Читать книгу Потерянные имена, чужие тени - Ярослава Осокина - Страница 2

Война закончилась сразу вслед за летом. Не было ни радости, ни облегчения: только вытоптанные поля, сожженные и ограбленные деревни и городки… мародеры и разбойники, по-прежнему рыскающие в округе. Зима предстояла голодной, и хотя новый король пообещал открыть потайные закрома, никто на это не надеялся: откуда ж там взяться запасам, в этих королевских закромах. На соседей и того меньше надежда была: у них самих еще недавно гремела война.

На дорогах было полно самого разного люда, никогда не знаешь, с кем тебе доведется встретиться – то ли нищенка с ребенком, а то ли какая-нибудь графиня с сыном-наследником разоренных земель милостыню просит. Говорили еще, что скитается где-то по дорогам бывший наследный принц соседней страны, чьего отца казнили еще по весне.

Дажью война почти обошла. В этот тихий городишко у предгорий трижды входили войска: королевские попеременно с ватагами мятежного герцога. Все три раза городской совет встречал войска с распростертыми объятьями, благо, что останавливались они от силы на несколько дней.

Дажья не нужна была никому: город при университете, оживлявшийся разве что по праздникам и по весне, когда у студиозусов были краткие вакации. За ней не было ни важных дорог, ни стратегических укреплений.

Войска оставляли горожан с приуменьшившимися припасами, зато целыми и почти не помятыми.

Поэтому окончания войны Дажья считай и не заметила.

Разве что бродячего люда прибавилось: кто перебирался поближе к столице, кто искал места получше.

Почтенный Чезар Валенту этого не одобрял. Все должно быть как положено. Где родился – там и живи, и помирай тоже там. Бродяг и войны он не одобрял, как и снег поздней весной или излишнее тепло в декабре.

Впрочем, несмотря на жесткость суждений, господин Валенту был человек добрый и порой, как говаривала его покойная супруга, слишком мягкий. Это действительно было так, и пока жива была супруга, позволял он ей управлять своим хозяйством, как ей вздумается, и дочки вертели отцом, но хозяином он был рачительным, дела вел твердо, и даже рисковал понемногу, вкладывая деньги в некоторые предприятия.

Но то до войны было. Теперь вот господин Валенту днями просиживал над бумагами и расчетами, пытаясь вернуть хотя бы часть упущенного за время беспорядков. От этого малоувлекательного события однажды днем его отвлек слуга.

– Господин, там с визитом… – слуга замялся, подбирая слова, – двое. Родственники, говорят, из провинции.

– Это как? Что значит «говорят»? – удивился господин Валенту. – А ты чего так туманишь? Кто приехал-то?

– Прошу прощения, господин, – слуга поклонился, скрывая замешательство, – не узнал я. Там двое, юноша и девушка. И вроде видал я их, но не припомню. Потому и пустил, а вдруг правда…

– «Вдруг правда», – сердито передразнил его господин Валенту, – хоть куда пустил? Сейчас вынесут из гостиной, что под руку попадется, а ты так и будешь болтать, что «вдруг и правда».

Но неожиданные гости и не думали разбойничать. Когда господин Валенту несолидно ворвался в малую гостиную, он обнаружил, что юноша и девушка мирно сидят на креслах, ждут.

Молодой человек в черном встал, разворачиваясь гибким, змеиным движением. Его спутница торопливо поднялась, поклонилась и едва слышно поздоровалась.

Господин Валенту растерялся. Их лиц он не помнил.

– Прошу прощения, – осторожно сказал он. – Не ошиблись ли вы?.. Я, к сожалению, не имею чести знать…

Господин Валенту запнулся: девушка вскинула на него отчаянные, полные слез глаза.

– Нет ошибки, – хрипло сказал юноша. – Присмотритесь внимательнее. Мы не раз встречались прежде.

Господин Валенту сначала нервно оглянулся на дверь, раздумывая, не позвонить ли, чтобы слуга выставил странных гостей… потом любопытство одержало верх. «Господин Валенту, – говаривала его покойная жена, – ваше любопытство просто неприлично. Маленькому мальчику еще пристало подобное, но не вам».

