Читать книгу Plexus - Ян Алти - Страница 4

Кухня. Открываю холодильник. Скатерть-самобранка. Бесперебойный источник питания, добавленный к законам мира. Хорошо в Элизиуме. Не надо добывать хлеб насущный в поте лица. Этим занят мой студеный друг.

Достаю мясо, ставлю на плиту сковородку и, дождавшись, пока она разогреется, бросаю вырезку. Телятина шипит, выпаривает распаляющий голод запах. Не хочу сейчас думать о проблемах. В доме спокойней. Моя крепость. Здесь все в порядке. Здесь зона комфорта. Здесь бессильны силы. Здесь нет Его. Моего бессознательного, или кто-там-еще-был. Не знаю. Переворачиваю кусок. Выуживаю из холодильника овощи. Корейскую морковку. Уже нарезанные именно так, как я люблю. И надлежащего вкуса, как я люблю. Буду есть много. Самое прекрасное в пребывании в своем мире – нельзя потолстеть или заболеть. Все идеально и тело идеально тоже. Поэтому можно уминать, сколько не прочь. И по желанию испытывать сильную или слабую сытость. Любое чувство, которое хочешь.

Разум желает познания, проблем и нового, тело хочет комфорта. Это прекрасно, когда можно сделать жизнь такой, чтобы они не противоречили друг другу. Когда мир вокруг поддерживает жизнь и дает пищу уму.

Но в этих мыслях – пока ел мясо с гарниром из овощей и корейской морковки – заметил противоречие. Если я хочу испытаний для мыслительных способностей, то почему удивляюсь тому, что произошло сегодня на улице? Очевидно же, что я устроил мир, в котором будет организму идеально, а голове странно и интересно. Где даже температура воздуха будет изменяться в зависимости от одежды и настроения. Одежда в зависимости от температуры воздуха. А вопросы, раздражающие и пугающие – какой смысл в других? – как свойство космоса. Тогда почему мне это не нравится?

Потому что не понимаю, что я сделал. Идеальный мир должен быть реален для меня. Я жду, что он будет отделен от меня. Только «не я» объективно. А все, что есть «я» не реально. Не так ли работает разум? Так что я хочу? Скучно в мире, который мое отражение. Хочу, чтобы он был отдельным от меня, но был мной. Кривым зеркалом. Так можно?

Я отправляю грязную посуду в ведро, откуда она исчезнет. А чистая появится снова в ящиках. Ничего не мою, если не хочу этого. Пойду спать. Устал. Иду в спальню, раздеваюсь. Отсутствие запаха тел – аромат свежего постельного белья. Воздух прохладный и свежий. Легкий ветер качает занавески. На улице, подстраиваясь под мой режим, темнеет. Быстрый вечер сменяется ночью. Все, оголился. Ложусь в постель. Накрываюсь одеялом и касаюсь рукой чьего-то тела.

Взревываю. Выпрыгиваю из постели. На улице возникает день, а в спальне включается свет. На моей кровати, которая стала сама собой двуспальной, лежит женщина. Она точно не испытывает стыда, не прикрывается одеялом. Да ничем она не прикрывается. Только смотрит и моргает. Ресницы длинные. Опускаются и поднимаются. Я стараюсь смотреть в глаза, она смотрит на меня.

– Привет! – говорит она.

Синяя радужка. Светлые волосы. Коралловые губы. Нежная шея… но я вновь сосредотачиваюсь на глазах. И понимаю, что такого точно не планировал.

– Привет! – говорю я.

Беру подушку и прикрываю от ее взгляда то, что негоже показывать незнакомым дамам.

– Зачем ты это сделал? – спрашивает она.

Я прижимаю подушку плотнее.

– Ты кто? – спрашиваю я.

Она задумывается. Ищет ответ. Глаза светлеют.

– Я Ева.

– И как ты сюда попала, Ева?

– Не знаю.

– Давно ты здесь?

– Не очень.

– Откуда ты?

Она начинает злиться.

– Зачем столько вопросов? – спрашивает она. – Меня зовут Ева. Я в нашем доме. Я твоя жена.

Я поворачиваюсь, перекидываю подушку на задницу и выхожу из комнаты. Иду сквозь дом, на крыльцо. На улице день. Кладу подушку на ступеньки, сажусь и смотрю в бесконечность, которая появилась и расстилается передо мной. Хочу что-то понять и что-то сделать. Но что? Не знаю.

Я поднимаю глаза к небу.

– И что это? – спрашиваю я.

– Негоже человеку быть одному! – раздается Глас с неба.

Спокойный. Всеобъемлющий. И не с неба. Фигура речи. Отовсюду, сразу, везде. Бесцеремонно и безусловно есть.

