Читать книгу Поцелуи спящей красавицы - Юлия Пан - Страница 2

ГЛАВА

2

Медсестре Татьяне Лионовой едва стукнул двадцать один год. Это была высокая девушка со светло-русым пучком на затылке, с овальным лицом и крупными чертами лица. И если большие глаза были ее украшением, то крупный нос был одним из выдающихся недостатков. Нельзя сказать, что она неказистой, но и красавицей назвать ее было сложно. Тонкие губы придавали ей некую сдержанность и саркастичность. На ее лице как будто еще с рождения застыла недоверчивая усмешка. Она была худенькой, но кость у нее действительно была широкая. Массивные ключицы, грубо торчащие из-под неглубокого выреза белого халата, тут же это выдавали. Широкие запястья, большой размер ноги, не по-женски широкие спина и плечи – все это было поводом стыдиться своей внешности. Что она и делала, но только так, чтобы об этом никто не догадался. Несмотря на такую жесткую внешность, внутри Таня была очень ранимой и чувствительной личностью, хотя с людьми всегда держалась очень уверенно и даже холодно. Этим летом она успешно закончила медицинский колледж и начала свою карьеру с приемного покоя. Полная энтузиазма и любви к своей профессии, она старалась изо всех сил. Недостаток опыта сказывался на ее работе. Хотя, впрочем, грубых ошибок она не совершала. Таня жила всю свою жизнь с родителями папы в Михайловском районе Волгоградской области. Бабушка и дедушка воспитывали ее в строгости, стараясь дать ей достойное образование. Бабушка Тани была не как все бабушки. Она не баловала Таню конфетками, не сажала ее на колени и не пела ей песен. Это была очень сильная, волевая, властная женщина, которая решила сделать все, чтобы ее внучка ни в чем не нуждалась, а самое главное, выросла настоящим человеком, а не как ее непутевые родители. Таня очень плохо помнила своего отца и практически совсем не знала свою мать. Воспоминания о детстве бессвязными вспышками время от времени всплывали в ее памяти. Со слов бабушки было известно, что непутевая мать бросила дочь и уехала, когда той было всего семь лет. А куда? Никто не знает. Должно быть, она сейчас счастлива и у нее новая семья. По крайней мере, бабушка это внушала ей всю ее сознательную жизнь. Папа какое-то время жил с ними. Но Таня помнила его вечно пьяного, скулящего, как избитый волк. Иногда в пьяном бреду он подходил к Тане и крепко обнимал ее, прося прощения, обливаясь слезами. Таня как сейчас помнила его раскрасневшееся лицо, обжигающее дыхание с перегаром. Он выглядел очень жалким, но Таня никогда не отталкивала его, хотя противный запах паленой водки и вид вечно пьяного отца вызвали у нее тошноту. Потом подоспевали бабушка с дедушкой и уносили внучку в спальню, не давая ей общаться с таким непутевым отцом. Отец Тани что-то невнятно лепетал вслед, начинал стучать по столу, кричать, требовать, предъявляя свои права на нее. И все заканчивалось тем, что он начинал плакать, причитать. Затем голос его слабел до тех пор, пока он вовсе не замолкал. Родители привыкли к подобному поведению сына и относились к нему так, будто его и не было в доме. Поэтому он засыпал где придется: то на кухне на полу, то в прихожей у обувной тумбочки, подложив под голову бабушкин сапог, то в ванной, скрутившись калачиком. Но до кровати он никогда не доходил. Утром он завтракал и куда-то уматывался на весь день. Со временем он стал появляться в доме все реже и реже. И когда Тане исполнилось девять лет, он ушел и больше не вернулся. Бабушка с дедушкой сделали несколько попыток найти его, но в их сердцах не было выдающегося горя или сожаления. Спустя некоторое время они оставили попытки найти его. Смирились с тем, что, возможно, его больше нет в живых, немного погоревали и благополучно забыли. Они были слишком практичные люди, чтобы горевать о потере сына, который приносил столько неприятностей и неудобств. Таня выросла и тоже позабыла о своих родителях. Поначалу она просила домашних рассказать о них. Но после того как поняла, что это портит настроение бабушке на весь день, она прекратила все расспросы. В конце концов она смирилась с мыслью, что родители ее – непутевые люди и не стоит о них даже думать. Таня смогла себя в этом убедить и навсегда заглушить в себе желание думать о том, где и как живут сейчас ее непутевые мама и папа. А может, их уже даже нет в живых.

