Читать книгу На переправе - Юлия Комарова - Страница 4

Когда серебро луны становится золотом,

и ночь, как орех пустой, тонка и расколота,

я временем смолота

и пылью развеяна —

я слышу и слушаю, но я не уверена,

          что мне это кажется,

          что мне это видится:

          чуть двинешься – смажется,

          чуть дрогнешь – обидится,

      уйдёт серой дымкою,

      туманом иль облаком,

      картиною зыбкою,

      нечаянным отзвуком,

а может, останется строкою короткою…

и дочкой улыбчивой – лазоревоокою.

Когда так странно

        в центре океана

плывёт венок торжественно и пьяно

ты спросишь кто

         его на волны бросил

и эхом сто

        таинственных вопросов

и на вопросы эти нет ответов

у трети недогадливых поэтов

и только тем

      кто сами здесь любили

десятки тем

      глубины приоткрыли

качаясь на морской своей постели

ты понимаешь это волны пели

ты подпеваешь

      звёздам как подругам

и тонешь

      волны оставляя кру́гом

в своих неизреченных и прекрасных

неподдающихся словам пространствах

и надеваешь свой венок сонетов

на голову Луны – жены поэтов

Есть поэзия звуков гулких,

фраз гремящих и громких слов…

Есть поэзия переулков

и состарившихся домов.

Мне милее всего – молчанье,

недосказанности покров,

между строк – словно звёзд мерцанье,

или таинство светляков.

Мне – милее, и разве значит,

что я полностью здесь права?

Кто-то смотрит на мир иначе,

по-другому влюблён в слова.

Чистым золотом, лунным светом,

строгим ликом, весной потерь

я была – как сказать об этом,

как же выразить всё теперь?

Всё нещадней кромсают слово,

и ломают родной язык.

Пусть ничто под луной не ново,

боль всегда вызывает крик.

Смесь причудливых компонентов —

нео-арт или старо-изм…

Я не против экспериментов,

я за то, чтоб дышала жизнь.

У природы высохли глаза,

но ещё не пересохли губы.

Над водою реет стрекоза,

и такая тишь, что слишком грубо

режут слух обычные слова.

Я ищу нетронутые звуки

где-то на краю струны, едва

прикоснувшись, убираю руки…

И звучит в тяжёлой глубине

жарких вод тревожное дыханье,

и зовёт: на дне оно, на дне —

стрекозы подводной трепыханье.

Если лежать на волне

и смотреть в небо,

можно расслышать на дне

перекат, шорох…

Можно увидеть, как звёзды почти слепо

всходят наверх… Ежедневных забот ворох

больше не тянет ко дну,

не шумит в уши,

не раздражает все чувства своей бездной.

Так ли уж нужен сейчас мне кусок суши

с лестницей полуразрушенной, железной?

Лестница в город… А я поплыву выше —

где золотое небо шумит, с прибоем

соединяясь в одно. И я услышу,

как на краю Вселенной Сирены воем

мир охраняют свой от досужих взоров,

приоткрывая завесу лишь немногим,

кто заплывает за грань мирских просторов,

не побоявшись в воде промочить ноги,

не завязав глаза и не заткнув уши —

вот оно – таинство всех неземных звуков:

прозрачнокрылые беспечные души

припоминают себя в тишине буков.

Это гора Геликон. И её рощи

сеют по ветру стихи, как своё семя:

в слове поэта таится заряд мощи,

хватит которого, чтоб победить время.

…Если лежать на волне

и ловить звуки,

можно расслышать шуршанье на дне гальки.

Только лежи на спине,

разведи руки.

Только не слушай сейчас, что кричат чайки.

Я не читала списков кораблей.

Я даже никогда их не искала

среди морских сиреневых полей

в часы бессонниц, из-под одеяла

выглядывая в тёмное окно.

Но корабли манили парусами,

и среди волн вздымалось вдруг одно —

последнее – судёнышко. И в раме

оконной зарождался тихий свет —

вставало солнце, ласково, невнятно

окрашивая море. Силуэт

кораблика казался бледно-мятным…

Последний в списке. Больше нет таких —

усталых и весёлых. Нет в помине.

Остался в книжке Мандельштама стих,

но список вам нечаянно не кинет

ни капитан, ни юнга, ни поэт…

И я его старательно забыла:

и списка нет, и судна тоже нет.

Но в имени его таится сила!

Из хаоса звуков,

из путаниц тела

рождается эта наука предела,

когда то и дело

мне слышится: поздно,

тебе уже некогда глянуть на звёзды.

И я б никогда никуда не глядела,

но нету предела,

мне – нету предела!

И в этой безбрежности

поиска истин

мне хочется нежности —

кончиком кисти

и пёрышком тоненьким выписать местность

и вдруг получить мировую известность.

И я бы освоилась в блеске игристом.

Но нету здесь истин,

мне – нету здесь истин.

И я замолкаю, и это молчанье

как будто хранит в глубине обещанье,

что скатертью стелется мне от порога

прямая дорога.

Мне страшно немного…

И всё-таки в полу-бреду бормотанья