Читать книгу «Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том V. Для кого – Вторая Польская кампания, а кому – «Гроза 1812 года!», причем без приукрас… - Яков Николаевич Нерсесов - Страница 3

К вторжению в Россию Наполеон подготовил невиданную по мощи Великую армию.

…Кстати напомним, в первый раз это горделивое название прозвучало в 1805 г. в ходе кампании, завершившейся разгромом русско-австрийской армии при Аустерлице…

По очень разным оценкам она насчитывала порядка 642—678 тыс. чел. и примерно 1378—1422 оруд. В тоже время, примерно половина из них (322 тыс.) были иностранцами, чья выучка и желание сражаться за интересы французского императора оставляли желать лучшего. В ее состав входили гвардия, данные о численности которой сильно разнятся (36—47 бойцов), 12 пехотных и 4 кавалерийских корпусов (от 32 до 40 тыс. всадн., причем, 1-й, 2-й и 3-й под началом Мюрата – от 21 до 32 тыс.)

…Между прочим, с кавалерией не все было «хорошо». С подготовленными для войны лошадьми у Наполеона уже пару лет были заметные проблемы. Он, конечно, прилагал максимум усилий по закупке конского состава соответствующего качества впервую очередь для кавалерии Мюрата, причем, из разнообразных источников, но в целом решить проблему к началу войны с Россией так и не удалось, в частности, резервных (запасных) верховых лошадей для строевых частей Мюрата не хватило. А про тягловый «конский парк» (артиллерийский и обозный) и вовсе говорить не приходится. В конце концов, это очень сильно скажется на итогах этой тяжелейшей кампании. Причем, начнется этот необратимый процесс уже в самом ее начале, т.е. еще до того как начнутся активные масштабные боевые действия. А в ходе ретирады из Москвы уже будет яроковыраженная агония некогда лучшей в Европе наполеоновской кавалерии. Зато все хорошо было поначалу у ее начальника – неаполитанского короля маршала Мюрата. Оставив свою супругу Каролину регентшей, Мюрат отправился в очередной поход его тестя-императора как и подобает монарху. За ним следовал гигантский багаж, в котором нашлось место даже духам. Имелся также полный штат камергеров, конюхов, пажей, лакеев и лучших франко-итальянских поваров. Для очередного похода Мюрат даже придумал себе новую форму: сапоги желтого цвета, панталоны алые с золотыми галунами, мундир небесно-голубой, украшенный золотым позументом, а его доломан малинового бархата был подбит соболем; украшенная золотым позументом треуголка была огромных размеров, даже с точки зрения моды тех дней, и увенчана белыми страусовыми перьями, которые крепились большой бриллиантовой брошью; позолоченная сабля и золотой ремень были обрамлены бриллиантами, пистолеты, торчавшие из усыпанной самоцветами кобуры, были отделаны золотом, рубинами, изумрудами и сапфирами с бриллиантами. В поход неаполитанский король взял 60 превосходных скакунов с попоной из тигровой шкуры, золотой уздечкой и золотыми стременами…

Правда, реально в войне участвовало (сражалось) от 410 до 448 тыс. чел. (сведения сильно расходятся и, пожалуй, единства по этому «щекотливому вопросу» не будет никогда) и 1200—1350 пушек (данные заметно разнятся). При этом количество некомбатантов (нестроевых) в эту численность не входит.

Остальные остались на границах для прикрытия флангов наступающей армии и в резерве в Восточной Пруссии.

…Впрочем, историки до сих пор спорят о том, сколько же наполеоновских солдат на самом деле пересекло границы России…

Всю свою Великую армию Наполеон сконцентрировал между Вислой и Одером, разделив на три крупные группировки.

Наиболее сильной (северной) командовал сам французский император. В ее состав входили три пехотных (здесь и далее везде сведения об их численности колеблются: I-й – от 68 до 72 тыс. преимущественно французских ветеранов – Даву, II-й – от 35 до 37 тыс. – Удино и III-й – 37- 39 тыс. – Нея) и два кавалерийских (I-й и II-й Мюрата) корпуса, а так же святая святых наполеоновской армии – императорская гвардия (в том числе, Старая, Средняя и Молодая) 36—47 тыс. и 176 оруд. с 2 тыс. канониров. Всего – от 218 до 220 тыс. (данные разнятся) человек (в немалой степени французов) при 527 пушках.

…Кстати, о Старой Гвардии! В основном это были ветераны, сражавшиеся вместе с Наполеоном, начиная с Итальянского похода 1796 г. и прошедшие с ним «огонь, воду, а в будущем и медные трубы» всех его крупнейших сражений. Несмотря на их возраст, едва ли какая-нибудь сила могла их одолеть. К тому же, именно они, эти ворчуны, в совершенстве освоили главную солдатскую науку – «науку» выживать! Эти люди могли неделями маршировать и сражаться, питаясь капустными листьями. Недаром говорили, что они могут выжить там, где с голоду дохнут даже крысы! Они не имели семей, которые бы привязывали их к месту. Они жили, чтобы сражаться и грабить…

В центре сосредоточилась группа войск под началом вице—короля Италии наполеоновского пасынка Эжена де Богарнэ. Здесь были сосредоточены два пехотных (IV-й Итальянский – 41-45-46 тыс. – самого Богарнэ и VI-й Баварский – 25—27 тыс. – Сен-Сира) и один кавалерийский (III-й Мюрата) корпуса вместе с Итальянской королевской гвардией, т.е. от 80 до 82 тыс. чел. (в основном баварцы и итальянцы) с 208—218 оруд. (сведения расходятся).

И, наконец, на юге располагалась группировка из трех пехотных (V-й Польский – 35-36-38 тыс. – Понятовского, VII-й Саксонский – 17-25-36 тыс. – Рейнье/Ренье и VIII-й Вестфальский – 17,5—19 тыс. – Вандама/с августа Жюно) и одного кавалерийского (IV-й Лотур-Мобура – 6—8 тыс.) корпусов (от 78 до 80 тыс. чел. – саксонцы, вестфальцы, гессенцы, поляки и др. представители покоренной Европы вместе с 159 пушками).