В доме было несколько фотографий ее папы, но ни одной фотографии мамы. Так что она очень смутно помнила, как она выглядит. Бывали дни, когда ей очень хотелось увидеться с родителями, и тогда она тихо плакала в подушку. А бывали дни, когда она их просто презирала и ненавидела всеми фибрами своей одинокой души. Тогда она всегда искренне обещала себе никогда о них больше не думать. И сдерживала это обещание – до следующего наката тоски по родителям.

Она была единственным ребенком в семье и потому росла с приличной долей эгоизма, хотя проявлялось это не так явно. Она гордилась выбранной профессией, так как считала хорошим все, что она делает и выбирает. При этом нельзя было ее назвать гордой или тщеславной. Она была довольна собой и своей жизнью, какой бы она ни была. Также она считала себя очень добродетельной, так как уже два года работала волонтером в реабилитационном центре, помогая пьяницам и наркоманам. Она попала туда по предложению одного красивого парня, с которым познакомилась случайно в парке. Эрик – так звали ее первую и настоящую любовь. Это был парень такого же роста, как и она, с такими же русыми волосами. Но черты лица были более мягкими. Она сразу же обратила внимание на его теплый взгляд с ласкающей поволокой и широкую улыбку. Для того чтобы он тоже заметил ее, Тане не пришлось прилагать больших усилий. Эрик заметил интерес девушки и поспешил ответить ей взаимностью. Нельзя сказать, что в их отношениях было что-то необычное. Все та же повторяющаяся история, которая случается с каждой влюбленной парой, исключая некоторые детали. Таня любила Эрика и считала его полностью своим. А так как мы уже оговорили ее склонность идеализировать все, принадлежащее ей, то не лишним будет добавить, что и парня своего считала красавцем, каких свет не видел доныне. И даже в глубине своей наивной души считала, что все ее подруги ей тайно завидуют. Смотри, дескать, какого парня себя оттяпала. От такой мысли Таня безмерно радовалась, но без особого при этом злорадства.

После той ночи, описанной ранее, прошло без малого две недели. Когда она впервые увидела эту жестоко избитую женщину, ее до мурашек охватил страх. Впечатление было неизгладимым. Таня две ночи не могла нормально сомкнуть глаз. Кто-то в их городе может быть таким жестоким, чтобы вот так издеваться над бедной женщиной. А когда она увидела фото женщины, то сердце ее совсем заныло. Ведь это бесформенное существо когда-то было настоящей красавицей. Таня была совсем молоденькой медсестрой и еще не успела обрасти грубой оболочкой цинизма, который присущ почти всем медработникам. Поэтому она могла с легкостью прослезиться от жалости к пациентам. Но в ту ночь Тане было действительно очень плохо. Причины на то в этот раз были очень веские. Ей пришлось приложить усилия, чтобы взять себя в руки. Она решила, что пора откинуть всякий сопливый бред и работать как все медсестры с охладевшими сердцами. Их уж точно ничто бы не пробрало. Поэтому через два дня она принялась за работу с еще большим усердием, стараясь сохранять невозмутимость. Но мысли роились в ее голове, и она то и дело порывалась покинуть свой пост, чтобы еще раз как бы случайно повстречать ту женщину. Ее уже, должно быть, перевели из реанимации в блок.

