Читать книгу Всё пришедшее после - Всеволод Георгиев - Страница 10

Месяц спустя Костя приехал с дачи на московскую квартиру посмотреть почту, взять новые журналы. Задумавшись, он брел по Чистопрудному бульвару. Вдруг его окликнули:

– Константин Георгиевич!

Костя остановился, он узнал Виталика.

– Привет, какими судьбами?

– Жду Лию, она пошла в Министерство просвещения.

– Как у нее дела?

– Хочет получить распределение в Москву.

– Теперь имеет полное право.

– Хорошо бы разрешили. – Виталик инстинктивно ждал от официальных органов какой-нибудь пакости.

Костя видел, что былая безмятежность Виталика за месяц успела исчезнуть, и решил переменить тему:

– С Артуром давно не встречались?

– С Артуром? Неделю назад он у нас был с Тамарой.

– Тамара? Это подруга Лии? – Костя широко раскрыл глаза.

– Ну да, с истфака. Помните?

– А, – покивал головой Костя, – ну тогда я за Артура спокоен.

– В каком смысле?

– В том смысле, что ей некуда торопиться. Я слышал, ее оставляют в аспирантуре.

Виталик рассмеялся. В это время к ним подбежала Лия.

– Здравствуйте, Константин Георгиевич.

– Здравствуйте, Лия.

– Ну, как?! – спросил Виталик.

– Все нормально. Они согласны. Скорей всего в шестьсот тридцать первую.

– Отлично, – Виталик облегченно вздохнул.

Он хотел еще о чем-то спросить, но вдруг до них донеслось низкое бормотание грома.

Костя поднял голову. Из-за Министерства заготовок заходила черная туча.

– Пойдемте ко мне, – сказал он, – и дождь переждете, и посмотрите, где я живу.

Виталик посмотрел на Лию. Она согласилась. Нужно было торопиться. Не мешкая, они пересекли бульвар. Лия шагала в центре, взяв мужчин под руки. Когда дошли до подъезда, упали редкие тяжелые капли. Сразу запахло пылью. Сбиваясь в темные шарики, пыль жадно поглощала влагу.

В комнате пришлось зажечь свет. Костя раздвинул шторы и открыл окно. В следующий момент молния отпечаталась на сетчатке трех пар глаз, взглянувших в окно, и сразу же последовал оглушительный треск, как будто перед мощным усилителем звука разорвали плотную ткань.

Это была настоящая московская гроза, которую весной бессознательно ждут москвичи, когда бурные потоки воды, текущие по кромке мостовых, смывают накопившуюся пыль и грязь в решетки стоков. Получасовой летний ливень, встающий стеной, звенящий водосточными трубами, в секунды разгоняющий прохожих. Еще бы! Если на тебя сверху непрерывно льется вода, а ветер свирепо бросает эту воду со всех сторон, никакой зонтик не поможет.

Спустя время порывы ветра стихают. Дождь продолжает заявлять о себе сплошным белым шумом. Незаметно гудящий шум переходит в шелест, пузыри в лужах исчезают, непрерывность меняется на дискретность, отдельные капли еще продолжают устало капать, и тогда появляется солнце. Теперь капли падают только с деревьев, ослепительная голубизна заполняет небо, со всех сторон выпрыгивают солнечные зайчики; они отскакивают от луж, от распахиваемых окон, от стекол автобусов и капотов автомобилей. Потоки воды у бордюрного камня, забыв о водоворотах, переходят к равнинному течению, а кое-где уже появляются светлые пятна просохшего асфальта. Улицы снова заполняются москвичами.

В этот же вечер Лия отправилась к Зизи. Виталик, захватив длинные резиновые ленты, побежал на стадион. Красное солнце заливало посвежевшую Москву.

Зизи уютно устроилась на диване.

– Как тебе, Лиечка, роль жены?

– Приятно. До сих пор не верится, что я вышла замуж. Это хорошо?

