Читать книгу Эмпирика любви, Евангелие от… - Вячеслав Панкратов - Страница 7

Зачем ты прячешь от меня глаза,

спуская темным веером ресницы?

Твои глаза – как две живые птицы,

как ждущая весенняя гроза.

Зачем ты прячешь от меня глаза?

Не прячь, прошу, я сам тебя боюсь,

боюсь, что снова где-то ошибусь,

боюсь и жду, не зная сам чего,

несказанного слова одного?

Устану ждать, в кулак затисну сердце,

взгляд потушу и взрослым стану вновь,

в анданте превращу пылающее скерцо,

в осадок – нерасцветшую любовь.

Зачем ты прячешь от меня глаза?

Ведь я бы им так многое сказал…

Скажи мне имя, имя – это счастье.

Скажи мне имя Бога и Любви.

Среди дождей, ноябрьского ненастья

не бойся, только имя назови.

И дальше – говори всегда стихами

и реже – прозой, можешь даже петь,

пусть так же тихо, как вода в стакане

трепещет перед тем как замереть.

Скажи мне имя. Это – счастье, имя:

твое узнать и в сердце укрепить,

ловить его, как мотылька в камине

и крохами, как эту воду пить.

Лелеять языком, губами трогать,

щекой касаться где-то на груди,

к себе прижать и охранять под тогой

неведомой придуманной любви.

Носить в себе и звуком любоваться

его слогов и гласных, просто петь…

И – боже мой! – уже не сомневаться,

что с ним ты счастлив даже умереть.

Скажи мне имя, это имя – искус,

надежда жить, смеяться и искать.

Секрет ли в том, как остро нежен привкус

желания ласкать, ласкать, ласкать…

…Ссора – не ссора: ночь недомолвок,

мелочных, маленьких, недоказуемых.

Кажется, тени сотканы из уловок

и до конца невысказанных сказуемых.

…Утро – расходимся, пряча взгляды.

День – протаскиваешь ожиданием.

Вечер – многим куда-то надо,

а ты – ягненком, как на заклание, —

тупо.

Болтаться по улицам не менее глупо,

чем круглым фонарем на столбе.

Еду домой, к себе.

Улицы, здания, люди, парадная,

Ночь,

       чем сегодня порадуешь?

Лестница, дверь, комната, и на столе —

клочок бумаги, ключом прижатый.

Не верю!

Настежь двери,

лестницу – прочь, – в ночь,

улицу глазами охватывая,

ногами хватая ее поперек.

– Стой! (зеленый огонек).

Скорее, вокзал, давай, уезжает!

– Кто? Жена?

– Она, не знаю.

Нажми, папаша. К черту – слова.

Седая качнется голова:

– Нажмем, пожалуй.

Жалуй ли, не жалуй,

но за красными огнями уже не угнаться.

Только расталкиваемые на перроне

пассажиры злятся.

А она – в вагоне.

Мысли – вскачь: что делать?

Небо, земля, пространство, —

все сжатое до предела

рвется протуберанцами:

К делу!

К делу, мысль! К делу, мозг,

мозг, который еще не выдавал.

(Давал, все давал, что было, не пряча.)

Прячу, прячу слезы мужского плача.

Плача ли, стона? Все – внутри.

Снаружи – безмолвен, как безъязыкая

колокольня Ивана Великого.

Улица безликая шевелится силуэтами,

вопросы топорщатся лапками креветок:

чего испугалась?.. Как ты? Где ты?..

Реклама равнодушно пульсирует искрами,

книжные витрины шевелятся мыслями,

упреком своим, недоношено-недописанных,

выплеснутым, как брызги.

Осень колышется аморфнее медузы.

– Что с тобой? – кто-то спросит.

– Не знаю, не могу объяснить.

Мысли – проседью, память – обузой.

Легче – не быть…

В парках – звездами листья кленов

и теплые слитки притихших влюбленных.

Шуршание листьев уже не тревожит,

только ветер множит и множит

прикосновения по шершавой щеке.

А она – налегке… Странно…

Люди и странствия, чувства, пространства —

Странно.

Страны и зодчие, смерти и отчимы, дети и прочее —

Странно.

Странно стареем рано…

И, возвращаясь из поднебесья

того, что мечталось о «Ты и Я»,

думаешь, чем же закончится песня

несостоявшегося бытия?..

……………………………

…Уже потом,

когда найдешь, чем излиться,

и, кажется, не так уж и одинок,

последней строчкой памяти раззвонится

резвый телефонный звонок.

– Да. Я слушаю.

– …Ты?..

– …Я…

– …Голос вспомнил?..

– …Все помню…

– …И я ничего не забыла…

Значит, все-таки – было.

И мысли, нахлынув, заполнят…

Не проходит…

Утро, день, обнимет ночь —

Не проходит.