Незнакомец глядел на него, прищурив желтые глаза. Осанка, стать и уверенность урожденного дворянина, серебряная серьга в ухе – диковатая традиция глубинки. Черные, неровно обрезанные волосы крылом падали на лицо, закрывая его наполовину. Если бы не презрительное выражение, то его можно было бы назвать даже миловидным. Девушка была похожа на него, только с более нежными чертами лица. Оба они были одеты в темные одежды какого-то несусветно старомодного покроя: длинный камзол, кафтан с черным шитьем у него и плотный плащ с капюшоном поверх строгого платья у нее.

Девушка сцепила тонкие белые руки и напряженно смотрела в лицо господину Валенту.

И ведь действительно, что-то в них было. Вот этот разлет бровей, четкие скулы – господин Валенту уже видел это все где-то.

Незнакомец нахмурился, поняв, что господин Валенту не может вспомнить, и резко отвернулся к окну, скривив губы.

– Прошу прощения… – снова сказал пожилой господин.

И вдруг он узнал. Только что не мог понять, кто это, выискивал в памяти их черты, казавшиеся знакомыми… и вдруг понял.

Он ахнул, закрывая рот рукой.

– Деточки! – воскликнул он. – Деточки мои, так вы живы!

Господин Валенту бросился вперед, в порыве чувств схватил холодные руки девушки и крепко сжал их. Он не стеснялся выступивших слез и только повторял: «Счастье-то какое, какое счастье, деточки, добрались, живые!»

Юноша стоял рядом с ними, а когда господин Валенту повернулся к нему, порываясь и его потрясти за руки, шагнул назад и неловко поклонился.

– Что ж вы своими именами-то не назвались? – спросил господин Валенту и позвонил в колокольчик. – А вдруг я бы не узнал, память-то уже не та, не та…

– Нет больше тех имен, – хриплым и все так же незнакомым голосом сказал юноша. – Я Раду, ваш крестник. Это моя сестра Тию, дядюшка. Мы будем очень благодарны, если вы только так будете нас звать.

Он резко поклонился.

Слуга вошел в гостиную, и господин Валенту растерянно ответил:

– Конечно… Раду. Конечно, как лучше… что ж за времена такие…

Он уговорил их остаться к ужину, надеясь расспросить и узнать об их скитаниях побольше, но ничего не вышло. Раду говорил отрывисто и коротко, Тию – едва слышно.

Пожалуй, это был первый раз, когда добрый господин Валенту пожалел об отсутствии за ужином покойной супруги. Та могла разговорить и камень, а сам господин Валенту и его дочь сдались после первой дюжины вопросов.

Дочь господина Валенту, самая младшая из трех, пока не вышедшая замуж, была не менее любопытна, чем отец. Шестнадцатилетней Иоланте не терпелось узнать историю нашедшихся родственников, тем более что она их совсем не помнила.

– А земли ваши?.. – спросил господин Валенту. – Имение какое красивое было…

– Сгорело, – кратко ответил Раду.

Оставаться у дядюшки они отказались. Где живут, не сказали. Раду только попросил разрешения приходить к обеду или ужину. И еще неохотно признался, что есть у него небольшая просьба. Совет нужен. А к чему, не сказал.

Бедного господина Валенту всю ночь мучили кошмары, и он то и дело просыпался, раздумывая – не обманули ли его незваные гости? Правда ли они те, за кого он их принял?

И спросить-то не у кого было. Покойная супруга уж ответила бы сразу, свои это или нет, мошенники или честные люди, у нее глаз был наметанный. Жалости в ее сердце не водилось.

Раду и Тию исправно приходили каждый день. Иоланта привязалась к девушке, и все уводила ее к себе, почитать модный журнал, посмотреть новые шляпки и ленты, не смущаясь тяжелого взгляда Раду.

Как оказалось, совет ему нужен был непростой. Как добраться до столицы и найти там тетку по матери, да так, чтобы сначала узнать, не в опале ли она, чтобы расспросами еще большую беду на себя не навлечь.

– Может, останетесь здесь? – предложил дядюшка, невольно втянувшись в дела племянников глубже, чем изначально планировал. – Моей дочери нужна компаньонка. Тебе я помогу найти место… да что там, если сметливость есть, почему бы к моему управляющему помощником не пойти… а, хотя… прости, Раду, я забыл совсем.

– Ничего, – покачал головой тот. – Я сам забываю. Но нам тут никак нельзя оставаться. Слишком близко.

