на ее территории. Поскольку сама она тоже относилась к храмовому имуществу, которое полагалось держать в сохранности, ей для защиты выделили двух вооруженных гвардейцев внутренней службы. Которые, явившись на встречу в урочный час, немедленно произвели на гостей (и, как ни странно, на Нортию тоже) глубочайшее впечатление.

Поначалу беседа между будущими родственниками и смущенным женихом протекала плавно. Храм выдал Шабо неплохое новогоднее жалование (как избранному агнцу ему – точнее, его семье полагалась премия, так называемые «приветственные деньги»), и Риша с Нортией расстарались, чтобы приготовить достойную закуску. На праздничной ярмарке за стеной Нортия раздобыла свежий козий сыр, клубнику, мандарины в меду и желе из сладкой бобовой пасты. На хибати, переносной жаровне в центре комнаты, булькала, дожидаясь гостей, традиционная рыбная похлебка, а еще девушки загодя налепили рисовых колобков с разнообразными начинками. Гости преподнесли к столу чай из их родной провинции на западе, а Шабо приготовил для тестя кувшинчик пшеничного пива – самому ему пить спиртное уже не позволялось.

Гости и хозяева, чинно рассевшись вокруг очага каждый за своим столиком (их пришлось позаимствовать из барака Шабо), неспешно беседовали о погоде. Гвардейцы, стоя у входа, помалкивали и отказывались от любого угощения, которое Нортия пыталась им предложить. Риша, насколько это было возможно в ее случае, на правах хозяйки следила за тем, чтобы чашки гостей не пустовали. Нортия хлопотала по хозяйству. В последние несколько дней она была сама не своя – то веселилась без причины, то делалась внезапно молчалива и грустна – но Шабо серьезно поговорил с ней накануне, и перед гостями она вела себя соответственно официальному статусу. О том, что именно с ней у Шабо роман, ни родители Коралл, ни сама его невеста не знали.

Постепенно с обсуждения погоды беседа переключилась на последние новости.

– Знамений что-то в этом году многовато нехороших, – опрокинув стаканчик с пивом, заговорил отец Коралл после того, как его жена закончила сетовать на «необычайно холодную и затяжную зиму, явно не к добру». – То шторм этот на западном побережье, который бедолаг-рыбаков в открытое море утянул. С дюжину сгинули, я слыхал, без вести пропали. Потом – нате вам – лесной пожар на священной горе Неабсолютной мудрости. Хоть храм с монастырем не пострадали, и на том, как говорится, благим богам спасибо, но все ж таки ничего хорошего это нам не сулит, помяните мое слово. В прошлый раз такие напасти обрушились на страну аккурат перед кончиной прежнего Императора. Кошка у главного повара, опять же, двухвостым котенком разродилась на днях. Сам я не видел, конечно, но сведущие люди зря болтать не станут.

– Шторма каждый год случаются, а рыбаки – парни крепкие, знают, на что идут, – мягко возразил потенциальному тестю Шабо. – Пожар, я слышал, быстро потушили, никто и испугаться не успел. Насчет котенка ничего не скажу – не знаю, но за нашего Императора переживать, я думаю, не стоит, – он молод и бодр, еще и пяти лет не прошло, как он взошел на царствование. – Пока он говорил, Нортия подошла подлить гостю пива.

– Двухвостого котенка и я видала, – неприятным голосом сказала она. – Хвост кривой, сам землистый весь – страхолюдина.

Отец Коралл пренебрежительно хмыкнул на эту реплику, а Шабо не сумел сдержать вздоха.

– Нортия, милая, спасибо за ремарку, – вмешалась Риша. – Не пора ли нам переходить к десерту?

– Я помогу принести чай, – застенчиво вызвалась помалкивавшая до сих пор Коралл.

Настал черед Нортии хмыкать, но хотя бы комментировать она не стала. Вдвоем девушки удалились за тонкую перегородку, где находилась крохотная кухонька с печкой.

– Дай боги долгих лет Императору, – сказал потенциальный тесть. И прокашлялся. Риша насторожилась – начинался серьезный разговор. – Уж он-то, солнцеликий, глядишь, всех нас переживет. Ты-то, зятек, что думаешь? Ведь не за горами мистерии-то.

– Судьба моя в руках божиих, – смиренно отвечал Шабо.

– Оно и понятно, – согласился потенциальный тесть, и вновь закашлял.

Риша, наконец-то распознав причину, поспешила сказать ему:

– Вы можете курить здесь, если хотите.

– Спасибо, красавица, – с теплотой в голосе отозвался отец Коралл. Он был знаком с отцом Риши и Шабо, но не разделял нелюбви того к слепой дочери.

Вернулись с кухни девушки, принесли сладости и горячий чай. Шабо достал из обогревающей комнату жаровни головню, и его потенциальный тесть закурил. Котенок, сидевший у Ришы на коленях, тут же смешно зафыркал на незнакомый запах.

– На судьбу я уповаю, оно конечно, – когда все повторно расселись и принялись за десерт, взял быка за рога отец Коралл. – Но судьба судьбою, а береженого, как говорится, боги берегут. До мистерий считанные дни остались, а Ларка (так он называл свою дочь) все с непокрытой головой ходит. Когда ж ты, зятек, думаешь платок-то ей накинуть?

Риша услышала, как сидящий рядом Шабо прихлебнул чая, стараясь выиграть время. Мысль ее лихорадочно заработала. Просьба о женитьбе – обычное дело, особенно если речь идет о Мудрой и ее избраннике. Не похоже, чтобы родители Коралл были настроены воинственно: даже зная о том, что у Шабо есть другая, они все же предлагают ему вступить в брак с их дочерью, чтобы она смогла – в случае неудачного исхода – получить положенные его законным наследникам почести. Но неудачного исхода быть не должно. В таком случае возникает новая проблема, ведь Шабо не любит свою невесту. Но и на Нортии он никогда не сможет жениться.

– Я рад бы, – отвечал меж тем Шабо рассудительно. Он помолчал еще, и Риша услышала, как он аккуратно ставит чашку на столешницу. – Но времени не осталось. Я готов упомянуть Коралл в завещании как мою жену, и она получит долю наследства наравне с другими родственниками.

– Чтобы составить завещание, тоже нужно время, – с недовольным кряхтением возразил потенциальный тесть. – А свадебный ритуал проведет твой отец.

– У Нортии есть готовые бланки с печатями, а сама она – послушница Подземного культа и обладает всеми полномочиями, чтобы заверить мою волю как официальное лицо, – не меняя почтительного тона, объяснил Шабо. – И мы можем сделать это прямо сейчас, сегодня, в отличие от предсвадебной волокиты, которая потребует вовлечения третьих лиц.

– Я могу послать за твоим отцом тот час же, – не сдавался отец Коралл.

– Речь не о нем, – сухо парировал Шабо, не сумев сдержать эмоций. – Я говорю о брачном контракте, который нам придется составлять, ведь на моем иждивении находится несовершеннолетняя родственница, чьи интересы нельзя не учитывать.

– Но ведь твой… ваш отец… – тесть потерял уверенность.

– Он отказался от родства, – перебил его Шабо. – Я – единственный законный опекун моей незрячей младшей сестры.

Повисло молчание. Риша кожей чувствовала, как собравшиеся разглядывают ее; ей сделалось страшно неловко. Никогда прежде Шабо не позволял себе такой бестактности по отношению к ней. Но он разыграл сильную карту – пожалуй, самую сильную из всех, которые у него были.