– Ну, я-то считаю, что в общем случае ничего хорошего в замужестве нет. Но пройти через это надо.

Лия повела плечиком:

– Он еще такой мальчишка!

– Все равно с тем арабом, – сказала Зизи, – у тебя бы ничего не вышло. Ему бы не позволили взять тебя в жены. А тот, с курса, командир отряда проводниц не имел московской прописки. Бери что дают.

– А потом?

– Когда придет потом, тогда и будем думать.

– А он?

– Что он? Таких много. Он, Виталик твой, живет, словно у него две жизни. А у нас с тобой она одна. О себе заботься.

Лия смотрела на нее.

– Что ты на меня так смотришь? Тебе никто не говорил, что человек свободен? Имей мужество освободиться от предрассудков.

– Что вы имеете в виду?

– Надо быть честной. Скажи себе: ничего, кроме меня!

– Я думала над этим.

– Не надо думать! Надо жить этим! – Зизи оживилась. – Понимаешь, надо подходить к жизни так, как будто весь мир существует только для тебя. Ты никому ничего не должна! Считай, что все тебе должны. Ясно? Они есть, чтобы исполнять твои желания. Раз так, используй их, как найдешь нужным.

– Не все согласятся.

– Все! Здесь, дорогая, целая наука. – Зизи заговорила с жаром. – Кланяйся и благодари тех, кто сегодня сильней тебя, завтра ты их растопчешь. Пусть тебе лижут задницу те, кто слабей тебя, позволь им, они сами этого хотят. Жалкие жертвы, сделай с ними все, что пожелаешь. Люди управляются силой. Если будешь их гладить, они вцепятся тебе в руку зубами. А вот руку, которая их бьет, они будут лизать с упоением. Топчи их, они только об этом мечтают, пинай их, и они снова и снова будут подползать к тебе.

Зизи грациозно потянулась, она была похожа на большую кошку.

– Может быть, когда-нибудь я научу тебя всему этому, – продолжала Зизи. – На Вадима у меня по-настоящему никогда не было времени. Видишь ли, девочка моя, весь секрет в том, что, не научившись унижаться, ты не сможешь унижать других. Научись быть жертвой и тогда сможешь приносить в жертву других. Ах, – нежно замурлыкала Зизи, облизывая губы, – я бы научила тебя получать удовольствие и от того и от другого. Увидев настоящее бесстыдство, ты бы перестала ведать стыд. Надо испытать непристойности, чтобы больше не считать, что поведение может быть непристойным. Я бы заставила тебя переступить через дурацкие предрассудки, выдуманные для грубого стада. Лишь познавший порок оценит добродетель.

Лия, невольно подавшись вперед, ловила каждое ее слово. Ноздри Зизи раздулись, глаза вспыхивали лиловым пламенем.

– Как вы красивы сейчас, Зинаида Зиновьевна! – восхищенно сказала Лия.

Зизи провела рукой по волосам.

– Это еще не урок, девочка. Это – только введение в тему. Пройдя весь курс, ты научишься получать что захочешь. На это у тебя есть все права. Ein grosses volk sind wir![7]

Зизи улыбнулась Лие и переменила позу.

– Ну а теперь расскажи, как у вас с Виталиком? Ты понимаешь, о чем я? Он тебе нравится?

– Да, пожалуй. Он не такой горячий, как араб. Но в этом есть своя прелесть. И он больше думает о том, чтобы доставить удовольствие мне, а не себе. Такой большой и милый слоник, – засмеялась Лия.

Зизи тоже рассмеялась:

– Вот видишь, ты еще и удовольствие получаешь.

Лия добавила полушепотом:

– Он всегда готов мне его доставить.

Зизи томно выдохнула:

– Вот оно – преимущество молодости. Неутомимость.

– К этому преимуществу да что-нибудь материальное!

