Читать книгу Всё пришедшее после - Всеволод Георгиев - Страница 5

Артур потом долго не виделся с Глебом. Тот, сохранив в Москве резиденцию, стал митрополитом и бывал в столице наездами.

«Граф де Ла Фер в скромном темном костюме явился в приемную де Тревиля. Только великолепно украшенный эфес шпаги, подаренной его прадеду королем Францискоом I, подтверждал то, что бросалось в глаза с первого взгляда, – принадлежность посетителя к высшей аристократии. Приемная была заполнены вооруженными людьми, ждущими вызова, беседующими, отдыхающими после дежурства. На некоторых из них ладно сидела новенькая форма – небесно-голубой китель с золотым крестом на груди.

К графу немедленно подошел лакей и пригласил пройти в кабинет. Двери кабинета закрылись за графом».

Артур посмотрел на себя в зеркало. Он никак не мог решить, одевать ли королевских мушкетеров в форму. Дело происходило в начале двадцатых годов, а в форму мушкетеров одели только в 1657 году, уже после смерти Людовика XIII, при Мазарини. Тогда же они сели на серых лошадей и стали называться «серыми мушкетерами», в отличие от «черных мушкетеров», которые появились лишь в 1660 году и ездили на вороных конях. В конце концов Артур решил следовать роману.

Ведь Дюма отмечает в романе наличие формы у мушкетеров и вороную масть их лошадей. Нельзя забывать, что Дюма четко оговаривает, что д’Артаньян принадлежал к «черным мушкетерам», а герои романа Атос, Портос и Арамис (позже к ним присоединился д’Артаньян) ездили на вороных конях.

Мысленно Артур представил их в голубом кителе с небольшим, размером с ладонь, крестом на левой стороне груди. Д’Артаньян, будучи гвардейцем Дезэссара, должен носить похожую форму, но попроще, без золотого шитья, например, синего цвета, только не черного: черный цвет – цвет третьего сословия.

«Отсюда следует, – подумал Артур, – что надо признать и похожую, красную форму гвардейцев кардинала с крестом на груди, но без королевских лилий».

«Над Парижем спускалась мгла. Под мелким дождем блестели мостовые. По улице мерным шагом двигался патруль – шесть человек, по двое в ряду, в небесно-голубых мундирах, потемневших от дождя.

Если бы кто-то решил посмотреть им вслед, то он увидел бы, как к патрулю подошел с вопросом шагающий навстречу высокий молодой человек. Патруль приостановился, один из мушкетеров, раскланявшись с прохожим, показал ему дорогу, о которой тот, по-видимому, спрашивал. Поблагодарив, рослый дворянин двинулся в указанном направлении. Мушкетер оглянулся. Этим мушкетером был граф де Ла Фер. Капли дождя стекали с его лица. В это время из патруля его окликнули:

– Пойдемте, господин Атос!

Атос, догнав товарищей, занял свое место в первом ряду.

Высокий прохожий приближался развалистой походкой сильного человека. Его лицо с еще не исчезнувшими детскими веснушками старалось сосредоточиться, чтобы хоть в какой-то мере соответствовать грозной фигуре рослого дворянина. Любопытство, которое он не мог удержать, оглядывая дома, проезжающую карету, редких пешеходов, выдавало в нем провинциала.

Действительно, молодой человек только вчера покинул Валлон близ Корбейля. В Париже продолжался набор в новую лейб-гвардию короля, и он прибыл с надеждой поступить на военную службу.

Его примут в роту королевских мушкетеров не под звучной дворянской фамилией дю Валлон, а под простым именем – Портос».

«Какими все-таки загадочными делает своих героев Дюма, – размышлял Артур, – как круто меняет их жизнь.

Атос, блестящий, полный сил, ума и благородства двадцатипятилетний аристократ, без выяснения обстоятельств собственноручно взял да и повесил беззащитную шестнадцатилетнюю девочку Допустим, – рассуждал Артур, – понятие родовой чести сказалось решающим образом в момент выбора, когда он обнаружил “флер-де-лис” на плече у своей жены. Она, выходя замуж и приобретая одну из наиболее известных фамилий, становясь первой дамой графства, скрыла от него свое прошлое. А если у человека есть нечто, что он предпочитает скрывать, это нечто не может быть хорошим. Всякая личная тайна постыдна».