– Думаешь, найдут? – испугался дядюшка. – Да что ж с вами сделать могут? Время-то уже мирное, спокойное, не имеют права… а если в суде, так мы их в суде-то разгромим, у меня знакомства есть, связи.

Раду отвел взгляд и покачал головой. Господину Валенту даже показалось, что он колеблется, и дядюшка приободрился было, но…

– Нам надо добраться до столицы, – сказал Раду. – Благодарю за предложение.

Дядюшка подозревал, что у племянников плохо с деньгами и все раздумывал, как предложить помощь. Очень уж опасался напрямую, боялся, что из гордости Раду откажет, да и не хотелось обидеть ненароком.

Пока же господин Валенту просил иногда Раду сопровождать его в прогулках и деловых визитах, и для пущей презентабельности заказал пару костюмов. Правда, к досаде дядюшки, племянник настоял на все тех же старомодных фасонах и цветах, – а его дочь приодела Тию, отдала ей несколько старых платьев, шляпок и перчаток.

Дядюшка начал было снова раздумывать над тем, как уговорить их остаться в Дажье, но один случай положил конец этим раздумьям и дал возможность Раду отправиться дальше.

Теплым ранним вечером дядюшка и племянник возвращались домой к ужину, когда внимание господина Валенту привлек странный шум.

Они остановились у входа в небольшой темный переулок. Там, под прикрытием перевернутой набок телеги, трое жилистых мужичков избивали плохо различимого в полумраке человека. Тот пытался заслониться тростью, что-то говорил, задыхаясь, но его не слушали. Один все норовил добраться до кошеля незадачливого прохожего, двое других методично работали кулаками, негромко выдыхая: «ыхх, ублюдок… да стой ты, кудыть тебя…»

Дядюшка ахнул, и Раду покосился на него. Отметил про себя, что прохожему грозит остаться не только без кошеля, но и без зубов, дорогой трости, и если будет сопротивляться и дальше, то и без жизни. Другой бы давно отдал все, что нужно, и шел дальше, а этот упирается.

– Р… Раду! Ведь я знаю его, это же господин медикус… надо что-то делать, – зашептал дядюшка. Он поднял голову и взглянул в спокойные глаза крестника. – Помочь как-то надо…

– Кому помогать? – деловито осведомился Раду, снимая с пояса и аккуратно надевая перчатки.

– Раду! – возмущенно воскликнул дядюшка, невольно привлекая внимание грабителей.

– Эй, ну ты эта.. а ну иди мимо! – сипло прикрикнул один из них.

– Помоги господину медикусу, – тихо сказал дядюшка, невольно отступая.

Раду криво ухмыльнулся и бросился вперед. Мужички, недоуменно и зло щурились, отвлекшись от лекаря. Драться им было не впервой, они порядочно навострились в этом деле и не боялись всяких героических пареньков… к тому же их было ровно втрое больше.

Удар незнакомца, так некстати появившегося и помешавшего обещавшему быть удачным делу, оказался неожиданно болезненным, будто молотком приложили. Грабитель мотнул головой, пытаясь увернуться и одновременно ударить поддых – уж лучше бы что-то одно выбрал, потому что незнакомец схватил его за атакующую руку, вывернул и толкнул на подельников.

Потом-то они пересчитывали свои синяки и смывали кровь с разбитых лиц и все винили старшего – мол, и на прохожего, как на легкую добычу он их навел, и пацану-задохлику поддался, отчего и им досталось. Но тогда, в темном переулке, они пытались хотя бы увернуться от быстрых и жестких ударов (еще бы, стальные пластины в перчатки вшитые, это вам не шутка), а вдруг кто-то из них крикнул, что пора сматываться, и они позорно сбежали, от злого и сосредоточенного лица, худых мосластых рук и свистящего дыхания сквозь зубы. Конечно, в безопасности уже находясь, они решили, что если бы сразу все навалились, то навешали так, что пацан не встал потом и до скорой смерти заливался бы кровью.

Раду же, не подозревая о такой своей участи, поднял брошенную медикусом трость и сунул ее хозяину, внимательно вглядываясь в его лицо. Мужчина был немногим старше его, его лицо было на удивление чистым – всего лишь одна царапина на скуле.

– Экий вы ловкий, – хмуро протянул Раду. – Смотри-ка, ни разу вас сильно не приложили? Что же сами с ними не справились?

