Читать книгу Поцелуи спящей красавицы - Юлия Пан - Страница 3

ГЛАВА

3

На территории областной больницы города Волгограда, почти в глубине комплекса, средь гущи деревьев и петляющих аллей стоит старое здание. Оно напоминает покосившегося многолазого гнома. Выцветшие стены, отколовшаяся замазка, зияющие кирпичи в некоторых местах, ржавые трубы, тянущиеся вдоль стен. Здание окружено небольшой площадкой со старыми лавочками, под тенью таких же старых тополей. Больница – это вообще не самое радостное место, но это отделение, можно сказать, одно из самых мрачных. Люди, которые никак не связаны с медициной, чувствуют это, как только начинают приближаться к нему. Широкие окна за металлическими прутьями решеток, похожие издали на огромные мутные глаза, оглядывавшие каждого прохожего своим бессмысленным взором. Как многоглазое существо, здание пристально наблюдает за каждым постояльцем, которого выпустили погулять на минутку-другую. В то же время в зрачках здания скрывались степенные движения пациентов, бродивших под воздействием нейролептиков внутри узких комнат. Эти люди напоминали потерянных зверьков. У главного входа на площадке стоят скамейки, на которых изредка в послеобеденный перерыв можно увидеть сонных пациентов в домашних тапочках и халате, если это женщина, и в пестрой пижаме, если это мужчина. Пациентов всегда что-то объединяет. Например, если подняться на шестой этаж хирургического отделения, то можно заметить, что у большинства больных по бедро ампутирована конечность, забинтованные после операции лодыжки, обернутая, как в кокон, компрессионным бинтом нога, и так далее. Даже если встретить на улице такого больного, спокойно выкуривающего свою запрещенную лечащим врачом сигарету, то можно легко определить, что пациент этот именно из сосудистой хирургии.

А вот пациенты того странного вышеописанного здания очень своеобразные. Большинство из них не считают себя больными, но, может, даже наоборот: они считают, что, скорее всего, мир вокруг болен, а им открыто нечто особенное. В их голове открывается целый мир, неведомый другим людям. У каждого он свой: у кого-то этот мир сводится к темной тесной комнате без окон. У кого-то это целый портал в другое измерение, через который с ними говорят инопланетные существа или сам Бог. Они слышат голоса, говорящие им, что делать, куда идти и кто они такие. К ним приходят люди, которых почему-то видят только они. Когда эти видения настолько плотные, выпуклые, реальные, очень сложно поверить в то, что всего лишь так называемые галлюцинации. Этим глупым врачам невдомек, что есть кое-что другое, чего они видеть не могут. Может, потому-то врачи и ставят такие сложные диагнозы. Даже слова в этих диагнозах какие-то странные: кататония, шизофрения, неврастения, биполярное расстройство, обсессивно-компульсивное расстройство и так далее, и тому подобное. Эти болезни называют душевными. И даже те, кто не верит в существование некой невидимой субстанции под названием «душа», не могут обозначать эти болезни иначе.