Время близилось к обеду. Работы в это утро было не так много. Так что, заполнив всю документацию и проверив еще раз процедурный кабинет, она решила отвлечь себя чтением любимого женского журнала. Ей не особо нравилось подобное времяпровождение, но это все же лучше, чем просто сидеть и позволять мыслям безудержно раскалывать ее голову. Листая глянцевые страницы, она то и дело задерживала свой взгляд на тех или иных заголовках. С каждой картинки на нее смотрела та побитая худая пациентка, чей здоровый глаз, как синий шар, раздувался перед ее взором, и страх пронизывал Таню до костей. Женщина со звучным именем Астрид скакала между строк, наполняла глянцевые страницы своим незримым присутствием. Тане хотелось захлопнуть этот журнал, а еще лучше – снять голову, потрясти ее над мусорным ведром, как старый горшок, и снова насадить на плечи. Настолько сильно прицепились к ней эти бесконечные думы о случившемся, что сбежать от них ей не представлялось возможным. Но тут ее взгляд упал на узкие столбцы с гороскопом. Вот оно – предсказание. Может, что и прояснится. Таня сосредоточенно склонилась и принялась читать.

– Что там сегодня? – пробормотала себе под нос. – Козероги, вас ожидают…

– Веришь в эту брехню? – неожиданно раздался грубый сиплый голос над ее склонившейся головой.

Таня подскочила на стуле. Она не ожидала, что за ней кто-то мог подглядывать. Подняв голову, она увидела высокую, тщедушную женщину, закутанную в огромный выцветший халат. В знакомых чертах девушка сразу же узнала ее. Это была Астрид, прибывшая в ту ночь и заставившая весь первый этаж вонять тухлой рыбой. Теперь же она стояла перед ней на двух ногах и совершенно чистая. Ее каштановые волосы были аккуратно зачесаны к затылку и собраны в пышный волнистый хвост. Она все еще была бледна. Нижняя губа, некогда разорванная и кровоточащая, теперь покрылась грубой темно-бурой коркой. Гематома над правым глазом начинала сходить, и женщина теперь вполне могла приподнять свое затекшее веко, которое обнажало ярко-голубой зрачок на фоне белка, окрасившегося в алый цвет из-за лопнувших сосудов. Синие круги под глазами добавляли ее лицу выражение непомерной усталости. На вид этой женщине было около сорока лет, хотя, может быть, ей было меньше. Но болезненный вид, иссохшее тело придавали ей пару лишних годков сверху. Ее огромные, голубые, как ночное море, глаза, казалось, занимают большую часть ее лица.

В тот момент, когда она неожиданно предстала перед Татьяной, на ее лице застыла циничная ухмылка. Хотя лицо было больше похоже на неподвижную маску, на которой ничего нельзя было прочесть.

– Ах, это вы? – вежливо спросила Татьяна, взглядом приглашая ее присесть.

– Помнишь, значит, – присаживаясь, задумчиво произнесла она.

Таня старалась придать своему голосу и выражению лица равнодушие. Как будто это не она всего несколько минут назад не могла выкинуть из головы опухшее лицо Астрид.

– Как себя чувствуете?

– Хорошо. Если не считать язвы на моих ступнях, которые ты ободрала, – сердито произнесла она.

Татьяна немного смутилась.

– Ах, это…

– Да ладно… Забыли, – махнула она рукой, поглядывая на свои забинтованные ноги. – Меня зовут Астрид. А тебя?

– Татьяна, – скрывая волнение, ответила девушка. – А у вас имя такое необычное, – переводя тему, растерянно протараторила она.

Женщина усмехнулась, все еще не сводя глаз со своих ног.

– Ага. Мама в юности начиталась женских романов. Тоже, кстати, верила в гороскопы.

– Я бы не сказала, что я в это так верю… – замямлила Таня.

– Так что там тебе предсказывают звезды? – игнорируя ее бубнеж, спросила Астрид.

Татьяна поспешно склонила голову и начала быстро водить глазами по строчкам.

– Хотя неважно. Брехня это все, – словно выплюнув эти слова, произнесла Астрид.

– Значит, не верите? – с наигранным сожалением спросила Татьяна, глядя на задумчивую собеседницу.

Та в ответ слегка покачала головой. Повисло неловкое молчание. Таня еще не умела держать себя правильно с пациентами. Она старалась быть серьезной и важной, как и все ее коллеги, и говорить с пациентами исключительно по делу и исключительно сердито. Но молодость, неопытность и простота души всегда брали над ней верх в таких ситуациях.

