Читать книгу В плену ослиной шкуры - Юлия Пан - Страница 4

Весь обряд венчания Оливия просидела как на иголках. До того как статная невеста появилась в дверях церкви, Оливия успела разглядеть всех немногочленных гостей. Почти все из присутствующих были ей, как ни странно, знакомы. Большинство из них были сотрудниками клиники. Судя по разговорам, к которым Оливия уже привыкла, Фридхоф был всеобщим любимцем, в то время как Тая у многих вызвала оскомину. Среди приглашенных незнакомыми оказались только парочка родственников со стороны Фридхофа и одна молодая девушка с выраженным славянским личиком со стороны невесты.

Наконец заиграла музыка, и в дверях показалась Тая. Обычно невесту к алтарю ведет отец, но Тая шла под руку с Фридхофом. Видимо, у Таи отца не было. Тая Воронкова оказалась небольшого роста девушкой с узкой костью. Даже удивительно, что такая маленькая девушка вызвала столько шума. Даже если не брать в расчет ликование и радость на лице невесты, она всё равно была необычайно красива. Из-за своих огромных глаз Тая напоминала фарфоровую куклу. Кроме больших выразительных глаз всё остальное на ее лице было совсем маленьким. Маленький нос, аккуратный ротик, и даже узкое лицо казалось слишком тесным для ее глаз. Оливия от души порадовалась тому, что ее героиня обдает такой яркой внешностью. Запоминающиеся лица тоже могут быть источником вдохновения.

Глядя на Таю, Оливия никак не могла взять в толк, зачем ей понадобилось воровать часы у доктора Кайзера. С трудом верилось, что эта юная девушка была всего лишь меркантильной воровкой. К тому же, если это окажется правдой, то Оливия не знала, какими словами удержать симпатию читателя к главной героине романа. Не хотелось бы таких заморочек. Всё время венчания Оливию не оставляла мысль о краденых часах. Что-то здесь явно не так. После того как Оливия воочию увидела Таю, она нутром почувствовала, что у этой истории есть своя тайна. Кто-то должен ей разъяснить, почему Тая пошла на такое преступление. Иначе Оливии придется менять сюжет книги, а это можно считать полным провалом. Переделывать и переписывать уже написанное – до того неблагодарное занятие, что проще начать писать новый роман. А так как Оливия уже успела напечатать изрядное число глав, будет крайне обидно, если она, так и не доберется до сути истории. Пока Оливии удалось только заочно познакомиться с Таей. По слухам, та очень противоречивая личность. С одной стороны, кроткая и стеснительная, с другой – ярый борец за справедливость. Больше молчаливая, чем общительная, но если нужно, могла закатить нешуточный скандал. В обиду Тая не даст ни себя, ни тех, кто слаб и не может за себя постоять сам. Большинство сотрудников всё же отзывались о Тае положительно, хоть и были не прочь перемыть ей все кости. Складывалось такое впечатление, что эта девушка задала тон всему коллективу своим неординарным поведением. Даже хирурги перед началом торжественной церемонии венчания успели поведать Оливии интересный фрагмент из их рабочих будней.

– Фридхоф воспитал себе не просто ученицу, – рассказывал главный хирург-эндокринолог. – Это настоящая росомаха. Не смотри, что она маленькая, щуплая и с такими большими жалобными глазами. Она кого хочешь на место поставит. На нее где залезут, так там же слезут.

– Неужели такая кусачая? – усмехнулась Оливия.

– Как сказать. Если нужно, то и укусит. Но обычно она кусает только по делу. Вот послушай, что расскажу: в этой клинике я пять лет оперирую и уже привык к откровенному буллингу со стороны и врачей, и младшего персонала. Так что не стоит удивляться, что у доктора Кайзера так мало новых сотрудников: никто не задерживается здесь больше месяца. Но Тая у нас тот еще фрукт. Она никому не даст себя оговорить и обидеть. Всем укажет их место.

– Даже хирургам? – подмигнула Оливия.

