Читать книгу Нечаянная радость - Ю Мэй - Страница 3

Он давно умер. Давно превратился в ходячий труп, в манекен с бодрой улыбкой на лице и потухшим взглядом. Он до тошноты надоел сам себе со своими дурацкими мыслями, принцами и притязаниями. Слабак! Хочется тишины. Ничего другого больше не хочется.

Самое обидное, что ведь он никогда многого и не хотел: быть нужным, заниматься любимым делом. Он никогда не сомневался в успехе, в том, что его труд нужен другим. Он вообще по жизни оптимист. Был когда-то. Все! Хватит. Он уже непросто двигается по инерции, а медленно, но верно летит вниз. Его снова трясет от похмелья.

Решение не было спонтанным, вызванным эмоциями. Напротив, он с пустой хоть и больной головой навел в квартире порядок, надел свою любимую кремовую рубашку. Бриться не стал. Глупо, конечно, но говорят, после смерти волосы и ногти еще какое-то время растут. Неизвестно, когда обнаружат его тело. В любом случае, кому-то придется взять на себя труд побрить его. Или не придется. Как повезет.

Когда все было готово, Михаил сел за стол и положил перед собой белый лист бумаги и ручку. Он долго думал, что написать. Часа полтора, не меньше, мужчина просидел за столом, вперив невидящий взгляд в извилистый узор на коричневом тюле. Он думал о своей жизни, о жизни вообще.

Еще совсем недавно работа была его страстью, театр – любимым детищем. Сколько Михаил старался, чтобы поднять на достойный уровень культуру в глухой провинции. От простого актера он дорос до художественного руководителя. У него великолепная труппа, выращенная из местных талантов, а какие художники, декораторы, портные! Однако посещает театр народ крайне вяло. Учитывая скудные поступления от муниципалитета, театр доживает. И когда директору, бывшему депутату городского собрания, пришла в голову идея впервые за 40 лет отремонтировать и модернизировать здание театра, Михаил ее с радостью поддержал. Вместе с Дороховым они долгое время обивали пороги чиновников. Связи одного, дипломатические качества и известность другого принесли плоды. Деньги обещаны, часть получена. Составлена смета, наняты строители. Труппа спешно переезжает на окраину города в чуть живое ДК Металлургов. Коллектив мужественно принимает пошарпанную, полуразвалившуюся и к тому же крошечную сцену. Ведь это ненадолго. Следующий театральный сезон планировалось открыть уже в обновленном здании. Не тут-то было. Начались проволочки. Руководству снова пришлось выпрашивать уже обещанные деньги. Четыре раза ремонтные работы замораживались. Прошло три года, а театр по-прежнему не принимает гостей. Никого не смущает, что в самом сердце города развернулась бесконечная стройка. Каждая постановка в ДК Металлургов едва собирает четверть зала. Коллектив начал разбегаться. Михаил особо не сопротивлялся. Гонорары все равно платить не с чего. Он сам выживает только за счет радиоэфира и работы на местном телевидении.

Совсем он отчаялся, когда очередной поход в комитет по финансам не увенчался успехом. Красивый, холеный молодой человек с восточной наружностью развел руками. Дескать, в финансировании нуждаются больницы и детсады. И вообще, торговые центры ведь сами себя обеспечивают.

– А что в театр еще кто-то ходит? – спросил чиновник напоследок, удивленно приподняв брови.

После этого похода Дорохов заявил, что он не видит смысла в новых постановках.

Вот такой финал. А потом ведь в регионах распространено, когда здания культуры отдают под супермаркеты. Народ смолчит, если так выйдет, ибо никто не захочет тревожить свой покой, да и очередной продуктовый магазин лишним не будет.

*****

Поначалу ему хотелось бросить город. А куда он поедет? Начинать сначала, когда тебе уже слегка за 40? Он мог бы совсем сменить поле деятельности. А для чего? Точнее для кого? Пока он полыхал от страстей на скрипучей сцене, время ушло. Почти десять лет назад ушла супруга. А он и не возражал. Между ними понимание как-то быстро испарилось. Она хотела, чтобы он был домоседом, по вечерам гулял с детьми, по выходным помогал ей по дому. Нет, он не против быта. Но такой образ жизни его душил. В его сердце так много энергии, ее нужно отдавать людям, вкладывать в творческие проекты, а не сидеть перед телевизором долгими вечерами. Душили вечные придирки располневшей от вторых родов и потерявшей уверенность женщины, ей не хватало образованности, поэтому она вечно ревновала и скандалила. Жаль было расставаться с детьми, но мучить себя, ее и малышей было бы гораздо хуже.