Табаком запахло сильнее – Риша слышала, как отец Коралл сопит, усиленно раскуривая трубку. Наконец, он сказал:

– Я удочерю твою сестру, если ты согласишься немедленно подписать брачное соглашение.

Его жена протестующе ахнула, а законная дочь шепнула на выдохе: «Папа, не надо».

– Я готов подписать все бумаги тот час же, – твердо сказал потенциальный тесть Шабо.

Риша повернулась к брату лицом. «Не вздумай», – очень хотелось сказать ей или хоть как-то намекнуть; вместо этого она взяла его за руку. Шабо сжал ее ладонь – вначале вяло и задумчиво, потом хватка его стала крепче. Поздно поняв, что жест был лишним, Риша набрала воздуха, чтобы вмешаться, когда он сказал:

– Хорошо. По рукам.

Оружие Шабо оказалось использовано против него самого.

Раздумывая, как бы, не обижая гостей, объяснить брату, что от него требуется, Риша проворонила смену настроений в комнате. Родители Коралл заметно расслабились, но, как ни странно, спокойнее от этого не стало. Предгрозовое напряжение по-прежнему витало в воздухе. Котенок, чувствуя его, зашипел, как вскипевший чайник. Риша слишком поздно сообразила, откуда оно исходит.

– Нортия, принеси, пожалуйста, документы, – обратился Шабо к Ришиной помощнице.

– А ты точно уверен? – склочным голосом спросила она.

Шабо не ответил (может быть, кивнул), все так же крепко сжимая сестрину ладонь. Вместо него суховатым тоном заговорила мать невесты.

– Любезная дева, будьте добры, делайте, что говорят. Зятек ведь ясно выразил свое намерение, а остальное вас не касается…

– Ах, не касается!… – возмутилась Нортия, но Шабо перебил ее, вставая:

– Пойми, я должен позаботиться о сестре!

Нортия непримиримо фыркнула.

– В конце концов, это уже переходит все границы! – воскликнула мать Коралл и – под тихие протесты дочери – тоже поднялась на ноги. – Зятек, ты совершенно не должен объясняться перед этой сеньоритой, она здесь всего-навсего постороннее официальное лицо. Скажи мне, где документы, я сама принесу их!

– О нет, не говорите, так, пожалуйста, – взмолился Шабо, и Риша поняла, что они оба окончательно утратили контроль над ситуацией. – Нортия – наша близкая подруга и помощ…

– Постороннее лицо?! – взбеленилась Нортия. – Это я-то?! Да как ты смеешь, гадкая плебейка!.. Шабо, скажи им, какое я постороннее лицо!..

Мать Коралл лишилась дара речи от неожиданной атаки, а Шабо – судя по звукам борьбы – пытался совладать с разбушевавшейся Нортией. Отец Коралл наклонился к поникшей на хозяйском месте Рише и доверительно спросил ее:

– На что так негодует сия почтенная девица?

– Нортия – наша драгоценная подруга и помощница… – начала было Риша излагать спасительную полуправду, но в это время к матери Коралл вернулись силы и возмущение.

– Прошу вас, граждане, – решительно обратилась она к бесшумно стоящим у входа гвардейцам, – утихомирьте эту неуправляемую. Ее наглость превысила любые разумные пределы…

– Что?! – новым взрывом негодования громыхнула Нортия. – Да как ты смеешь так со мной!..

– Хватит! – воскликнул Шабо и, вероятно, так тряхнул Нортию, что Риша услышала, как у той щелкнули зубы. – Угомонись! Я сам принесу все бумаги! Простите ее, – обратился он к гостям, – мы все сейчас переживаем тяжелое время, а у нашей подруги ранимое сердце… – Нортия зарыдала. Родители Коралл растерянно ахнули, а сама потенциальная невеста тяжело вздохнула. Риша не поняла, почему, но тут же рыдания Нортии зазвучали глухо – похоже, что она уткнулась Шабо лицом в грудь.

– Ничего, ничего, – с отчаянной бодростью обратилась Риша к зрителям, невольно сожалея о том, что все они не слепы, как она (насколько тогда было бы проще!), – мы очень близки, все трое…

– До чего же свободные нравы в твоем доме, голубушка, – натянутым голосом произнесла мать Коралл.

Риша скованно улыбнулась ей, а Шабо тем временем сумел успокоить Нортию и усадил ее на подушки рядом с сестрой. Риша тут же придвинулась к ней и обняла за плечи. Нортия, все еще всхлипывая, поникла головой к Рише на плечо, косвенно доказывая тем самым всем собравшимся, что они трое и вправду близки. Шабо отправился за вторичной порцией чая и мать Коралл вызвалась помогать ему. Отец, закурив новую трубку, попытался неловко утешить оставшихся на его попечении:

– Ничего, обойдется. Зятек-то у нас не промах.

Понятное дело, никого его слова не убедили. Однако вскоре подоспел новый ароматный чай, слезы Нортии высохли, а гости слегка перевели дух. Шабо пошел было за необходимыми бумагами и Риша удержала его за руку.

– Мне нужно посоветоваться с тобой, – сказала она.

Шабо помог ей подняться и, извинившись перед гостями, брат и сестра вышли в укромную спаленку Ришы и Нортии, где хранились ценные вещи их маленького семейства. Котенок, встревоженно сопя (мяукать он не умел), увязался за ними.

– Ты не обязан идти на уступки ради меня, – торопливо зашептала Риша, как только они остались наедине. – Я состою на дворцовой службе, хозяева благоволят ко мне и нет никаких резонов…

Шабо легонько погладил ее по голове и положил руку ей на плечо.

– Послушай, Мариша, – ласково сказал он, и она затрепетала: насколько густо ласковость эта была замешана на печали, – все, что ты говоришь, очень хорошо. Твои слова бы да богам в уши. Но неужели ты не допускаешь и мысли, что все добры с тобой лишь до тех пор, пока я… пока еще ничего не случилось? Мы не можем знать наверняка, чем закончится ночь мистерий, но хотя бы… какой-то контроль, хоть какую-то уверенность в будущем могу я себе позволить? – он сглотнул, сжав пальцы на плече сестры. «Он ведь тоже готовится к смерти, – сообразила Риша. – Готовится пожертвовать собой – ради меня».

– Император позабо… – начала было она доверительно, но из общей комнаты донеслись бурные выкрики: как оказалось, предоставленные самим себе гости времени зря не теряли.

– Ишь, чего удумала! С чего это я должна извиняться перед тобой! – с новой энергией разорялась Нортия, а мать Коралл под тихий увещевательный шелест дочери требовала от свободнорожденной послушницы, чтобы та взяла назад адресованные ей слова насчет «гадкой плебейки». – Ведь это же чистая правда, – глумилась Нортия, – так с какой это стати я должна?..

Шабо выругался сквозь зубы и, оставив сестру в одиночестве, поспешил вернуться в комнату. Придерживаясь за стену, Риша пошла за ним, но котенок путался под ногами, и ей пришлось задержаться, чтобы закрыть его в спальне.

– Нортия, пожалуйста, прошу тебя, перестань! – услышала она терпеливый голос Шабо. – Мы все здесь плебеи, кроме тебя и господ гвардейцев, но слово «гадкий» по-прежнему звучит неуважительно по отношению к кому бы то ни было.

