Читать книгу Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин - Страница 7

Новый день встречает нас хмурым тоскливо-сонным утром и уныло бьющей в окошко ледяной моросью. Первую ленту мы с Танькой дружно просыпаем и, чтобы успеть на вторую, прыгаем по комнате испуганными газелями, одеваемся, мчимся в университет и разбегаемся по корпусам.

Я стаскиваю куртку и шарф прямо на ходу в коридоре – в учебном корпусе тихо, с начала второй пары прошло не меньше четверти часа, и мои торопливые шаги, переходящие в бег, разносятся вокруг гулким эхом. А шапку сдергиваю, запнувшись о высокий порог двери, уже в аудитории.

Она летит под ноги куратору, читающему здесь спецкурс для четырех групп, голубой кеглей, и я лечу вслед за ней, вскинув руки и пытаясь удержать на носу очки. Тщетно. Вслед за шапкой они слетают с меня и падают к ногам изумленного преподавателя.

– Воробышек?! – вскрикивает от удивления женщина и торопится прийти на помощь. – Что случилось? – берет меня под локоть, поднимая с пола очки. – Вас что, упаси господи, кто-то преследует?!

В аудитории находится более ста человек. Все замерли в любопытстве, и я совершенно не знаю, что сказать в оправдание своего фееричного появления. Закрывшись от мира на спасительный миг страшного смущения упавшими на лицо беспорядочными кудряшками волос, не убранными из-за позднего пробуждения в привычную «луковичку» на макушке, молча перевожу дыхание, поднимаю шапку, куртку и встаю с колен. Стараясь не смотреть на ряды убегающих вверх парт, убираю от лица волосы и отряхиваю джинсы.

– Извините, я… – собираюсь продолжить честным «проспала», но тут сверху доносится басистый голос нашего старосты Боброва, и сразу за ним его ехидный смешок:

– Ага, преследуют! Мальчишки с рогатками! Правда, Воробышек?!

Мне нечего ответить. Ну погоди, Бобров! Понадобится тебе что-то от Птички! Например, номерок телефона Ленки Куяшевой, одногруппницы Крюковой, получишь даже два – обоих ее ухажеров! И я выпрямляю спину и согласно киваю, глядя в нечеткое лицо преподавателя.

– Правда, София Витальевна. Вот, еле крылья унесла, – говорю, заливаясь румянцем под веселые смешки студентов. – Пожалуйста, можно я сяду?

Женщина отвечает напряженным кивком, отступает к кафедре и начинает читать предмет. Забыв вернуть очки, задумчиво вертит их руке, постукивает о плечо, рассуждая о практике инженерных расчетов и сложных случаях нагружения оговариваемой ею конструкции. А я, поджав губы, поспешно ретируюсь к рядам парт и спешу вверх по наклонному возвышению, не смея вновь напомнить о себе и сбить преподавателя с мысли.

Возле Невского сидит какая-то девушка-старшекурсница. Колька что-то коротко машет мне, жмет виновато плечом и шепчет: «Ну, Птичка, горазда же ты дрыхнуть!» – великодушно предлагает подвинуться, но я, отмахнувшись в ответ, пробегаю дальше. Плюхаюсь на свободное место почти под самой галеркой аудитории, достаю учебные предметы и пытаюсь что-то писать, но без очков получается не очень.

И все же я стараюсь. Закручиваю волосы на затылке, втыкаю в них карандаш, щурю глаза и старательно вывожу, полагаясь на слух и выработанную годами учебы моторику пальцев…

– …Расчет на прочность, при сложном сопротивлении, требует определения опасных сечений и опасных точек. А условия жесткости и прочности позволяют оценить работоспособность конструкции или ее элементов…

…и вдруг подскакиваю от звука знакомого голоса, раздавшегося у самого уха:

– Ужасно, Воробышек. Носом писать не пробовала?

– Л-люков? – бормочу я, вскидываю голову и изумленно таращусь на темную фигуру, обозначившуюся слева от меня. – Ты как тут оказался? – задаю парню дурацкий вопрос, впрочем, тут же сообразив о своей буквальной недальновидности. – То есть… – окончательно смущаюсь от факта его присутствия рядом. – Чего тебе?

Люков смотрит на меня и молчит, затем выдает раздраженно:

– Мне ничего. А вот тебе… Ты что, Птичка, решила меня и тут достать? Отчего не села в другое место? Я Синицыну круглосуточную опеку над тобой не обещал. Хватит декану с меня и двух часов дважды в неделю. Так какого черта ты бежишь ко мне?