Не задавались ли вы вопросом: душа человека такая же, как тело? Или же наоборот: тело приобретает форму души? Но ведь в любом случае это как-то связано. А не заметили ли вы, что когда человек меняется внутренне, то это и на внешности его сказывается? К примеру, если долго вы не встречались к каким-то своим знакомым и вдруг, неожиданно встретившись, чуть было не прошли мимо по причине того, что он стал совсем другим. Кто-то со временем преображается, кто-то, наоборот, превращается из писаного красавца в этакого сгорбленного уродца. А бывает так, что когда два человека слишком много проводят времени друг с другом, то как будто приобретают внешнее сходство. Возможно это происходит потому, что их души становятся похожими? Вне всякого сомнения, гниение души, как и ее преображение, отражается на нашем теле, на нашем лице. Наверное, наша душа тоже имеет свою анатомию, свое строение, для изучения которых еще не придумали методы исследования. Поломавшись или выйдя из строя, органы души не могут быть вылечены полностью никакими медикаментами или приемами. Ведь для лечения духовного физические средства будут малоэффективны. И все лечение сводится к заглушению симптомов, которое создает иллюзию душевного спокойствия. То есть делает человека более или менее похожим на нормальных людей, на стандартных людей. На людей с шаблонным пониманием приемлемого поведения. Так, чтобы не сильно коробить людей, которые убеждены, что вполне в своем уме, раз у них присутствует адекватная самокритика и более или менее ясный ум. Но подвох в том, что душа – это как рояль, где спрятаны струны разной толщины. И если хотя бы одна струна перетянута слишком сильно или же, наоборот, расслаблена, то нельзя назвать инструмент настроенным. Но можно играть в той тональности, где не будет затрагиваться именно эта клавишу. Ведь в принципе можно сыграть любую мелодию от разного звукоряда. И тогда будет казаться, что с инструментом все в порядке. Так, почти все население планеты живет с расстроенными струнами души, которые они просто стараются не затрагивать в повседневной жизни. И это умение хорошо маскироваться дает им право называться душевно здоровыми людьми. Но иногда случается, что в некоторых ситуациях затрагиваются эти перетянутые или недотянутые струны, и тогда звук режет слух. Вот тогда его обрекают на звание идиота и отправляют в подобное заведение, которое в народе называют просто дурдомом. Куда и попала наша героиня Астрид. Кстати, нужно отметить, что доцент кафедры психиатрии, учебная база которого располагается именно на территории областной больницы, терпеть не может, когда так называют психиатрические клиники. Однако первое, что сказала Астрид, когда открыла глаза и увидела перед собой белую кучку врачей, столпившихся в тесной палате во время утреннего обхода, было:

– Вы что, меня в дурку упрятали?

– Почти, но не совсем, – ответил внушительных размеров дежурный врач-психиатр.

Астрид затуманенным взором окинула этих психов в белых халатах и, почувствовав, как в горле все сдавило сухости, сделала попытку встать. Но тут же ощутила, что в запястья впились грубые ремни, приносившие острую боль так, что она невольно скорчилась. Как и в реанимации, ее снова привязали к кровати. И когда она уже совсем пришла в себя, обнаружила, что лежит в нелепой огромной пижаме, туда и сюда бродят полусонные пациенты, а точнее, пациентки. Женщины разных возрастов и национальностей, которых объединяло одно – совершенно отсутствующий взгляд, затуманенный действием нейролептиков. В палате было пять коек. Астрид лежала у окна без занавесок, но зато с решетками. Напротив лежала тучная женщина, стянув с себя всю пижаму, и без всякого стыда открыла всю подноготную на обозрение. Женщина неистово кричала, звала маму и ревела. Хотя на вид ей было около шестидесяти лет, она причитала, выла и капризничала, как маленькая девочка. У другого окна стояла пациентка лет восьмидесяти. Она то склонялась над кроватью, то тянулась к окну. Пальцы ее без устали трудились над невидимой пряжей, которую она скручивала, вытягивала, выравнивала. А затем наматывала на такой же невидимый клубок. Губы ее шелестели, как сухие листья, невнятное бормоча под нос. Вдоль стены, измазанной жирными пятнами и чем-то коричневым, стояли еще две кровати. Одна из них была пустая, но смятая, что свидетельствовало о наличии еще одной постоялицы. Рядом расположилась другая койка, на которой лежала женщина примерно сорока лет. Она была полностью седая, сгорбленная, костлявая, с впалыми щеками. Темно-синие круги под глазами придавали ее лицу необъяснимую свирепость. А самое главное, что и сам взгляд ее, напоминающий взгляд запуганного хищного зверя, блуждал по палате, попутно цепляя каждого обитателя, то и дело задерживаясь на беспомощной новенькой. Астрид отметила, что никто, кроме нее, не был связан. Они могли спокойно передвигаться по палате, выходить в коридор, вязать свою невидимую пряжу у окна.

– Кто-нибудь меня понимает? – хриплым голосом спросила Астрид.

Никто даже не взглянул на нее.