Эту группировку возглавлял вестфальский король младший брат Наполеона – Жером Бонапарт, тщеславный и амбициозный, но не котировавшийся среди профессиональных военных, как полководец. Этот большой охотник до удовольствий быстро наделает кучу ошибок и, то ли разъяренный Наполеон отправит этого «знатного умельца задирать женские юбки» из армии с глаз долой, то ли он сам предпочтет заняться тем, что у него лучше всего получалось: «жить в кайф» под прикрытием брата-императора. Его заменит герцог д`Абрантес, генерал Жюно, ранее бывший заместителем у пасынка Бонапарта Эжена де Богарнэ – безусловный храбрец, один из самых старых (наряду с Мармоном) близких друзей Бонапарта, еще со времен осады Тулона (!), прошедший с ним все (или почти все?) военные кампании. Но сейчас это был уже измученный и усталый человек, переживший несколько тяжелых ранений в голову, его воинский талант, то ли существенно померк, то ли был просто-напросто преувеличен? В силу ряда обстоятельств он совершит массу промахов (либо ему их припишут?) и «благодарный» Бонапарт сделает из него «козла отпущений».

…Между прочим, Наполеон прекрасно понимал, что его брат Жером – вояка никакой, а пасынок Эжен – всего лишь весьма толковый, решительный и исполнительный командир, но все же, не более того («звезд с неба не хватает»). А потому назначил к ним в начальники штабов своих лучших штабных офицеров – соответственно, Маршана – для брата и Дессоля – для пасынка…

Два других корпуса – Х-й прусско-вестфальско-польский (29—32 тыс.) французского маршала Макдональда и (условно XII-й) сугубо австрийский (30-32-34 тыс. чел.– данные разнятся) генерала от кавалерии князя Шварценберга прикрывали северный и южные фланги ударной группировки Великой армии.

…Между прочим, особо следует сказать об австрийском (вспомогательном) корпусе. Согласно подписанному в Париже 14 марта 1812 г. французским министром иностранных дел Маре и австрийским послом князем Шварценбергом австро-французскому договору 1812 г. (15 марта он был ратифицирован в Париже, а 26 марта – в Вене) Австрия обещала Наполеону военную помощь в случае войны между Францией и Россией. В течение двух месяцев император Франц I-й обязался выставить 30-тысячный корпус (27 бат., 44 эскадр. – драгуны, шеволежёры и гусары, 60 оруд. – 30 900 чел.) под командой австрийского генерала и подчинённый непосредственно Наполеону. В составе Великой Армии официального номера он не имел. Сохранил собственное командование и специфическую структуру: нач. штаба генерал-майор Штуттергейм, командующие дивизиями (фельдмаршал-лейтенанты Бьянки, Берзина фон Зигенталь, Траутенберг и Фримон), начальник резервной артиллерии генерал-майор Вахтенбург. Поскольку австрийское правительство стремилось избежать втягивания страны в серьёзный военный конфликт с Россией, то в июне 1812 г. канцлер Меттерних отправил в ставку Александра I-го в Вильно советника посольства в Санкт-Петербурге Лебцельтерна, который заверил царя, что австрийские войска не будут вести активных боевых действий при условии, что Россия «не будет смотреть на Австрию, как на врага». В результате потери австрийского вспомогательного корпуса в русской кампании составят не более 7 тыс. чел. Действуя совместно с саксонским корпусом генерала Рейнье против русской армии Тормасова, а затем и Дунайской армии Чичагова, он отступит на территорию Великого герцогства Варшавского. 28 декабря арьергард Шварценберга оставит пределы России, 30 января 1813 года по итогам Зейческого перемирия, австрийский князь сдаст без боя Варшаву и отойдет с корпусом в Австрию…

Оставшийся под Данцигом и вдоль Вислы резерв, чье качество большинством исследователей принято считать достаточно заурядным, насчитывал 90-140-165 тыс. (данные сильно разнятся) солдат под общим началом маршалов Виктора (IX корпус – 33,5—34 тыс.) и Ожеро (XI корпус – ок. 60 тыс.), причем, из последнего лишь две дивизии входили на территорию России. Придет время, причем, весьма скоро, и именно эти солдаты заменят тех, что полягут (порой, бездарно) на бескрайних просторах российской империи.

Несомненно, что качественно наполеоновская армия была хуже, чем она была в 1805 – 1806 гг.-х., да и в 1807 г. Тогда это вообще были лучшие солдаты в Западной Европе – прошедшие через горнило патриотического энтузиазма многолетних революционных войн под доходчивым во все времена лозунгом-девизом «Patrie en danger!» («Отечество в опасности!»). Из французских частей, не считая кавалерии, ветеранами были укомплектованы лишь I-й армейский корпус Даву и частично IV-й армейский корпус Богарнэ. Они считались лучшими солдатами Наполеона, кроме, гвардии, конечно. II-й (Удино) и III-й (Нея) корпуса в основном состояли из новобранцев.

В самом лучшем случае – лишь половину численности Великой армии составляли природные французы: по некоторым данным их могло быть порядка 150—155 тыс. Впрочем, поскольку совершенно точных данных нет, то не известно от какой цифры вторгнувшихся войск на территорию России ее считать?

…Кстати, наличие большого числа новобранцев в немногочисленных чисто французских полках объяснялось продолжением французским императором войны с Испанией. Там ему приходилось держать (по очень разным данным) 150-200-300 (?) -тысячную армию, где было немало французских частей, во главе с Массена, Сюше, Сультом, Мармоном и первоклассными генералами Бонэ, Деканом, Клозелем, Рейлем, Суамом, Томьером, Топеном, Фуа, и др., чьи имена для широкой публики не столь на слуху. При этом, среди маршалов первые трое по праву входили в число лучших…

Остальные части были укомплектованы иностранцами, набранными (рекрутированными) в разных странах Европы – союзных и вассальных Франции. В них служили знаменитые прусские черные гусары, голландские и польские уланы, австрийские драгуны, португальские егеря, а также итальянцы, венгры, бельгийцы, хорваты, литовцы, швейцарцы и немцы из разных государств (баварцы, вестфальцы, вюртембержцы, саксонцы и прочие «немцы»).