– Я? К тебе? – я так и раскрываю от удивления рот, глядя на недовольно поджатые губы парня. Справившись со вспыхнувшим в душе возмущением, отвечаю как можно холоднее:

– Ну что ты, Люков, и не думала даже. При моих «минус четыре» достать тебя от входа на глаз непросто. Так что мне один черт – ты тут сидишь, или кто-то другой. Увидела бы, обошла бы Ваше Занудство стороной. Мне как, сейчас пересесть? – спрашиваю с вызовом, уж очень не хочется выглядеть в глазах Люкова какой-то озабоченной его персоной девчонкой. – Или разрешишь дождаться перемены? Знаешь, не хотелось бы вновь привлекать к себе внимание.

У нас сдвоенная пара лент, и мне совсем не улыбается мельтешить во время лекции по аудитории, раздражая преподавателя из-за прихоти одного мнительного студента своей рыскающей в поисках свободного места фигурой. Но, не получив ответа, я все же сгребаю тетради и порываюсь встать, когда рука Люкова ложится на мое плечо, заставляя остаться на месте.

– Сядь, Воробышек! – отрезает парень. – Ты права. На сегодня твой лимит внимания исчерпан. Пиши давай, – командует он, отворачиваясь. – Зачет никто не отменял, а твоя старательность, как я понял, оставляет желать лучшего.

– Ну спасибо, благодетель, – оскаливаюсь я, стряхивая с плеча тяжелую руку и вновь утыкаясь в конспект, когда слышу над головой короткий свист и неожиданно требовательное:

– София Витальевна! Верните Птичке очки, они вам совершенно не идут!

Илья

Холодный ноябрьский воздух приятно наполняет легкие и остужает нервы после разговора с отцом. Я возвращаю Борису телефон, а на протянутую мне кредитку реагирую как обычно: предлагаю телохранителю оставить ее себе или, как альтернативный вариант, попробовать поиграть плоским предметом с задней щелью его хозяина. Склоняю здоровяка к отличному способу накопления личных депозитных средств через волосатый терминал работодателя.

– Очень умно, – реагирует щербатой улыбкой на мои слова Борис и обещает передать отцу привет от меня. Фыркает в гангстерские усы. – Ну бывай, остряк! Была б моя воля, – цедит сквозь крупные зубы, улыбаясь веселыми глазами, – поползал бы ты ужиком у меня. Эх, не судьба…

Тяжелое брюхо и рыхлые щеки, умный взгляд. Лишних двадцать кило, но в целом неплохо, решаю я, оценивая нового курьера Большого Босса. Дорожит службой, норовист и слишком мало знает…

– Спецназ? – задаю парню вопрос, убирая руки в карманы. Замечаю поверх его плеча въезжающий на парковку знакомый красный «Вольво» и прильнувшее к лобовому стеклу нервное лицо.

– Он самый, – отвечает Борис, перехватывая мой взгляд. Оглядывается. – Увидимся! – обещает напоследок, демонстративно набивая клавиши рабочего телефона и наконец убирается к черному джипу представительского класса.

И я отвечаю кивком: как сложится.

– Люк! Постой! – Самсонов выходит из машины и окликает меня, когда я поднимаюсь на крыльцо университетского корпуса. Неуверенной походкой подходит ближе, сутулится, мнет в руках дорогую сигарету, долго решаясь заговорить, и наконец спрашивает:

– Слушай, это правда, насчет вечера в «Альтарэсе»?

Я одергиваю куртку и поднимаю в ожидании бровь. Поворачиваю голову вслед короткому взгляду парня, брошенному в сторону тачки, и смотрю в знакомое лицо Якова.

– Угу, Яшка сказал, – понимает меня без слов качок. – Нашел меня в клубе «Бампер и Ко» со свежей новостью. Так как? – вновь любопытствует, кусая губы. Закуривает. – Я бы на тебя поставил, Люк, – есть немного лишних деньжат. Просто хотел узнать: ты действительно в деле? Или Яшке не стоит верить на слово?

Я смотрю на выползающего из машины высокого тощего парня в модном прикиде от фэшн-педер…ста, почесывающего нервно шею и висок, легкой трусцой припустившего к нам, и, отвернувшись к Самсону спрашиваю:

– Наследник херово выглядит. Неужели так и не соскочил?

Самсонов оглядывается, криво усмехается и пожимает плечом.