– Ну и что? – упорствовала Нортия. – Я не намерена извиняться перед плебейкой!

– Зять, – вмешался отец Коралл, которому, похоже, весь этот балаган изрядно поднадоел, – где бумаги? Я предпочел бы поскорее покончить с волокитой…

Риша вошла в комнату как раз тогда, когда Шабо пошел к ней навстречу. Они толкнулись плечами, разминувшись, и в тот же миг мать Коралл проговорила:

– Было бы лучше, если бы вы, любезная, не повышали голос в присутствии беременной!..

– Мама! – с ужасом воскликнула Коралл.

Шабо застыл, как вкопанный. Риша услышала, как нарочито небрежно Нортия спрашивает:

– О чем речь?

– Ни о чем! – вмешалась Коралл. Непривычно громкий голос ее дрожал. – Нет-нет, давайте не будем об этом!..

– Я говорю о том, о чем всем присутствующим здесь прекрасно известно, – с достоинством отвечала мать Коралл. Ее звали Гранат – одной цветовой гаммы с дочерью, все согласно неписаной традиции. Она была южанкой – легкий, чуть шепелявый акцент выдавал происхождение, особенно когда она волновалась. Кровь южан горячее столичной, и они чрезвычайно щепетильны в вопросах исполнения ритуалов. – Зятек провел с нашей негодной дочерью за стеной три положенные по закону ночи, и не мне вам объяснять, что это значит.

Риша ощутила, как Шабо сдвинулся с места, шагнул в спальню. Спасается бегством, подумала она.

– Прекрасно! – радостно провозгласив, она вступила в комнату к гостям. – Милые дамы, почему бы нам не оставить мужчин наедине для их скучной возни с документами? А мы пока могли бы насладиться десе…

– Шабо! – крикнула Нортия так высоко и резко, что Риша даже вздрогнула. Как будто недобрая птица каркнула. – Ты ничего не хочешь мне сказать?!..

– Мама, не надо было… – кротким голосом начала Коралл, но мать властно прервала ее:

– Вы только посмотрите на эту послушницу! Ведет себя так, будто это она здесь хозяйка! Морион, дитя мое, я понимаю, как тебе может быть дорога эта грубая сеньорита, но, уверяю тебя, нам всем же будет лучше, если мы воспользуемся услугами…

– Шабо! – зычно воззвала Нортия вновь. Риша подошла к ней, попыталась обнять, успокоить, но девушка оттолкнула ее. – Да где же он? – произнесла она с надрывом. – Все ты врешь, кошелка драная! И дочь твоя косоглазая врет! Не спал он с ней, ясно?!..

Воцарилась тишина.

– Какие у вас, послушница, есть основания утверждать это? – холодным, безукоризненно светским тоном проговорила мать Коралл. – Какое вам вообще до всего этого дело?

– А такое, – отвечала Нортия, подбоченившись. – Шабо, ну скажи же им, что мне за дело!

Риша, удерживая Нортию за талию, услышала, как горько вздохнула Коралл, а ее отец глубоко затянулся.

– И впрямь, зятек, – подхватила Гранат. – Уже как-то подозрительно долго тебя нет.

Риша услышала, как, шурша бумагами, возвращается в комнату Шабо.

– Во время трех ритуальных ночей за стеной я и пальцем до вашей дочери не дотронулся, – выйдя на середину комнаты, с усталой решимостью сказал он. Отец Коралл выдохнул дым, его дочь промолчала, а жена скептически хмыкнула. – Мне жаль, но… В тот раз я не смог. У меня была связь с другой девушкой, – теперь отец Коралл досадливо крякнул, а ее мать не издала ни звука. Риша ощутила, как Нортию под ее руками начинает бить дрожь. Она прижала послушницу к себе покрепче, успокаивая. – Но сейчас, несмотря на это, я готов подписать брачный договор, если вы по-прежнему согласны взять мою сестру под опеку.

– Хм, – сказал на это отец Коралл. – А как нам быть с другой девушкой?

– У нашей связи нет будущего, – буднично сказал Шабо. Голос его звучал ровно и чисто, как если бы он стоял прямо напротив Риши и Нортии. Та, судорожно прижав к животу ладонь, продолжала дрожать. – С самого начала это была всего лишь интрижка, и я прошу прощения за неподобающее поведение.

Зашуршала ткань – вероятно, Шабо склонился перед всеми в глубоком поклоне. Нортия всхлипнула, но ничего не сказала. Риша сочувственно погладила ее по спине и попыталась увести, но послушница не сдвинулась с места.

– Да уж, наломал ты дров, зятек, – вынес вердикт отец Коралл. Голос его звучал строго, но особого недовольства в нем не было. – Ну да, дело молодое. Когда и гулять-то, как не перед свадьбой, верно, Грана? – он хохотнул, но тут же оборвал смешок. – Простим ли? – на сей раз серьезно спросил он жену.

– Доче решать, – уступчиво отвечала та. Вероятно, ей доставляло удовольствие наблюдать, как Шабо поставил Нортию на место.

Послушница, конечно, проявила себя с гостями не с лучшей стороны, но обычно такое поведение ей было не свойственно. Ведь она абсолютно искренне полюбила Шабо, несмотря на типичное для свободных людей предубеждение к плебеям. А сегодня в Нортию будто бес вселился. Веди она себя иначе, Шабо, пожалуй, не обошелся бы с ней столь сурово. Что же на нее нашло? Может быть, у нее живот болит, раз она все время за него держится?..

Издалека, из потаенной тьмы, где гнездились черви, донесся их глумливый хохоток, и Ришу будто наотмашь по щеке хлестнули – ей неожиданно стало понятно, что не так с Нортией.

Она невольно отшатнулась, и в тот же миг Коралл чуть слышно прошелестела:

– Я согласна.

– Что с тобой, деточка? – с недовольной, вынужденной заботой спросила мать будущей невесты.

Шокированная, Риша поднесла к глазам руку, зажмурилась. Снова открыла глаза. Они, как и всегда, ничего не видели: ни тьмы, ни света, просто не работали, – но каким-то другим чувством Риша ясно ощущала мягкий свет, идущий от того места, где предположительно находился живот Нортии. Нет, даже не так: тут много слов говорить не надо – просто жар юной души, свернувшейся клубочком в утробе послушницы, осязало все существо Риши.

– Она тебя ударила? – теперь уже с настоящим беспокойством спросила Гранат, а Шабо, шурша бумагами, подошел и остановился рядом, избегая, однако приближаться к Нортии.

– С чего бы вдруг мне ее бить? – злым, звенящим от слез голосом проговорила послушница.

Брат осторожно дотронулся до Ришы, прикосновением спрашивая: что случилось?

– Шабо, Нортия, – проговорила Риша. Собственный голос звучал слабо, как будто он был побегом, которому не хватило света и почвы, чтобы вырасти. Она протянула в пустоту, которая всегда окружала ее, руки. – Проводите… Мне нужно на улицу.

Мать Коралл раздраженно выдохнула, но ничего не сказала. Подхватив Ришу под руки, ее помощница и брат вышли вместе с ней в коридор и, минуя молчаливых и скрытно дышащих гвардейцев, подошли к двери. Шабо попытался накинуть Рише на плечи теплый стеганый халат, но она не отрывалась от Нортии, и он вынужден был укутать в халат и ее. Отворил дверь, и тут же зима пахнула жестким морозным воздухом. Втроем они вышли на скрипучее крыльцо, и Риша попросила брата плотно закрыть дверь за собой. Налетел ветер, Нортия снова зябко задрожала. Риша прижалась к ней покрепче, запахивая полы халата, и тихо спросила ее:

– Шабо знает?