– Мама! Помоги мне! – кричала голая тетка на соседней кровати. – Они звери, убить меня решили.

Бабушка у окна продолжала невнятно бормотать и развязывать узелки на воображаемых нитках. Лохматая седая женщина также что-то лепетала и всхлипывала.

– Кто-нибудь меня слышит? – более громко спросила Астрид.

Голос ее звучал так низко и сипло, что она сама испугалась. К тому же каждое слово давалась ей с такой невыносимой болью, что приходилось делать над собой неимоверные усилия перед каждым вопросом, остававшимся безответным. Когда в памяти Астрид начала всплывать картина ее последних воспоминаний, она поняла, что ее попытка закончить свое жалкое существование провалилась. Да еще настолько неудачно, что теперь она лежит в психушке. В эту минуту в палату, прихрамывая и волоча за собой левую ногу, вбежала еще одна женщина. Коротко выстриженные русые волосы торчали на ее макушке ежиком. Огромный нос, большие впалые глаза, широкий рот с тонкой полоской бледных губ. Она была объемная, сутулая, громкая, как иерихонская труба.

– Мать! – орала она во все горло, держа в руках большой резиновый сапог. – Смотри, а как я на улицу-то пойду?!

Она подбежала к бабушке с прялкой и ткнула ей под нос своей единственный резиновый сапог. Ответа не последовало.

– Ты куда подевала второй сапог?! – горланила она.

– Мама! – вторила ей в ответ голая сумасшедшая. – Мама! Помоги! Они все хотят меня убить!

Астрид посмотрела на всю эту картину, и ей стало так плохо. Она с брезгливостью пробормотала:

– Да уж, хуже уже некуда.

И тут голая соседка издала неимоверный звук, исходивший из глубин ее толстого кишечника. Такой длинный пронзительный, похожий на рычание спящего зверя. И тут же вся палата потонула в слезоточивом зловонии.

– Или есть куда, – прохрипела Астрид, напрягая нос, чтобы как можно плотнее сузить ноздри.

И тут, как бы подтверждая ее мысли о том, что жизнь все же может быть хуже, чем кажется, пациентка издала еще несколько громких, плотных, сотрясающих воздух пуков. А потом еще один и еще один, пока все не завершилось хлюпающим испражнением. Крикливая пациентка на минуту-другую умолкла. Задумчиво уставилась в потолок, потом просунула под себя руку и вытащила ее оттуда уже с комком собственных экскрементов. Рассмотрев его, она поднесла фекалии к носу, понюхала, а потом с отвращением бросила на пол. Бурый комок шмякнулся на пол, а пациентка медленно начала подниматься. Сначала села, потом не спеша свесила ноги с кровати. Затем встала и, повернувшись к Астрид спиной, начала что-то высматривать на своей постели. И тут Астрид заметила под ее лопатками зияющие пролежни почти на всю спину. Гнойное, источающее смердящую вонь, куски омертвевшей ткани отходили от живой плоти. Астрид все могла перенести, ибо недавно сама валялась в собственном дерьме, но, увидев пролежни, ее мгновенно вырвало. Рвотные массы фонтаном брызнули из ее искривленного рта, обрызгав все лицо, волосы, грудь. Кислое рвотное содержимое тут же попали на ее чуть приоткрытые глаза, обжигая слизистую.

– Твою мать! – взревела Астрид. – Кто-нибудь, придите!

Хотя она и не наделялась, что ее кто-то услышит. Ведь она была не одна, кто так орал. Но, к счастью, вскоре Астрид услышала чьи-то приближающиеся шаги.

– Что такое? – услышала Астрид. – У… обосралась, – спокойно протянул чей-то более адекватный женский голос. – Света, позови сюда санитарку! Пусть уберет здесь. Наш депутат наложил кучу. Скажи, чтобы поторопилась, а то она опять все сожрет. Потом нам от доктора влетит.

– Сейчас! – послышался голос, сопровождаемый коридорным эхом. – Лена! Иди в одиннадцатую палату!

– Подождет. Я сейчас у Ванги полы домою! – ответила недовольная санитарка.