…Между прочим, одних только представителей германских народов в Великой армии было целых 5 (!) корпусов! VI корпус Баварский, состоявший из двух пехотных и одной кавалерийской дивизий, всего ок. 25 тыс. чел. VII корпус Саксонский, состоявший из двух пехотных и одной кавалерийской дивизий, всего ок. 17 тыс. чел. VIII корпус Вестфальский, состоявший из двух пехотных и одной кавалерийской дивизий, всего ок. 18 тыс. чел. X корпус Прусский, состоявший из трех пехотных и одной кавалерийской дивизий, всего ок. 32,5 тыс. чел. Условно XII корпус, Австрийский, состоявший из трех пехотных и одной кавалерийской дивизий, всего от 31 до 34 тыс. чел. Итого: примерно 126,5 тыс. человек. Много это – или мало!?.

Наиболее надежными принято считать лишь французские и, отчасти, (в зависимости от ситуации) польские части князя Юзефа Понятовского. Многие из поляков сражались за Францию, еще начиная с первых революционных походов 1792 г., и их уланы слыли в Европе одними из лучших. Поляки будут сражаться достойно, особенно под Смоленском, но после заметных потерь под Миром и Романово – на Бородинском поле они будут на вторых, если не на третьих ролях.

…Кстати сказать, еще в 1807—1808 гг. Наполеон приказал воссоздать национальную польскую армию по образцу французской. Всего было собрано ок. 50 тыс. опытных бойцов: 35 тыс. пех., 12,5 тыс. кавал., 3,5 артиллеристов и 800 саперов. Они прекрасно зарекомендовали себя в тяжелейшей Испанской кампании Бонапарта в 1808—1809 гг. В роковом мероприятии Наполеона – походе на Москву в 1812 г. – участвовали как отдельный V Польский корпус Ю. Понятовского (3 пех. дивизии и 1 кавалер. дивизия), так и несколько пехотных и конных бригад разбросанных по наполеоновским корпусам, в том числе, Макдональда и Виктора. Ими руководили такие многоопытные командиры как Домбровский, Зайончек, Рожнецкий и др. Польское панство давно мечтало о войне с Россией и поход на Москву был для них несказанной радостью. По очень разным данным всего под знаменами Бонапарта тогда встало от 85 до 120 тыс. поляков. Принято считать, что в Россию вторгнется лишь 35 тыс. Восходящая звезда польской поэзии Адам Мицкевич воспел это событие в поэме с патетико-патриотическим названием… «Пан Тадеуш»! Особенно хороши были 10 полков польских улан, входивших в элиту наполеоновской армии: их владение пиками считалось в ту пору образцовым и донские казаки им в этом уступали. Недаром уже во время легендарных «Ста дней» Наполеона Бонапарта отборный гвардейский полк польских улан принял участие в его последней кампании, играючи отразил атаку знаменитых «шотландских серых» драгун при Ватерлоо и полностью полег в неистовых кавалерийских атаках маршала Нея на британские каре Веллингтона на плато Мон-Сен-Жан и, прикрывая отход Бонапарта с поля той роковой для него битвы. Тем самым именно они поставили своего рода «красивую точку» в многолетней борьбе поляков за свободу своего Отечества – Речи Посполитой…

В кавалерии высоко котировались саксонские кирасиры, а в пехоте – уверенно смотрелись вюртембержцы. Неплохо могли сражаться итальянцы из корпуса наполеоновского пасынка Эжена де Богарнэ, а вот на остальных зачастую особо полагаться не приходилось. Их ратное мастерство, порой, оставляло желать лучшего и они скорее годились в некомбатанты (нестроевые части). А о взятых насильно испанцы и португальцы и вовсе принято писать, что они стремились дезертировать при любом удобном случае. Впрочем, все это сугубо «оценочные суждения».

Чисто иностранными были войска у Сен-Сира (исключительно баварцы), Рейнье (только саксонцы), Жюно (лишь вестфальцы) и Макдональда (пруссаки, баварцы, вестфальцы и немного поляков). Разношерстный состав был у: Мюрата (две трети – французы), Удино (одна треть – швейцарцы, хорваты и поляки), Ожеро (одна треть – «различные» немцы и итальянцы), Богарнэ (больше трети – итальянцы, испанцы, далматинцы, хорваты), Виктор (три четверти – «прочие немцы»), а у Нея почти половину его сил составляли вюртембрежцы, иллирийцы и португальцы.

Многочисленные австрийцы с пруссаками (вместе – почти 67 тыс. чел.) явно не собирались слишком усердствовать в войне против вчерашнего союзника – русского царя, недавно так по-братски опекавшего прусского короля-неудачника, томно заигрывавшего с его покойной супругой-красавицей. (Луиза умерла в 1810 г. строго-настрого наказав своему мужу-подкаблучнику поквитаться с «корсиканским чудовищем» за «вселенский позор» Пруссии в 1806 г.)