– О чем? – стуча зубами, тускло спросила послушница.

Шабо, который держал Ришу под руку по другую сторону от отвергнутой пассии, – напрягся.

– О том, о чем ты не хотела говорить перед гостями.

Нортия съежилась под халатом, издала скулящий звук. Риша ощутила, как она сильнее стиснула пальцы на животе.

– О чем вы? – хмурым голосом спросил Шабо.

– Я чувствую душу, – сказала Риша и помощница содрогнулась, – у Нортии будет ребенок. – Та, жалобно вскрикнув, замотала головой, ее длинные волосы мазнули слепую девушку по лицу.

Шабо чертыхнулся.

– Что ж ты молчала?.. – начал он, но Риша покачала головой, и он оборвал себя. – Как давно?

Риша не знала (ее не готовили к должности Мудрой матери, а сами способности проявились сегодня впервые), а Нортия не отвечала: она тихо плакала, поникнув в объятиях подруги-плебейки.

– Это ничего, – сказала Риша утешительно. – Хозяева нам помогут. Они позаботятся о ребенке. Я точно говорю, Нортия, так и есть. Ребенок от агнца – это счастье.

– Ребенок от плебея-а-а! – Нортия высвободилась из ее рук и, как Риша ни удерживала, рыдая, рухнула на ступеньки. – Мама… мать меня убьет, если узнает!

– Я поговорю с хозяевами, они издадут рескрипт, никто не посмеет тебе и слова сказать, – присев рядом с подругой и все пробуя ее укутать, объяснила Риша. Она чувствовала, как силы покидают ее, как наваливается чудовищная скука. Ну зачем, кому нужна вся эта драма?! «Как будто все это однажды уже было», – безнадежно подумала она. Как будто бы ее проклятый пророческий дар все еще действовал. Преодолевая себя, она продолжала, – ничего страшного не случилось. Если Шабо пройдет испытание, твой ребенок не будет плебеем. Его статус измениться. Ты же понимаешь?

– Если не пройдет? – залилась новыми слезами Нортия. – Никто еще не проходил!

Риша вздохнула. «Зря я все это затеяла, – подумала она. – Нет бы держать язык за зубами». Черви хихикнули снова, ближе на сей раз, чем прежде. Только чтобы заглушить ощущение их мерзостного присутствия, она обратилась к брату:

– Шабо, а ты что думаешь?

– Я не знал, что ты беременна, – он обращался не к ней, и укоризну, досаду скрыть даже не пытался. Риша зябко повела плечами в ответ на его тон, хотя она-то ни в чем не была виновата. – Душа уже прикрепилась, – он цокнул языком. Добавил, как ножом пырнул, – жаль будет губить…

– Ты что?!.. – ахнула Риша. А Нортия, стиснув зубы, застонала.

– Нет, Шабо, так нельзя!.. – взмолилась Риша, пытаясь одновременно и совладать с послушницей и держать в поле внимания брата. – Ведь это же убийство!

– Но она же не хочет… от плебея, – безразлично сказал Шабо. Погладил сестру по голове.

– Мне очень жаль, – сказал он без тени сочувствия. – Но если отец – я, то я беру этот грех на себя.

– Нет! – ужаснулась Риша.

Нортия, вцепившись в нее, безутешно заголосила.

Оглушенная ее воплем, Риша не сразу расслышала, что Шабо открыл дверь и просит гвардейцев избавить их от послушницы.

– Она не в себе, у нее припадок, – сказал он.

От правды он был недалек, и гвардейцы вняли ему. Нортия вцепилась в Ришу как безумная, орала, рыдала. Гвардейцы насилу совладали с ней, оторвали от слепой девушки, увели. Сидя на крыльце в полной растерянности, Риша услышала, как Шабо мертвым голосом проговорил, обращаясь в сторону дома:

– Инцидент исчерпан. Но куда же вы?..

– Прости, зятек, – кряхтя, отвечал ему отец Коралл. Он стоял в дверях, очень близко к Рише, и за его спиной она ощутила тепло еще двух человек. Все семейство несостоявшихся родственников в сборе. Она даже не удивилась такому исходу. Все сегодня одно к одному. – Как-то уж чересчур шумно у тебя тут. Потопали-ка мы восвояси. Звиняй, коли чего не так.

Он попрощался и с Ришей, куда теплее, чем с ее братом. Коралл меланхолично прошелестела что-то, ее мать была лаконично-вежлива. «Спасибо за угощение. Всего хорошего». Гуськом они спустились по крыльцу мимо Риши, старые ступеньки под их шагами кряхтели и ахали, словно хор неумелых плакальщиков.

Когда гости ушли, Шабо смял бумаги и, накинув на сестру брошенный Нортией во время борьбы с гвардейцами халат, уселся рядом, укрываясь им с Ришей на пару. Она склонила голову ему на плечо и он обнял ее, как всегда делал в детстве. Они не разговаривали: не были ни сил, ни желания. Запертый в спальне, отчаянно скребся в дверь котенок.

«Ничего, – устало, гоняя мысль по кругу, думала Риша, надеясь, что Шабо знает, о чем она думает. – Я видела душу. Я – Мудрая матерь. Ничего, Шабо, ничего. У нас есть мы – ты да я, никто нам больше не нужен. Справимся. Ничего страшного».

Брат молчал, и о чем он думает, Рише было неведомо. Она продолжала вертеть в голове свою спасительную мантру. Отгоняя от себя леденящий душу страх – а что, если?.. Что, если черви подшутили над ней, и показали ей душу зародыша в чреве Нортии нарочно? Что, если это все их проделки, а не свидетельство ее таланта?..

Неважно. Вам нужна смерть одного из нас – вы получите смерть. Но даже не мечтайте, что это будет Шабо, мерзавцы!

Торис, конечно, рассердился. «Яйсама! – сказал он. – Но чего другого ожидать от детей?» Рише он предложил не унывать, ведь ее кандидатуру уже утвердили, так что без Мудрой матери Шабо не останется. «Но ты с ним поговори, – добавил Император, – его душевный настрой для нас очень важен». Риша и сама это прекрасно понимала. После неудачи с женитьбой и ссоры с Нортией, после всех жестоких слов, которые Шабо сказал ей, он сильно сдал. Потерял уверенность, можно и так сказать. Он стал готовиться к смерти, только к ней одной, и думать забыл о возможном возрождении.

Вечером накануне ритуального «затворения» Шабо от мира Риша позвала его переночевать у нее. Шабо согласился неохотно, но Риша знать ничего не желала и улеглась с братом на одну лежанку – она частенько делала так, когда была совсем малюткой, а Шабо заменял для нее почти целый мир.

– Мариша, взрослая ведь уже, – со смущением попенял ей брат, но сестра обняла его, крепко и бесцеремонно, как в детстве, и сколько он ни пытался полушутливо вывернуться, не пускала.