Так думал наш юный друг.

Потом шесть или семь лет Атос терзался потерей чести и угрызениями совести, топил, как говорят, свое горе в вине. Только после казни миледи, не сразу, он вернул себе имя и возродился окончательно, когда у него появился сын.

Атос получил за заслуги ордена Золотого руна, Святого Духа и Подвязки, то есть знаки отличия королей и принцев, вновь был оскорблен, уже королевской властью, и не смог пережить смерти сына, ушел на небеса за его тенью.

Артур еще не знал, что оставшийся в одиночестве уповает на смерть, чтобы не разлучаться с тенью любимого человека.

Портос в «Трех мушкетерах» представлен автором довольно едко.

Однако в последующих книгах он изображается со все возрастающим дружелюбием. Почти от сатиры Дюма переходит к мягкому юмору, в котором сквозит мужское уважение к физической силе. Смерть титана в пещере Локмария – самая яркая сцена во всей трилогии о мушкетерах.

Мог ли подумать читатель, который ограничился первой книгой, что Портос станет для автора любимым персонажем.

Артур вспомнил удивительную историю, рассказанную Дюма-сыном о своем отце:

– Однажды я застал отца на его любимой скамейке в цветнике. Нагнувшись и склонив голову на ладони, он горько плакал. Я подбежал к нему:

– Папа, дорогой папа, что с тобой? Почему ты плачешь?

И он ответил:

– Ах, мне жаль бедного доброго Портоса. Целая скала рухнула на его плечи, и он должен поддерживать ее. Боже мой, как ему тяжело.

Ближе познакомившись с творчеством Дюма-отца, Артур стал подозревать, что автор наделил Портоса некоторыми качествами своего родителя (третьего Дюма), генерала Тома Александра Дюма. Бывший драгун 6-го полка Тома Александр обладал огромной физической силой. Впрочем, писатель в большой степени унаследовал эту силу.

Автор поселяет Портоса в Виллье-Котре, то есть на свою родину. Там в начале Великой французской революции его отец Александра Дюма познакомился с местной девушкой Мари Луизой Лабуре, которая стала его женой и матерью знаменитого писателя. В Виллье-Котре они жили в начале XIX века, в Виллье-Котре были похоронены.

«Осенние леса к юго-востоку от Парижа в окрестностях Корбейля утром скрыты туманом. Трава еще сохраняет свежесть, дубравы не растеряли своих зеленых листьев, но подлесок уже начал желтеть.

Во дворе небольшого поместья старший из семейства Валлон, могучий человек лет пятидесяти – пятидесяти пяти снаряжается на охоту. Рядом младший в роду, розовощекий трехлетний мальчик, внимательно наблюдает за дедом.

Антуан дю Валлон показывает внуку оружие, разговаривает с ним, гладит светлые волосы.

Внезапно дед, побледнев, садится на землю, дрожащие ноги не держат его; он пытается выпрямиться, ему это удается с трудом.

Мальчик бежит к дому, зовет мать. Она подбегает к Антуану, помогает встать. Поднявшись, но не решаясь сделать шаг, Антуан колотит руками по ослабевшим бедрам. Наконец приходит в себя, приседает, подпрыгивает. Оглядывает двор и замечает лошадь у коновязи. Он подходит к лошади, подлезает под брюхо и, захватив руками передние и задние ноги животного, легко встает вместе с ней. Лошади не нравится висеть над землей, и она пытается вырваться. Мальчик с матерью смеются».

Так представлял себе детство Портоса Артур. Начав писать о Портосе, Артур не мог не подумать о Косте.

Костя не поражал высоким ростом, однако имел атлетическое сложение и с юности выделялся среди сверстников силой. В детстве он слышал о «русском льве» Георге Гаккеншмидте, о знаменитых силачах начала века, занялся классической борьбой, но затем, повредив на ковре шею, отдал предпочтение тяжелой атлетике. Еще до окончания университета он стал перворазрядником, а учась в аспирантуре, выполнил норматив мастера спорта. Спортивная карьера его не волновала. Как ученому, ему было интересно проникнуть в тайны силы, поэтому, по мере возможности, он экспериментировал на себе самом, продолжая по привычке посещать спортзал.

Однажды летом, когда Артур с мамой жил на даче, Костя продемонстрировал трюк с лошадью. Вообще-то Костя был человеком сдержанным и скромным, но в то лето пятьдесят девятого он ухаживал за девушкой. Ее присутствие заставляло его терять голову.