Мужчина принял из его рук трость и распрямился, так же внимательно разглядывая лицо Раду, как и тот его.

– Берегу руки, – скупо пояснил он.

Был он на полголовы выше Раду, плотнее и шире в плечах, длинные темные волосы аккуратно собраны в узел на затылке, черные одежды, хоть и казались простоватыми, тем не менее были хорошо пошиты.

Раду нахмурился, встретившись глазами с медикусом: слишком жесткий взгляд, слишком проницательный. Раду подобрался, отступил.

– Если господин в порядке, мы, с вашего позволения, продолжим свой путь, – сухо сказал Раду, слегка поклонившись.

К его удивлению и досаде, медикус покачал головой:

– Нет, нет! Не могу позволить себе оставить своих спасителей без благодарности! Я живу поблизости, прошу пройти ко мне. К сожалению, никакого особенного угощения предложить не могу, но…

Он повертел в воздухе кистью руки, и Раду понял, что медикус придумывает на ходу. Он оглянулся на крестного, еле заметно мотнув головой. Но дядюшка и не заметил этого движения, радуясь, что так все обошлось. Он похлопывал Раду по плечу, нахваливая его и нервически похохатывая. Потом спохватившись, представил крестника и медикуса друг другу. Господин Корнелий Тенда кивнул вежливо, но в ответ Раду лишь нахмурился.

Дядюшка не обращал внимания на сердитые взгляды Раду, и потому они каким-то образом вскоре оказались у дома господина Тенды, внушительного темного особняка на тихой улочке вдали от Базарной площади.

Внутри было темно и пусто. Пахло травами – удивительно для городского дома, – и еще чем-то резким, едким. Двое слуг, старик и старуха, беззвучно скользили в тенях комнат, подавая чай.

– Я уезжаю на днях, – говорил господин Тенда, усаживаясь во главе стола. – Поэтому прошу простить за неустроенность и скудную трапезу.

Они с дядюшкой обсудили дороги, развороченные военными действиями, невнимание нынешних властей, подорожные налоги, которые требовалось платить чуть ли не каждые десять миль, погоду, которая все портилась и портилась. Раду в разговоре не участвовал, мрачно помешивая изящной серебряной ложечкой чай. Сладкий он не выносил, но старуха, не спрашивая, насыпала ему от души. Сидел он сгорбившись, всем видом выражая неудовольствие происходящим.

Когда господин Тенда заговорил о том, что его помощник недавно серьезно заболел и оставил службу, Раду исподлобья глянул на него.

– Что мне делать, не знаю, – развел руками медикус. – Ведь у меня столько забот, и в дороге необходима помощь. Мои слуги, которых вы видели, живут здесь, да и по состоянию здоровья я бы не рискнул их с собой возить. А мне всего-то нужен образованный молодой человек, который бы заботился о дорожных издержках и впоследствии домашнем хозяйстве. А мои исследования! Один я не справлюсь со всеми мелочами…

Дядюшка оживился, порываясь все сказать что-то и взволнованно поглядывая на Раду. Едва господин Тенда сделал паузу, дядюшка воскликнул:

– Так вот мой крестник! Он и образован, и некоторым наукам обучен, и, более того, им необходимо в скором времени отправляться в столицу.

– Да, столицу я непременно миную по пути, – подтвердил господин Тенда.

– Я не один, – строго сказал Раду. – Со мной путешествует сестра.

Расценив это заявление как согласие, господин Валенту успокоенно вздохнул, а медикус подался вперед, сцепив руки в замок.

– Я бы поэкзаменовал вас, если вы позволите… и я был бы рад назвать вас своим помощником.

Раду жестом остановил начавшего было говорить дядюшку и тоже подался вперед. Его бледное лицо стало очень серьезным.

– Не скрою, – хриплым голосом сказал он, и господин Валенту поразился, с каким старанием Раду пытался говорить вежливо. – что этим своим предложением вы сильно нас выручите. Давайте условимся о времени экзаменовки.

– Непременно, непременно, – улыбаясь сказал господин Тенда, и его черные глаза блестели от удовольствия. – Мне кажется, у нас не возникнет особых проблем! Такой достойный молодой человек, способный постоять за себя, и к тому же пекущийся о сестре… Вы мне уже нравитесь! Правда, должен предупредить, работы у меня будет много, а сам я требователен.