Тогда он стал щекотать ее, она захохотала; завязалась борьба понарошку. Оба были идеальные друг для друга сиблинги, всегда знали, как поднять другому настроение: вот и в этот раз дело закончилось тем, что Шабо позабыл о своих попытках избавиться от сестры и, обняв ее, позволил ей уткнуться лбом ему в подмышку. Они поговорили немного о бабушке и маме, Шабо рассказал, какие они были, когда сам он был совсем маленький.

– Я-то сначала братика хотел, – сказал он. – А потом, когда бабушка тебя показала, сразу понял, что только тебя-то мне для полного счастья и не хватало.

Слова прозвучали странно, но интонация Шабо указывала на то, что он совершенно серьезен.

– Отчего ж так? – спросила Риша.

– Ты такая славная была, вся в ямочках, башка розовая, лысая, – Шабо хихикнул. – И спала у бабушки на руках так уютно, одно загляденье. Да и потом… С братом ведь наверняка ссоры были бы, потасовки, а с сестренкой чего мне делить? Ее защищать нужно. – Шабо вздохнул, и Риша прижала его к себе покрепче.

– Я на церемонию волосы заплету и бабушкиными шпильками украшу, – сказала она. – Они нам удачу принесут.

Шабо похлопал сестру по руке, но ничего не сказал. Помолчав немного, она продолжала:

– Ты не умрешь, поверь мне, – сказала она. – Не бойся. Я точно знаю.

– Тебе открылось будущее? – спросил ее брат с недоверчивой надеждой. Риша ощутила, что он пристально смотрит на нее. Подняв лицо ему навстречу, улыбнувшись, она с абсолютной ясностью отвечала:

– Да.

Шабо ничего не сказал, лишь притиснул сестру поближе к себе.

Ночь он проспал мирно, в обнимку с Ришей, и на утро совершенно спокойно попрощался с сестрой и удалился в сопровождении трех жрецов, пришедших отвести его на сакральную территорию императорского дворца, в храм Солнечного божества. Поверил он ей или нет, Риша не знала, но уповала на успех, поскольку ее дару Шабо всегда доверял свято и она ни разу не дала ему повода усомниться в своих способностях. О том, что Риша принимает маковый настой, чтобы избавиться от предсказаний, никто, кроме Ториса и ее самой, не знал.

В течение недели, оставшись без брата и Нортии в одиночестве, Риша маковый настой не принимала. Но никакой информации о том, как пройдет ночь церемонии и что случится после нее, она не получила. Будущее было темно и неизвестно. Черви – хоть Риша и ощущала подспудно их присутствие – своими издевательствами ей не досаждали, давая возможность дожить оставшиеся дни в мире и спокойствии. Справляться с повседневными делами ей помогали посланные Торисом фрейлины – грации: когда она осталась без помощницы после ухода Нортии, Торис выделил ей девушек из собственного «резерва». Они приходили утром и вечером, приносили дрова и свежую воду, помогали готовить еду и убирать в домике, играли с котенком. Были они шумные и веселые, галдели, как летние птицы, обсуждая наряды и моду. К Рише они относились с сочувствующим любопытством, восхитились ее фамильными шпильками. Пару раз заглянула в гости Порфира с двумя учениками из тех, с кем Риша общалась дольше других: они посидели, Риша угостила наставницу и других гостей чаем (сама она в последние дни пила только воду и ела немного пресного риса с водорослями), обсудили последние сплетни. «Возвращайся в наш класс после… всего», – пожелала ей Порфира на прощание, Риша пообещала, что обязательно, и они очень тепло обнялись. Порфира была плотная, высокая, закутанная в теплую шаль, и надежным запахом своим напомнила Рише бабушку. Она ждала ребенка – Риша вновь ощутила душу, и от этого знания, от ощущения ей стало немного полегче. Как Торис и говорил, она унаследовала талант обеих бабушкиных дочерей: жреческую мудрость от собственной матери и способность предсказывать будущее от тети.

Всю оставшуюся до мистерий неделю Риша без устали повторяла приемы и движения, которые, как ей казалось, могут понадобиться. Торис рассказал ей, из чего состоит ритуал: проходить он будет на безымянном острове посреди подземного озера, под сенью Древа. Присутствовать на нем будут аристократы во главе с Императором, жрец подземного культа, агнец, статуя и Мудрая матерь. Она облачится в ритуальные бело-красные одежды – широкие штаны, рубаху с длинными рукавами и подолом, который нужно будет заправить за пояс, носки и соломенные сандалии. «Сандалии ты снимешь перед тем, как сесть в лодку, – сказал Торис. – На острове я и пятеро братьев встретим тебя и отведем к месту заклания. Это с той стороны, где ангельские тела растут. Туда же мы сопроводим твоего брата. К тому времени он будет чист, дольняя душа его сделается столь же легкой, как и горняя. Она вернется к корням безболезненно.

Верховный жрец проведет короткую церемонию и принесет агнца в жертву. Я выну птицу, а ты должна будешь удержать ее, не давать ей улететь, подманить ее к новому убежищу. Птица испугается, запаникует, – будь готова к этому.

Ты можешь говорить с ней, можешь взять в руки, окропить кровью путь, – все, что хочешь, лишь бы она не улетела. Действуй быстро, будь ласкова и убедительна, поднеси птицу ко рту нового убежища. Покажи ей, что нужно влететь внутрь. Утешь птицу, обними тело, согрей его своим теплом. Если все пройдет удачно, тебе нужно будет провести несколько дней рядом с новым ангелом, чтобы оттаяла дольняя душа. Мы позаботимся о вас, не волнуйся. Твоя задача – не дать птице упорхнуть на Древо. Не теряй самообладания, не спеши. Но помни – времени у тебя немного. Ты должна будешь сделать ювелирную работу точно в срок, и права на ошибку у тебя нет. Ты понимаешь, миннья?»

Риша понимала как никто. Всю последнюю неделю она настраивала себя, рассказывала себе, как будет действовать. Накануне отработала все приемы, до автоматизма, чтоб рука не дрогнула; воссоздала по памяти расположение каждого камешка, каждого корня на острове. В этом смысле ей было проще, чем обычным Мудрым матерям, ведь место проведения мистерий ей было хорошо знакомо, а статуи даже шевелились под ее прикосновениями. И ей было невыносимо страшно – ведь она была слепая, абсолютно слепая перед судьбой, она не имела не малейшего понятия, что произойдет. Черви не разговаривали с ней, но Риша всем своим существом чувствовала – они наблюдают. Только и ждут момента, чтобы вмешаться и все испортить.

Она предпочла червей игнорировать. Выпила на ночь маковый настой: знала, что без него не уснет, а утром нужно быть бодрой. И в последний раз в жизни легла в собственную постель. Котенок забрался к ней под одеяло, свернулся клубком, затарахтел, как котелок со вскипающей похлебкой. Слушая его убаюкивающее тарахтение, ощущая, как глаза слипаются, Риша мысленно попрощалась с домом. «Завтра уже Шабо придет о тебе заботиться», – обращаясь к котенку, подумала она и сомкнула веки. Массивный маковый сон мгновенно навалился и подмял под себя, не дав перевести дух, а выпустил уже – в последний день привычной ей жизни.

Все пошло наперекосяк с самого утра. Ночью резко похолодало, тропинки обледенели, и грации-помощницы кое-как добрались до Ришиного дома, чтобы разбудить ее. В итоге она проспала и ей пришлось собираться в спешке.