– Астрид, знаете, я работаю волонтером в реабилитационном центре. Может быть, вам это интересно? – осторожно заговорила Таня.

Астрид подняла на нее свои огромные глаза, и в этот момент они будто бы потемнели. Ее зрачки, и без того лишенные блеска, стали теперь совсем бархатно-синие.

– Думаешь, я алкоголичка? – с наездом в голосе начала она.

Татьяна быстро замотала головой.

– Нет, что вы!

Секунду спустя Астрид разразилась сухим смехом. Ее грудь начала слабо вздыматься, словно ей было больно от своего же смеха.

– Не думаешь? А зря! – протянула она сквозь несмолкающий смех. – А ведь так оно и есть. Я ведь алкоголичка! Что, по мне не видно?

Она продолжала кряхтеть, и в ее смехе было что-то неумолимо болезненное. Заметив это, Таня с состраданием смотрела на нее, хотя при этом оставила на лице грустную натянутую улыбку. Так, ради вежливости.

– Так что? Дать вам адрес? – осторожно спросила Татьяна.

– Давай, коль не шутишь. Мне все равно, где подыхать, – еще со смехом в голосе проговорила она.

– Зачем же сразу подыхать? – скромно пробормотала Татьяна, боясь очередного взрыва хохота.

Астрид вдруг сделалась серьезной. Она наклонилась вперед, желая сказать ей что-то очень важное и секретное, и полушепотом произнесла:

– Потому что я уже мертвец.

Татьяна на несколько секунд побледнела, но потом, хитро улыбнувшись, решила ей подыграть:

– Тогда я ваш ангел смерти.

Астрид никак не отреагировала. Она задумчиво стала водить пальцем по столу.

– Какой сегодня день? – тихо спросила Астрид.

– Третье октября.

– Ух ты, а ведь у меня завтра праздник, – задумчиво произнесла Астрид, откидывая голову на спинку стула.

– Что будет завтра? – напуская на себя заинтересованный вид, спросила Таня.

– Мой день рождения, – с безразличием ответила Астрид.

– Поздравляю, – искренне пролепетала Таня. – Завтра я буду на дежурстве, поэтому смогу вас поздравить. В какой палате вы лежите?

Астрид устремила на собеседницу поглощающий взгляд. На мгновение Тане показалось, что еще немного – и она утонет в ее жадных глазах.

– Хочешь поздравить? – с подозрением произнесла Астрид, не сводя с нее пристального взора.

– Да. Почему нет? – так же с притворным веселием произнесла Таня.

Астрид опустила глаза и чуть слышно прошептала:

– Не стоит. Я не люблю этот день. Лучше бы мне и не рождаться вовсе.

– Почему?

Астрид криво улыбнулась и посмотрела в окно. Взгляд ее был устремлен куда-то в невидимую даль, куда-то за стекло, минуя весь тот сырой пейзаж, открывавшийся за окном.

– Стало быть, вы по гороскопу… – начала было Татьяна, желая разрядить обстановку.

– Хватит нести этот бред, – грубо перебила ее Астрид.

Татьяна поймала на себе ее короткий, но такой полный брезгливости взгляд, что тут же, опешив, торопливо закрыла журнал и убрала его в ящик стола.

– Вот скажи мне, – насмешливо и почти что с гневом начала Астрид, – почему такие порой умные, образованные девушки верят в то, что все люди делятся на двенадцать типов? Это при таком-то разнообразии людей на земле. Как можно судить о человеке только по году и месяцу рождения? Не зная его самого, но зная его знак зодиака, приписать ему качества, которые описывают астрологи. При этом заметь: предложения строятся так хитро, что эта характеристика может подойти любому человеку. Да и как же можно позволить звездам определять свой характер, предпочтения и даже вторую половинку? Но это же ложь! Или ты хочешь заверить, что ты, зная мой знак зодиака, можешь с уверенностью сказать, какой я человек? Ты можешь сказать, кто я? А может быть, ты знаешь, кто я?

