Читать книгу В мертвом городе - Вячеслав Викторович Сукачев - Страница 35

Мы сидим в стареньких креслах за журнальным столиком и пьем черный кофе. Честно говоря, я не знаю, как себя вести, и потому чувствую идиотскую неловкость. Для вдохновенного флирта мне не хватает чувства юмора и 150 граммов коньяка. И вообще… Я не понимаю те мотивы, которые заставляют Катрин Вайс уделять моей скромной персоне столько внимания. В чем дело? Ну не влюбилась же она в меня, в самом-то деле? В нашем Городе сколько угодно претендентов на ее внимание и куда с большими основаниями. И она может выбрать любого – популярного певца, актера, бизнесмена, спортсмена, банкира, а она зачем-то сидит в моей однокомнатной квартирке, обставленной по стандартам Брежневского барокко, хлещет дешевый растворимый кофе и взахлеб рассказывает про Нижегородский Кремль, в котором я, кстати, еще не был. Я не люблю ребусы, я никогда не разгадываю кроссворды и совсем не играю в шахматы, а потому и чувствую себя неуютно. Все, конечно же, было бы куда проще, если бы она не нравилась мне. Но она мне нравится и нравится все больше. Все последние дни я только и делал, что думал о ней. А на кой мне это надо? Зачем мне еще и эта головная боль? Куда как проще с Ларисой, под выбритой подмышкой которой я думал спрятаться от Катрин Вайс. Не получилось, ничего не получается у меня с этой Катрин…

– Извините, – говорит Катрин, – а выпить у вас есть и музыка какая-нибудь?

– Увы, – я развожу руками. – Правда, можно включить электрический самовар…

– Что-что? – она изумленно смотрит на меня зелеными промывами глаз, потом долго хохочет, потом резко обрывает смех и серьезно говорит мне: – Сережа, бросьте вы ко мне присматриваться… На самом деле все значительно проще, чем вы думаете: я в вас влюблена и хочу быть с вами… Вы в это можете поверить?

– В общем-то да…

– Где у вас телефон?

Я молча приношу аппарат из прихожей. Она быстро набирает очень длинный номер и делает не менее длинный заказ на английском языке. А я в это время ухожу в ванную комнату и долго разглядываю в зеркале свою растерянную физиономию. И что там скрывать, я думаю о том, что не все еще в моей жизни потеряно, если такая женщина, как Катрин Вайс, признается мне в своих чувствах. Что я, такой-сякой хрен с перцем, в этой загребаной жизни еще кое-чего стою…

– Можно, я переоденусь? – спрашивает Катрин, когда я возвращаюсь в комнату…

Катрин уходит переодеваться, и в это время звонит телефон. Я беру трубку, и Сашин сломанный голос сообщает мне:

– Старичок, на меня наехали…

– Кто? – холодок пробегает у меня по спине.

– Не знаю… Но они хотят, чтобы никаких материалов по Углегорску не появлялось… Сейчас они должны приехать за пленками, что мне делать?

Я смотрю на часы – начало второго ночи.

– Отдай, – хрипло говорю я.

– Они требуют все: и магнитофонные записи, и фотопленку…

– Отдай им все!

– Старичок, – хорохорится Саша Бронфман, – это мой хлеб…

– Пусть они им подавятся… И не вздумай выглядывать из окна, запоминать номер их машины, – советую я. – Отдай и все. И ложись на грунт: никаких лишних телодвижений, звонков по телефону и жалоб, понял?

– Понял, конечно… Только обидно до соплей…

– Ничего, утрись и живи дальше… А главное – не возникай.

В голубеньком китайском халатике, с распущенными волосами и совершенно без грима, Катрин стоит на пороге и слушает, как я разговариваю.

– Ну, держись, Сашок, утром я тебе перезвоню…

– Если я до утра доживу, – шумно вздыхает Бронфман.

– Не паникуй, Саня, они в таких случаях ни о чем не предупреждают, а просто забирают то, что им надо, и оставляют труп… Здесь, я думаю, другое…

– Хорошо бы, – опять вздыхает Бронфман, и мы прощаемся.

– Что-нибудь случилось? – спрашивает Катрин и внимательно смотрит на меня, изящным движением тонкой руки отбрасывая волосы за плечи.

– У нас все время что-нибудь случается, – уклончиво отвечаю я, иду к Катрин и молча обнимаю ее. Она прижимается всем своим долгим, теплым телом и опускает голову на мое плечо. Я перебираю ее волосы, дороже которых нет у меня сейчас ничего на свете, вдыхаю их запах, и постепенно всем своим существом переливаюсь в нее – дышу ее дыханием, живу ее сердцем, думаю ее мыслями. Так мы и стоим некоторое время, как два сообщающихся сосуда, медленно и жутко перетекая друг в друга, объединенные самым древним и сильным инстинктом – извечным инстинктом нашей плоти.