– Не подождет! Иди сейчас, а то сама знаешь, что будет.

Астрид с недоумением сжала обожженные веки, из которых градом текли слезы. «Какой депутат? Какая Ванга? – думала про себя Астрид. – Тут что, даже медсестры больные на всю крышу?!»

Кто-то вошел в палату (видимо, это была санитарка Лена), побранился благим матом, и послышалось шуршание пакетов и простыней, плескание воды в ведре, тяжелое свистящее дыхание. Все это сопровождалось постоянными криками голой пациентки. Когда слезы омыли глаза, Астрид сделала попытку их открыть. Перед ней стояла молодая девушка в серо-желтом медицинском халате, одетом поверх синего хирургического костюма. Это показалось Астрид очень странным. Ведь по голосу и по хриплому дыханию Астрид думала, что Лена – это старая грузная женщина. Но Лене можно было дать чуть больше двадцати лет.

– Лена, – тихо обратилась Астрид.

– М-м… – ответила та.

– Ты не могла бы меня развязать? Я очень хочу пить.

Лена, не оборачиваясь к ней, загорланила на всю палату:

– Света! А эту суицидницу развязать можно?

– Какую? – последовал вопрос из коридора.

– Ну, эту, которую в туалете нашли!

– Она как?

– Вроде тихо. Ты ей вколола десятичасовой укол?

– Да!

– Тогда я развязываю?

– Ну попробуй.

Лана обернулась к ней и тут же презрительно закатила глаза.

– Еще одна. У вас что тут, ансамбль? Одна через жопу, другая через рот! Вы достали!

– Чего там? – спросила медсестра Света.

– Да обрыгалась она! Когда это закончится?!

– Когда уволишься, – усмехнулась Света.

Лена ничего не стала отвечать. Она принялась развязывать Астрид, матерясь как сапожник. Вонь усилилась, так как эта Лена начала махать перед носом Астрид грязными резиновыми перчатками. Но Астрид все покорно вытерпела. Теперь нужно вести себя крайне хорошо, чтобы ее больше не связывали.

– Давно я здесь? – спросила Астрид, потирая свои отекшие запястья.

– Почти сутки.

– Что со мной?

– Откуда я знаю?! Но, к счастью или к вашему сожалению, жить будете.

Лена завершила свою уборку. Свернула пакеты, взяла ведро и побрела к порогу.

– Ах да! Тут вас приходили навещать, но вы спали.

– Кто?

– Танька из приемного покоя. Скажу ей, что вы проснулись. Она хотела с вами о чем-то важном поговорить.

Астрид погладила свою шею, которая неистово болела. Взяв с тумбочки пустой стакан, она ответила, что не хотела бы ни с кем видеться. Лена пожала плечами, сказала что-то на своем родном матерном языке и вышла.

Но, видимо, с Астрид тут никто не собирался считаться. Потому уже вечером, после ужина, ей доложили, что она может выйти в коридор и пообщаться с посетителем. Астрид провели через все отделение, по которому бродили потерянные пациенты. Кто-то читал, кто-то смеялся, а кто-то рыдал. Некоторые зевали во весь рот, ковыряли в носу, чесали подмышками. Здесь даже была небольшая библиотека, которую Астрид не могла не заметить. В груди слабо всколыхнулась былая страсть к чтению. Но длилось это недолго: как только стеллажи с потертыми корешками скрылись из виду, Астрид вновь погрузилась в прострацию. Повсюду пахло тушенной рыбой и отварной капустой. Даже запах еды казался тошнотворным, настолько здесь было мерзко. Дойдя до двери, медсестра достала из кармана ключ и отперла ее. Астрид вышла в другой, более светлый коридор. Медсестра заперла за ней дверь. Тут уже не так пахло рыбой и капустой. Она прошлась и вдоль этого коридора и остановилась у следующей двери. Ее тоже открыли, а когда она вышла, то снова заперли на ключ. И за этой дверью открылся всего лишь очередной коридор, вдоль которого стояли мягкие кушетки. На одной из них преспокойно сидела Таня. Увидев Астрид, она так и осталась сидеть, соизволив лишь слегка повернуть голову в ее сторону. Астрид неспешно подошла и присела рядом. Дежурная медсестра скрылась за дверью, щелкнув два раза ключом в замочной скважине.