Судя по всему, он не раз пробовал этот номер, потому что сосед, который работал возчиком в сельпо, со спокойной улыбкой наблюдал, как Костя подошел к его стреноженной лошади, дал ей кусок хлеба и, подсев под конягу, поднял ее над землей. Постояв с лошадью на плечах пару секунд, Костя опустил ее. Она, не противясь, перенесла перемещение в пространстве, только потянулась губами к Костиному карману.

Женщины захлопали, Костя раскланялся, а его дама сердца взяла с него обещание, что больше он этого делать не будет. К огорчению Артура, Костя дал ей такое обещание.

Историю Костиной любви Артур знал плохо, Марина знала гораздо лучше, но все же весьма поверхностно.

Костя познакомился с Ириной у нее на работе. Однажды он читал лекцию по истории религии в одном научно-исследовательском институте. Ирина работала здесь инженером. После лекции она подошла к нему с вопросами. Вопросы были толковые, они разговорились. Оказалось, ее отец – священник, Ирина – младшая и любимая дочь, они живут неподалеку от Костиной дачи. Костя с Ириной стали встречаться.

Они встречались почти ежедневно, перезванивались, возвращались вместе из Москвы на электричке, и Костя провожал ее до дома. В то лето их невозможно было оторвать друг от друга. Костя, загорелый, крепкий, смотрел на нее, и его глаза приобретали цвет неба. Ирина, хрупкая, стройная, с выгоревшими на солнце волосами, искала его общества, гордилась им и готова была идти за ним куда угодно.

Почему-то она боялась его потерять, огорчалась, когда не видела его несколько дней: вдруг ему предназначена другая и он с ней уже познакомился? Она волновалась, что он ходит в спортзал – вдруг от этого его жизнь станет короче. Вдруг он умрет раньше нее, она этого не перенесет. Если дома пекли пироги, она откладывала несколько штук для Кости, если сама готовила что-нибудь вкусное, обязательно несла ему попробовать.

Вечером, перед сном, она писала ему письма, а утром заносила их на почту. Она молилась, чтобы он жил вечно и никогда не покидал ее.

Костя был старше Ирины. Завершая третий десяток своей жизни, он привык доказывать себе и другим, что ему по силам везде быть первым, считал себя человеком практическим, даже скептиком. Но он обладал тонким слухом и, когда в его ушах зазвучали дивные колокола вечной любви, не смог устоять, понял, что ему повезло узнать настоящее чувство, стирающее границы между жизнью и смертью.

Весь мнимый практицизм, скептицизм и все прочие «измы» слетели, как шелуха. Будто пробудившись, он перестал быть следопытом, сталкером, его не заводили больше лукавые песни беспокойства. Он открыл для себя, что любовь выше судьбы. Не каждому, увы, дано это обнаружить, и он был благодарен жизни за открытую для него истину. Он стал мягче снаружи, но тверже и увереннее внутри.

Скупой на проявление эмоций, Костя был откровенен с Ириной, не скрывал своих мыслей, мотивов, надежд и не боялся потерять неожиданно свалившееся на него счастье. Он положил для себя, что в волшебном храме, в котором они оказались, слишком мелко будет с его стороны оставлять нераскрытыми какие-то уголки души. Конечно, он подозревал, что это весьма рискованно – женщины любопытны, и их интерес питается существующей или вымышленной интригой. Рано или поздно она сочтет, что знает тебя до конца, тогда прощай, любовь. Но, щелкая счетами, не услышать колоколов вечности. Он был согласен на неудачу, только бы не прибегать к уловкам, погрузиться с головой в подлинное чувство, а там будь что будет.

Все, что он знал или узнавал, он нес своей любимой. Ирина не была легкомысленной девушкой, она с готовностью впитывала в себя новые знания, начиная смотреть на мир его глазами. Но в ней было и что-то свое, особенное, привлекательное для него, – несовременный, масштабный взгляд на жизнь, пренебрежение к суете, подробностям, моде. Она презирала снобизм и равнодушно относилась к тряпкам и деньгам. Она не любила шагать в ногу, не слышала маршей, в ней звучала иная музыка. Костя не мог не сознавать, что от нее он получает куда больше, чем она от него. Так он думал и готовился прожить с ней всю оставшуюся жизнь, состариться и умереть в один день.