Котенок, будто чуял неладное, сначала, кряхтя, путался под ногами, но потом вдруг куда-то подевался. Риша, сглатывая в горле слезный ком, наказала грациям обязательно отыскать оболтуса. Ритуальная одежда оказалась широкая, громоздкая, страшно неудобная и холодная: грациям пришлось захватить теплый халат и накинуть на Ришу сверху, придерживая его, пока под пронизывающим ветром их процессия спешила во дворец. Надеть халат по-человечески, как люди носят, не получилось: слишком длинные и пышные рукава были у ритуального костюма. Гладкие подошвы сандалий скользили по свежему льду, и грации, окружив Ришу как птенцы – наседку, торопливо вели ее под руки от ее домика до самой крытой галереи внутреннего дворца. Под навесом идти оказалось проще, и все заторопились – время поджимало.

Во дворце грации передали Ришу изнывавшим от нетерпения жрецам и пажам. Теплый халат оказался не нужен, его с Ришы сняли, и из кармана выскочил котенок. Напуганный суматохой, он тут же задал стрекача, как Риша ни пыталась его дозваться. Грации пообещали изловить его: ничего страшного, никуда он во дворце не денется; и, огорченная, Риша с новым сопровождением поспешила на нижний дворцовый ярус, в подземелье, где ее и свиту давным-давно дожидалась лодка, одна из тех, какими пользовались слепые мойщицы статуй.

На берегу безымянного озера Риша сняла всю лишнюю одежду, разулась и погрузилась в лодку. Ей предстояло плыть на заповедный остров в одиночестве: простым людям, кроме слепых девушек, вход на него был заказан. Если посторонний ступит на священную землю, он будет казнен. Котенок, подаренный Рише императором Торисом, об этом не знал и, каким-то чудом выследив хозяйку, успел запрыгнуть в уже отчалившую от берега лодку. Вместо того, чтобы просто вернуться по канату назад, Риша попыталась изловить котенка, но он впервые в жизни угрожающе зашипел на нее.

– Веревка, следи за веревкой! – призывала ее оставшаяся на берегу свита, и Риша, боясь остаться без ориентира посреди озера, решила, что ничего страшного не случится, если котенок поплывет с ней на остров. Ну, не за борт же его выкидывать, в самом-то деле: по словам Ториса, воды безымянного озера были смертельны для любого (за единственным исключением) живого существа. «Хозяева позаботятся о нем», – берясь за канат, сообщила она свите. Котенок, поняв, что прогонять его не собираются, тут же взобрался к Рише на колени и, удовлетворенно тарахча, прокатился вместе с ней до острова, укрытого под сенью великого древа.

На холодном песчаном пляже их встречал Торис вместе с верховным жрецом и представителями августейшего семейства. Риша с удивлением поняла, что может всех их ощутить в пространстве: не только по запаху и звукам, как обычно, но и с помощью какого-то нового чувства, каким до этого она ощущала младенческие души, дремлющие в лонах их матерей. Хозяева присутствовали рядом в виде высоких темных фигур с покатыми, как у гигантских валунов, формами, – конечно же, Риша не видела их с помощью зрения, но испытывала на себе их массивность и притяжение, искривление пространства вблизи них. Цвет их тоже сомнений не вызывал.

Торис, что удивительно, на их фоне больше всего выделялся как обычный человек, и узнаваем был тоже, как и всегда, – по сильному запаху дорогого алкоголя. Когда лодка причалила и Риша вышла на сушу, он, как и обещал, подошел к ней первым и Риша протянула ему котенка.

– Ох уж, – сказал Торис сконфуженно. – И когда бы мне с тобой возиться, дурень? – но, тем не менее, котенка из рук Ришы взял.

– Гектор, брат, – сказал он в сторону, обращаясь к одной из пугающе-притягательных фигур среди стоящих полукругом аристократов, – не в службу, а в дружбу, подержи-ка скотинку.

– Однажды, Ваше Величество, присущая Вам чрезмерная эксцентричность сослужит Вам дурную службу, – раздался в ответ сухой и педантичный голос, и Риша ощутила, как Торис поместил котенка в поле притяжения одного из аристократов. «Уж оттуда-то он так просто не сбежит», – с холодком под ложечкой подумала она.

На каком-то примитивном, подспудном уровне ей было известно, что хозяева не простые люди, а некие высшие существа, но лишь теперь она впервые поняла, насколько они не-люди. Их родство с планетами, с глубинными, подземными силами, с океаном, с космосом – все это были не просто метафоры. Даже в панибратском Торисе – слабохарактерном, чудаковатом и брехливом – она ощутила исполинскую мощь, чуждую смертной природе. Она знала, что в повседневной жизни аристократы прячут лица, Торис сам нередко приходил к ней и просил Ришу помочь избавиться от маски, сетуя на то, какое это муторное занятие – возиться с завязками… Здесь, на острове, Риша поняла, что носили они их не зря, – истинный облик хозяев не был человеческим. Он ужасал.

У Риши мелькнула невольно мысль о червях, пожирающих гниющую Праматеринскую плоть… Она сглотнула, перевела дух, и запретила себе думать на эту тему.

– Занимайте места, – распорядился меж тем Торис. – Лодка с агнцем вот-вот причалит.

Риша и молчаливый верховный жрец, шурша крупноячеистым песком пляжа, отправились на место ритуального заклания. Риша узнала эту площадку – ровное прямоугольное место между корней, уходящих в глубь безымянного источника, в трех шагах от него, неподвижные, зрели в ядовитых водах статуи с прекрасными волосами и гладкой холодной, как у камня, кожей. Риша заняла свое место там, где расположил ее верховный жрец: спиной к стволу, лицом к озеру, в шаге от вынутого из воды ангельского тела, предназначенного вместить душу Шабо.

– Могу я потрогать?.. – спросила Риша жреца. Тот не ответил, и, подождав, Риша решила, что ничего дурного не случится. Ей ведь уже приходилось их трогать, и – скоро придется снова.

Она опустилась на корточки, попав в широких штанах как будто бы в глубокое гнездо, протянула из длинного рукава раструбом руку и дотронулась до привычно прохладной, идеально ровной кожи. Абсолютная гладкость, эфемерность, совершенство – так ощущалась бы надежда. Крик души о несбыточном. Лебединая песня о том, что никогда не наступит.

Дрожа, Риша отдернула руку. Она не знала, кто это думает в ее голове: она ли сама, или черви, или, может быть, ужасные хозяева, захватившие ее силой своего сверхпревосходства. Ведь она же готова служить им и так, ползти на брюхе, если прикажут, ноги лизать, готова жизнью пожертвовать, так к чему еще вся эта масса всемогущества?!..

Верховный жрец безмолвно остановился над ней, подвел под подбородок ладонь, легким, отточенным касанием принудил поднять голову.

– Я в порядке, – сказала ему Риша. – Волнуюсь немного, вот и все.

Она протянула жрецу руку, тот обхватил ее за запястье тренированными пальцами, вздернул на ноги одним целенаправленным движением. «Профессионал, – подумала Риша, когда жрец отпустил ее. – У такого рука не дрогнет».

Она вернулась на свое место, встала там, поправила нелепый костюм. Главное, чтоб ее собственная рука не дрогнула, когда придет время. Все остальное уже не важно. Хозяева же не по своей воле такие огромные. Они изжили свой потенциал, превратились из светил в черные дыры, пожирающие звезды, искажающие материю вокруг себя, но в том их вины нет. Они просто подчинились потоку естественной эволюции, плыли по течению, не сопротивляясь ему. Довелось ли им сверкнуть сверхновыми перед тем, как навсегда погаснуть?.. Риша даже не пыталась понять, о чем это таком она думает. Вероятно, ее сознание уже погрузилось в ритуальный транс, и сопротивляться этому вовсе не нужно.