– Еще как, – хмыкнул хирург. – В первую неделю, когда ей доверили самостоятельно проводить наркоз, у нас случилось одно забавное недоразумение. Когда Тая ввела пациента в наркоз, я со своей командой, по обыкновению, уже ждал в операционной. Мой молодой ассистент сразу увидел, что она еще новенькая и немного неуверенная в себе. Это всегда бросается в глаза. Он подошел к спящему пациенту и начал его подготавливать к операции. А так как у нас почти все операции проводятся на щитовидной железе, нам следует перед операцией подложить под затылок пациента валик и так развернуть ему голову, чтобы операционное поле на шее было полностью открытым и доступным. Так вот, подошел, значит, мой ассистент к пациенту и начал его укладывать. Мы все наблюдаем, что будет делать новенький анестезиолог. Тут Тая, конечно же, подскочила и ухватилась за интубационную трубу. Мой ассистент чуть-чуть ее оттолкнул. «Я сам со всем справлюсь. Не переживайте, ничего с вашей трубой не случится», – грубо сказал он. Тая в растерянности отодвинулась. Все заметили, что она чуть оробела. Позади нее за дверями стоял Фридхоф и наблюдал за тем, что будет дальше. Вступаться за Таю он не стал. И тут началось. Через пару минут запищал наркозный аппарат, потом запищал монитор. Что-то явно было не в порядке. Тая сначала попыталась самостоятельно поднять жизненные показатели, но наркозный аппарат указывал на какую-то неисправность. Тут мешкать нельзя. Тая вызвала по телефону главного анестезиолога. Началась такая беготня… Пациент начал синеть. Аппарат пищит, монитор орет. Медсестры гоняются по операционной, на Таю зыркают. Тут Фридхоф, конечно же, вмешался. Пока не пришел главный анестезиолог, Фридхоф вытащил трубу и попытался по-новому заинтубировать пациента. Но ничего не получилось. Пришлось нести видеоларингоскоп. В итоге всё закончилось хорошо: больного стабилизовали. И когда всё стало более-менее спокойно, все как один повернулись к Тае. «Труба не была в трахее!» – с упреком гаркнул главный анестезиолог. Медсестры сжали губы и закатили глаза. Многим из них доставляет удовольствие, когда ругают новых врачей. Это, знаете ли, немного повышает их самооценку. Всё-таки каждой медсестричке хочется верить, что она куда умнее и проворнее любого врача. Вот почему все с таким нескрываемым злорадством стали скоблить Таю глазами. Все мои коллеги, и в том числе и я, думали, что Тая не выдержит. У нас уже такое часто бывало, когда практикантов доводили до слёз. Но не тут-то было. Тая высоко задрала голову и так смело взглянула на главного анестезиолога, что тот сразу же приостыл. «Я заинтубировала его десять минут назад, – с вызовом сказала она. – Пока мы ждали хирургов, он дышал спокойно. Сатурация, давление, пульс, концентрация углекислого газа – всё было в норме. Всё зафиксировано на мониторах. Можете проверить. А теперь главное: вот этот хирург, – она указала на моего ассистента, – во время укладки больного не дал мне поддержать трубу. Он оттолкнул меня, сказав, что у него всё под контролем. А потом силой реклинировал пациенту голову. Во время реклинации головы труба, естественно, соскользнула со своего места. Вот почему всё так случилось. Тут еще большой вопрос, кто на самом деле виноват. Но если хотите, чтобы таких случаев было меньше, то вам придется сказать хирургам, чтобы они меня слушали и не игнорировали. Если бы они дали мне сделать свою работу нормально и подержать трубу во время укладки больного, то ничего бы не случилось. Свой скверный характер и презрение ко мне можете выказывать в другое время, не рискуя жизнью пациента. Можете не уважать меня за дверью операционной, но когда я стою над головой больного, я не позволю вам так со мной обращаться только из соображений безопасности пациента. И раз главный анестезиолог здесь, то я сразу же хочу задать вопрос: это что, у вас принято толкаться и бить по рукам? Вы что, тут все так работаете? Если у вас так принято, то имейте в виду: я быстро учусь. Если толкнет меня кто-нибудь еще раз, я толкну в ответ. Вот это я как раз хорошо умею делать. И к трубе моей больше чтобы никто не прикасался. Всем всё понятно?» После такой речи наш ассистент приосанился и не сказал больше ни слова. Все теперь косились на него. В нашем деле ведь как? Нужно вовремя найти виноватого. А раз Тая быть виновной категорически отказалась, все шишки полетели на молодого хирурга. В данном случае он действительно не имел права так поступать. Короче, эта малышка нам задала жару. Фридхоф стоял у порога и был безумно горд за свою ученицу. И там же, рядом с Фридхофом, стоял Томас Кайзер. Думаю, он в тот день и положил глаз на нашу Таю. После этого дня он начал открыто проявлять по отношению к ней знаки внимания.

– А что было потом? Она стала встречаться с Томасом Кайзером? – захваченная историей, спросила Оливия.

– А что потом? – хирург покосился по сторонам. – Потом я не знаю. Я в личные дела сотрудников не вмешиваюсь. Главное – что сейчас мы видим итог: Тая выбрала не этого разгильдяя и бабника Томаса, а Фридхофа. И сказать по правде, я с первого дня, как Тая стала ученицей Майера, понял, что тут всё серьезно. Что тут скажешь? Они красивая пара, даже несмотря на большую разницу в возрасте. С ней наш Майер прямо зацвел, а Тая с ним стала увереннее и сильнее. Хорошо всё-таки, что Кайзер не стал требовать суда для этой девочки.