– Я не уверен, что я человек. – Говорю я.

– Человек, человек.

Глас полон уверенности. И благости. Представляю себе облик того, кто мог бы обладать таким голосом. Получился мужчина под тонну. Или больше. Обученный на диктора телевидения.

– А ты? – спрашиваю я.

– Я твой Бог.

Голос полон уверенности. Лучится силой, сочится значением и переливается компетенциями. К сожалению, у меня той же убежденности нет. Мой мир становится людным и божественным. Может быть, это свойство всех миров – порождать людей и богов. Как мыши из грязного белья.

– А есть другие боги, кроме тебя? – спрашиваю я.

И заранее представляю себе ответ.

– Нет. – Отвечает Глас. – Нет других богов. Нет бога, кроме меня.

– Хорошо. – Говорю я. – Не придется терпеть ваши разборки.

– Но есть враг. – Говорит Глас.

Он уже не точится прежней благостностью. Голос подрагивает, но старается скрыть волнение.

– Ты должен беречься. – Добавляет он. – И молиться мне.

Я смотрю на небо. Зачем смотреть на небо, если глас отовсюду? Плюю на землю.

– Хрен тебе. – Говорю я. – А не молитвы.

И иду в спальню.

Попутно размышляю: что, если Глас и враг – бессознательные для меня части разума, или игра химии в мозгу, теле, или… Что это меняет? Не знаю. Захотелось побеспокоиться, пока иду. Потому что там, в спальне, меня ждет в кровати женщина. Моя жена, по ее утверждению. Спорно, но кто я такой, чтобы…

– Дорогая, я дома.

Тишина. Пустая кровать, на которой никто не лежал. Из магазина, собрали, поставили. Запах дерева. Стою. Надо думать, но не думается. Иду на кухню. Там тоже никого. Чисто.

Сажусь за стол.

– Хочу чаю. – Говорю я.

На столе появляется чашка с чаем. Нет, добавлю немного культуры.

– Чайник.

Легкое движение, будто сморгнул. На столе теперь заварочный чайник, маленькая китайская пиала с благородным напитком и термос с горячей водой. Дегустирую. Дымный ветер горечи шен пуэра. Ставлю чашечку на стол. Оглядываюсь.

– И это все?

Тишина молчит. У кого я спрашиваю? Встаю и иду из дома. Та же река в небе, пороги, радуги. Рассеянный свет играет на листьях. Лужайка, как была. Как будто ничего не произошло.

– Эй!

Тихо. Бог молчит. Ветер покачивает поверху ветки деревьев. Мимо пролетают две капустные белянки. Сбоку мощеной дорожки поросло подорожником. В цветке пиона деловитые черные муравьи. Вдалеке считает грядущее кукушка. Температура двадцать – двадцать два градуса Цельсия. Дуновения освежают кожу. Я до сих пор не одет.

Если мир – отражение меня, то я внутри своей головы. Что в ней вообще происходит?

Пока я сажусь на ступеньку, мир одевает меня и материализует чайный столик. Одежда по погоде, чай на комфортном расстоянии. Все это – декорация. Отпиваю из чашки, и она пополняется сама собой.

Предметы – дань привычному миру. Что останется, если откажусь от них? В ответ на мысли стол, чайник, термос и чашка исчезают. Будто с меня сняли кожу, оголили нервы, вывернули наизнанку, устлали рецепторами. Вместо пустоты осталась чайность – сумма воздействий на органы чувств. Она была, и ее не было. Воспринимаю цвет, вкус, запах, температуру без объекта. Тот же шен пуэр. Но теперь во всей целостности. Ощущения захватывают. Почти парализуют мышление. Для счастья и полноты жизни нужны хорошо стимулированная перцепция? Нет объекта, но есть все впечатления и даже больше. Погружаюсь в чай, становлюсь им. Если перестать думать, получилось бы полное блаженство. Но не для разума. И чая не стало.

Я встаю и выхожу на лужайку. Одолевает искушение. Страшно. Страшно увидеть как есть. Страшно допустить, что в мире нет ничего, кроме суммы впечатлений. Закрываю глаза. Глубоко вдыхаю. Выдыхаю.

– Хочу увидеть мир.

Открываю глаза.

Мир напрямую действует на органы чувств, и сейчас я осознаю это влияние. Фон остался на месте. Но стал двойным. Небо, земля, деревья, растения, насекомые, кукушка вдалеке… Это первичное восприятие. Я чувствую, как космос собирается из впечатлений. Запахи, звуки, движения воздуха, гравитация – первичный мир, обработка – вторичный. Сорвало завесу. Воспринимаю напрямую. Телом? Точкой, собирающей импрессии. Которая стала всем. Думание не мешает. Перевожу внимание с ощущения на ощущение, все разумно. Окружающее полно мыслей. Нет ни одного предмета, создания, процесса, которые бы не содержали тонкого течения логоса. Нуса. Идеи.