Никто, даже Ирина, не знал об этих мыслях. Артур же видел лишь внешнюю сторону их отношений.

«Охотник двигался осторожно, выискивая следы лесного зверя, часто замирал, прислушиваясь. Вот в густом кустарнике послышался шум, хруст веток, затем топот тяжелого тела. Поднятый с лежки зверь ретировался.

Антуан сделал полукруг, обошел кустарник, занимая наветренную сторону, бросил в самую гущу камень. На этот раз потревоженный зверь вышел прямо на охотника. Охотник удовлетворенно улыбнулся: кабан весил не меньше пятисот фунтов, и клыки были великолепными. Глаза секача между тем налились кровью. Поздняя осень – начало гона у кабанов.

Антуан раздул тлеющий фитиль и, встав на одно колено, прицелился. Его движение заставило зверя встрепенуться и броситься в атаку.

Пуля ударила кабана по мощному загривку, опрокинула на задние ноги. Охотника заволокло черным дымом. Однако ранение только подстегнуло зверя. Кабан снова ринулся вперед.

Антуан отбросил в сторону аркебузу и спокойно вытащил охотничий нож с лезвием длиною в целый фут. И тут колени Антуана вдруг ослабли, он стал медленно опускаться на землю.

Подняться он не успел. Как летящий обломок скалы, кабан опрокинул его на спину. Острый клык вскрыл брюшную полость. На долю секунды кожаный пояс охотника остановил страшный резак, это позволило упавшему пустить в ход нож. Лезвие целиком вошло под левую лопатку зверя. Но Антуан уже ничего не чувствовал – сокрушительный удар в подреберье погасил его сознание.

Кабан сгоряча вскочил, но не смог сделать ни шагу, по его телу пробежала дрожь, он рухнул на правый бок. На миг его копыта взметнулись над землей, он дернулся и затих. Человек не пошевелился».

Так погиб Антуан дю Валлон, дед Портоса. Похожая причина скрывалась за смертью его отца и самого мушкетера. «Ахиллесова пята» есть даже у самых сильных.

Взволнованный этой сценой, Артур подумал, что эпизоды из детства Портоса можно было бы дать без звука, снабдив их подходящим музыкальным сопровождением. Видимая на экране сила, столкновение жизни и смерти должны сочетаться с крещендо на саундтреке. С чем-то напоминающим «Lacrimosa dies ilia»[2].

С Артуром мы отвлеклись от Костиной любви, а между тем она продолжалась.

Удивительно чистый воздух, песок и сосны над головой даже спустя сорок лет еще сохранились в умножившейся Малаховке, а в те времена в начале сезона охоты уже от близкого Красково были слышны выстрелы по болотной дичи. Справа от полотна железной дороги весной брали вальдшнепа на тяге, а зимой даже охотились на зайцев и лисиц. В окрестностях проходили границы между свободной территорией для охоты и угодьями Московского и Всеармейского военно-охотничьего обществ. Лишь проносящиеся на малой высоте истребители (неподалеку находился военный аэродром) распугивали дичь.

До сезона охоты было еще далеко, погода была нелетной, поэтому Костя с Ириной в тишине под низкими облаками шли по утрамбованной дороге к ее дому. Костя рассказывал, что он прочитал в иностранной прессе:

– На днях генерал де Голль был с визитом в Ватикане. Он принял благословение Папы. Оказывается, они хорошо знакомы.

– Откуда?

– Папа, когда был еще просто архиепископом Ронкалли, жил во Франции в качестве посла Ватикана. А де Голль тогда был главой временного правительства. В прошлом год Ронкалли стал Папой, ну а де Голль – президентом Франции.

– Какое совпадение!

– У Папы всегда были хорошие отношения с Францией, он и кардинальскую шапку получил из рук ее президента.

– Из рук де Голля?

– Нет. Венсана Ориоля. А ведь были времена, когда папский престол находился не в Ватикане, а фактически во Франции, в Авиньоне.

– Вот как?

– Да, в XIV веке. Это продолжалось почти семьдесят лет. Иногда это даже называют авиньонским пленением пап.

– И кто же их пленил?

– Был такой французский король Филипп Красивый. Он поставил своего Папу – архиепископа Бордосского Бертрана де Го. С его помощью он разгромил орден тамплиеров и перенес папскую резиденцию в Авиньон.