– Э, когда хочешь слишком многого, в цель не попадаешь. Сперва нужно покончить с настоящим, а уж потом вступать в сделку с будущим. Я помогу тебе. Что тебе сказали в министерстве?

– Все в порядке! Дают распределение в вашу школу, – ответила Лия.

– Ну вот! Я же говорила! Отлично! И от дома недалеко, – сказала Зизи рассудительно. – А как с пропиской?

– Оформляю временную. Если Вадим с Клавдией согласятся, можно будет приступать к работе.

– Они согласятся. Поупрямятся, конечно, но согласятся. Ты – девочка умная. Веди себя соответственно, не возмущайся, не лезь в бутылку. Ласковый теленок двух маток сосет.

Она посмотрела на часы и встала:

– Извини, Лиечка, я жду ученика.

– Спасибо за науку, Зинаида Зиновьевна.

– Желаю удачи. Ступай.

Женщины расцеловались. Лия почувствовала быстрый кончик языка Зизи между своих губ, но его касание было столь мимолетным, что она не стала бы это утверждать твердо.

Уже в дверях Лия шутливо спросила:

– Кстати, своих учеников вы чему-нибудь учите, кроме немецкого языка? Я им немного завидую.

Зизи в тон ей весело откликнулась:

– Не волнуйся, у тебя есть все шансы стать первой ученицей.

На этой шутке они расстались.

Между тем подругу Лии Тамару действительно оставили в очной аспирантуре. Костя не ошибся.

Артур, сдав очередной экзамен, подъезжал к угловому дому на Кропоткинской, где продолжала жить Тамара, и они шли по Кремлевской набережной или по Кропоткинской улице в сторону ее института, доходя пешком до Новодевичьего монастыря.

Этим летом, несмотря на начавшиеся студенческие каникулы, Артур продолжал пропадать в Физическом институте. Он предложил учитывать в колебательных квантовых переходах молекулы окиси углерода ангармоническую составляющую. Это позволило теоретически обнаружить в газовом разряде значительное отклонение от больцмановского распределения. Другими словами, в итоге получать инверсную населенность. Артура заметили и временно оформили лаборантом. Он сделал доклад на семинаре в лаборатории Колебаний, которой руководил академик Прохоров. Тогда Артуру для помощи в расчетах дали студентку из Ростовского университета, которая делала дипломную работу в славном столичном академическом институте.

Бывшим Варшавским, а теперь Ростовским университетом руководил бывший супруг Светланы Алилуевой, член-корреспондент Академии наук и сын бывшего секретаря ЦК ВКП(б).

И хотя студентка из Ростова уже заканчивала писать диплом, она была в восторге от Артура, слушала его открыв рот и считала его непререкаемым авторитетом. Когда появился Артур, все ее затруднения с дипломом кончились. Артур снимал их одно за другим. Так, она мучилась с расчетом констант скоростей резонансных переходов в молекулах для решения кинетического уравнения. Артур мигом прекратил ее мучения, объявив, что резонансные переходы в кинетическом уравнении все равно взаимно уничтожаются и их вообще можно не принимать во внимание.

– Откуда ты знаешь?

– Увидел во сне!

– Докажи!

– Как же я докажу? Я привык спать в одиночку.

– Фу, какой ты! Ты не сон докажи, ты докажи свое утверждение. Математически.

– Ах, математически?! Пожалуйста! – И Артур быстро набрасывал на бумаге доказательство, после которого становилось очевидным, что он прав. Оставалось только поражаться, как столь простая мысль раньше никому не приходила в голову.

Они подружились на почве решения уравнений, однако она больше придавала значения ему, Артуру, забывая о физике. Он же больше думал о формулах. Когда она уехала на каникулы в Киев, где теперь жили ее родители и дед, ему стало ее не хватать. За лето он получил от нее три письма. Осенью она вернется, чтобы заканчивать работу над дипломом.