– Не могу сказать, – рассеянно возразила Таня. – Я не фанатка гороскопов, но в этом есть все же некая доля истины. У меня, к примеру, чаще всего все совпадает.

Таня с опаской глядела на выходившую из себя Астрид. «На умалишенную она не похожа, – раскидывала про себя Таня, – но и нормальной ее назвать сложно».

– Да, конечно, – продолжала тем временем Астрид. – Однажды я спросила одного астролога: а как же быть с близнецами, которые родились в один день в один час? Почему же они тогда растут разными людьми? На что мне так умно ответили: «Так ведь от имени много что зависит». При этом астролог этот не был похож на психа. А если бы имена даже у них были одинаковые, тогда они будут похожи друг на друга во всем? Тогда астрологи найдут еще кучу объяснений и оправданий. Одна моя знакомая искала себе мужчину, подходящего ей по гороскопу. И что ты думаешь? Нашла. Он подходил ей по всем гороскопам. И даже энергетика имен у них как-то там… не знаю, как говорят… была созвучной. Они сразу же поженились. Она была так счастлива на своей свадьбе. Что ж, хоть на свадьбе повеселилась, дуреха. А через полгода она от него сбежала. Что же им тут стало помехой? Вот скажи мне, что?

– Уж точно это не вина астрологов. Всякие могут быть факторы, – оправдывалась Таня, гадая про себя, на что же на самом деле сердится эта женщина.

– А зачем тогда вообще нужны эти гороскопы, если все равно от них мало что зависит?

– Может быть, кому-то это очень даже помогает. Помогает понять себя, понять других. К примеру, если знаешь, что мало знакомый тебе человек – овен, то уже готов к тому, что он обидчивый. Тогда ты будешь очень осторожным. Разве не так? Что в этом такого, я не понимаю? И чего вы взъелись на меня из-за этих гороскопов?

– Правда, что ли? Думаешь, зная его знак зодиака, ты можешь сказать, как устроен этот человек? Я своей маме, которая тоже верила в эти ваши звезды, прочитала характеристику водолеев. Она была так удивлена, что все так точно про нее написано. Прямо-таки всплескивала руками: и как это астрологи так точно могут описывать личность того или иного знака? А ведь если говорить правду, то она овен. До сих пор она не знает, что я тогда ее просто провела как девчонку, дабы самой внутри посмеяться над наивностью людей. А знаешь, что самое неприятное во всем этом? Что люди хотят о себе знать. Хотят, чтобы о них кто-то что-то сказал. И после прочитанного они стараются соответствовать этим глупым характеристикам, не желая себя менять. Пусть все остается так, как звезды определили. Ну разве это не дурдом? Вот и ты сидишь, глазами хлопаешь, веришь всему, что тебе там предсказывают. А ведь это просто для лентяев пишут, которые свою жизнь в свои руки брать не хотят: пусть будет так, как звезды расположатся. Так любой дурак может сказать: «Я ведь скорпион. Поэтому мне свойственно ныть и меланхолить. Путь терпят меня люди, я уж ничего тут поделать с собой не могу. Скорпионы обречены быть нытиками по жизни».

Татьяна смотрела на разгоряченное лицо Астрид. Ее речь как огонь обжигала ее самолюбие. Как же такое возможно? Эта бомжиха несколько раз отнесла ее к разряду дурех. Да как она смеет говорить о слабости и силе, о том, что она не хочет брать судьбу в свои руки, веря эти глупым предсказаниям? Таня сглотнула воздух и, выкатив вперед грудь, приготовилась к обороне.

– Значит, вы не верите в гороскопы. Вы из тех умников, которые берут судьбу в свои руки, а не ожидают от звезд расположения. Значит, вы целенаправленно шли именно к такой жизни, какая у вас сейчас. Много же вам пришлось потрудиться, чтобы добиться таких результатов. А то как же? Спиться под забором и умереть в холодную ночь на мосту. Что ж, на это, пожалуй, вы потратили все ваши усилия. В тот день одежда с вас слезала вместе с кожей. Да уж… много вам пришлось постараться, чтобы довести себя до этого. Это ж надо, как вы держались все это время стойко. Ведь не мыться и мочиться под себя – это ж тоже нужно иметь терпение и настрой!