Фонари гореть устанут,

Новый день в вопросах встанет,

Ворох дел отвалишь прочь —

Не проходит.

Поразишься ли улыбке,

Песне гибкой в струях скрипки,

Голос влажный, голос зыбкий —

Не проходит.

Сам – то тверже обелиска,

То согласней одалиски,

Но далекое, как близкое, —

Не проходит.

Две недели, три недели,

Месяц, сколько ж, в самом деле?

Разрубить пора гордиевы узлы!

Кто-то лечит литургией,

Кто-то режет хирургией,

Знать бы способы другие —

Стать бы злым.

             А пока…

Виновата ли природа,

Кровь, генетика, порода —

Словно ветер душу тянет,

Видно, память, стонет память,

Шало тычется в бока,

По несбывшейся любви

             колобродит.

Не проходит.

Писать тебе?..

Не знаю…

И поймешь ли?..

День ото дня в тебе – Тебя ищу.

Через себя протаскиваю прошлое,

Как пук колючей проволоки тащу.

Все помню

От мгновенья и до года:

Одессу, Ялту, южную природу…

Как в бухтах тучи строились в фрегаты,

Шатался ветер, дыбились закаты,

Как солнце било, о волну звеня,

Как убегала с кем-то от меня.

А я смеялся:

Убегаешь от себя

И думаешь, что сможешь?

Не любя?

Все помню:

Поцелуй неясный смятый,

Слова людей, облепленные ватой,

Случайный взгляд, улыбку, взмах ресниц —

Переполох кокетливых синиц.

А я шутил,

Я говорил о скуке,

Ты прятала глаза, дрожали руки,

Мне больно было, мир хотел очистить,

И думалось, что счастье – мыслить.

Теперь молчу,

Слова, как трафарет,

Ни чувств, ни мыслей не вместили.

Любил тебя? себя?.. Да? Нет?

И как Себя – собой осилить?

Под сводом мыслей, горблюсь, как атлант,

Как недоверием униженный талант.

Любил?.. Не знаю.

Не сказать такое.

Всю жизнь боялся скуки и покоя,

Был жив мечтой – осталась только ты:

Не божество, не гений чистоты, —

Реальность вся, такое не нарушить:

Ловить движенье губ и голос слушать,

Походку узнавать, изгибы плеч

И каждый взгляд в себе беречь.

Ты – легкая, игривая?.. шальная?

Ты – скрытная, надменная?.. стальная?

Ты – нежная, как тени на реке?

Ты – твердая, как булава в руке?

Ты, только – Ты,

Тебя не перечислить,

Желанье видеть больше счастья мыслить.

Бегу в людей, в других, – забыть тебя.

И взгляд в других,

Как новый взгляд в себя.

Молчу, смотрю и удивляюсь снова,

Ночами «опожаренный» брожу,

Улягусь старым, просыпаюсь новым

И от себя в насмешку ухожу.

Трезвею где-то к середине дня,

Твою двуликость и себя кляня.

Потом найдет – огромное, как ветер, —

И трезвым – пьян, усталым – все же трезв.

Но, право! есть ли лучшее на свете:

Любить, надеяться, стараться что-то детям,

Любовью богатеть, как не был даже Крез,

Искать, в своих поступках сомневаться,

Седеть, но все с зарею обниматься,

Вперед лететь, в ошибках падать вновь,

Мечтой будить «закиснувшую» кровь,

Весной волненье чувствовать под кожей,

Быть молодым и где-то старым тоже,

Быть правым где-то, где-то – ложным,

На все и ни на что похожим,

И снова думать: «Быть? Не быть?…»

И, как ни трудно – дальше жить?..

…Что ж чувство?.. Задушить его не сложно,

Оно, ведь, искренне.

Дымить сознаньем ложным —

легко.

Мозг – он наемный арестант:

Понять – во времени,

Почувствовать – талант!

А совместить одно с другим в движении —

Такое удается только гению.

Мир стар, мир этот трудно удивить,

Что от себя в насмешку уходить,

Что прятаться в заботы от идей…

А мне – не впрок, а я люблю людей.

Я откровеннее, и прятаться в горсти

Мне глупо.

          Виноват? – скажу «прости»,

И, хочешь, руки положи на плечи

Бродяги странного по чувствам человечьим.

Скажу?

Скажу все завтра.

Но «завтра» – уже «сегодня».

Темная парадная,

Лестница, как сходни,

И хлопающая дверь железного лифта —

Словно гипербола ироничного Свифта.

Десять минут, двадцать, полчаса, час…

В голове – не мысли: брожение, квас, —

Предположения по стенам нависли.

«И ныне, и присно,

и во веки веков, Аминь!» – Сгинь!

Жду. А завтра – уже сегодня.

Темная парадная, лестница, как сходни,

И хлопающая дверь железного лифта —

Словно издевка ироничного Свифта.