Положа руку на сердце, Артур принял ее отъезд не без некоторого облегчения, потому что продолжал встречаться с Тамарой. Получив первую зарплату лаборанта, Артур решил отметить это событие в ресторане «Узбекистан», который славился на всю Москву своей кухней.

Кроме Тамары он пригласил Виталика с Лией. Вчетвером они отстояли полчаса в очереди у входа, им повезло, в этот день желающих попасть в ресторан было немного. Успев проголодаться, наша четверка набросилась на лагман, свежий лаваш, шашлык. Порции были такие, что им пришлось сделать перерыв в еде.

Официантка, показав на дальний столик, поставила перед ними бутылку «Советского шампанского». Оказалось, что за тем столиком сидел Вадим с компанией. Он-то и направил им подарок.

Вадим с сослуживцами и двумя офицерами в ресторане продолжал отмечать успешные испытания своих изделий. Он помахал издалека рукой молодым людям.

Ушли перед закрытием, осоловев от сытной пищи. У Виталика отяжелели веки. Артур успел заметить за столиком у выхода молодого брюнета, напившегося до полного бесчувствия. Он сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку стула, и что-то мычал. Дежурный милиционер старался привести его в чувство, растирая уши.

На следующей неделе Виталик уезжал со студенческим строительным отрядом зарабатывать деньги для своей маленькой семьи. Сначала Лия хотела поехать с ним: она могла бы работать поваром и медсестрой, но ей пришлось остаться. Вопрос с работой еще не был решен. Тормозила прописка. Требовалось согласие всех проживающих.

До отъезда Виталик подписал ее заявление в милицию, уговорил подписать Клавдию и попросил мать, как только Вадим появится, потолковать с ним.

Мелькнув в ресторане, Вадим неожиданно опять был вызван на полигон, но ненадолго. Он вернулся в хорошем настроении, загорелый и небритый, с ящиком черешни, прозрачной соленой рыбой и большой бутылкой спирта, желтого от настоя на лимонных корках.

Клавдия снова была счастлива. От командировки у него оставались свободные дни, и, когда она утром убегала на работу, он еще спал.

На второй день Клавдия перед уходом разбудила Лию и сказала, что в принципе договорилась с Вадимом о прописке. Лие надо было обязательно днем подписать у него заявление. Все складывалось как нельзя лучше.

День обещал быть жарким, однако в их двух комнатках жара никогда не чувствовалась. Просто пахло теплым деревом, да из окон, там, где кончалась тень от дома, виднелся раскаленный кусочек двора.

Солнце ушло косой полосой за стену, лишь узкий треугольный зайчик оставался на краю подоконника. Вадим читал, лежа в постели.

– Кофе будете? – Голос Лии донесся из коридора.

– Обязательно! – Он потянулся и отложил книгу, не закрывая страниц, обложкой вверх.

Лия принесла с кухни две чашки кофе.

– Корбетт, – прочла она, – «Кумаонские людоеды».

Вадим взял двумя руками чашку, попробовал кофе и удовлетворенно выдохнул:

– Эх, что еще человеку надо!

Лия, улыбнувшись, заметила, что все же надо, и принесла бланк заявления. Вадим кивнул:

– Знаю, Клавдия мне говорила. Ну что ж, давай потолкуем.

Он передал пустую чашку Лие и хлопнул ладонью рядом с собой.

– Садись поближе!

Лия поставила чашки на стол и присела боком.

– Хочется, чтобы у вас, молодых, было все хорошо, – начал Вадим. – Поэтому считай, что твои проблемы – это мои проблемы. Понимаешь?

Она, как школьница, согласно кивнула.

– Твой супруг сам бы мог попросить меня, и я бы ему не отказал, так же как и тебе. Но он – мужчина, его дело – зарабатывать деньги. Ты – женщина и сама можешь уладить это дело. Я не против, если мы все решим без него. – Вадим положил ладонь ей на колено. – Как ты считаешь?