Астрид и Таня какое-то время сидели молча, разглядывая противоположную стену, покрытую масляной бежевой краской, которая местами уже начала отколупываться.

– Как мне вас называть? – спросила Таня.

– Просто Астрид, и можно на «ты».

– Зачем ты это сделала?

Астрид молчала.

– Мы с тобой побеседовали, а потом ты пошла и повесилась. Зачем ты это сделала?

Астрид усмехнулась. Видимо, эту честную наивную медсестру привел сюда голос совести.

– Да так… – ответила Астрид, потирая ладони друг о друга. – Расстроилась из-за того, что люди верят в гороскопы.

– Что? – Таня в недоумении взглянула на Астрид.

– Да ладно, расслабься, – криво усмехнулась Астрид. – При чем тут люди? При чем тут гороскопы?

– А что тогда?

– Ну, это… Я обиделась, что ты так грубо со мной разговаривала. Понимаешь, я ведь все-таки старше тебя. В наше время молодежь была более скоромная. Я так расстроилась, что даже жить не хотелось.

– Ты шутишь? – раздраженно спросила Таня.

– Нет. Не шучу. Спроси вон даже у Кати.

– У какой Кати?

– Ах, я же вас не познакомила. – Астрид указала рукой на пустое место рядом с собой. – Вот, это Катя.

Таня побледнела, потом покраснела. Меокая дрожь охватила ее пересохшими губами. сСловно и впрямь призрака увидела перед собой. Но когда Астрид снова криво улыбнулась, Таня в ярости так исказила лицо, что от былой миловидности не осталось и следа.

– Шутки решила шутить? – вскричала Таня.

– А что делать еще в дурдоме?

– Ты что, думаешь, мне больше нечем заняться?! – рассвирепела Таня. – Ты думаешь, я прохлаждалась весь день и вот решила заглянуть в психушку под вечер?! Ты хоть знаешь, что я сегодня проработала тридцать шесть часов на смене?! Домой хочу – умираю! Я даже отменила свидание со своим парнем.

– И что? – выплюнула Астрид.

– А то, что мне есть чем заняться вместо того, чтобы тут торчать.

– Ну не торчи. Чего приперлась? Я тебя не звала.

– Я здесь ради тебя! Не валяй дурака. Тебе здесь не место. Ты должна выйти отсюда. Я принесу письмо из реабилитационного центра. Они тебя отсюда заберут. Веди только себя как подобает. Я ведь знаю, что ты не сумасшедшая… – голос Тани вдруг дрогнул, и она тихо произнесла: – Ты страдаешь, но ты не сумасшедшая.

Таня резко встала, подошла к двери и два раза постучала в нее. Пока щелкала замочная скважина, Таня, не оборачиваясь, произнесла:

– Спокойной ночи. А то еще повесишься из-за того, что с тобой даже не попрощались как следует.

Молодая девушка вышла, даже не обернувшись. А вот если бы все же обернулась, то заметила бы, как крупные слезы одна за другой поползли по впалым щекам Астрид.