…Кстати сказать, историки до сих спорят о большой целесообразности включения французским императором в 1812 г. в состав Великой армии австрийских и прусских воинских контингентов со своим командованием. Не исключено, что для этого шага мог быть сразу ряд причин. По дипломатическим соображениям для него было важно использовать бывших русских союзников, тем самым, он показывал Александру I: вся континентальная Европа идет войной на него, даже бывшие друзья. 2 (15) августа 1811 г. в разговоре с русским послом А. Б. Куракиным Наполеон говорил: «Пруссия не забыла, что вы взяли у нее Белосток, а Австрия помнит, что для округления границ вы охотно отрезали у нее несколько округов Галиции». Французскому императору было важно окончательно развести Пруссию и Австрию с Россией, замутив между ними кровавую ссору, после которой уже не могло быть и речи об их союзе против него. В тоже время, таким шагом, он мог рассчитывать застраховать свои тылы, поскольку эти два корпуса превращались в заложников верности Наполеону их собственных монархов. И все же, размещение этих двух корпусов на флангах в грядущей военной кампании обернулось для него стратегической ошибкой. Суть которой, правда, стала видна только в конце похода, когда полная победа русской армии стала для его союзников неоспоримым фактом. А так почти всю кампанию и пруссаки, и австрийцы, хоть и весьма вяло, но, все же, «воевали» против русских. Зато когда катастрофа Великой армии стала свершившимся фактом – она ретировалась из Москвы – они начали готовиться вот-вот обнажить фланги спасавшихся бегством остатков некогда громадной армии французского императора…

Командный состав Великой армии имел за своей спиной серьезную боевую школу и обладал огромным опытом ведения военных действий, а солдаты в целом (особенно французы и поляки) верили в счастливую звезду своего императора.

Недостаток качества должно было заменить количество.

Главной слабой стороной Великой армии являлась ее разноплеменность и разнородность. Это огромное, разноязыкое воинство не было рассчитано на затяжные войны. Оно нуждалось в быстром и решительном успехе: разгроме основных сил противника в генеральном сражении, не проникая вглубь необъятных просторов российской империи.

В отличие от наполеоновских полчищ, собранных со всей порабощенной Европы, армия в России являлась практически однонациональной (не зря ее принято называть русской), исключения составляли уланские полки, где много было поляков, и полки национальных формирований иррегулярных войск – башкиры, тептяри, мещеряки (мишари), калмыки, крымские татары – малополезные в серьезных масштабных столкновениях в открытом поле, но незаменимые в разведке, преследовании и, конечно, диверсионно-«партизанской» войне, а также, в… грабежах и мародерстве.

В русской армии того времени была целая плеяда талантливых генералов – Барклай, Ермолов, Милорадович, Багратион, Раевский, Остерман-Толстой, Дохтуров, Коновницын, Неверовский, Кутайсов, Голицын, атаман Донского казачьего войска Платов, братья Тучковы и многие другие, чьи имена, к сожалению, не столь на слуху и знакомы лишь знатокам отечественной военной истории. Все они мало в чем уступали французским военачальникам Бонапарта, имея богатый опыт боевых действий против наполеоновской армии, а кое-кто еще и со времен восхитительного Итальянского и драматического Швейцарского походов неистового старика Souwaroff, нагнавшего тогда страху на французское общество и показавшего ее полководцам, что русские особо хороши в ближнем бою, поскольку умеют «бесподобно наматывать на свои тульские штыки вражеские кишки», как на привычных им равнинах, так и в менее комфортных горах. Теперь, когда воевать предстояло уже не на далекой чужбине, где все могло кончиться дипломатическим торгом или прочими «цивилизованными штучками», а на необъятных просторах России-«матушки», армия, охваченная патриотическими чувствами, была готова на великие подвиги.

…Между прочим, театром военных действий на европейской территории России станет огромное пространство от Немана и Западного Буга на западе до Москвы на востоке, от Риги на севере до Луцка на юге. В природно—географическом плане оно разделялось на две части районом Полесья, изобиловавшим лесами и труднопроходимыми болотами. Естественными оборонительными линиями на этом участке являлись реки: Неман, Западная Двина, Днепр и Березина. Особое стратегическое значение в качестве узловых пунктов приобретут Вильно, Минск, Борисов, Смоленск и Москва…

В 1810 г. военным министром России стал известный военачальник генерал Барклай-де-Толли. Он уже встречался и с Наполеоном, и с его маршалами на полях сражений и понимал причины постоянных побед французов. Барклай считал, что русская армия сможет противостоять Наполеону только после существенных реформ. Он сделал все, чтобы провести их в кратчайшие сроки. С его именем принято связывать значительное увеличение армии. Численность гвардии, весьма поредевшей после «мясорубок» Аустерлица и Фридланда, где ее, отчаянно латая «дыры» и «бреши», бросали в самое пекло, была доведена до 12 отборных пеших и конных полков: ок. 15 тыс. пех. и ок. 5 тысяч кавал. – всего примерно 20 тыс. чел., что примерно соответствовало численности всей императорской гвардии Наполеона (Старой, Средней и Молодой), дошедшей в 1812 г. до Москвы. По примеру французской армии были созданы постоянные крупные соединения – мощные корпуса и более маневренные дивизии. В каждый корпус входили две пехотные и одна кавалерийская дивизия, а также две артиллерийские бригады вместе с батареей на конной тяге. Это позволяло корпусам самостоятельно действовать на поле боя.

Более сбалансированным стало соотношение в пехоте гренадер (крупных и мощных бойцов – главной ударной силы среди пехотинцев) к егерям (ловких и быстрых воинов – готовых на действия в рассыпном строю и на стремительные маневры с индивидуальным боем). Количество полков последних увеличилось. Батальонные колонны окончательно признали основным видом построения для ведения боевых действий пехоты, которая стала истиной «царицей полей». С вооружения наконец сняли совершенно бесполезные в условиях новой боевой тактики алебарды. Большая часть пехоты получила разработанные в 1808 г. тульскими оружейниками более современные мушкеты (за основу были взяты французские ружья образца 1777 г. и английские – 1794 г.) с уменьшенным с 19-мм до 17,8 калибром, менее тяжелые (не 5,16 кг а 4,46 кг), с наибольшей дальностью стрельбы в 300 шагов, максимальной эффективностью до 100 шагов и скорострельностью – 2 выстрела в мин. По весу, начальной скорости пули и кучности стрельбы они почти не уступали зарубежным аналогам. Принятый на вооружение нарезной карабин по своим тактико-техническим данным мало отличался от французского: дальность – 1000 шагов, максимальная эффективность – 500 шагов. (По некоторым данным насыщенность наполеоновской армии нарезными ружьями была несколько ниже, чем в русской.) Но в тоже время до конца провести перевооружение пехоты новым оружием не удалось (только на половину) и на вооружении у пехоты встречались ружья 28 различных калибров! Понятно, что обеспечить действующую армию таким разнообразием боеприпасов было затруднительно. К тому же, недостатком оказалось использование старого штыка – более короткого, чем французские, и разработанного еще под старые, более длинные ружья, что особенно скажется при отражении атак вражеской конницы.