Лия, потупившись, молчала. Он протянул руку и приложил палец к ее губам:

– Молчание – знак согласия?

Он погладил ей губы. У Лии задрожали ресницы. Она приоткрыла рот, хмелея от собственной покорности. Его пальцы погрузились во влажное тепло…

Прошло несколько секунд. Наконец он сглотнул слюну и откинул одеяло. Лия не поднимала глаз, но теперь все ее тело охватила дрожь. Она завороженно смотрела вниз. Потом она почувствовала, что на голову легла его рука и потянула ее к раскрытой постели.

«Красив, проклятый!» – не отрывая взгляда, подумала Лия, медленно опускаясь на колени перед кроватью.

Он передвинулся и, лаская взглядом нежный затылок, закинул руки за голову.

В эту ночь она лежала в своей комнате, прислушиваясь к его шепоту и вздохам Клавдии. Ее слегка припухшие губы улыбались в темноте. Она добилась своего: бумага была подписана, паспорт сдан в милицию на прописку. Зизи осталась бы ею довольна. Ласковый теленок, ласковый теленок! Внимая ночному регтайму, она с волнением вспоминала, как оказалось приятно соглашаться с желаниями Вадима, когда он понял, что может делать с ней все, что захочет. Она, играя неопытную девочку, подчинялась ему не без сопротивления, но с видимым удовольствием.

Лия потянулась, проведя руками по телу от груди вниз до темных волосков. Засыпая, она услышала, как Вадим, не зажигая света, пошел на кухню. Когда он вернулся, Клавдия тоже уже спала.

Он прислушался к ровному дыханию жены и направился в комнату Лии. В полусне она увидела, что он опустился на пол у ее кровати. Его руки скользнули под одеяло. Лия изогнулась от жаркой ласки. Подарив ему поцелуй, она осталась одна, завернулась в одеяло и спокойно проспала до самого утра.

Им удалось провести вместе еще несколько дней. И опять было непонятно, есть ли какие подозрения у Клавдии или нет. Во всяком случае, возросшая чувственность Вадима ее устраивала, ведь он, как в молодости, ночами не давал ей покоя.

Связь прекратилась сама собой с возвращением Виталика. Его известили, что Лия с первого сентября выходит работать в школу, на том он и остановился, не вникая в подробности, так и не узнав правды.

Лето кончилось. Начались первые холодные дожди. Один за другим прошли осенебри. И вот уже белые мухи закружились над промерзшей землей. Наконец лег снег. Виталик выиграл гонку на 15 колометров на первенство Центрального Совета.

А над головой Артура, как туча, нависла беда.

Гроза разразилась после того, как ему предложили после окончания университета работать в закрытом городе Арзамас-16. Артур, имея в виду аспирантуру в Физическом институте, легкомысленно пожал плечами. Видимо, неправильно истолковав этот жест, с вниманием прошлись по его личному делу Вскоре состоялось комсомольское собрание, и его чуть не исключили из комсомола, вынеся ему в итоге строгий выговор с занесением в учетную карточку с формулировкой «за крайний позитивистский уклонизм, политическую несознательность и отрицание определяющей роли советского государства в мировом процессе».

Какие это имело для него последствия? Самые плачевные. То, что его теперь на пушечный выстрел не подпустят к Арзамасу-16, Артура не огорчало. Однако он занимался квантовой радиофизикой, а она, в свою очередь, относилась к закрытой тематике. Ему предстояло с ней распрощаться, вся его работа шла прахом. Об аспирантуре можно было забыть. Распределение в ведущие закрытые институты оказалось под большим вопросом, даже преподавать с такой формулировкой его не возьмут.

Тамара, которая была членом Ленинского райкома комсомола, навела справки и в результате не только поддержала вынесенное решение, но и высказалась за более строгую меру – исключение.

Артур подошел к ней, когда она вышла из метро на бульварном островке у Волхонки.