Татьяна выкрикивала фразы, с сарказмом надавливая на каждую из них. В каждом слове ощущалось ее сильное желание как можно сильнее кольнуть пациентку. Ярость хлестала по лицу, отчего щеки Тани стали красными как томаты. Но все как будто было бесполезно: на лице Астрид не дрогнул ни один мускул. Она не выглядела оскорбленной. Астрид будто бы даже с каким-то упоением слушала громкую тираду молоденькой девушки. Все то время, пока Татьяна с раскрасневшимися щеками, как комки грязи, кидала ей в лицо каждое слово, Астрид преспокойно сидела напротив и смотрела той прямо в глаза. И если бы в этот момент кто-то третий наблюдал за этой ситуацией со стороны, то непременно бы отметил, что худая и жалкая бомжиха вдруг неожиданно возвысилась, и выглядела достойно взрослой умной женщине, в то время как Татьяна в белом облачении медсестры вдруг приняла образ мелкой дворовой собаки. Когда же последнее слово со звоном вылетело из разгоряченных уст и, ударяясь о пустые стены узкого коридора, последним вторением эха затихло в конце отделения, Таня вдруг приосанилась. С ней такое бывало часто. Она под накалом эмоций, не имея ни малейшего желания себя сдерживать, начинала повышать голос, браниться и огрызаться, при этом закрывая глаза на то, кто перед ней стоит: ее родители ли, профессор по философии или же просто взрослый человек. В случае если она гневилась, она не могла себя сдерживать и уж тем более контролировать. Она открывала рот и просто выплескивала, что в ней бушевало. Высказавшись, она в следующую же секунду понимала, что наговорила много лишнего. Но при этом сожаление и стыд ее не особо мучили. Она даже после того, как выльет всю грязь на собеседника, могла сказать себе с полным осознанием, что все под контролем: «Нужно остановиться на этом, а то могу наговорить гадостей». И в этом случае она остановила себя именно так. И, заметив, что Астрид нисколько не тронули ее слова, она была еще более оскорблена. Астрид же, слегка усмехнувшись, медленно поднялась со стула, расправила полы своего огромного халата и медленно, почти даже дружелюбно сказала:

– Смотри-ка, время обеда подошло. Пойду. А то ведь мне подачки не носят.

Астрид встала на свои забинтованные ноги и, шоркая тапочками, неспешно побрела по коридору. Слезы снова покатились из ее глаз, собираясь у подбородка и капая на ее костлявые руки, которые она скрестила на груди. Да, действительно, передачки ей никто не носит, и сейчас впрямь было время обеда. Астрид поднялась на лифте на третий этаж. В нос ударил запах тушеных овощей и пресной отварной рыбы. Она вышла в коридор и, прихрамывая, заковыляла вдоль стены до самого конца. Сердобольная раздатчица с заставленной кастрюлями тележкой громко гремела посудой, размахивая своим большим черпаком. У каждой палаты образовывалась небольшая очередь из женщин в мягких халатах, мужчин в пижамах. Каждый держал в руке пустую тарелку. Тучная румяная раздатчица громко смеялась, что-то рассказывала, подшучивала, ловко выкладывая на тарелки салат, рыбу или какой-то совсем уж жиденький подкрашенный борщ. Казалось, она уже всех тут знает в лицо, потому что, завидев очередного топающего к ней пациента, уверенно говорила:

– Привет, Жора. Ты у нас на четвертом столе. Давай сюда свою тарелку. А вам, дорогая моя, не положено рыбу, у вас другая диета. Обговаривайте это со своим врачом. И не надо на меня фыркать. Чего фыркать-то?! Расфыркались мне тут! Сереж, отодвинь свою ногу, а то сейчас проедусь по тебе! А где же Катька? Снова лазает где-то! Я тут ее ждать не собираюсь. Принесите мне ее тарелку, а то потом будет жаловаться, что голодная осталась. Что значит «не хочу свеклу»? Вам положено есть овощи. Положено – значит положено, я-то тут при чем? Эй, Астрид, куда поперлась? Где твоя тарелка? Вот чудачка. Принесите мне ее тарелку…

Астрид прошла мимо, не удостоив никого даже взглядом. Дойдя до самого конца коридора, она чуть было не столкнулась с молоденькой санитаркой в темно-синем заляпанном костюме.