В целом, стрелковое вооружение русских было не намного хуже, чем у наполеоновских солдат, с учетом того, что среди них были не только французы, но войска многочисленных союзников Бонапарта со своим разнообразным (разноформатным) оружием.

Пехоты в русской армии было гораздо больше, чем конницы.

Считается, что русская кавалерия – кирасиры, драгуны, гусары и уланы – славилась в Европе своими лошадьми (лучше конский состав был только в английской армии), несколько уступая французам если не в характеристиках коней, то в их выучке и индивидуальном мастерстве всадников. Большая заслуга в улучшении состояния конного парка принадлежит знаменитому командиру кавалергардов, генералу от кавалерии Андрею Семеновичу Кологривову (не путать с его младшим братом Алексеем С. Кологривовым – гвардейским пехотным генералом) и инспектору внутренней стражи генерал-лейтенанту графу Е. Ф. Комаровскому – участнику последних легендарных Италийского и Швейцарского походов А. В. Суворова. При этом часть кирасир была переформирована в драгун, чьи функции были гораздо шире. Роль кирасир оставалась прежней: являясь в какой-то мере аналогом гренадер в пехоте, им полагалась наносить таранный удар по сомкнутому пехотному строю. Наподобие рыцарской конницы, защищенные кирасами (у основной массы русских кирасир она прикрывала только грудь, но и не спину, как у их наполеоновских визави) и касками, кирасиры могли разбрасывать чужую пехоту, используя при этом вместо копья карабины, крепившиеся справа у бедра с помощью специального длинного кольца. При их максимальной дальности стрельбы в 200 шагов, а эффективности – лишь в 75 шагов, при атаке каре залп приходилось давать почти в упор, после чего кирасиры брали пехоту «в палаши». Вооруженные длинными пиками, уланы оказались очень эффективны в сшибках с вражеской конницей, но в атаке на сомкнутые строи пехоты они никак не могли сравниться с КПД кирасир. Огромную роль играла многочисленная иррегулярная конница – казаки, чья численность колебалась, редко опускаясь ниже 12 тыс. бойцов. Многие кавалерийские полки имели собственные конные батареи мобильной мартиллерийской поддержки.

Поскольку в отличие от русской кавалерии, наполеоновская конница использовалась, в первую очередь, как самостоятельная ударная сила на поле боя, то ее основу составляли кирасиры и карабинеры (у них не было кирас). Именно Наполеон в ту пору возобновил использование тяжелой кавалерии для прорыва фронта и опрокидывания противника стремительной лобовой атакой и последующего развития успеха. Но для этого требовались большие (порой, огромные) массы такой кавалерии, способной продавить сомкнутый строй вражеской пехоты, обученной противостоянию неприятельской конницы. Несмотря на отменную выучку и вооружение наполеоновская кавалерия в силу ограниченных возможностей конных заводов Европы того времени обладала в среднем несколько худшим конским составом по сравнению с русскими. Впрочем, это не сильно сказывалось при фронтально-таранном ударе на поле боя, где следовало просто смять и задавить врага конной массой.

В полевой артиллерии русской армии (12-ти фунтовые орудия средней и малой пропорций, 6-ти фунтовые пушки и ½ и ¼-пудовые единороги – нечто среднее между пушкой и гаубицей) действительный огонь превышал огонь стрелкового оружия в 6—10 раз (а максимальная скорострельность вдвое – до 9 выстрелов в минуту против 4 выстрелов в минуту), а это означало, что именно ее стрельба обеспечивала успех той армии, где она имелась в достаточном количестве, чье реформирование завершилось во многом благодаря усилиям выдающихся генералов-организаторов А. И. Кутайсова и незаслуженного хулимого в советской историографии А. А. Аракчеева, ситуация выглядела лучше всего.

Так же как и в большинстве европейских стран того времени, преобладающим типом полевой артиллерии в русской армии были маневренные 6-фунтовые пушки. Подвижность (быстрые транспортировка и развертывание) и эффективность ее средних калибров достигла очень высокого уровня и она стала большой силой русской армии. Дистанция убойного огня составляла: для снаряда – 860 м, а у картечи – 350. По удельной мощи (вес залпа на количество стволов) она вышла на первое место в мире. Мобильность и вес залпа артиллерийских батарей считались в русской армии более важными, чем дальнобойность и кучность, как следствие, артобстрелу на дальних дистанциях уделяли меньше внимания (пригодные для этого 12-фунтовые орудия большой пропорции из-за медленной транспортировки и трудностей с развертыванием на позициях остались только в крепостной и осадной артиллерии; на полях сражений из 12—фунтовок русскими применялись лишь орудия средней и малой пропорций), что весьма пагубно скажется в ходе Бородинского сражения. В большей мере, чем французская, русская артиллерия ориентировалась на максимальную эффективность в ближнем бою в решительную фазу сражения (напрямую или в упор), чем на методичной стрельбе по площадям с максимальной дистанции, что опять-таки отрицательно скажется во время битвы при Бородино. Тем более, что отчаянно смелый французский артиллерийский бригадир (дивизионным генералом он стал только в 1808 г.) Александр-Франсуа Юро Сенармон показал русским под Фридляндом (спустя несколько лет после своего «звездного часа» он погиб в Испании), как эффективна может быть артиллерия, если она стремительно маневрирует на поле боя. Тогда, постоянно меняя позиции вручную (сокращая дистанцию до критического минимума), его канониры нанесли левому флангу Багратиона громадный урон и по сути дела проломили русскую позицию, дав гренадерам Нея прорваться в тыл. Ради повышения скорострельности и удобства заряжания зазор между ядром и стенками канала ствола делался у русских орудий большим, чем у французских пушек. К тому же, ствол легких пушек делался короче и картуз (снаряд, пыж и порох – «все в одном флаконе») заряжался проще и быстрее. Но все эти «новации» имели оборотную сторону: все те же кучность и дальность стрельбы ввиду худшей обтюрации снаряда в канале ствола снижались.