Дядюшка и медикус расстались в весьма приподнятом состоянии духа, Раду же, напротив, был еще более тих и угрюм, чем раньше. По дороге он попытался расспросить дядюшку о медикусе.

Услышанное едва ли успокоило его: Корнелий Тенда в городе бывал наездами, в основном жил или в столице или в своей небольшой усадьбе под Тичанами, много о нем не знали, разве что вот не женат, зело учен, необщителен, и будь это все лет сто назад, то давно бы сожгли его вместе с лабораторией и теми штуками, что он в своей оранжерее разводит.

– Что же, поддерживал он герцога или нынешнего короля? – нервно спросил Раду.

– Э нет, что ты. У нас тут все за короля, сам знаешь. А господин медикус последний год в Збысских горах провел. Ну, как он это говорит. А там кто его знает.

Раду кивнул. Эти три неполных года войны если чему и научили людей, так это держать язык за зубами: кто да за кого. Сегодня твои соседи все за короля, а завтра, глядишь, повсюду герцогские флаги с желтым медведем мелькают, и один сосед твой между ними болтается, а второй бежит докладывать, кто еще там за короля был. Дюжина дней пройдет, и вот вновь лазоревые стяги с алыми крестами королевской династии, и снова кто-то там болтается меж ними. Делай вид, что ты пылинка последняя, что тебя нет, – и может быть, как-то переживешь кровавые эти волны. Ведь там какая разница, кто сидит на троне, все одно тебя-то будут обдирать да унижать.

А как ни крути, живым быть лучше: стерпи все, да и пройдет оно как-то.

Подобная философия была не чужда Раду, давно уже отвыкшего встречать новый день с какими-либо добрыми чувствами. Однако же счастливый случай, что свел его с господином медикусом вселял некую надежду, что далее жизнь может стать более устроенной. И менее опасной.

На следующий день, за час до полудня, когда обычные горожане давно уже на ногах, а знатные едва-едва открывают глаза, в дом господина медикуса, в условленное время постучал молодой человек в сопровождении девушки, закутанной в темную накидку.

Корнелий, который из своего кабинета слышал стук, покачал головой: сразу же за этим стали бить часы на площади мученицы Агаты. Нарочно ли Раду пришел так точно, или же это в его обычаях? Старик-слуга пришел доложить о гостях, и господин медикус велел отвести их в красную гостиную, и сам, выждав некоторое время и собравшись с мыслями, спустился туда же.

Красная гостиная была не очень удобной угловой комнатой, вытянутой в длину. Темно-багряные бумажные обои, бывшие некогда в моде, местами выцвели, дубовая мебель и массивные книжные шкафы изящества обстановке не добавляли. Хотя слуги поддерживали ее в чистоте, пользовались ею весьма редко: ни позабытых личных вещей, ни раскрытых книг, даже цветы, что стояли в вазе у окна, давно высохли.

Брат и сестра не присаживались. Девушка стояла у высокого, часто переплетенного окна, рассеянно всматриваясь в тихую улочку за ним. Раду скучал у книжного шкафа, изучая корешки стоявших там книг. Едва Корнелий зашел, девушка испуганно встрепенулась и, повернувшись, замерла. Раду сразу же прошел к ней и встал рядом.

– Доброе утро, мой мальчик, – радушно произнес Корнелий, и по лицу юноши пробежала тень.

Едва ли меж ними был десяток лет разницы, и его могло оскорбить такое снисходительное обращение, подумал Корнелий.

– Доброе утро, господин Тенда, – тщательно контролируя свой голос, ответил Раду. – Позвольте представить вам… Моя сестра, Тию.

Девушка присела в изящном реверансе. Они и в самом деле были похожи, эти двое, хотя девушка была более нежным вариантом старшего брата и казалась настоящей красавицей. Ее большие темные глаза, личико сердечком и волнительно очерченные губы не могли не привлекать внимания. Однако же и одежда ее, и прическа были весьма строги. Корнелий не стал задавать вопросов: у кого в эти дни не было проблем со средствами к существованию, да и темные одежды могли говорить о том, что в их семье было горе.

– Весьма рада знакомству, – еле слышно прошелестела Тию.