– Тамплиеры, это которые в «Айвенго»? Так они были разгромлены?

– Еще как! Эту историю хорошо знают во Франции. Потом их преследовали по всей Европе.

– И они исчезли?

– Скорее ушли со сцены за кулисы. Но им пришлось рассеяться. Часть обосновалась в Шотландии, часть в Германии, часть в Испании, даже в Португалии. А семьдесят два рыцаря были доставлены в Пуатье для ответа перед Папой.

– Наверное, они очень злились на короля?

– Еще бы! Не только на короля, но и на Папу. Произошла очень красивая и очень трагическая история. Когда казнили Великого магистра ордена, он предсказал Папе и королю скорую смерть. Папа скончался через сорок дней, а король – в конце этого же года.

– А потом?

– А потом короли почувствовали, как опасно быть монархом.

– Стали себя защищать?

– Говорят, Филипп Красивый ходил по Парижу один. Сейчас мало-мальски заметная фигура окружает себя охраной. Последний из династии Валуа, например, имел уже сорок пять секретных стражников. Самым опасным его врагом была династия Лотарингов. Так вот, эти сорок пять джентльменов не раз спасали своего монарха Генриха III, а потом по его приказу они убили главу Лотарингского дома герцога де Гиза.

– И покушения прекратились?

– Как бы не так! Короля все равно убили буквально через несколько месяцев в военном лагере в Сен-Клу. Убийца, монах Жак Клеман, как выяснилось, имел связи с Лотарингами. После Генриха III трон занял первый из Бурбонов Генрих IV, он тоже, как и Генрих III, был заколот ножом. Конец его династии Бурбонов фактически тоже произошел от ножа, только от ножа гильотины.

Ирина задумалась, пытаясь найти хотя бы какую-то логику в этом потоке насилия.

А Костя мысленно возвращался к визиту де Голля в Ватикан. Интуиция подсказывала ему, что, став президентом, де Голль активизирует действия по объединению Европы в единый оркестр.

Позже Костя поймет, что цель, преследуемая из века в век, стала расплываться. Движение к ней направлялось навигаторами из среды выдающихся писателей, композиторов, деятелей культуры. Из практической, военно-религиозной и геополитической сфер эта цель перешла в духовно-мистическую и искусствоведческую.

Монахи-рыцари, владетели провинций, коннетабли, розенкрейцеры, Стюарты и Лотаринги потерялись в литературных салонах, оперных театрах и кинозалах. Так в Англии рыцарские звания и членство в палате лордов стали получать создатели модных шлягеров.

Де Голль, боевой офицер, генерал, прошедший Вторую мировую войну, не мог не видеть, что настоящей силой, способной достигать реальных результатов, обладает страна, сумевшая сломать языческую империю – неприемлемую альтернативу христианской монархии, которую намеревался создать Гитлер. Невероятно, но собрать земли под сенью общей сакральной цели было по силам только Советской России.

Папа, выбравший себе имя Иоанн XXIII, человек дела и широких взглядов, являлся важнейшим звеном для осуществления подобных замыслов. Потянув за это звено, можно (вспоминается Ленин и его работа «О лозунге Соединенных Штатов Европы») вытянуть всю цепь.

Официальная дипломатия и частные контакты в данном случае были бы неуместны. В свое время, благодаря Глебу, Костя поймет, что объединяющим фактором здесь могла бы служить единственная и единая цель – Ecclesia Universalis[3].

Медленно, взвешивая слова и поступки, останавливаясь и нащупывая почву, шаг за шагом пастыри обитаемой земли – Ойкумены двинутся навстречу друг другу.

Рыжий Кон-Бендит, снаряд, выпущенный неведомой силой, не оставит шансов де Голлю. Переживший 15 покушений на свою жизнь, президент будет вынужден уйти в отставку.

Деликатные манеры церковной дипломатии Страны Советов вскоре будут утрачены, превратившись в вежливую отчужденность.

Скрытая борьба за власть в Ойкумене похоронит идею объединения и станет являться, как людоед из сказки, то в одном, то в другом обличье. Рыжие сменят лысых, карлики – гигантов, и невдомек будет завтрашним поколениям, что это все тот же старый людоед.

