Читать книгу После развода. Уроки любви для взрослой девочки - Юлия Крынская - Страница 3

Люба

– В вас ещё говорит юношеский максимализм, – несу я полную дичь. Богдан мне уже не кажется таким уж молодым парнем. Передо мной самый что ни на есть мужчина, со своим мнением, желаниями… Если, конечно, не трындит. Но, глянув в его глаза, я осекаюсь на этой мысли.

Что же не так с его глазами? Он смотрит, как человек, вкусивший жизнь не с самых аппетитных её сторон. Да, там плещется желание, но дальше за ним непроглядная бездна. Если долго смотреть в неё, то она начнёт смотреть на тебя. Так вроде люди говорят. А бездна в глазах Богдана не просто смотрит, она утягивает на самое дно.

Не сразу замечаю, что сминаю подол платья в руках. Слова Богдана затронули некие струны в измочаленном жестокостью мужа и самоедством сердце. Ишь как забилось, будто кто-то завёл часы с добротным маятником в давно пустующей комнате.

– Юношеский максимализм? Во мне? – Богдан дарит меня улыбкой. Так умиляются несмышлёным детям, когда они ляпнут несусветную чушь. – Тебя слушать одно удовольствие.

– Богдан, мы с вами на брудершафт не пили и в караоке не пели.

– Так давай споём или выпьем.

Дверь в вагон распахивается и входит человек-оркестр. Богдан указывает на него.

– А вот и музыка подоспела.

Мужик, устанавливает динамик, поправляет ремень на шее, удерживающий синтезатор. Кашлянув, оглядывает притихших пассажиров. На вид музыканту лет пятьдесят, но может и меньше. Весьма потрёпанный жизнью и явной тягой к алкоголю, он поправляет микрофон, присобаченный к той же шее, и затягивает гнусавым голосом.

По диким степям Забайкалья,

Где золото моют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная,

Тащился с сумой на плечах.

Тот случай, когда пение похоже больше на шантаж. С нескольких мест раздаётся свист. Богдан хмурит брови и качает головой.

– Ну хоть бы в ноты попадал.

– А ты попадёшь?

– А мы перейдём на «ты»?

Заинтригованная до невозможности, молча киваю. Богдан подрывается с места и подходит к мужику. Они о чём-то тихо договариваются. Моему знакомому летит в спину.

– Спасибо, друг. Ладно бы пел, а то скрипит, как несмазанная телега.

– Такую песню испоганить, – вздыхает дедок на соседней лавке.

– А у вас может, что на продажу есть? – баба в цветастой панаме, ловит мой взгляд. – Средство от комаров забыла купить. Так думала, мало ли в поезде торгаши пойдут.

Горе-артист отцепляет микрофон от себя и вручает Богдану. Тот поворачивается к пассажирам и, подняв, руку призывает к тишине.

– Граждане и гражданочки! Сама песня-то хорошая?

– Да, – кричит дед. – Только погано он поёт! Погано!

– Я поспорил с вон той прекрасной девушкой, что попаду в ноты. А она за это мне кое-что пообещала. Может, конечно, потом слукавить, так что поддержите меня вы, если она не оценит моего пения.

– Давай, жги! – нахал лет восемнадцати аж привстал, чтобы меня получше рассмотреть. – Зачётная милфа.

– Что ты сказал? – прищуривается Богдан и желваки проступают на его широких скулах.

– Женщина… Красивая, – тушуется малолеток.

Краска заливает моё лицо, кровь проталкивается аж в кончики ушей.

Повертев в руках микрофон и постучав по его головке пальцами, Богдан возвращает его артисту. Широко расставив руки и чуть наклонив подбородок, мой попутчик затягивает эту же песнь. Уже через мгновение в вагоне смолкают праздные разговоры. Народ, вытянув шеи, слушает Богдана. Оперный театр отдыхает.

Я не особо жалую подобный репертуар, а тут прямо заслушалась, и слёзы навернулись. Богдан удерживает внимание пассажиров до следующей станции. Как раз на подъезде к ней, песня заканчивается.

Аплодисменты зрителей, подкреплённые слезами деда, а я уверена, не только мы с ним плакали, убеждают меня в необратимости случившегося. Я теперь на «ты» с парнем, у которого из багажа с собой лишь две пачки презервативов.

Богдан, приложив, руку к груди, чуть склоняется перед нечаянными зрителями и возвращается на место.

– Попала ты девонька! Уж не знаю, что ты проспорила, но дать парню придётся, – квохчет баба в цветастой панаме, выдавая желаемое за действительное. Хотя по глазам видно, что эта мадам не прочь сейчас занять моё место.

Дедок складывает ладони крест-на-крест и потрясает ими в воздухе.

– Молодец, сынок! От души! – грозит мне пальцем. – Ты, милая, не ломайся. С тем, кто такие песни знает – не пропадёшь.

Юный дрыщ, назвавший меня милфой, вставляет в уши наушники и ехидно ухмыляется. К счастью, обошёлся без комментариев. Артист, пройдя по вагону, собирает в шапку немного денег и сигнализирует мне, повернувшись в дверях— тычет в Богдана и показывает большой палец, задранный вверх.

– Что скажешь, Люба? – откидывается Богдан на спинку сиденья.

– Ты красиво поёшь, – выполняю условие пари. – Но зачем было меня компрометировать меня перед всем вагоном?

– Ты считаешь, что все думают, что я тебя на секс своим пением развёл?

– А ты считаешь иначе?

– Я бы предпочёл, чтобы так думала ты. Вернее, уже мыслила в этом направлении.

– В плане? – вскидываюсь я.

– Если говорить на твоём языке, то мне приятно элементарно пробудить в тебе желание и выключить в тебе бабку-брюзгу, в чей образ ты вошла и никак не выйдешь. Неужели, для тебя так важны правила, которые придумали другие люди?

– Не знаю, просто ты взял меня таким нахрапом…

– Ещё не взял, – Богдан наклоняется ко мне и понижает голос. – Но, уверен, меня ждёт нескучное лето.

– Не вижу связи между твоими каникулами и нашей случайной встречей.

– Не бывает случайных встреч, Люба. И я тебе это докажу на практике.