Она услышала плеск волн, скрип дерева на мокрых камнях, разнообразные шаги по песку. Обмен репликами. Новые шаги – неспешные, сомнабулические. За ними – шорох многих ног, ощущение тяжести: агнец шел к площадке, а за ним следовали сверхмассивные объекты – аристократы.

Вскоре Риша уже могла «обозревать» их: белую душу Шабо, трепещущую, раскинув вдоль ключиц крылья, в его теле, как в прозрачном сосуде, и темную, густую, вращающуюся глыбу хозяев, грузной гурьбой движущуюся за ним по пятам. Приблизившись к застывшей в ожидании Мудрой матери и ангельскому телу, лежащему на песке перед ней, Шабо остановился. Свел ладони перед лицом, поклонился.

Риша не видела самого брата, только его распахнутую, хлещущую белым сиянием душу. Низко поклонилась ему в ответ. Выпрямившись, он сделал шаг вперед, стоя теперь прямо над статуей. Повернулся – четко, как часовой, совершил ритуальный почтительный поклон аристократам. Преклонил колени. Торис-удзумаки тьмы выпустил черную руку-отросток, сделал отмашку. Жреца Риша не увидела, он ничем не выделялся, но услышала его упругие, тихие шаги, выдающие повадку хищника. Он прошагал туда, где стоял на коленях Шабо, и недолго – меньше минуты – скользил взад-вперед между ним и ангелами. Риша знала, что все это – необходимая часть действа, но у нее сердце замирало каждый раз, когда он приближался к ее брату. Наконец, он остановился, и Риша впервые услышала его голос со странными, неестественными интонациями:

– Я спрашиваю тебя, агнец, готов ли ты принести свою жертву?

– Да, – тихо отвечал Шабо.

– Добровольна ли твоя жертва?

– Да.

– Ты приносишь эту жертву без сожалений? – Риша, наконец, догадалась, в чем дело: похоже, жрец был глухим («он даже не слышит ответов!»), а ее брат тем временем, чуть помедлив, сказал:

– Да.

– Быть посему! – с ударением на неожиданных слогах провозгласил жрец.

Он зашел Шабо за спину, наполовину скрыв его от Ришы, и замер. Настал ее черед. Четко, как на чайной церемонии, она полукругом обошла их и, остановившись у статуи, повернулась к аристократам, низко поклонилась им. Повернулась к Шабо, поклонилась и ему. Опустилась перед статуей на пятки, положила ее голову к себе на колени. Шабо подошел к ней (жрец, как тень, следовал за ним), опустился на колено. Она протянула руку и он вложил свою ладонь в ее. Риша крепко сжала его пальцы и одобрительно кивнула ему.

Стоящий у Шабо за спиной жрец запрокинул его голову кверху. Риша ощутила, как брат стиснул пальцы в кулак в ее руке, услышала, как он длинно, обрывисто вздохнул, и тут же, следом – резко дернулся, засипел, заклокотал горлом. Пахнуло свежей убоиной. Жрец, держа Шабо за волосы, взмахнул рукой с ярко горящей кровью на лезвии – Риша явственно осязала кровь, как ее драгоценные капли горячо капают с орудия убийства на песок рядом с ней. Душа Шабо прянула, забилась, как птица в силках, в убитом теле, труп отяжелел, начал заваливаться набок. Продолжая сжимать в ладони ослабевшие пальцы брата, Риша аккуратно наклонилась вслед за подводящим мертвеца жрецом, второй рукой поворачивая голову статуи так, чтобы еще живая кровь убиенного пролилась той на лицо и попала в рот.

Птица души билась ей навстречу, как бешеная, весь малый облик ее и усилия выражали скорбь и недоумение, и Риша закусила губу, сопереживая мучениям бедняжки. За спиной хрустнул песок и над ней и убитым братом наклонилась пахнущая крепким алкоголем громадная гора. Риша испытала острое желание обнять Шабо, заслонить его своим телом от нависшей, лениво вращающейся черной угрозы, но Торис положил руку ей на плечо, и морок развеялся. Одной рукой опираясь на Ришу, другую он тянул к бедной птичке, запертой в клетке умирающего тела, и Риша ощутила, как панически палящий свет, разлившийся в груди Шабо, постепенно стягивается внутри крошечного птичьего тельца, а сама птаха понемногу успокаивается.

Торис надавил Рише на плечо, и на пару с жрецом она уложила дорогого мертвеца к себе на колени, лицом к лицу со статуей, лик которой призрачно пылал от покрывшей его теплой крови агнца. Протянутой к убитому рукой Торис сделал жест, как будто собирался щелкнуть пальцами (Риша отчетливо видела силуэт его руки на фоне яркого сияния души), и птичка выпорхнула из разрезанного горла на волю, спеша умчаться ввысь, к ветвям великого Древа. Риша ахнула, а Торис, как фокусник, вскинул руку и ловко схватил беглянку за хвост.

– Теперь ты, – шепнул он Рише на ухо, и, выпустив голову мертвеца, она торопливо протянула сложенные лодочкой ладони навстречу птахе. Та, миг до того бившая крыльями в кулаке Ториса, тут же затихла, нахохлилась, тревожно вертя крошечной головкой.

Торис отпустил ее, отошел. Риша, прижав птичку к груди напротив сердца, наклонилась к лицу статуи.

– Ничего, Шабо, ничего, маленький, – шептала она, ощущая, как жрец стаскивает с нее тяжелое тело мертвого брата, как шуршит под его одеждой песок. – Сейчас поместим тебя в твое новое убежище, гляди, какое славное.

Бережно держа обеими руками, она поднесла птичку к неподвижному лицу. Попробовала усадить на него, но птичка принялась сопротивляться, забила крыльями. Крикнула раз – отчаянно, требовательно.

– Да, милый, да. Правильно, – забормотала Риша, вновь прижимая душу к груди одной рукой. – Конечно же, он ведь холодный и твердый, но подожди, я сейчас…

Второй рукой она копошилась под затылком ангела, нащупывая питательный корень. Когда она оторвет его, отчет пойдет на мгновения.

– Ты будешь жить, Шабо, – прикладывая усилия, чтоб обломить упругий корень одной рукой, сквозь зубы процедила она. – Верь мне.

Птичка крикнула вновь – сильно, гневно, и Риша отломила питательный отросток.

Статуя дернулась, послышался звук, как будто из раструба выходит крепко сжатый воздух. Опять держа двумя руками, Риша снова поднесла душу к лицу статуи, наклонилась над ней, ощущая дуновение и притяжение: статуя как будто делала затяжной глубокий вдох, работая, как насос. Поместив ладони с птичкой между собой и статуей, Риша попыталась вложить душу в испачканный кровью, открытый ангельский рот, но та, закричав с пронзительным нежеланием, забила крыльями, вырываясь. Чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, Риша не оставила попыток. Она брала статую за подбородок, открывая ей рот пошире, водила пальцами по окровавленным ангельским губам, помечая птичке дорогу. Наконец, ей удалось добиться того, что хвост и лапки птички попали в рот статуи, их начало затягивать туда непрекращающимся мощным вдохом.

