Читать книгу Götterdämmerung. Стихи и баллады - Всеволод Емелин - Страница 20

Заметает метелью

Пустыри и столбы,

Наступает похмелье

От вчерашней гульбы.

Заметает равнины,

Заметает гробы,

Заметает руины

Моей горькой судьбы.

Жил парнишка фабричный

С затаенной тоской,

Хоть и в школе отличник,

Все равно в доску свой.

Рос не в доме с охраной

На престижной Тверской,

На рабочей окраине

Под гудок заводской.

Под свисток паровоза,

Меж обшарпанных стен

Обонял я не розы,

А пары ГСМ.

И в кустах у калитки

Тешил сердце мое

Не изысканный Шнитке,

А ансамбль соловьев.

В светлой роще весенней

Пил березовый сок,

Как Сережа Есенин

Или Коля Рубцов.

Часто думал о чем-то,

Прятал в сердце печаль

И с соседской девчонкой

Все рассветы встречал.

В детстве был пионером,

Выпивал иногда.

Мог бы стать инженером,

Да случилась беда.

А попались парнишке,

Став дорогою в ад,

Неприметные книжки

Тамиздат, самиздат.

В них на серой бумаге

Мне прочесть довелось

Про тюрьму и про лагерь,

Про еврейский вопрос,

Про поэтов на нарах,

Про убийство царя,

И об крымских татарах,

Что страдают зазря.

Нет, не спрятать цензуре

Вольной мысли огня,

Всего перевернули

Эти книжки меня.

Стал я горд и бесстрашен,

И пошел я на бой

За их, вашу и нашу

За свободу горой.

Материл без оглядки

Я ЦК, КГБ.

Мать-старушка украдкой

Хоронилась в избе.

Приколол на жилетку

Я трехцветный флажок,

Слезы лила соседка

В оренбургский платок.

Делал в темном подвале

Ксерокопии я,

А вокруг засновали

Сразу псевдодрузья.

Зазывали в квартиры

Посидеть, поболтать,

Так меня окрутила

Диссидентская рать.

В тех квартирах был, братцы,

Удивительный вид:

То висит инсталляция,

То перформанс стоит.

И, блестящий очками,

Там наук кандидат

О разрушенном храме

Делал длинный доклад,

О невидимой Церкви,

О бессмертьи души.

А чернявые девки

Ох, как там хороши!

Пили тоже не мало,

И из собственных рук

Мне вино подливала

Кандидатша наук.

Подливали мне виски,

Ну, такая херня!

И взасос сионистки

Целовали меня.

Я простых был профессий,

Знал пилу да топор.

А здесь кто-то профессор,

Кто-то член, кто-то корр.

Мои мозги свихнулись,

Разберешься в них хрен —

Клайв Стейплз (чтоб его!) Льюис,

Пьер Тейар де Шарден,

И еще эти, как их,

Позабыл, как на грех,

Гершензон, бля, Булгаков,

В общем авторы "Вех".

Я сидел там уродом,

Не поняв ни шиша,

Человек из народа,

Как лесковский Левша.

Их слова вспоминая,

Перепутать боюсь,

Ах, святая-сякая,

Прикровенная Русь.

Не положишь им палец

В несмолкающий рот.

Ах, великий страдалец,

Иудейский народ.

И с иконы Распятый

Видел, полон тоски,

Как народ до заката

Все чесал языки…

Так на этих, на кухнях

Я б глядишь и прожил,

Только взял да и рухнул

Тот кровавый режим.

Все, с кем был я повязан

В этой трудной борьбе,

Вдруг уехали разом

В США, в ФРГ.

Получили грин-карты

Умных слов мастера,

Платит Сорос им гранты,

Ну а мне ни хера.

Средь свободной Рассеи

Я стою на снегу,

Никого не имею,

Ничего не могу.

Весь седой, малахольный,

Гложет алкоголизм,

И мучительно больно

За неспетую жизнь…

Но одно только греет —

Есть в Москве уголок,

Где, тягая гантели,

Подрастает сынок.

Его вид даже страшен,

Череп гладко побрит.

Он еще за папашу

Кой-кому отомстит.