Читать книгу Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством» - Янис Варуфакис - Страница 14

Моя карьера «предателя нации» восходит к декабрю 2006 года. На публичных дебатах, организованных аналитическим центром бывшего премьер-министра, меня попросили прокомментировать государственный бюджет 2007 года. При взгляде на цифры что-то заставило меня отмахнуться от них как от жалкой маскировки, вроде тюля на окнах бедной квартиры:

Сегодня… нам угрожает пузырь американской недвижимости и рынка деривативов… Если этот пузырь лопнет, а он точно лопнет, никакое снижение процентных ставок не активизирует приток инвестиций в нашу страну, а потому глупо рассчитывать на восполнение потерь и думать, что хотя бы один из приведенных параметров бюджета удастся реализовать… Вопрос не в том, случится ли крах, а в том, насколько быстро он спровоцирует нашу следующую Великую депрессию.

Мои коллеги-эксперты, среди которых было два бывших министра финансов, смотрели на меня так, как обычно смотрят на глупца, несущего откровенную чушь[20]. На протяжении следующих двух лет мне предстояло наталкиваться на такой взгляд снова и снова. Даже после того как перевернулась кверху брюхом корпорация «Леман бразерс», произошел крах Уолл-стрит, разразился кредитный кризис, а Запад оказался в тисках депрессии, греческая элита продолжала наслаждаться самообманом и пребывать в блаженстве. На званых обедах, на академических семинарах и в художественных галереях рассуждали о неуязвимости Греции перед «английской болезнью», верили, что наши банки достаточно консервативны, а греческая экономика полностью защищена от последствий охватившей Америку бури. Утверждая, что это чрезвычайно далеко от истины, я вносил резкий диссонанс в общие рассуждения, а дела между тем становились все хуже.

На самом деле государства никогда не возвращают свои долги. Они оттягивают выплаты, то есть откладывают погашение до бесконечности, возмещают только проценты по кредитам. Пока у них получается это делать, они остаются платежеспособными[21]. Имеет смысл сравнить государственный долг с ямой в земле рядом с горой, олицетворяющей общий доход страны. День за днем яма становится все глубже, поскольку на долг начисляются проценты, даже если государство больше не заимствует. Но в тучные времена, по мере роста экономики, гора дохода неуклонно повышается. Пока гора растет быстрее, чем углубляется долговая яма, дополнительный доход с вершины этой горы можно «ссыпать» в соседнюю яму, дабы ее глубина оставалась прежней, а состояние государства – стабильным. Неплатежеспособность возникает, когда экономика перестает расти или начинает сокращаться: рецессия «прогрызает» гору дохода страны, никак не помогая замедлить темпы углубления долговой ямы. В этот момент встревоженные денежные дельцы начинают требовать более высоких процентных ставок по своим кредитам за готовность продолжать финансирование государства, а повышение ставок словно подгоняет к яме экскаватор, который начинает копать быстрее и делает долговую яму глубже и глубже.

До кризиса 2008 года Греция, если судить по горе годового дохода, имела самую глубокую долговую яму среди всех стран Европейского союза. Но тогда гора доходов росла быстрее, чем углублялась эта яма, создавая видимость устойчивости[22]. Все изменилось в начале 2009 года, когда почва ушла из-под ног французских и немецких банков в результате того, что они активно вкладывались в обесценившиеся американские деривативы, в одночасье денонсированные Уолл-стрит. Для Греции беда заключалась еще в том, что рост доходов в стране до сих пор поддерживался кредитованием корпораций (зачастую через греческое правительство) со стороны тех же французских и немецких банков, которые кредитовали государство[23]. В миг, когда эти банки запаникуют и прекратят кредитование государственного и частного секторов Греции одновременно, игра закончится. Греческая гора доходов повалится, а яма государственного долга превратится в пропасть[24]. Именно об этом я предупреждал всех, кто хотел меня слушать.

Осенью 2009 года новое греческое правительство пришло к власти с обещанием увеличить государственные расходы в качестве способа восстановления горы доходов страны, но новый премьер-министр и министр финансов, представители социал-демократической партии ПАСОК, не добились желаемого. Страна оказалась банкротом еще до того, как они успели принять присягу. Мировой кредитный кризис, который вроде бы никак не затрагивал Грецию, вот-вот должен был остановить работу европейских банков, которые нас кредитовали. Для страны с развитием на фоне роста долга – причем долга, зафиксированного, по сути, в иностранной валюте, поскольку финансовую политику еврозоны Греция никоим образом не контролировала, – да еще окруженной европейскими экономиками, переживающими глубокую рецессию и неспособными к девальвации национальных валют, это означало, что гора доходов будет уменьшаться со скоростью, грозящей скинуть всю страну в долговую яму.