– Вы меня напугали! – пропищала девушка, бросив на нее свой сердитый взгляд. – Проходите. Только осторожней там: полы мокрые. Навернетесь еще.

Астрид снова ничего не ответила и даже не удостоила ее своим взглядом. Она вошла в туалет, защелкнула дверь на шпингалет, проскользнула мимо умывальника, подошла к унитазу, опустила крышку. С минуту она смотрела на закрытый унитаз, словно раздумывая о чем-то. Застывшая маска на лице, не выражавшая ничего, кроме тихого горя. Немного постояв над унитазом и поразмыслив, она подняла голову и начала осматривать стены, потолок. Прямо над потолком проходили старые ржавые трубы. Недолго думая, она стянула со своего огромного халата пояс, ловко свернула из него петлю, вскочила на крышку унитаза и решительно скрепила свободный конец на одной из труб, тянувшейся над унитазом к противоположной стене. Астрид несколько раз грубо дернула поясок, проверяя, хорошо ли он привязан к трубе. Потом, посмотрев на пустую, беленную известкой стену, Астрид, как ожерелье, накинула себя удавку и без лишних раздумий шагнула вперед. Ноги ее легко скользнули с крышки унитаза и повисли в тридцати сантиметрах над полом. Астрид мгновенно ощутила, как горло сдавило. Из приоткрытого искривленного рта выдавился короткий сипящий протяжный звук. Страшная судорога прошлась по ее телу. Боль, как электрический разряд, пронзила насквозь, и Астрид ухватилась за петлю, которая все сильнее сдавливала шею. Стараясь облегчить свои страдания, она не заметила, как начала бороться за жизнь. Но петля все сильнее вонзалась в ее кожу, и в следующие секунды она ощутила это: она ощутила, как смерть приблизилась к ней. И вдруг в один миг она вспомнила самые яркие фрагменты своей жизни. Она увидела себя ребенком, бегающим вдоль рельс, которые соединяли между собой Астрахань и множество других городов. Ветер развевал ее каштановые кудри, и она носилась по широким шпалам, что-то весело напевая. Вот она добежала до большой развилки, где одна железная дорога расщеплялась на две. Там она остановилась, глядя вдаль. Пути вели в разные направления, но объединяло их то, что они стелились одинаково далеко, покидая пределы Астрахани. Будучи ребенком, Астрид мечтала покинуть родной город и умчаться на этих рельсах подальше от дома, где она была чужой. Астрид была уверена, что где-то там вдали она обязательно будет счастлива. Что где-то там, где нет злого отчима и несправедливой матери, будет спокойно. Она верила в это всей своей детской и чистой душой, сделав это целью жизни. В следующую секунду она увидела себя уже повзрослевшей девушкой, которая с одним старым чемоданом села на поезд и умчалась в Волгоград. Никто не пришел ее провожать, потому что никто и не знал о ее отъезде. Она уехала тихо, возлагая большие надежды на новое место. И все складывалось поначалу очень хорошо. Она была умна, амбициозна, полна позитивного настроя. Пройдя без особых усилий вступительные экзамены, она стала студенткой педагогического института, филологического факультета. Она вспомнила, как была популярна среди всего потока. Как была красива, как была успешна. Последнее, что увидела Астрид в своих предсмертных воспоминаниях, – это статного высокого парня, учившегося с ней на одном курсе. В самом начале их знакомства он долго смотрел на нее, но не решался подойти. Астрид это заметила. Поначалу она посмеивалась над его наивным влюбленным взглядом, заранее представляя, как он к ней подойдет и она, конечно же, будет держаться с ним холодно, как и со всеми. Но шло время, а парень все не подходил. Тогда Астрид начало это нервировать. Что с ним не так? Чего лупится тогда на нее, если все равно не подходит? А может быть, он