Тамара сразу набросилась на него:

– Ты кем себя считаешь? Что ты себе позволяешь? Голова у тебя есть? Тоже мне ученый-физик!

– Все хорошие ученые – позитивисты, – возразил с оттенком превосходства Артур.

Его ответ только подхлестнул ее:

– Да будь ты хоть ультрапозитивистом! Ты, олух царя небесного, знаешь, за что тебя чуть не исключили?

– За то, что предлагал заменить эксперимент моделированием на ЭВМ, – ответил озадаченный Артур.

Тамара возмутилась:

– Яп-понский бог! Что ты мелешь? За такое не исключают!

– Послушай, послушай, как ты со мной разговариваешь?!

– А как прикажешь с тобой разговаривать? Скажи, ты говорил, что ни у нас, ни у Америки нет атомного оружия, говорил?

Артур поднес руку ко лбу:

– Вот оно что!

– Вот оно что, – передразнила она, – ты дискредитировал весь советский народ, его оборонный потенциал, весь труд, вложенный в ракетно-ядерный щит родины.

– Про ракеты я ничего такого не говорил.

– Как ты вообще до этого додумался? Все знают, что ядерное оружие есть, а он, видите ли, не согласен со всеми.

– Есть такая дисциплина, – начал Артур, – называется «математическая физика», еще есть аналитическая теория дифференциальных уравнений, еще…

Тамара не дала ему договорить:

– Да я не про то! Что ты свои долбаные формулы мне в нос суешь? Как ты додумался высказать сомнение в великой силе нашей армии и флота, нашей науки и техники? Может, кто надоумил?

Артур искоса взглянул на нее, осуждающе покачал головой:

– Против формул не попрешь, – объяснил он. – Пока не научатся делать маленькие атомные реакторы…

– Знаешь, кто ты?! Ты – классовый враг!

– Что ты болтаешь?! – не вытерпел Артур. – Вы совсем там рехнулись! Классовый враг! Бей своих, чтобы чужие боялись, да?

Артур взял себя в руки, сказал спокойно:

– Послушай, Томочка, вот ты – историк. Представь себе: ты точно знаешь, что такое-то историческое событие произошло при солнечном затмении. Но к тебе приходит астроном и говорит, что солнечное затмение в данной местности наблюдалось только в таком-то году. А этот год на тысячу лет позже принятой всеми даты. Как быть? Ничего не поделаешь, надо менять привычную для всех дату, правильно?

– Нет, не правильно! Надо присмотреться к этому самому астроному, на чью мельницу он воду льет? Ты лучше скажи, какой астроном к тебе приходил?

– Да никто ко мне не приходил. Кроме тебя, конечно.

– Не смей меня упоминать!

– Не бойся, Томочка. О том, что я с тобой был знаком, я никому не скажу.

– Вот и отлично!

– Ты уходишь?

– Ну разумеется!

– И мы не будем больше встречаться?

– Ты сам все испортил.

– Меня извиняет только то, что все это я высказал еще до знакомства с тобой.

– Можешь не извиняться.

– Ты меня разлюбила?

– А это – вопрос интимный, не твоего ума дело.

– Хочешь, я напишу признание, что ты меня переубеждала, но я тебя не послушался?

– Ты что, больной?

– Извини, я сказал глупость. Может, ты передумаешь?

– Все может быть. Ступай. И не звони мне!

– О чем ты говоришь? Я все понимаю.

Она ушла. Артур остался один. Он медленно побрел по бульвару к памятнику Гоголю. Последние лучи солнца освещали прихваченный вечерним морозцем подтаявший за день снег.

Когда Артур пришел домой, ему еще досталось и от матери. Марину мало интересовали научные аспекты его бед, она поняла, что теперь аспирантуры не видать как собственных ушей, и сильно расстроилась. Он только вздыхал, с аппетитом поглощая ужин. В сердцах Марина позвонила Косте (Костя, к несчастью, оказался дома), обозвала его чернокнижником и высказала все, что она думает о несостоявшихся ученых, физиках, лириках, политиках и общественных организациях.