– Костя! Очнись, Костя! – Голос Ирины заставил его вернуться в тихий дачный поселок.

Он улыбнулся ей, подхватил на руки, закружил и опустил на землю. Она была легкая, как ангел.

– Ирина, помяни меня в своих молитвах, нимфа!

Дело шло к свадьбе. Однако у нее вдруг умер отец, и свадьбу на год отложили. Смерть отца потрясла Ирину, и Костя не отходил от нее. Потом неожиданно заболела она, и ее положили в больницу. Костя каждый день приходил к ней, пытаясь скрасить бесконечные зимние вечера. Но она не скучала.

В отличие от него, она быстро знакомилась с людьми, и их присутствие не тяготило ее. Возможно, по этой причине болезнь не затянулась, и в одно прекрасное утро она вернулась домой. Костя был счастлив.

Морозным днем он сидел у нее на кухне. Дома никого больше не было, они спокойно пили чай. За окном летели снежинки, ветер срывал снег с гребешков навьюженных сугробов. Костя тихо читал вслух на память «Метель» Бориса Пастернака. Он не отрываясь смотрел в окно, будто за стеклом видел начертанные строчки стихов. Глаза Кости посветлели. Ирина зачарованно смотрела на него.

Снег закончился, небо стало проясняться. Костя рассказал, что знал тогда о Пастернаке, проклятом, но не забытом. Увы, он не мог знать, что спустя четыре месяца писатель умрет, что одиозный роман «Доктор Живаго» почти через тридцать лет будет напечатан в журнале «Новый мир», что сын автора только через тридцать один год получит за отца Нобелевскую премию.

Весной Ирине неожиданно предложили место преподавателя в техникуме, который готовил специалистов для ее предприятия. Она согласилась. Они стали видеться реже. Осенью она стала заведующей учебной частью и заместителем директора техникума. Ей нравилась новая работа, работа с людьми, а не с чертежами. Костя радовался вместе с ней и гордился ей. Правда, свободного времени у нее оставалось все меньше и меньше. По телефону она отвечала односложно и, казалось, с видимым облегчением опускала трубку. Иногда трубку брала секретарь и сообщала, что Ирина Геннадьевна сейчас занята.

Наступил день, когда, пообещав позвонить, она не позвонила. Не позвонила она и на следующий день. Костя поехал в техникум.

На месте ее не оказалось, он остановился в коридоре. Она шла по коридору вместе с директрисой. Едва кивнув, скрылась за дверью. Костя ждал. Минут через десять она вышла к нему.

– Извини, я сейчас занята.

– Это ты извини, скажи, когда лучше подъехать?

– Я позвоню.

– Говоришь: позвоню, а сама не звонишь, – с обидой сказал Костя.

– Мне некогда. Я позвоню.

Костя пошел по коридору. Оглянулся. Она помахала ему рукой.

Ах, влюбленные, как много вы обещаете! Как мало успеваете сделать! Как жестоки, когда разлюбите!

Они еще продолжали встречаться. Он пытался вызвать ее на откровенный разговор, но разговор не получался. Ирина с досадой отмахивалась от его слов.

Однажды Костя проезжал в автобусе мимо метро и увидел ее на улице. Она шла с офицером-летчиком. Позже он встретил этого летчика выходящим из директорской приемной техникума.

Ирина рассказала, что офицер как-то связан с военным представительством в их отрасли и что зовут его Метелкин Лев Маркович.

Вообще-то Косте летчик понравился – вежливый, симпатичный брюнет с крупным лицом и ямочкой на подбородке, взгляд открытый и дружелюбный. Когда говорит, немного грассирует.

Костя не был о себе столь высокого мнения, чтобы не понять: счастью пришел конец. Однако он по-настоящему любил Ирину и считал, что она сильно повредит себе, если будет поступать столь стандартно – бессердечно. Спрятав гордость, упрекая себя за эгоизм, он все же попытался отговорить ее от нового союза.

– Послушай, ведь ты говорила мне, что всегда будешь меня любить.

– Это потеряло актуальность.

– Хорошо, ты вправе меня разлюбить, но останься прежней.

– А что случилось?

– Подумай, ведь так нельзя. Не всякому можно поступать, как ты сейчас поступаешь?

– Что ты имеешь в виду?

– То, что это для тебя не подходит. Ты из другого теста. Вспомни, кто твои родители. Вспомни свое воспитание.