Обычно батарейная рота снабжалась восемью 12—фунтовками средней и малой пропорций и четырьмя ½-пудовыми единорогами. Согласно штату легкой роте полагалось иметь восемь 6-фунтовых орудия и четыре ¼-пудовых единорога. Конная рота должна была насчитывать шесть 6-фунтовок и шесть ¼-пудовых единорога.

Всего русская полевая артиллерия к 1812 г. обладала прим. 1620 пушками с прислугой: 10 канониров для легкого орудия и 13 – на тяжелое.

Вторгнувшаяся в Россию наполеоновская армия была снащена более разнофункциональной артиллерией, если, конечно, можно так ее охарактеризовать.

Ее 8-орудийные роты (6 пушек и 2 гаубицы) позволяли применять батарею по самым раличным целям, хотя это и усложняло управление ее огнем и снабжение боеприпасами. Корпусная артиллерия состояла из батарей (12-ти и 8-фунтовых пушек и гаубиц большого калибра) способных вести обстрел врага с больших дистанций и подавлять неприятельскую артиллерию. Дивизионная артиллерия (как правило, это были 6-ти и 4-фунтовки вместе с гаубицами среднего калибра) применялась для непосредственной огневой поддержки на исходных позициях. Четырех-орудийные батареи полковой артиллерии комплектовались легкими 3-х и 4-фунтовками для непосредственного сопровождения атакующей пехоты и ведения огня напрямую чуть ли не с колес.

Из-за большого количества на число всех орудий в армии, трех- и четырех-фунтовых пушек артиллерия Наполеона по огневой мощи выглядела слабее русской, у ступая по весу залпа примерно на четверть. В то же время наличие значительного количества тяжелой дальнобойной артиллерии, способной работать как по целям, так и по площадям с максимальной дистанции, несомненно, делало ее очень опасной во всех «форматах» и фазах сражения, а не только накоротке или в упор.

Правда, преимущество Наполеона в 80 тяжелых орудий (12-фунтовые пушки и 8» гаубицы), превосходящих по мощи сильнейшие русские орудия, надо было еще уметь реализовать в полевых условиях. Эти мощные орудия из-за своей малой мобильности и низкого процента попаданий на больших дистанциях многим тогда казались малоэффективными на поле боя. Так в русских войсках в сражениях отказались от 12-фунтовок большой пропорции, равных 12-фунтовым французским («грибовальским») пушкам и даже чуть превосходившим ее модификацию. А вот французский император был совершенно противоположного мнения и умел с помощью своих выдающихся артиллерийских генералов на полях сражений наглядно «валить врага» выверенным дистанционным огнем своей дальнобойной тяжелой артиллерии.

Тем более, что если для Бонапарта-артиллериста по образованию (и по призванию!) артиллерия давно была «Богом Войны», то в русской армии она еще только-только начинала говорить своим громоподобным басом в полный голос и на ходе Бородинской битвы это, к сожалению, скажется, правда, лишь отчасти.

Уровень подготовленности среднего состава офицерского звена царской армии все же оставлял желать лучшего, за исключением артиллерийских и гвардейских полков. Но в целом, русские офицеры отличались большой личной храбростью, нередко выручавшей их на поле боя в сложных ситуациях. А вот штабные, транспортные, интендантские и медицинские службы русской армии сильно уступали в этом наполеоновским, особенно, в медицине.

Русское оружие того времени было относительно высокого качества и по свои характеристикам не уступало французскому. И, все же, мощностей собственного российского производства не хватало для удовлетворения всех потребностей армии. Недаром некоторые полки и даже дивизии были вооружены английскими или австрийскими ружьями.

В целом, по своим технико-военным данным армия России не отставала от армии Франции.

…Между прочим, несмотря на все своевременные тактические и организационные преобразования русская армия оставалась типичной армией феодальной монархии, т.е. крепостной, ограничивавшей возможность повышения армейского контингента – в год по одному рекруту с 500 крепостных душ. За период с 1805 по 1812 гг. Россия трижды воевала с «Буонапартией», а также с Турцией и на Кавказе и, понесла огромные потери в обученных солдатах (по мнению Наполеона – лучшей по рядовому составу русская армия была во время войны 1805 г.) и нуждалась в систематическом пополнении молодыми неопытными, непривыкшими к тяготам войны рекрутами, которых приходилось сразу включать в строевые части. В этой ситуации боевые качества сильно снижались. Как результат русская армия начала XIX в. постоянно испытывала серьезный недобор в «высококачественном пушечном мясе» для ведения войны по-новому – динамично, наступательно, большими хорошо укомплектованными и обученными корпусами. Вынужденные постоянные наборы рекрутов для войн с Наполеоном (норма увеличилась сначала до 4 рекрутов, а затем и до 8 рекрутов с 500 душ, причем дважды в год!) не вызывали особого воодушевления среди помещиков, терявших лучшую часть рабочей силы. И все же, несмотря на все эти меры, создать армию, равную по численности наполеоновской (вернее, интернациональной), так и не удалось…

Принято считать, что для русских людей вторжение Наполеона в 1812 г. было первым со времен Батыя столь крупным нашествием. Но если тогда неприятелю противостояли разрозненные княжества, то теперь – единая империя с отличной армией – готовая к достойному отпору.

Правда, большая часть ее огромных военных сил (от 620 до 975 тыс. чел. – сведения очень сильно разнятся; при 1620 оруд.) находилась на границах всей обширной российской империи: на Кавказе под началом генерал-лейтенантов Ртищева и Ф. О. Паулуччи, где шла перманентная война против Ирана; в Крыму и Новороссии (там командовал генерал-лейтенант герцог Ришелье), где можно было ждать турецкого десанта; на ее юго-западных рубежах – там только-только благодаря высокому искусству генерала от инфантерии М. И. Голенищева-Кутузова удалось замириться с Турцией; и в Финляндии под руководством генерал-лейтенанта Ф. Ф. Штейнгеля, откуда могла грозить России вечно опасная для нее Швеция, никогда не забывавшая Полтавского «конфуза».