Старуха ввезла в гостиную накрытый к чаю столик и, повинуясь жесту господина медикуса, вышла.

Корнелий предложил Тию стать хозяйкой за чайным столиком, и та сразу же испуганно вскинула глаза на брата. Раду, поколебавшись, кивнул.

Следующие полчаса они пили чай, пытаясь поддерживать мало-мальски светский разговор. Корнелий и сам не большой охотник до пустых бесед, однако же имел некоторый опыт и мог, как, например, вчера, при наличии словоохотливого гостя завести приличную беседу, но теперь понял лишь одно: при довольно изящных манерах, оба его гостя – отвратительные собеседники. Раду отвечал неохотно и скупо. Сестра его говорила едва слышно, словно боялась своего голоса, так что Корнелий вскоре оставил эту обоюдную пытку, позвонив в колокольчик, чтоб убрали.

– Итак, начнем, – проговорил он, откидываясь в кресле.

Раду устроился напротив, а сестра его отошла к окну, присев там на высокий стул. Ее тонкий профиль с печально опущенными уголками губ на фоне окна был теперь прямо перед глазами Корнелия.

– Я не спрашиваю, какого вы роду, – произнес господин лекарь. – Сейчас это дурной тон, но я вижу, что вы достаточно воспитаны и, должно быть, сведущи в некоторых тонкостях вроде поведения за столом, сервировки, написания различных писем и прочая, и прочая?

Раду кивнул.

– Теперь одно из основных моих требований – четкое письмо без ошибок. Готовы к небольшой экзаменовке?

– Прошу вас, – отрывисто отозвался Раду.

Юноша нравился Корнелию все больше. Его серьезность и отсутствие ужимок, модных у столичной молодежи, даже эта небрежность к внешнему виду и хриплый резкий голос. Впрочем, Корнелий уже заметил, что волосы, падающие на лицо юноши, на самом деле скрывают круглый, неровно заживший шрам под правым глазом, определил, что хриплый голос, скорее всего, – следствие некой травмы, и все вместе, вкупе со вчерашним наглядным свидетельством, говорило о том, что юноша имел достаточный жизненный опыт.

В углу гостиной стоял небольшой стол с письменным прибором – наследие уже почившей дамы, у которой Корнелий когда-то приобрел этот дом. Раду устроился за ним, не представляя какое несуразное впечатление производит сейчас, больше похожий на нахохлившегося ворона, чем на примерного секретаря.

Корнелий наобум процитировал несколько фраз на латыни, затем вспомнил и надиктовал монолог из недавно виденного спектакля, пошленький куплет, слышанный им третьего дня на улице и пару предложений на англицком. Раду покосился удивленно, но все прилежно записал. Присыпал песком, стряхнул и передал Корнелию.

Господин медикус остался доволен. Хотя почерк у Раду был достаточно угловат, писал он понятно, и несколько ошибок допустил только в англицких фразах.

Они снова сели напротив друг друга в кресла, и Корнелий повел разговор далее, выспрашивая, что еще знает юноша, какие науки изучал, приходилось ли путешествовать, сможет ли он присматривать за домом, нанимать слуг и следить за ними и так далее и тому подобное.

В свою очередь Раду спрашивал, на каких условиях предлагается вести работу, за какое вознаграждение, возможно ли с ними путешествие сестры.

В конце концов, оба откинулись на спинки кресел, вздохнув.

– Я беру вас на службу, – объявил Корнелий. – Случай не мог бы распорядиться удачнее, сведя нас вчера. Грех будет им не воспользоваться.

Раду молча посмотрел на него, не возражая.

– Отъезд назначен на конец недели. Успеете собраться?

– Безусловно, – отозвался Раду.

Черные брови его сошлись на переносице и губы вдруг искривились, словно он готовился к чему-то неприятному.

– Должен вам сказать… – начал он, явно принуждая себя говорить. – Мы думали вчера, стоит или не стоит признаваться. Но так или иначе, правда может всплыть и сама, так что не хотелось бы оказаться в двусмысленном положении, да и было бы некрасиво обманывать вас.

Раду встал, отойдя за спинку кресла и опершись на него руками.

– Дело в том, – произнес он недовольно, – что я женщина.