– А что же там за история с часами?

Хирург пожал плечами.

– Чёрт его знает, что там случилось. Говорят, что Тая давно втиралась в доверие к начальнику. Может быть, так срочно нужны были деньги. Но главное, что Кайзер всё простил, и Тая на свободе. Да что там эти часы? Всё равно никакая вещь не стоит того, чтобы из-за них портить жизнь молодой девушке. Только до сих пор мы все ломаем головы, зачем Тая это сделала. На воровку она совсем не похожа. Зачем она взяла эти часы? Неужели денег было недостаточно?

– Каких денег? – съёжилась Оливия.

– Разве вы не знаете? Вместе с часами из сейфа была украдена большая сумма денег. И хотя Тая за время работы в нашей клинике успела проявить себя как очень способный врач и честный человек, всё равно теперь сложно смотреть на нее без подозрений и предвзятости. Не хочется, конечно, в это верить, но факты – вещь упрямая. Ее видели в тот день соседи. Она вышла из дома Кайзера с этими огромными старинными часами в руках. А в сумке, наверное, были припрятаны деньги. К тому же всем уже известно, что Тая даже отрицать это не стала. Скорее всего, из-за ее чистосердечного признания Кайзер простил ее, и дело свернули.

– Да-а… – протянула Оливия. – Неприятнейшая история.

– Да, – поддержал хирург. – Неподходящая тема перед венчанием.

Оливия беспечно улыбнулась, словно ее совсем не волнует эта тема, и сама перевела разговор в другое русло. Что ж, видимо, хирург-эндокринолог на этом этапе больше ничем не может быть полезен. Так что Оливия с удовольствием оставила его в покое. Тем более что ее внимание уже давно привлекла гостья со славянской внешностью. Чутье подсказывало Оливии, что эта молодая девушка может во многом прояснить ситуацию.

Во время фуршета Оливия как бы невзначай села за один стол с этой незнакомкой.

– Извините, вы говорите по-русски? – спросила Оливия, приветливо кивнув ей.

В ответ девушка расплылась в улыбке.

– Я смотрю, тут многие говорят по-русски, – ответила она. – Это очень приятно. А я переживала, что буду молчать весь вечер.

– Ну что вы! Мы вам этого не позволим. Меня зовут Оливия. Я работаю вместе с Таей. У нас много русскоговорящих сотрудников. Так что не удивляйтесь, – сказала Оливия и протянула девушке руку.

– Очень приятно. Меня зовут Лена. Я из Украины. Подруга невесты. Мы с Таей Мельцер знакомы с детства. В школу вместе ходили в Николаеве, а потом вместе поехали в Запорожье поступать в медицинский университет. Поступили на один факультет, жили вместе в общежитии. Короче, мы с ней как родные сестры. Жаль только, что теперь она живёт так далеко. Мне ее очень не хватает.

– Вы сказали Тая Мельцер? – переспросила Оливия.

Лена беспечно махнула рукой.

– Ах, всё по привычке зову ее так. Мы с Таей с первого класса вместе. До одиннадцати лет она носила фамилию Мельцер. А потом ее мама вышла замуж, и Тае присвоили фамилию отчима. Но весь класс, в том числе и я, так и называем ее до сих пор просто Мельцер. Так куда проще и короче, чем длинная, засасывающая фамилия Воронкова. К тому же ее отчим Воронков был жутким негодяем.

– Правда? – заинтересовалась Оливия. – Что же такого он сделал?

– Ой, лучше вам этого не знать.

Лена покачала головой и отвела взгляд, зааплодировав молодым, когда они вышли на середину зала для первого танца.

«Это-то как раз мне и нужно знать, – подумала Оливия и тоже зааплодировала. – Но еще не вечер, Леночка. Пропустишь шампанское, чуть развеселишься, растрогаешься… Потом мы с тобой разок выйдем в туалет. Я расскажу тебе, какой ценный сотрудник твоя лучшая подруга. Как ты там ее назвала? Мельцер? Пусть будет Мельцер. Услышишь о подруге лестное словцо – и всё мне сама расскажешь. Ведь вижу, что и самой тебе хочется об этом поговорить».

Оливия любезно наполнила бокал Лены шипучим напитком и, чуть наклонившись к ней, сказала:

– Как они божественно смотрятся вместе. Прямо пробивает на слёзы.

– Вас тоже? – обернулась к ней Лена с трогательной улыбкой.

– Тая просто удивительный человек. Она без сомнений заслуживает, чтобы ее вот так сильно любили.

На глазах Лены, как в желобках, собрались слёзы.

«Видимо, они на самом деле лучшие подруги, что большая редкость в наши дни. Так держать!» – возликовала в мыслях Оливия, а вслух сказала:

– Вам повезло, что вы имеете такую подругу.

– Давай будем на «ты», – сказала Лена, поднимая фужер повыше.