трус? Она знала, как его зовут и в какой группе он учится. Знала, что учится он хорошо. Прошло еще время, и Астрид начала задумываться. Теперь она сама искала встречи с ним. Иногда они сталкивались в коридоре, иногда в библиотеке. Он все так же смотрел на нее, но ничего не говорил. Астрид стала тоже задерживать на нем свой взгляд. И порой она замечала, как он будто бы глазами спрашивает ее, все ли у нее хорошо. И она научилась ему так же отвечать. Прошел год, а они все так же общались глазами. Теперь Астрид не замечала других поклонников, она сама вдруг стала поклонницей этого парня с говорящими глазами. Бывали дни, когда весь поток стоял у закрытого лекционного зала, и тогда Астрид, прислонившись к подоконнику, нежилась под его влюбленным взором. Он стоял в пяти шагах от нее у дверей лекционного зала. Иногда взгляд Астрид заговаривал с ним первый. Она спрашивала его: «Как у тебя дела?» А он отвечал без слов и жестов, что ему уже надоело торчать тут и ожидать непунктуального профессора. Глаза Астрид смеялись, и он смеялся ей в ответ. Однажды одногруппник подошел к Астрид и шаловливо попросил ее одолжить ему конспект. Астрид согласилась, и в благодарность тот протянул к ней свои руки и приобнял за плечи. Астрид никак не ожидала этого, потому даже не успела отпрянуть. И именно в этот момент появился он. Он все увидел. Глаза его тут же помутнели и стали такими сердитыми. Астрид в растерянности начала оправдываться, но он даже не стал слушать голос ее умоляющих глаз. Тогда они не шутку поссорились. И это было в первый раз. Астрид не понимала, почему она должна оправдываться в том, чего не делала. А он был убежден, что она повела себя очень легкомысленно. Астрид смотрела на него, а он обиженно отводил от нее свой обиженный взор. Тогда она рассердилась и тоже начала дуться. Она совсем перестала ходить в те места, где они вели свою необычную беседу. Проходила мимо него, не глядя. Это значит, она даже не здоровалась с ним. Так прошел месяц, затем другой. А на третий месяц их ссоры она обнаружила, что к ремешку ее сумки кто-то прикрепил маленькую сорванную на университетской лужайке махровую маргаритку. Астрид обернулась и увидела перед собой его. Он смотрел на нее извиняющимися глазами, потом, приблизившись, пригласил ее сбежать с лекции. Глаза ее проказливо сверкнули в ответ. И в следующую минуту, взявшись за руки, они спустились по широкой лестнице, миновали вахту, перешли дорогу, и, дойдя до ближайшего поворота улицы Порт-Саида, они помчались прямиком на набережную. Там на берегу Волги, примостившись у корней старого тополя, они еще долго молчали. А потом она больно толкнула его в плечо и сердито прикрикнула:

– Зачем сорвал маргаритку?! Она же теперь завянет!

Это была их первая фраза, после чего посыпались признания в чувствах. Он был ее первой любовью. Астрид знала, что перед смертью из всех своих мужчин она вспомнит именно его.

Она мучительно улыбнулась, закрыла глаза. Худое тело раскачивалось между потолком и только что вымытым кафельным полом. Пальцы разжались, она смиренно выпустила из рук петлю, которая уже впилась в ее шею, полностью лишив ее даже воздуха. На секунду в ее голове промелькнула мысль, что умирать от удушья страшно и унизительно. И в тот момент, когда руки Астрид безжизненно опустились вниз, послышалось слабое потрескивание. Оно стало учащаться, усиливаться. Из швов труб тонкой напористой струйкой начала прорываться вода. И в следующее мгновение старая ржавая труба с грохотом лопнула, тело почти мертвой Астрид рухнуло на землю, и холодная вода окатила ее обездвиженное тело. В таком виде ее обнаружили палатные медсестры и массивный санитар, выломавший дверь.