Она увезла сына и дочь на другой конец России. Все десять лет он не уставал казнить и распинать себя за разбитую семью, за несчастную женщину и осиротевших детей, но навестил их лишь пару раз. Так честнее. И по отношению к ним, и к нему.

Недавно бывшая супруга снова вышла замуж. Эту новость Михаил переживал болезненно. Жгучий укол ревности и отчаяния он испытывал всякий раз, когда собственные дети во время участившихся телефонных разговоров называли отцом чужого человека. И виноват только он сам.

С другими женщинами у него не получается. Харизма, приятная внешность… он с легкостью завоевывает любую даму. Вот только никто с ним не уживается. Ему нужны чувства, сильные эмоции и, конечно, безоговорочное признание и обожание его не только как мужчины, но и как актера. В принципе, ему хватает того, что он получает на сцене. А дома наигранные приступы нежности и ревности быстро надоедают.

Стыдно перед самим собой, что так глупо прожег жизнь. Ни любимого дела, ни родного человека. Больно, что были в его жизни и успех, и слава. Сначала от них пьянеешь не хуже, чем от крепкого спиртного. Только опьянение другое. Без головной боли и неприятных последствий. Похоже на чувство полета. Его триумф был настолько ошеломляющим, что он ощутил свободу в полной мере и решил, будто бы может выбирать. Будто бы ему под силу самые сложные пути. Поэтому он остался в провинции. У разбитого корыта как в финале знаменитой сказки. Зато с улыбкой. Хоть и фальшивой.

Михаил долго крутил в руках черно-белую фотографию своих детей. Они там совсем маленькие. Он их знает только такими. Он много раз спрашивал себя, что он к ним испытывает. На каком-то подсознательном уровне это нежность. Но эта нежность задыхается под грудой стыда и вины. Поэтому он предпочитал о них не думать. Решение принято. Они уже мало имеют к нему отношения. Тем более что отец у них теперь есть. И каждый месяц, совершив очередной денежный перевод на имя бывшей супруги, Михаил напивался до полубессознательного состояния в гордом одиночестве в своей квартире на девятом этаже.

Было все. И все пропало. Он оглядывался и повсюду видел только разрушение. Все пропадет, все исчезнет. И он сам умрет. И никто не заметит его ухода. Он как мелкое насекомое. Был и его не станет. Нет, жизнь, конечно, прекрасна, но и она закончится. И нет ни одного мотива, ни одной причины, чтобы задержать и продлить мгновения. Ничего не получится уже никогда. Он прожил целых 42 года и совершенно напрасно. Бессмысленно. Если Бог и есть, то он жесток. И воля Его заключается в том, чтобы мучить и давить человека.

Горько вздохнув, мужчина убрал фотографию и ручку с бумагой в ящик. Адресовать письмо все равно некому.

*****

Он вышел на балкон и неторопливо закурил. Внизу копошилась, бурлила жизнь. Блестели как спинки жуков крыши машин. Куда-то шли сантехники со шлангами на плечах. Женщина в рыжем жилете, с пышным накладным шиньоном поливала пеструю клумбу. Механическая рука мусоровоза со скрежетом выгружала в синий кузов переполненные контейнеры. Возле подъезда прыгал малыш, нетерпеливо дергая бабушку за руку. Когда маленькая щуплая женщина в ослепительно-белом поставила перед ним самокат, он жадно схватил его и отталкиваясь правой ногой поехал к мусоровозу. Бабушку, переваливаясь как утка, поспешила за ним, выкрикивая вдогонку угрозы.

Михаил затушил сигарету. Какое чистое синее небо простиралось над ним! Как же нестерпимо пульсировало в висках. По пути в ванную он остановился перед бутылкой коньяка с выдавленными гроздьями винограда на выпуклых стенках. Горло свело от желания пригубить целительную янтарную жидкость. Однако он облизал пересохшие губы и твердым шагом поспешил в ванную. Длинное рыжее полотенце давало больше гарантий на исцеление. Он так и не смог унять дрожь в руках. Он так торопился. Какой-то ненормальный страх, что кто-то страшный настигает его. И единственное спасение – затянуть петлю. Свет в глазах погас слишком быстро и резко. Он замер, вдруг ясно представив идиотскую картину: свое искаженное лицо желто-бордового цвета, выпученные глаза, вывалившийся черный язык и ярко-оранжевое полотенце под подбородком. Был клоуном, так и помер клоуном.