– Логарифмы проклятые! – заключила она и повесила трубку.

Озадаченный Костя отошел от телефона. На завтра у него были планы заехать в библиотеку, посмотреть материалы об открывшемся центре исследований современной истории на улице Кондотти в Риме. Но он пообещал Марине обязательно заглянуть к ним.

Артур, как ни странно, быстро уснул. Ему приснилась жаркая горная Гасконь, которую он никогда не видел, но представлял похожей на Грузию.

«Апрельским утром в дорогу собирался юный гасконец. У коновязи понуро стоял оседланный пожилой конь выцветшей от времени буланой масти. Он не был привязан и мирно пощипывал траву у себя под ногами. Юноша, одетый в дорогу, вошел в дом, заросший плющом.

В доме царили тишина и прохлада. Родители поднялись навстречу молодому человеку. Отец, дворянин лет сорока пяти, вручил ему перевязь и шпагу.

– Сын мой, – сказал он, – ты отправляешься в Париж на военную службу. Будь храбрым, верным и честным. Не покоряйся никому, кроме короля и кардинала. У тебя крепкая рука и железные икры. Ты научился владеть оружием. Вступай же в бой, когда это возможно и тем более когда это невозможно. В наше время только не щадя себя добьешься славы. Я не могу дать тебе много, я даю тебе лошадь и шпагу, а также письмо к нашему соседу господину де Тревилю. В добрый путь! Обними же нас с матушкой, и да поможет тебе Бог!

Молодой человек надел перевязь со шпагой и обнял родителей.

Они вышли на солнце. Немногочисленная прислуга провожала молодого хозяина. У всех, включая путешественника, в глазах стояли слезы. Он вскочил на коня и, оглядываясь, поехал по залитой ослепительным светом дороге на север. На повороте он последний раз помахал беретом и дал шпоры коню».

Марина звенела на кухне посудой. Большие серые глаза утренних облаков заглядывали в окна. Артур проснулся в истоме, все еще не покидая юга Франции, где Адур, стекая с гор, несет свои воды в Бискайский залив, где жили и живут потомки древних иберийских племен васканов – баски.

Язык басков очень схож с языком Иверии-Грузии. Д’Артаньян до конца жизни не избавился от гасконского произношения.

«Значит, – подумал Артур, – он должен говорить с грузинским акцентом. Акцент должен быть едва уловимым, но заметным. Лучше всего роль д’Артаньяна сыграл бы если не баск, то грузин». С Артура слетел сон. Вот те раз, д’Артаньяна должен играть грузин! Артур встал с кровати.

«Да, – обдумывал он свою мысль, – здесь придется идти по лезвию бритвы, надо все сделать очень тонко: внешность южанина, легкий акцент, очаровательная провинциальность, импульсивность и пылкость жителя гор.

Во-первых, – Артур, продолжая размышлять, заправлял одеяло, – д’Артаньяну всего восемнадцать, он должен быть совсем юным, еще не имеющим мужских усов. Усы должны появиться после истории с подвесками королевы, при осаде Ла-Рошели. – Артур посмотрел на себя в зеркало шкафа. – Ростом он должен быть чуть ниже Атоса и Арамиса. Целесообразно в первой части картины уменьшить на пару сантиметров каблуки его сапог – ведь он должен будет еще подрасти и почти сравняться с ними в росте. – Артур приподнялся на носки. – Портос имел рост около шести французских футов, то есть примерно метр девяносто».

Артур прикинул: реально рост актеров может лежать в районе 175–177 сантиметров, актера, играющего роль Портоса, – не менее 190. Вес (этот вопрос Артур обсуждал с Костей) претендента на роль д’Артаньяна не должен превышать 72 килограммов, Арамиса – 75, Атоса – 77. Портос, судя по всему, в то время не имел привычной для зрителя грузности и весил около ста килограммов. Артур всегда внимательно относился к цифрам.