– По слухам, твой папаша на него уйму бабок в Швейцарии угрохал. Держал в клинике под замком, а он на их дерьме похлеще здешнего завяз. Хвастался, что вчера спустил на дурь две штуки – возле него по-прежнему одно гнилье вертится. По-моему, старик на него плюнул давно. Слышал, что через Бампера тобой интересовался. Так как насчет вечера, Люк? Клуб «Альтарэс», закрытый вход?

– Ближе к полночи, – отвечаю я, но предупреждаю. – Хорошо подумай, Самсон, стоит ли? В этот раз все слишком невинно.

Парень затягивается, проводит рукой по бритому черепу и бросает сигарету под ноги. Щелкает молнией, задергивая наглухо воротник.

– Расскажи бабушке о своей невинности, Люк, – говорит, усмехаясь, – а я послушаю, – кидает довольный взгляд за плечо на подошедшего Яшку, оскалившегося хитрой ящерицей. – Яков, ты был прав! Твой младшенький снова в деле. Так что готовь бабло, братуха, – хлопает того по плечу, пока я рассматриваю старшего брата, с которым не виделся больше года, – будем долбить карманы!

«Забей на него!», «Пошли старика нахрен!», «Черт, живые бабки, брат!», – слова Яшки комом стоят в горле и звенят отголосками прошлого в голове, когда я отрезаю его входной дверью корпуса и ухожу на третью пару. Он долго кричит мне вслед что-то из старого и присущего ему – «Да он на тебя др…чить хотел!», «Бл…ть, ты без него никто!» – после моего короткого и злого «Отвали», и я понимаю, что ничего не изменилось между нами за прошедший год. Между мной и им. Ничего, кроме того, что я смог вернуться.

Его желания так прозрачны, что мне становится противно. Брат извне. Ненавистный отросток вне семьи. Как бы ни хотелось все исправить моему папаше, я слишком долго был изгоем, так какого черта я должен сейчас что-то менять?..

На выходе из холла я наталкиваюсь на темноволосую девчонку в зеленом балахоне и дурацких ядовито-желтых сапогах и громко чертыхаюсь, убирая ее с дороги.

– Какого хрена! – шиплю ей в лицо, когда она упрямо оббегает меня и вновь обозначается на пути, протыкая насквозь злыми черными глазами. – Ты кто?

– Шанель в манто! Люков? – дерзко спрашивает девчонка и нехорошо щурит взгляд. – Илья? С четвертого?

И я раздраженно киваю. Возвращаюсь мыслями в университет и вглядываюсь в незнакомое лицо – обычное, характерное, запоминающееся. Рассерженное. Оказавшееся вдруг слишком близко от меня. Подруга очередной снятой девчонки на вечер? Я определенно точно был осторожен.

– Чего тебе, девочка?

– Тань, не надо, – слышу негромкий мужской окрик за ее спиной и нехотя соглашаюсь, реагируя движением в ответ на звонок к ленте.

– Лучше не надо. Послушай друга.

Но девчонка решительно мотает головой, упирая кулак в бок.

– Нет, Вовка, надо! Надо, Люков! – вцепляется в мой локоть – ох, это она зря. – Я тебе сейчас все скажу!

***

Я захожу в аудиторию, когда лекция уже идет, и мои шаги особенно слышны в большом лекционном зале. Жму плечом в ответ на недовольный взгляд преподавателя, демонстративно остановившийся на мне, и молча следую к заднему ряду парт, невольным взглядом отыскивая в рядах студентов светловолосую Воробышек, наверняка трусливо упорхнувшую от меня.

Какое мне дело до ее проблем? Никакого. И я готов повторить ей то, что сказал черноглазой девчонке еще раз.

Но Воробышек не видно. Когда я подхожу ближе, то с удивлением обнаруживаю ее, уткнувшую нос в конспект, на прежнем месте. Так и не вспорхнувшую прочь за время перемены. Однако девчонка не пишет. Невероятно, но под дружный скрип ручек и монотонный голос лектора она спит. Положив голову на согнутый локоть и повернув лицо в мою сторону, Воробышек едва заметно дышит, уронив на нос очки.

Учебный конспект исписан быстрым почерком и множеством перечеркнутых линий, желая узнать, что же я пропустил, сажусь, тяну руку и осторожно придвигаю конспект к себе…

«Послушник тьмы»

Пьеса

(отрывок)

Трактирщик

(Горько, опомнившись.)