После ее ухода Астрид побродила по затемненному коридору, будто выискивая в каждом углу ответ. Нет, ни в какой реабилитационный центр она не пойдет. Зачем ей все это? Ей больше не реабилитироваться. Такие, как она, не восстанавливаются. Астрид решила, что останется здесь столько, сколько понадобится, а дальше будет видно, куда ей податься. Она медленно прошлась по коридору, позвонила в дверь. Ей отворили, и она неспешно вошла. Запах вареной рыбы с пареной капустой снова ударил в нос, заставив ее невольно срыгнуть. Последнее время она ничего не ела, и желудок ее отвергал любую пищу. Более того, с самого момента пробуждения она ощущала сильные рези внизу живота. Вначале они были не такими интенсивными и только в момент опорожнения мочевого пузыря. Но к вечеру боли стали настолько интенсивными, что Астрид казалось, будто при каждом мочеиспускании из нее выходит кипящее масло. К вечеру давящие боли заставляли ее бегать в туалет каждые пять минут. Моча сначала была темно-оранжевая, потом в ней появились бурые прожилки крови и гноя. А сейчас она уже остро ощущала, как из нее тяжело выскальзывают сгустки крови. После разговора с Таней Астрид снова направилась в туалет. Здесь ее настигла та же участь. Боль усилилась, моча теперь выдавливалась вместе с кровью, заставляя ее сотрясаться от страданий. Противная дрожь пронеслась по всему телу вверх и собралась на макушке. Голова закружилась, в глазах помутнело, и из искривленного рта вылетел мучительный стон. Астрид сделала над собой последние усилия и вышла из кабинки. Пройдя вдоль коридора, она подошла к посту.

– Что такое? – не поднимая глаз, холодно спросила медсестра.

– Мне очень плохо, – еле дыша, сказала Астрид.

– А кому сейчас легко? – усмехнулась та в ответ.

– Пожалуйста, вызовите врача.

– Дежурный врач на вечернем обходе. Придется чуть подождать.

Астрид затуманенным взором посмотрела на безразличную медсестру, и боль снова заставила ее содрогнуться.

– Сейчас вызовите кого-нибудь! – потребовала она, выдавливая из себя голос.

– Что это еще за распоряжения?! Иди приляг на свою койку. К тебе подойдут. Я же сказала!

Голос медсестры звучал дерзко и властно. Астрид ничего не оставалось делать, кроме как только покориться. Пошатываясь, она дошла до своей койки и, свернувшись калачиком, начала чуть раскачиваться, как тут делает большинство сумасшедших. Говорят, это их успокаивает, так как напоминает мамины укачивания. Астрид ощутила, что ее кожа покрывается испариной, а внутренности содрогаются от мучительных резей внизу живота. Дыхание стало горячим, будто на ее грудь кто-то положил раскаленный камень. Лихорадка вынудила ее провалиться в поверхностный сон, в котором она снова оказалась в том же грузовике. Перед ней замелькали лица ублюдков, которые, насмехаясь над ней, насиловали по очереди. Она выбивалась из сил, когда один из них нанес ей несколько сильных ударов по лицу, отчего у нее сразу же загремело в ушах, а лицо будто бы стало каменным и бесчувственным. Потом исчезли эти твари и перед ней появилась маленькая девочка лет шести. Астрид смотрела на нее и не могла вспомнить, где она ее видела. Глаза девочки смотрели с презрением. Маленький рот был чуть приоткрыт, и оттуда сочилась алая жидкость, похожая на малиновое желе. «Ты виновата, – хрипела на нее окровавленная малышка. – Ты довела себя до такого состояния. Как тебе такая жизнь?» Астрид махала на нее руками, как бы желая избавиться от ужасающего наваждения. Слова застряли в горле, и как бы она ни старалась выдавить из себя хоть какой-то звук, у нее ничего не получалось. Все вокруг стало каким-то прорезиненным. Она судорожно пыталась разбудить себя от этого кошмара. Делала над собой усилие, чтобы хотя бы просто поднять веки, но ужас обуревал ее, и она еще сильнее погружалась в вязкий бездонный омут. «Проснись, – услышала она голос над головой. – Ты должна проснуться. Астрид, открой глаза!» Чья-то рука сильно сдавила ее плечи, и Астрид в это же время почувствовала, как ее ноги погрузились в слизистую жижу и она тщетно пытается пошевелить ими, чтобы выбраться на свободу. «Пожалуйста, проснись! – звал ее неведомый голос. – Я здесь. Ты меня слышишь? Астрид, открой глаза». Еще секунда – и глаза Астрид разомкнулись, и все неясные звуки и видения исчезли.

– Все хорошо. Это просто сон, – сказал чей-то голос.