«Д’Артаньян должен быть резвым и ловким от природы, как сейчас сказали бы, спортивным. – Артур взял гантели. – Без одаренности олимпийского чемпиона ему не одолеть де Жюссака и Бернажу».

Артур вспомнил свой разговор с Костей о спорте.

– У нас существует мнение, – говорил Костя, – что упорство и труд все перетрут. В спорте это далеко не так.

– Например.

– Например, в беге на сто метров только один из сотни в силах выполнить норматив первого разряда, а мастера спорта сделает лишь один из десяти тысяч. Остальные, сколько бы они ни занимались, хоть с утра до вечера, не в состоянии выбежать, скажем, из одиннадцати секунд.

– А Виталик?

– Вот, хороший пример! Виталик имеет отличные показатели максимального потребления кислорода. Но заметь, он, хоть и неплохо бегает стометровку, норматив первого разряда он вряд ли сможет одолеть. Другая нагрузка.

– Как это?

– Понимаешь, клетки его организма хорошо приспособлены к кислородному обмену, к длительной, как говорят, аэробной нагрузке. А когда требуется «выстрелить» энергию, когда организм должен сработать на одном дыхании, у него это получается не так хорошо. Мы с ним занимались на даче штангой, а в штанге короткая, так называемая анаэробная, нагрузка, как и на стометровке, так вот, он вдруг почувствовал тошноту. Организм сопротивляется непривычной нагрузке.

– А изменить это как-нибудь можно?

– В весьма ограниченных пределах. Вот возьмем меня, – сказал Костя. – Если я выполнил норму мастера спорта по тяжелой атлетике, то у меня организм приспособлен к короткой, но интенсивной нагрузке, причем на клеточном уровне, можно сказать, генетически. Занимаясь лыжами, я могу за счет тренировок повысить свой показатель максимального потребления кислорода, ну скажем, процентов на тридцать, Но у Виталика, я уверен, этот показатель в два с половиной раза выше, чем у меня. Как же мне с ним соревноваться? Грубо говоря, если я десять километров пробегу за час, он – за полчаса. Поэтому такие, как он, становятся чемпионами. Вот здесь упорство и труд будут весьма кстати.

– А наоборот?

– Наоборот? То есть если Виталик будет заниматься штангой. Пустая трата времени. Он – парень крепкий, спортивный, дойдет до третьего, максимум – второго разряда и остановится. Организм не позволит ему продвинуться дальше.

– И никак нельзя сдвинуть?

– Теперь можно. В аптеках продается метандростенолон. Плати рубль две копейки и получай пачку таблеток. Это синтетический гормон тестостерон. Он дает отличные результаты. Обратил внимание, как растут рекорды в тяжелой атлетике? Да и вообще в спорте.

– А ты принимал?

– Нет. Не хотел вредить организму. Поэтому и не стал чемпионом. Хотя данные у меня были.

– Так они вредные?

– Я видел тех, кто бросал спорт и эту химию. Их нельзя было узнать, как будто из них выпустили воздух. И это после волшебного ощущения силы, легкости, свободного дыхания.

– Костя, а ты знаешь секрет силы?

– Немножко знаю.

– Скажешь мне?

– Какой же это секрет, если о нем рассказывать. Могу намекнуть, а дальше ты сам думай. – Костя поднял палец. – Есть три ключевых слова: боль, удушье, холод.

Артур зажмурился, пытаясь представить себе, что имел в виду Костя. Костя мог и пошутить. Да и к чему присваивать «Константинов дар»? Что толку от формы, когда нет содержания?

Артур посмотрел в окно. Небо сменило фиолетовый оттенок на чистый лазоревый цвет. Окна домов, отражая небо, сверкали фантастическим электрическим огнем.