Крик птицы стал невыносим, теперь в нем звучал один только ужас. Невесомые белые крылья в исступлении били Ришу по лицу, по зажмуренным незрячим глазам, но Риша все равно видела, сколь отвратительно душе Шабо то, что над ней проделывают. Ее словно засасывало в черное болото, глубокое и зловонное, глубже Преисподней. Птице-душе, поглощенной этим болотом, никогда уже не воспарить в сияющем над облаками мире горнем.

Над головой, сквозь отчаянные крики птицы, Риша услышала скрип веток, угрожающий шелест: великое Древо–обиталище певчих душ спешило на подмогу одной из своих жилиц. Еще немного, и душу убитого брата отнимут у сестры, которая так жестоко с ней обращается.

Низко склонившись над лицом спящего ангела, плача, одной рукой она обхватила горячее белое тельце сопротивляющейся птички, не рискуя, однако, трогать крылья, боясь их сломать. Другую руку подняла над головой. Кончики пальцев коснулись лакированного дерева бабушкиной шпильки, воткнутой прическу. Хорошо шпилька держит, надежно: ни одна прядка не растрепалась.

– Шабо, миленький, – обратилась она к дрожащей, бьющейся в ее руке душе брата. – Ну, пожалуйста…

Шепот червей тут же зашелестел из темноты, как будто только этого слова они и ждали:

– Попроси меня помочь. Попроси. И я приму твою жертву взамен жертвы твоего брата.

Птичка протестующе закричала, вырываясь из последних сил. Звук втягиваемого воздуха, исходящий от статуи, стал угасать, притяжение ослабло. На спину Риши и на затылок падали сухие листья, ветви скрипели над головой непривычно близко.

«Это конец, – подумала Риша. Рука ее все еще сжимала птичку, но хватка уже не была такой крепкой. Вот-вот, и она позволит пальцам разжаться. – Даже если я сейчас убью себя, это ничего не изменит. Ведь Шабо не хочет возрождаться. Он не хочет занимать это новое тело, а я… не знаю, как заставить его».

Поникнув головой, почти касаясь лбом холодного подбородка статуи, Риша заплакала закрытыми глазами. Пальцы ее разжались. Белая птица с размаху впечаталась ей в лицо, распластав крылья по щекам, прижавшись к коже трепещущим телом. От кучки аристократов долетел разочарованный вздох. Риша услышала шорох, скрип, щебет нездешних голосов – мировое Древо протягивало новой обитательнице свою древесную длань для насеста. Чиркнув сестру по переносице клювом на прощание, душа Шабо оттолкнулась лапками от ее носа и, освобожденная, взмыла в воздух.

Согнувшись в три погибели над статуей, Риша застонала. Ей стало невыносимо от того, что она сделала. Рот ее искривился, из носа потекло, острый ком в груди не давал вздохнуть. Обхватив себя за бока, сгорбившись, сжавшись, Риша глухо завыла.

Кучка аристократов ахнула, прозвучали твердые, торопливые шаги.

– Миннья, – как сквозь плотно натянутую шапку, услышала она над ухом недоверчивый голос Ториса. – Смотри!

С трудом подняла залитое слезами лицо. Глаза никогда ничего не видели, но все равно она моргнула мокрыми ресницами, обозревая чудесную картину. Не опускаясь на протянутую к нему ветку дерева, работая крыльями что есть сил, завис в воздухе малый птенец-Шабо. Заметив, что сестра смотрит на него, птенец нетерпеливо чирикнул.

– Не улетает, – с удивлением проговорил Торис. – В сосуд не идет, но ведь, поди ж ты, и не улетает!

– Что ангел? – хриплым голосом спросила Риша. Попыталась выпрямиться. Тело, стянутое спазмом горя, повиновалось неохотно.

– Еще фурычит, – констатировал Торис как нечто курьезное. – Попробуешь? – спросил он Ришу.

– Да, – сказала она. На смену горю, мгновения назад сжимавшему в каменном кулаке все ее существо, опасливо разливалось теплое чувство любви, признательности к брату. Он доверился ей и остался тверд в своей вере до конца, даже когда она сама сдалась. А значит – она не может предать его доверия.

Риша протянула руку и маленький птенец, чье сияние уже не лучилось так ярко, а иссякало стремительно, послушно опустился на ее раскрытую ладонь. Риша поднесла его к лицу и легонько поцеловала в крошечный клюв. Птенец взмахнул крыльями, внимательно глядя на сестру выпуклыми глазами-бусинками. Улыбнувшись брату, Риша позвала Ториса. Когда он склонился к ней, протянула ему птенца. Он доверчиво взял, как и котенка до этого, а птенец добровольно пошел к нему на руки.

– Что… – начал он.

– Спасите его, – велела Риша. Торис начал говорить новое «что», она перебила, – вы ангел, вам под силу.

– А ты? – спросил тогда он.

– Я завершу ритуал, – сказала Риша, отворачиваясь. Торис все нависал над ней, она нетерпеливо махнула рукой, прогоняя его. Он послушался, отошел.

«Спасите его», – мысленно повторила ему Риша. Выпрямилась, сидя над статуей скрестив ноги. Она еще слышала отголоски слабого хрипа в недрах ангельского тела, но это, пожалуй, была уже агония.

«Я готова принести жертву», – мысленно обратилась она к червям.

Те молчали.

Риша подняла руку, вынула из волос шпильку, сжала в кулаке, направив острие к шее.

– Моя жертва добровольна, – вслух сказала она. – У меня нет сожалений.

Она услышала, как вскрикнул Торис, услышала шелест тренированных ног по песку. Жрец, вспомнила она. И, опережая его, ни о чем больше не думая, недрогнувшей рукой нанесла себе сильный удар в сонную артерию.

Боль громыхнула, пронзила электричеством. Горло закупорилось, туда пролилась горячая кровь, пульс зашумел, как наводнение, снося утлый челн ее сознания в открытое море беспамятства.

На прощание она почувствовала, как валится вперед, ощутила рывок, прикосновение сильных рук, раскаленную влагу, струящуюся, как лава, по ее груди и плечу. Звуки, запахи, осязание, вкус, – все это смолкало, меркло. Теряя кровь, Риша проливалась, растворялась и впитывалась, проникая струйками вниз, через овал Дита, насквозь по наклонному раструбу Тартара, в преисподнюю, все глубже сквозь гроздья сочленений и кристаллические решетки; и черви, многоголовые обитатели подвала мироздания, дивясь, сокрушенно качали башками, как будто вовсе и не рады были такому исходу. А потом кровавые капли Риши достигли рубиновой ограды, растопили ее, ввинтились в мягкую сердцевину, как сперматозоид в яйцеклетку, затеплили огонь в давно остывшей кузне и взвились первыми искрами под тяжкий грохот заработавших мехов. Жизнь той, кто называла себя Ришей, мойщицей статуй, оборвалась.

…У плода Мирового древа открылись глаза и в них, выпуклое, отразилось склонившееся на фоне густой шелестящей кроны все еще немного шокированное, но быстро наполняющееся вдохновением безупречное лицо другого ангела. Отреагировав на взгляд, он по-мальчишески заулыбался, расцвел и шлепнул плоду на грудь жалобно покряхтывающего котенка.

– Ну, с Днем рождения, душенька! – с ласковой торжественностью произнес он.