Астрид перевела взор с потока на лицо, склонившееся над ней. Это была все та же медсестричка из реанимации, сплошь одетая в белый медицинский костюм. Голос ее звучал так же мягко и заботливо, как и при их первой встрече.

– Ты Камила? – хриплым голосом спросила Астрид.

– Да, это я. Тебе уже лучше?

Астрид чуть заметно кивнула и, сжав худыми пальцами плечи медсестры, попыталась подняться с постели. Боль внизу живота снова резанула ее, и она издала громкий портняжный стон.

– Что с тобой?

– Камила, помоги мне. Мне больно вот здесь. Я не могу сходить в туалет, – произнесла Астрид, касаясь рукой области над лобком.

– Подожди, я сейчас вызову врача.

Девушка скрылась за дверью, и Астрид вонзила свои ногти в ладони, чтобы снова не провалиться в сон. Через некоторое время действительно пришел врач в сопровождении Камилы и еще двух молодых парней. После недолгой беседы врач небрежно ощупал ее лоб, потом пропальпировал живот, сказал постовой медсестре, чтобы та взяла анализ мочи и крови.

– Острый цистит, красавица, – сказал он. – Не переживай: это быстро лечится.

После этого он вытер руки влажным полотенцем, которое ему тут же подала постовая медсестра, и затем ленивой походкой удалился. Двое парней последовали за ним. Постовая медсестра тоже пошла за баночками и шприцами. Рядом с Астрид снова осталась одна Камила.

– Спасибо, – чуть слышно прошептала Астрид. – Ты и здесь подрабатываешь?

– Нет, – покачала головой Камила. – Я здесь прохожу практику. У нас тут идут занятия по психиатрии.

– Ты студентка?

Камила кивнула.

– Да. Студентка медицинского вуза. А в реанимации я просто подрабатываю медсестрой. Набираюсь опыта.

Астрид осмотрела ее измученными глазами.

– Мне тут страшно, – едва слышно произнесла она.

– Я знаю. Но ты все выдержишь. Потерпи немного. Завтра тебе станет легче.

– А что потом?

– А потом будет так, как решишь. Если захочешь, то Бог даст шанс начать жизнь заново. Ты просто послушай Таню. Ты ведь знаешь, что ей это нужно.

Астрид устало закрыла глаза. Перед взором снова всплыло лицо Тани. Но за ней она точно не хочет идти.

– Ты думаешь, Бог помнит о такой, как я? – криво усмехнулась Астрид.

– Он тебя и не забывал, – ответила Камила и погладила спутавшиеся волосы. – Если ты не против, я помолюсь за тебя.

Астрид затравленно опустила веки, и Камила тихо зашептала молитву. Ничего из ее слов Астрид не поняла, но она ощутила, как боль внизу живота начала стихать, а тело стало медленно расслабляться. Голова посветлела, и Астрид безмятежно провалилась в глубокий сон. Когда она проснулась, за окном было уже утро. Боль исчезла, спала температура, а Камилы и след простыл. На мгновение Астрид показалось, что на самом деле никакой Камилы не существует. Скорее всего, Камила – из ее видений, только не из тех кошмарных снов, какие она видит по ночам. Астрид встала и пошла в туалет. Едва ее кожа коснулась холодного ободка унитаза, как ее сразу же передернуло от ожидания режущей боли. Она зажмурилась, напряглась и приготовилась подавить вогласы. Она осторожно расслабила сфинктер, и моча тонкой струйкой сама собой полилась, медленно и безболезненно. Вздох облегчения вырвался из груди Астрид, и она всем существом наслаждалась обычным опорожнением мочевого пузыря. Нельзя научиться ценить что-то, пока ты хотя бы на одну ночь не лишишься этого. Еще немного наслаждившись спокойным мочеиспусканием, Астрид закрыла глаза и тихо поблагодарила небеса.

– Слышь, выходи оттуда! – послышался противный голос снаружи. – Там к тебе пришли.

Астрид поднялась на ноги, и слова Камилы пронеслись в ее голове эхом: «Ты просто послушай Таню. Ты ведь знаешь, что ей это нужно».