Поэтому поначалу на западной границе Александр I мог выставить (по современным постоянно уточняемым данным) только от 210 до 252 тыс. чел. и лишь 828—980 оруд. (и те, и другие данные серьезно разнятся), да и то – с большим трудом.

И это было все, что могла себе тогда позволить против Наполеона по истине могучая российская империя.

К началу войны и этот максимум сил был разъединен и рассредоточен на западной границе по нескольким армиям.

Принято считать, что на ударном направлении были лишь две из них.

1-я Западная армия генерала от инфантерии М. Б. Барклая-де-Толли – 120—127 тыс. (данные разнятся) чел. (пехотные корпуса: 1-й П. Х. Витгенштейна, 2-й К. Ф. Багговута, Евгения Вюртембергского, 3-й Н. А. Тучкова, П. А. Строганова, П. П. Коновницына, 4-й – сначала 1812 года, П. А. Шувалова, (затем – А. И. Остермана-Толстого), 5-й гвардейский – сначала войны все того же П. А. Шувалова, затем – Великого князя Константина Павловича, потом – Н. И. Лаврова, 6-й Д. С. Дохтурова; резервные кавалерийские корпуса: 1-й Ф. П. Уварова, 2-й Ф. К. Корфа и 3-й П. П. Палена – 19 тыс. всадн., в том числе, казаков М. И. Платова) при 558—580 оруд., стояла позади р. Неман в полосе 200 км (от Лиды до Россиен) со штаб—квартирой в Вильно, прикрывая Санкт-Петербург.

Соседняя, 2-я Западная армия генерала от инфантерии Багратиона – 39—48 тыс. (сведения сильно разнятся) чел. (пехотные корпуса: 7-й Н. Н. Раевский, 8-й Н. М. Бороздин и 4-й резервный кавалерийский корпуса К. К. Сиверс – 7 тыс. конницы, в том числе, казаков) с 200—270 пушками, располагалась на открытой местности между Неманом и Бугом [от Лиды до Волковыска (Вильковишек/Вылковёшек), где был ее штаб] и защищала московское направление.

…Между прочим, казачий корпус атамана Матвея Ивановича Платова стоял между армиями Барклая и Багратиона в районе Гродно. Ему следовало во время ударить во фланг и тыл вторгнувшимся в пределы российской империи наполеоновским войскам, чтобы затруднить их наступление, а Багратиону предстояло поддержать усилия казаков…

Наполеон хотел разбить их поодиночке, тем более, что сначала его общий перевес над ними был очень серьезным (почти трехкратным) и русские армии были разбросаны на обширном пространстве. Кроме того, между армиями Барклая и Багратиона имелся разрыв почти в 100 км, в который и нацеливался Бонапарт.

3-я Обсервационная (иногда в литературе встречается ее другое название – 3-я Западная) армия генерала от кавалерии Александра Петровича Тормасова (1752—1819) в 43—45 тыс. регулярных войск и казаков (корпус С. М. Каменского 1-го, корпус Е. И. Маркова, корпус Ф. В. Остен-Сакена и кав. корпус К.О. де Ламберта) и 168 орудий (данные, как водится, разнятся), находилась в стадии формирования (из резервных войск и путем отделения части 2-й Западной армии) на Волыни и в Подолии, со штаб—квартирой в Луцке. Она прикрывала Россию от Турции с юга, а заодно и Киев от войск Бонапарта и располагалась достаточно далеко как от наполеоновской армии, так и от багратионовской – за 200-километровыми заболоченными лесами Полесья, которое сковывало маневренные возможности не только вражеской, но и русских армий.

…Кстати, специалист по наполеоновским войнам с Россией В. М. Безотосный упоминает о наличии за тремя армиями – во втором эшелоне – двух резервных корпусов: у Торопца (под командованием генерал—адъютанта Е. И. Меллера—Закомельского) и у Мозыря (ок. 12 тыс. под командованием генерал—лейтенанта Ф. Ф. Эртеля)…

И наконец, далеко на юге – в Молдавии и Валахии – стояла еще одна русская армия – Дунайская, до 50 тыс. чел. (1-й корпус А. Ф. Ланжерона, 2-й корпус П. К. Эссена 3-го, 3-й корпус А. Л. Воинова и 4-й корпус Александ. Пав. Засса 2-го), под началом царского любимца (по крайней мере, на то время), адмирала П. В. Чичагова – на долю которого в самом конце войны выпадет непосильная задача, а потом и незаслуженная травля вкупе с опалой.

Совсем вдали от предполагаемого театра военных действий находился уже упомянутый 12 тысячный (?) «Финляндский» корпус генерал-лейтенанта Ф. Ф. Штейнгеля, прикрывавший русско-шведскую границу. Правда, после появления «около» шведского престола в качестве крон-принца бывшего наполеоновского маршала Бернадотта, нейтрально относившегося к России и скрытно-враждебно к Бонапарту, войска Штейнгеля могли быть задействованы на войне с Наполеоном. Некоторые исследователи упоминают и о 10-тысячном (?) «Рижском» корпусе генерал-лейтенанта И. Н. Эссена 1-го.

Главнокомандующий и другие военачальники высшего звена определялись только и исключительно российским императором, а ему в этом архисложным и щекотливом вопросе было очень нелегко.

С некоторыми из претендентов на эту роль у него не сложились личные отношения (известные и по-разному популярные – Кутузов, Багратион, Тормасов), другие, как например, бабушкины «екатерининские орлы и орлята» либо были безнадежно стары и дряхлы, а то и вовсе совсем недавно ушли в мир Мрака и Теней, Боевых Тревог и Тяжелых Походов, Былых Побед и Неудач (Прозоровский, Каменский-старший, Михельсон). Кроме того, после катастрофических неудач русских войск (Кутузова под Аустерлицем, Беннигсена при Фридлянде, когда, несмотря на то, что элитное соединение русской армии – ее гвардия дважды бесстрашно ложилась костьми, но сражения были проиграны) в войнах с Наполеоном у императора сложилось весьма критическое мнение о своем генералитете, способном успешно противостоять Последнему Демону Войны.