Но он уже не был для нее авторитетом. Она пожимала плечами, делая вид, что не понимает его. Он видел, что ее тяготит банальное выяснение отношений.

Косте к месту вспомнилось, как разволновалась Ирина, когда его представили к званию доцента. Она испугалась, что теперь станет слишком незначительной для него персоной и он оставит ее. Тогда он умилялся ее недоверию. Теперь, когда она сама пошла вверх по служебной лестнице, он подумал, что напрасно так радовался ее успехам.

В конце концов, он мог бы рассердиться на нее, оскорбиться, по-мужски забыть, даже отомстить. Нет. Он был сильным и считал, что если доброта – это слабость женщины, то для мужчины доброта – это сила.

Время от времени он звонил ей, надеясь на перемену, но тщетно. Она общалась холодно, даже намеренно жестко, чтобы не подавать надежд, не оставлять иллюзий. Ей самой требовалась решимость. Он знал ее и был уверен, что она ошибается, приняв условия судьбы. «Жизнь, – думал он, – это испытание души и болезнь тела».

Между тем новая метла в лице генерала Ивана Серова добралась и до Льва Метелкина. Майор Метелкин должен был отправиться в длительную командировку в ГДР. Прежние его поездки в Казахстан и Архангельскую область не были продолжительными. Он возвращался оттуда обветренный, загорелый, привозя диких уток, грибы и ягоды, а на военном аэродроме его уже ждала машина.

Предстоящая загранкомандировка Льва ускорила развитие его отношений с Ириной, и в феврале 61-го они, торопясь, зарегистрировали свой брак.

Загрустил Костя. Понял: не петь ему больше песен, не смеяться от души. Отвержен он и забыт Ириной. Не спешит она вернуть ему сердце. Так оно и затерялось у нее в карманах, в складках платья, как у королевы Марго.

Чувствовал он себя внутри пустым, как будто осталась от него одна оболочка, которая двигается, спит, ест, пьет, ходит на работу, что-то обсуждает, но ничего не чувствует.

«Спустя почти двадцать лет дом в Корбейле изменился, потемнел, его стены заросли плющом. Огромные яблоневые деревья подступали к самым окнам. Двор стал меньше, появились новые конюшни, сеновал, кузница.

Только дубравы вокруг как будто не затронуло время. Те же могучие дубы, та же зеленая трава, потесненная разъезженной дорогой.

Конец лета. Солнце спускается к горизонту. Стадо коров возвращается с пастбища.

В доме на втором этаже заканчивается ужин. За столом трое: Гаспар дю Валлон, похожий на своего отца Антуана, его жена, статная и суровая бретонка, и их сын – молодой человек лет двадцати двух – двадцати трех с веснушками на еще детском лице, но такой же крупный, как его отец и дед.

Гаспар, в отличие от Антуана, носил аккуратно подстриженные усы и короткие, уже поседевшие волосы. Прямая спина и военная выправка выдавали человека, отдавшего жизнь ратной службе.

Закончив ужин, он вытер усы салфеткой и попытался встать. Ему это не удалось.

– Ну вот, опять эта слабость в ногах. Не могу понять, что происходит.

Встревоженные жена и сын поднялись и подошли к нему.

– Постойте, сейчас пройдет. Говорят, у отца в тот день охоты случилось то же самое.

– Я сама видела это, Гаспар дю Валлон.

– Но я ведь не на охоту собираюсь. Успокойся. Вот, все прошло.

Он встал, потопал ногами.

– Отправляйтесь-ка в кровать, господин дю Валлон, – не терпящим возражения тоном сказала жена.

– Непременно, госпожа дю Валлон. Но прежде я хотел бы прогуляться по саду.

Гаспар вышел из столовой и стал спускаться по каменной лестнице. Внезапно колени его ослабли, он оступился и скатился вниз.

Услышав шум, мать с сыном выскочили из комнаты и бросились к неподвижно лежащему телу. С первого этажа сбежались испуганные слуги.

Гаспар лежал в неестественной позе, глаза его были закрыты, голова в крови. Молодой дю Валлон посмотрел вверх на железный крюк в стене над лестницей. Погнутый, он еле держался в каменной кладке, будто в него попало артиллерийское ядро.

Гаспар не шевелился. Он отправился вслед за отцом в тот лес, из которого не возвращаются».