– Думаешь, этого достаточно?

Скрипучий голос. Старая дверная петля. Осколок стекла, застрявший в подошве, скользнул по асфальту. Ветка дерева, раскачиваемая ветром, трется о металлический забор. И шепот. В полусне, журчит вода, и слышится неразборчивая речь, нашептывающая бесконечную глоссолалию. Внутренний разговор, иногда слышимый разумом. Неразборчивый, ворчливый. Смотрю вниз, на звук. Среди впечатлений травы устроился змей.

– И в этот момент ты удивляешься. – Говорит он.

Янтарные глаза, подвижный рот с человеческой артикуляцией. Может у него и адамово яблоко есть?

– Нет у меня яблока. И яблоки я есть не предлагал. Не люблю яблоки. – Говорит он. – Глупая история. Одна часть спорит с другой.

Говорит с собой или бредит.

– В конце концов, думаю, это не важно. – Говорит змей. – С другой стороны, что вообще важно, если не это?

Стремно смотреть на змею с бредом. И, если следовать традиции, – с манией величия.

– Ты впустую тратишь время. – Говорит он.

Вперился. Взгляд умный. Не холодный, не рептилий. Пронзительный. Внутрь меня. И он единственный, кого я не могу воспринять в первичном смысле. Я вижу его обычными глазами. Среди сверхреального мира прямых впечатлений, он выглядит еще ощутительней.

– Почему я трачу время зря?

Наверное, это плохая идея, говорить со змеем.

– Потому что ум тоже орган восприятия. Как нос, язык, кожа. Он не важен.

– Разве ты не пользуешься мышлением?

– Я источник мыслей. – Говорит он. – Я то, откуда они берутся. Ты думаешь, что думаешь. Но это я думаю за тебя. Ты ловишь мои мысли. Без меня у тебя бы их не было. В этом правда.

– И что?

– А то, что ты придаешь значение тому, что не существует в тебе. Как и все остальное, что ты ощущаешь. Оно не существует. Довольствуешься тенью.

Бредит. А я стою и слушаю его, все более погружаясь в чужой или свой бред.

– Говорю каждому то, что сродни ему. – Шепчет змей. – И на самом деле, никому зла не желаю.

Он зевает и облизывает раздвоенным языком губы. Выглядит гиперреальным. Намного реальней всего, что я воспринимаю.

– Это потому, что ты все воспринимаешь через мысли.

– То есть, если я не буду мыслить, мир исчезнет?

– Нет. Исчезнет твоя уверенность в том, что это тот самый мир.

– Зачем ты мне это говоришь?

Он наплывает на меня. Я вижу каждую переливающуюся чешуйку на его морде.

– Затем, что я всего лишь, возможно, твое воображение. Именно поэтому я могу быть объективней всего окружающего. Как истинная галлюцинация – я реальней реального. Это и убеждает в их существовании. Иначе бы никто не купился.

Его глаза заслоняют мир. Зрачки уставились на меня. У него бинокулярное зрение.

– Докажи мне, что я реален! – Шепчет он.

Как доказать, что что-то реально? По воздействию на тело, на органы чувств? Несмотря на то, что воздействие первично, и я собираю мир из воздействий, а не объектов, невозможно воспринять сам объект во всей его полноте. Он останется загадкой. Глазом я вижу отраженный от предмета свет, а не сам предмет. Всегда только тень. Реальность воспринимаемого мира – привычка, а не доказательство. Какой он на самом деле? Наивные упования на науку? Карта не станет территорией, только в безумии. Так змей галлюцинация? Воспринимаю или проецирую? Верить его словам? Я уже верю, раз думаю об этом.

– А что скажешь ты? – Спрашиваю я. – Ты реален?

Змей отдаляется. Сворачивается кольцами на восприятии травы.

– Загадка, для которой ты сам должен найти решение.

Не ответ. Но змей уже исчез. Окружающий мир изменился. Распался на отдельные объекты. Трава, небо, деревья. Первичное восприятие исчезло. Будто на меня надели смирительную рубашку и дали укол аминазина. Я не воспринимаю восприятие. Отделен от мира. Заперт. Заживо погребен. Бессмысленные трава и небо.

Пытаюсь вдохнуть. Мышцы не работают. Апноэ. Пациент не способен дышать без посторонней помощи. Горло схвачено спазмом. Мы его теряем. В глазах темнеет. Из темноты с ревом летит на меня что-то еще более темное. Страшно.