Александру I явно следовало омолодить свой генералитет согласно требованиям новых тенденций ведения войны, пропагандируемых Бонапартом. И ведь такие среди генералов были! Правда, число их было мизерным, по крайней мере, на самые первые роли. Тем более, в понимании такого крайне недоверчивого и опасливого самодержца как Александр Павлович «Романов» (на самом деле – Гольштейн-Готторп), никогда не забывавшего, как и с чьей помощью ужасно закончил свои дни его венценосный отец, причем, не без его… ведома?

В связи с этим, примечательно, что по началу вдоль западной границы России стояли две почти равные по численности армии.

Сначала командовать одной из них, в частности, 2-й Западной армией по высочайшему мнению (и, вероятно, симпатии?) следовало весьма даровитому генералу от инфантерии, графу Н. М. Каменскому 2-му (младшему сыну покойного «екатерининского орла»). Его отличал сам «русский Марс» Александр Васильевич Суворов (а тот всегда был весьма скуп на похвалу и повышения, кроме подлинных героев, конечно!) еще в далеком 1799 г., в ходе полулегендарного Швейцарского похода, и посему считавшемуся одним из его последних учеников. К тому же, Николай Михайлович имел в обществе «победную репутацию». Но он скоропостижно умер, а на замену ему царь вынужден был назначить в 1811 г. отнюдь не столь привлекательного для него лично князя П. И. Багратиона: как в таких случаях говорят «шерше ля фамм», вернее, любимую сестру царя великую княжну Екатерину Павловну – весьма, кстати, сексуальнопривлекательную (сегодня ее назвали бы «сексом во плоти») и шуструю во многих отношениях. Недаром ведь ее братец цесаревич Константин Павлович, сам человек весьма своеобразный, емко прозвал «Катиш» «вострухою» (что коробит «екатериноведок» -эмансипе – биографинь ее сексуальнораскрепощенной бабки-узурпаторши и.. мужеубийцы – если не напрямую, то «молчаливому уведомлению») и сегодня каждый вправе вкладывать в это понятие то, что ему самому… ближе в женском естестве.

На пост главнокомандующего 1-й Западной армией Александр назначил импонировавшего ему своими знаниями, рассудительностью и невероятным хладнокровием Барклая (военного министра), но произошло это лишь 19 марта 1812 г. и в вверенных ему войсках тот смог оказаться 31 марта.

В мае 1812 г. срочно начала формироваться 3-я Обсервационная армия, и ее возглавил один из старых генералов А. П. Тормасов, бывший на виду еще в екатерининскую эпоху, но до этого ни разу не скрестивший оружия ни с наполеоноскими маршалами, ни с ним самим, что можно считать вполне естественным минусом. Более того, когда ее формировали, то немало войск взяли из армии Багратиона. В результате 2-ю армию урезали вдвое, к тому же передав еще и ее 6-й пехотный корпус генерала от инфантерии Д. С. Дохтурова в 1-ю Западную армию. Вполне понято, что всеми этими «переводами-перемещениями» было задето полководческое «я» Петра Ивановича Багратиона – военачальника сколь отважного и опытного, столь по-кавказски порывисто-горячего, что в противостоянии с полководцем класса Бонапарта грозило непредсказуемыми последствиями.

Отнюдь не исключено, что во всех этих извилистых «маневрах» и «подковерных телодвижениях» просматривались личные предпочтения Александра I, но в тоже время ему приходилось считаться со старшинством генералов (в армии это было обязательным условием) и их боевой репутацией. К тому же, он очень сильно рисковал. Дело в том, что полководческий опыт (не путать с боевым) Барклая и Багратиона, все же, не был столь богат, чтобы в одиночку противостоять самому Бонапарту, а Тормасов, даже самостоятельно командуя на Кавказе, все же, больше зарекомендовал себя на военно—административных должностях.

И все же, именно методичному и рассудочному «немцу» Барклаю полагалось решать: давать или не давать врагу большого сражения либо сразу на границах России, либо уже в ходе ретирады. А порывистому грузину Багратиону, которого «захлестывали обида и стыд от самой мысли об отступлении», ему подчиняться, поскольку Барклай, как военный министр, мог передавать Багратиону приказания именем императора. Хотя как командующие армиями они были облечены равной властью.

Зато командовать корпусами было поручено имевшим богатый боевой опыт и выдвинувшимся в последних войнах против Наполеона – П. Х. Витгенштейну, К. Ф. Багговуту, А. И. Остерману—Толстому, Н. А. Тучкову 1-му, Д. С. Дохтурову, Н. Н. Раевскому, П. П. Палену и многим другим боевым генералам из так называемой «второй и третьей шеренг», чьи имена не столь наслуху и широкого читателя. Столь же благополучно обстояло дело и с командирами дивизий, где было достаточно молодых, перспективных генералов и, что самое важное, уже понюхавших пороху в противостоянии Бонапарту и его маршалам. А вот с толковыми и энергичными штабистами, особенно высшего звена, были проблемы и немалые, когда на генеральские должности приходилось назначать полковников.

В вооружении противники были примерно равны: французы обладали несколько лучшим стрелковым и холодным оружием, русская же артиллерия, недавно модернизированная одним из героев Прейсиш-Эйлау, талантливейшим генералом А. И. Кутайсовым и могущественным, знавшим в ней толк, А. А. Аракчеевым, в чем-то, превосходила наполеоновскую, а где-то, все же, уступала ей. Так, боевой ресурс русской пушки (число выстрелов) был в два раза выше французской.

Но бесспорный военный гений Наполеона, огромная армия, блестящие победы в Западной Европе убедили европейцев, что русские будут разгромлены в течение нескольких недель.