Видя, как у совершенно не ожидавшего такого поворота Корнелия лезут глаза на лоб, Раду раздраженно добавил:

– Разумеется, это сделано для соблюдения инкогнито. Есть определенные люди, с которыми нам не хотелось бы встречаться. Поэтому нам важно скорее уехать отсюда и непременно именно так. Мы путешествуем уже около года и, до сих пор еще никто не прозрел сути.

– Поразительно, – прошептал Корнелий. – У меня и мысли не закралось, что… Позвольте, я бегло осмотрю вас? Это практически мою честь как медика задевает, неужели я был так слеп…

Он пружинисто вскочил с кресла и одним порывом оказался рядом с Раду. Корнелий схватил его за подбородок и внимательно оглядел лицо со всех сторон, бесцеремонно поворачивая голову Раду.

– На самом деле, никто еще не догадался, – вдруг сказала от окна Тию. Ее настоящий голос оказался на диво звучным и приятным. – Вы не исключение.

Корнелий едва ли слышал ее. Раду замер, лишь тонкие ноздри раздувались, показывая сдерживаемое раздражение.

– Рост скорее средний для мужчины, но для женщины высокий, это да, – комментировал медикус. – Телосложение слишком худощавое в любом случае, но характерные черты вроде узких плеч спрятаны под одеждой с подкладкой… Бедра широковаты, но под длинным камзолом этого не видно… А я-то думал, что за странные пристрастия в одежде… Грудь, видимо, перевязана?

Раду быстро отбил потянувшиеся было в ту сторону руки медикуса, но тот не смутился, продолжил осмотр:

– Адамово яблоко… конечно, слабо выражено, но тем не менее слегка выдается, а тонкая шея опять же одеждой прикрыта… Что у вас с голосом? Была какая-то травма?

– Да, – отозвался Раду, не вдаваясь в подробности.

– Н-ну что ж, это и понятно… Черты лица… черты лица довольно четкие и резкие, но все же соразмерные… тут не придерешься. И несмотря на то что я уже знаю правду, ни грана женственности в вашей ауре не ощущаю… Нет, вы положительно интереснейший объект!

Он отступил от Раду, восхищенно оглядывая его.

– Вы хранили эту тайну так долго и вот мне, первому встречному, открываете? А что, если я не буду брать вас на службу?

– Мы думали вчера весь вечер над этим, – нехотя отозвался Раду, оправляя одежду и не глядя на него. – Решили, что ввиду долгосрочности общения и важности той услуги, что вы невольно нам оказываете, правду стоит раскрыть. Есть ли разница, кто я в самом деле, если я умею то, что умею? Чуть раньше вы были удовлетворены моими навыками.

Раду остро глянул на него и добавил:

– Если же хотите кому это открыть, то… я вам не советую.

Не было угрозы в желтых глазах Раду и голос его звучал достаточно ровно, и все же Корнелия несколько пробрало морозцем – он и сам себе удивился.

Он глянул на сестру этого странного человека, и девушка, словно извиняясь, улыбнулась, отчего на ее щеках появились премилые ямочки.

Корнелий решительно прошагал к креслу и позвонил в колокольчик. Неспешно вошедшей старухе он приказал принести вина.

– Несомненно, я бы не смог теперь с вами расстаться. К тому же, как вам наверно известно, сам я не из этих мест. А там, откуда я родом, женщины в тех же правах живут, что и мужчины, работают и сами решают свою судьбу. Так что мне это не кажется удивительным или чем-то из ряда вон…

Господин медикус прервался, когда старуха внесла поднос с вином и печеньем. Он щедро плеснул себе и откинулся в кресле.

– Правда за правду, уважаемые. Должен вам сказать, одну вещь, которая может вам помешать остаться со мной, однако же, со временем оно бы все равно вскрылось. Дело в том, что я некоторым образом использую в своих экспериментах элементы магии.

Раду почти не меняясь в лице, переглянулся с сестрой.

– Кажется, я вас не удивил, – расстроился Корнелий.

– Что вы, – неубедительно соврала Тию.

– Я еще вчера у вас в доме почуял, – пояснил Раду. – Следы магии я ощущаю.

– Интере-есно, – протянул Корнелий, все более преисполняясь чувством, что откопал настоящий самородок.

Особенно если учесть, что сам он и в глаза никакой магии не видел и не верил в нее. Называл так свои занятия единственно для того, чтобы избежать других, более неудобных вопросов.