И – ты… И все стало дискретно:

Лестница, лифт, Свифт, – конкретно,

Словно на яркой картине Филонова:

Разобрано на части и снова – собрано.

– Здравствуй.

– Здравствуй… Ты здесь?

– Жду тебя.

– Мог бы и не дождаться.

(Реплика дня, втиснутая в пространство,

как инкрустации «ты» и «я»

от небрежения до прострации).

Идем по улице,

Она – гордо, я – ссутулившись,

И оба – молчащие, как иконы творца,

Бессловесно взирающие с амвона.

«К пра – от – цам!..

Если пришел, надо говорить.

(Быть или не быть? Бить или не бить?

Как бы глубинное не забыть?..

И почему так трудно любить…

Стрельца?)

Что это —

равнодушие? неприязнь? самомнение?

Или защитная реакция души,

выросшая до отторжения?

«Не – спе – ши…»

– Все. Я возвращаюсь назад. —

Чувствую, как напряжено ее тело.

Выдержит взгляд? повернет глаза?

Я же хотел ей что-то сказать?

Но почему на губах узда?

Где запредельность предела?..

– Если хочешь унизить другого,

Прежде всегда, унижаешь себя.

– Да?.. Прощай.

Истинно – зря.

И снова – улица, фонари – в раскачку,

В голове мыслей – вульгарная скачка,

Во рту – пересохло, пресно.

И только откуда-то из груди,

Все осознания опередив,

Давится разудалая песня:

«Не зови, рвать, так сразу, не зови.

Полюбил ты заразу – оторви,

Развесёлейшим глазом удиви,

Но не зови, брат, не надо, не зови.

Если больно, ты напейся, забури,

Прошатайся от зари и до зари.

Это ветер, он качает фонари,

Но не дури, брат, не надо, не дури.

Ты лицо свое улыбкой обнови,

Ты других своей улыбкой одари,

Только память за собою не веди,

Обойди, брат, эту бабу, обойди.

Нет, не можешь? Так себя ты обмани,

Ты ее глаза другими подмени,

Подхвати девчонку, с нею загуди,

Прижимай же, прижимай ее к груди…

Нет, не можешь?.. Даже песня – поперек.

Ногу – в стремя, сколько будет там дорог?

Не забыл ты, как любовью бередит?

Не боишься?.. Значит, будет впереди.

Но, не бреди, брат, не надо, не бреди…»

…Что ж чувство?.. Задушить его не сложно:

Оно ведь искренне.

          Дымить сознаньем ложным —

легко…

      Мозг – он наемный арестант:

понять – во времени,

             почувствовать – талант!

А совместить одно с другим в движении —

такое удается только гению.

Мир стар, мир этот трудно удивить,

что от себя – в насмешку уходить,

что прятаться в заботы от любви…

А я не смог…

             Зови ли, не зови…

Писать тебе? Не знаю…

             И поймешь ли?…

Но все равно опять тебе пишу.

Все понимаю: объясненья пошлы,

И этим перед временем грешу.

Но не жалею,

             не унижусь сожаленьем.

Не тороплю, не требую решенья.

Вокзал, вагон,

             я уезжаю снова.

Забудусь старым,

             а проснусь ли новым?

Ну, улыбнись, вернусь я вряд ли скоро.

Ты отдохнешь от надоевших споров,

Поднимешь загражденья на глазах…

А жаль, я не успел тебе сказать

Того, о чем написаны тома:

Любил в тебе – Тебя.

А что – Ты,

             думай-ка сама.

Эксперименты вряд ли стоит ставить,

Я понял все: пора тебя оставить

И впредь не путать страсти и любви.

Нас опыт учит… Долго?…

Виз-а-ви.[7]

Радостен? Доволен?..

Нет, благодарен Вам

За то, что был я болен,

За то, что снова стал писать.

И я с сегодняшнего дня,

Как мысль под этим солнцем волен,

И не боюсь я заболеть опять.

И снова жив мечтой,

И снова – ветры рвитесь.

Разочаровываться – Вы боитесь,

А я ищу себя очаровать.

Ну вот,

окончился и високосный год…

Твое молчание, не душит, не тревожит.

Взгляни, улыбка расслабляет рот

и меж бровей давно не морщит кожу.

Я снова – прежний, как в июльском дне:

спокоен, прост, не мучаюсь в сомненьях,

и глаз твоих я не ищу на невском дне,

и для любви в себе не лицемерю.

Устал пылать, остались теплые глаза.

На них ладони положи согреться.

Не многое сумеешь рассказать

в улыбке неустроенного сердца.

Но не грусти, что яркое в былом, —

ушедшее – да не затмит стоящего.

Мы все же больше будущим живем

и лишь немного – настоящим.

В ночных часах спокоен пульс Земли,

дыхание ее тепло и истово.

Меня сегодня мягкого возьми,

а завтра —

        подарю себя искристого.