– Да-а. Я речи громкие с тобою говорю, вот только дар такой тебе не подарю. Уж больно тяжек он для плеч людских, и так согбенных от трудов мирских. Э-эх, гость! (медленно отпивает вино из бокала и утирает губы горячим ломтем хлеба).

Я грех свой возложить не смею ни на кого, хотя лелею о том мечту уж десять лет! Да, видно, мне прощенья нет! Последний день исходит на поклон, все десять лет – один безумный сон. Служенье дьяволу иль богу… А-а! Все едино! Одним мерилом меряны, что свет, что тьма… Сплошная постылая картина!

Гость

(Участливо.)

– Мне непонятен твой секрет.

Трактирщик

– Я отдал тракту десять лет! Держа ответ за грязное злодейство. За мной вина, за Господом судейство. Уж десять лет как минуло сегодня, а будто сотня тягостных веков, отяжеленных бременем оков. Где что ни день, то испытанье, томительное ожиданье, отпустится ли мне мой грех?.. Но, разделив его на всех, поверь, сынок, не станет легче.

Гость

(Отпивая вино.)

– Но дар лозы определенно крепче покажется от слов твоих.

Трактирщик

– Не спорю. Вино земли сей – подобно морю. Кого штормит, кому покой несет и смерть. Уж говорил я: это как смотреть. Ну а кому, как мне, кручину. Причину несть свою вину по жизни дальше и служить. Служить Ему до искупленья. А если нет – освобожденьем мне станет только смерть моя. И все же склонен верить я: не в том мое предназначенье.

Гость

(С живым интересом.)

– А в чем же?

Трактирщик

(Озадаченно.)

– Не знаю. Но скажу, что роли для каждого расписаны судьбой. Ведь ты не думаешь, что мы по доброй воле все забрели сюда? Что встретились с тобой?.. Ах, если б кто совет мог дать, как быть? Как дальше с тяжестью на сердце старом жить?

Гость

(Задумчиво.)

– Твои слова за вязью тайны. Однако тропы не случайно для нас проложены Творцом. Кто знает их, тот ликом светел. Тот сердцем чист и благ делами. А в остальном же, между нами, тебе, отец, совет один: держи ответ, и будь терпим. Возможно, все тебе вернется.

Трактирщик

(С грустной улыбкой.)

– Держу, сынок. Что остается? Служить ему – вот и служу (с живым интересом оглядывая гостя).

– Так, стало быть, ты держишь путь домой?

Гость

(Кивая.)

– Домой, отец. Держу дорогу в Ругу из Кассиопии… Наставнику и другу я обещанье дал вернуться в отчий дом. В родную материнскую обитель, откуда отроком – так повелел правитель земли моей – был отдан на поклон. На верное и вечное служенье жрецу-отцу из храма «Трех Владык». Мирэю – прах его земле, а душу Богу, коль сможет проложить дорогу она к Всевышнему, – греха не искупить.

Трактирщик

(Не скрывая изумления.)

– То верно. Полвека тянется за сим отступником вина. Слыхал, при жизни он сгубил сполна невинных душ? (качая головой). Вот истинно уж кто есть Ирод! Кому закон не писан. Сирот он в войско призывал свое и подставлял их под копье бездумное сынов Ареса. И хоть не вижу интереса я в смерти той – дошла молва…

Гость

(Осторожно.)

– Цена молве – недорога.

Трактирщик

– Цена ей правда лишь слова, что с уст слетают, словно пух. Однако ж выскажемся вслух: слыхал, Мирэй наказан, меч снес ненавистный череп с плеч! А с ним и храм исчез в огне, предав владык сырой земле. И поделом, скажу, тирану! Чей труп исчез, как в воду канул! А может, в пламени сгорел, оставив душу не у дел. Кто знает, где теперь она? Низвергнута ль? Погребена под чадом грешной преисподней?

Гость

(Задумчиво.)

– А может, прячется средь нас, отыскивая к Богу лаз. Неприкаянна, не прощена, одна, без сна, и без тепла. В виденьях прошлого блуждая, не существуя – выживая на плахе совести своей (закрывая глаза и жестко отирая рукой лицо).

То было, кажется, сто лет тому назад. Но храм, отец, не меч разрушил – яд. Яд Светлой Истины, коснувшийся престола…

…Беру ручку и думаю, внимательно глядя на спящую фигуру девчонки в дурацком свитере, словно снятом с плеча старшего брата: на кой мне это надо? Неужели все дело в Синицыне? И раздраженно ломаю попавшийся под руку карандаш.

А-а, черт!