В январе 2010 года в радиоинтервью я предупредил премьер-министра, с которым был лично знаком и даже состоял в дружеских отношениях: «Что бы вы ни делали, не берите от имени государства кредитов у наших европейских партнеров в тщетном стремлении предотвратить наше банкротство». В ту пору греческое государство предпринимало невероятные усилия для того, чтобы сделать именно это. Спустя всего несколько секунд правительственные СМИ принялись обзывать меня предателем и глупцом, который не понимает, что подобные прогнозы имеют свойство сбываться: мол, сохранение уверенности рынка в финансовом благополучии государства – это единственный способ обеспечить приток ссуд. Убежденный в том, что наше банкротство неизбежно, сколько бы ни прятать голову в песок, я не желал угомониться. Тот факт, что я когда-то писал речи для премьер-министра Папандреу, стал известен Би-би-си и другим зарубежным новостным агентствам. Заголовки наподобие такого: «Бывший греческий парламентарий называет Грецию банкротом» расползлись по средствам массовой информации и укрепили за мной репутацию злейшего врага греческого истеблишмента.

Эптон Синклер однажды сказал: «Трудно заставить человека что-то понять, когда его зарплата зависит от того, что он этого не поймет»[25]. В нашем случае доходы и богатство греческого правящего класса зависели от того, что они не будут признавать факта банкротства Греции. Если каждому мужчине, женщине и ребенку нынешнего поколения, а также следующего, придется брать необеспеченные кредиты, чтобы поддерживать отношения греческих олигархов с иностранными банкирами и правительствами, значит, так тому и быть. Их не убеждали никакие аргументы, никакие призывы вспомнить об интересах остальных 99 % греческого населения. Но чем старательнее они игнорировали тревожные признаки и факты, тем больше я ощущал себя обязанным предупредить наших сограждан о том, что кредиты, которые истеблишмент берет от их имени, ради спасения от банкротства, лишь усугубляют положение и, как следствие, ввергают Грецию в долговую кабалу. Друзья и коллеги говорили, что, возможно, я прав в своих прогнозах, но все-таки не стоит публично рассуждать о банкротстве. Не будучи прирожденным политиком, я отвечал словами Джона Кеннета Гэлбрейта: «В политике бывают времена, когда ты на правильной стороне, но проигрываешь». Я и не догадывался, насколько пророческой окажется эта цитата.

Что ж, я продолжал бороться в одиночку, продолжал призывать страну признать банкротство, чтобы избежать работного дома, который был ей уготован, если она не пожелает смириться с очевидным. В феврале 2010 года по национальному телевидению я сказал, что проблема всех продлеваемых кредитов в том, что, как в игре, когда под музыку пересаживаешься со стула на стул, рано или поздно музыка обрывается. В данном случае это будет тот момент, когда беднейшие европейцы, чьи налоги и льготы идут на финансирование кредитов, вскричат: «Хватит!» Но к тому времени мы станем намного беднее, намного обремененнее долгами – и наши соседи нас возненавидят. В апреле 2010 года, за месяц до выделения кредита, я опубликовал подряд три статьи. В первой из них, от 9 апреля, под названием «Банкроты ли мы?», утверждалось, что, если государство продолжит притворяться стабильным, благодаря полученным займам греков ожидает «самое зрелищное банкротство семей и предприятий в нашей послевоенной истории». Но вот если государство сознается в банкротстве и вступит в переговоры с кредиторами, большую часть долгового бремени мы разделим с теми, кто несет ответственность за наши долги, то есть с банками, что предавались хищническому кредитованию до 2008 года.

Ответ истеблишмента был простым и однозначным: если наше правительство пожелает реструктуризировать долг, Европа, недолго думая, выкинет нас из еврозоны. Мое возражение на это тоже было простым и очевидным: такой шаг приведет к разрушению банковских систем Франции и Германии, а также самой еврозоны. Они никогда этого не сделают. Но даже если сделают, какой смысл состоять в валютном союзе, уничтожающем экономики своих членов? Словом, в отличие от тех противников евро, которые воспринимали кризис как возможность добиться «Грексита», моя позиция заключалась в том, что единственный способ сохранить стабильность еврозоны есть сопротивление директивам ее институтов.

Менее чем за десять дней до подписания кредитного соглашения я сделал еще два залпа по правительству. 26 апреля в статье под названием «Последнее танго Европы» я сравнил усилия нашего правительства по привлечению кредитов с усилиями сменявших друг друга правительств Аргентины, которые стремились через крупные долларовые займы от МВФ обеспечить паритет своей валюты с американским долларом достаточно долго для того, чтобы богачи и корпорации успели ликвидировать свои аргентинские активы, перевести поступления в доллары и переправить их на Уолл-стрит – затем же экономика и валюта рухнули, а накопленный долларовый долг попросту придавил к земле несчастное население Аргентины. Через два дня я выпустил статью, название которой говорило само за себя: «Преимущества банкротства».

Спустя пять дней кредитное соглашение было подписано. Премьер-министр, выбрав идиллический остров в качестве фона для своего обращения к нации, восхвалял этот шаг как второй шанс Греции, доказательство европейской солидарности, основу для восстановления нашей экономики, бла-бла-бла. На самом же деле это была фактическая измена, а страна получила общий билет в работный дом.