Читать книгу Пень - Яков Шелль, Яков Шель - Страница 8

я прихожу к этому пруду всякий раз, когда приезжаю навес-

тить могилы моих родителей в мою родную деревеньку;

здесь я родился, здесь прошли мое детство и первые школь-

ные годы. Отсюда я уехал учиться и остался в большом городе.

Но всякий раз, возвращаясь домой, я прихожу к нашему пруду;

он сильно изменился за многие годы, у берега зарос камышом

и довольно далеко к середине на воде лежат широкие листья

водяных лилий; с правой стороны от дорожки в пруду недалеко

от берега виднеется большой гладкий камень; валунов в окру-

ге нет, кто-то из взрослых очень давно привез его для украше-

ния пруда и для нашей детской забавы и с той поры он торчит

из воды, одинокий и безмолвный, милый мой валун! Ты каждый

раз наводишь на меня грусть, когда я прихожу сюда, ты немой

свидетель моих юных лет, давно прошедших. С левой стороны

от песчаной дорожки стоит огромная склоненная ива и концы ее

тонких длинных ветвей свисают до воды; в этом месте над водой

не увидишь ни водорослей, ни широких листьев лилий, в этом

месте омут, глубокое место, и мы, дети, когда плавали в пруду,

боялись этого страшного омута пуще огня…

У старой ивы я опускаюсь на колени и кладу к ее стволу буке-

тик цветов; уже много лет я приношу с собой цветы и кладу их

под развесистой плакучей ивой, немой свидетельницей страш-

ной трагедии, которая разыгралась здесь 54 года назад; в этом

омуте утонула маленькая хорошенькая девочка, моя одноклас-

сница Эдит. Ей было тогда 11 лет.

Мы сидели с ней за одним столом с первого класса. Она

жила недалеко от меня на соседней улице, пересекавшей мою,

и на этом перекрестке мы утром часто встречались и шли даль-

ше в школу вместе, оживленно болтая обо всем. И иной раз я при-

ходил на место встречи раньше времени, чтобы увидеть, как она

выходит из ворот своего большого красного дома; бывало, если

я замешкался со сборами, а потом выскакивал на улицу, то сразу

видел на перекрестке ее тоненькую фигурку с тяжелым ранцем

за плечиками; она ждала меня; тихая радость охватывала меня,

и я мчался ей навстречу, застегивая на ходу курточку…

В те жаркие летние дни, когда случилась трагедия, я гостил

у родственников, а когда приехал, и мама осторожно сообщила

об Эдит, свет для меня померк… я кричал и бился… я тоже пере-

стал жить… Несколько месяцев я пролежал в горячке и каком-то

страшном бреду, порывался выскочить на улицу и бежать на пе-

рекресток, она ведь ждет меня – прелестная хрупкая девочка

с тяжелым ранцем за плечиками… И немного окрепнув, я не мог

ни о чем думать… я пропустил один школьный год, а потом роди-

тели отдали меня в интернат в большом городе, чтобы я не под-

ходил к пруду…

Та давняя история, закончившаяся трагически, словно проло-

жила колею в мое будущее и сделала его трагичным и печаль-

ным; у меня были женщины, некоторые становились мне близ-

кими, но ни одна из них за всю мою долгую жизнь не смогла

стать мне ближе этой девочки, ни одна из них не смогла вытес-

нить ее из моей души и занять ее место, место, где была моя лю-

бовь к ней; ни одну из женщин я не смог полюбить всем сердцем

так, как я любил Эдит. Эта любовь осталась чистой, не усложнен-

ной ссорами, не истерзанной ревностью, не заслоненной бытом,

не пораненной предательством, не униженной сомнениями…

Никто не знает, когда придет к нему любовь, или в ранней юнос-

ти, или в глубокой старости. Да, это прошлое определило мое бу-

дущее, оно накрыло его своим нежным прозрачным печальным

покрывалом; прошлое, которое, в сущности, так и не ушло в про-

шлое, оно осталось в настоящем, было частью действительности

и принимало участие в лепке будущего; без него моя жизнь сло-

жилась бы иначе, пошла бы другой дорогой… Но был бы я счас-

тливее? Я не могу себе представить мою жизнь, если бы в ней

не было Эдит.

Так получилось, что эти детские яркие впечатления легли

со временем в основу моего восприятия мира, – в его любви

и трагизме, в его глубине и поверхностности, в его верности

и хрупкости…

Эта прелестная тоненькая девочка, давно умершая, все еще

живет в моей душе, душе старика, и невольные слезы текут

по моему лицу, когда прихожу сюда к этому старому заброшенно-

му пруду и кладу цветы для моей Эдит под плакучую иву. Здесь,

у пруда, в моей памяти она веселая и жизнерадостная, она сто-

ит на берегу, одетая в легкий сарафанчик, улыбается и машет

мне рукой, наблюдая, как мы, мальчишки, играем в воде… Цветы

для нее – живой. Я никогда не был на ее могилке на кладбище,

там она для меня чужая и далекая, там она покоится.