– За молодых! – сказала Оливия, задрав над головой бокал с яблочным соком.

Вечером Оливия сидела за своим блокнотом и поспешно делала наброски, время от времени поглядывая на часы. У нее на сегодня еще было запланировано занятие по английскому. День выдался непростым, но очень плодотворным. Оливия успела побывать на венчании, узнать много нового об отношениях Таи и Фридхофа, а также познакомиться с Леной, у которой ей всё же удалось выудить много интересных фактов из жизни Таи. И теперь Оливии не терпелось начать писать новую главу. Но приходилось себя сдерживать, так как занятие по английскому было уже оплачено и ровно в полночь Райан наберет ее по скайпу. Оливия вспомнила его последнее сообщение, где он предложил стать друзьями. Она горько усмехнулась: «Прямо как ребенок. И почему всегда всё нужно начинать так примитивно? Сказал бы как есть: что хотел бы узнать меня получше. Так, по крайней мере, было бы честнее». Только она так подумала, как на экране замигал входящий звонок. Райан позвонил на целых пять минут раньше назначенного времени урока.

– Привет, Оливия, – поприветствовал он.

– Добрый вечер, – ответила она.

– Как прошел твой день? Что ты сегодня делала?

– Много чего, – с удовольствием ответила Оливия.

Как хорошо, когда оплачиваешь занятие и без зазрения совести можешь говорить о чём угодно, совершенно не заботясь о том, что собеседник устанет слушать. Так ведь и должно быть. Да к тому же и сам Райан настаивал на том, чтобы Оливия как можно больше говорила на английском обо всём, что ей приходит в голову. Поэтому она без зазрения совести приступила к своему рассказу. Сначала поведала о том, как прошлое венчание, какие вкусности были на фуршете, какая была погода. Потом перешла к сжатому описанию внешности Таи, а затем приступила к самому главному:

– Сегодня я узнала очень много о детстве и юности Таи. Мне рассказала об этом ее близкая подруга. Я сегодня сама убедилась в том, что все негативные слухи о Тае Воронковой – всего лишь пустые разговоры. Она не может быть такой, как о ней говорят некоторые из нашего окружения.

– А может быть, тебе просто очень хочется верить в это? – задумчиво произнес Райан. – Помню, ты мне сказала, что очень любишь своих персонажей и всегда готова подобрать правильные слова и фразы, чтобы оправдать даже самые низкие их поступки.

От этих слов Оливию охватили противоречивые чувства. С одной стороны, ей было досадно, что Райан не верит в то, что Тая не виновна. Но, с другой стороны, ей было приятно, что он готов подискутировать о начатой книге. Это всегда приятно, когда есть кто-то, с кем можно поговорить о том, что тебя так волнует. Наверное, у писателей это желание развито во сто крат сильнее, чем у людей других профессий.

– Да, но в этот раз всё иначе, – возразила она. – В этот раз мне попался на самом деле необычный персонаж. Я даже знаю, героиню какой сказки Тая мне напоминает. Ты читал старую сказку о принцессе, которая скрывалась под уродливой ослиной шкурой?

– Шарль Перро?

Оливия округлила глаза. Хотя она и задала вопрос, но совершенно не ожидала услышать от Райана положительный ответ.

– Ты знаешь эту сказку?

– А что тебя так удивляет? Я ведь тоже был ребенком.

– И ты читал сказки о принцессах? – подозрительно улыбнулась Оливия.

– А что тут такого? Я учитель литературы, и к тому же у меня есть младшая сестренка, которая любила эти сказки.

– У тебя есть младшая сестренка? Ты не говорил.

– Ты не спрашивала.

– Да, действительно. Но я всегда считала, что это не этично – задавать учителям вопросы, которые не касаются урока.

– Может быть. Но со мной ты можешь общаться свободно и спрашивать обо всём, что тебе интересно.

– Прямо обо всём?

– Да, но после того, как ты закончишь свой рассказ о принцессе в ослиной шкуре.

– Ах да, – опомнилась Оливия. – Так вот, в этой сказке принцесса сбежала из дома от своего сумасбродного отца. И чтобы ее никто не смог разыскать, она пряталась под ослиной шкурой. Она выглядела до того безобразной и жалкой, что никто никогда не признал бы в ней хотя бы просто девушку, не то что принцессу. Вот так она всю сказку и проходила в замарашках. В детстве эта принцесса восхищала меня больше всех остальных тем, что она храбрая, сильная и благородная девушка, которая выполняла всю грязную работу на ферме, прошла через столько трудностей и при этом смогла сохранить в себе доброту и достоинство. Очень трогательная детская сказка. Многому учит.

– И ты думаешь, что Тая, как та принцесса, прячет свое истинное лицо под ослиной шкурой?

– Да, я уверена. Мне еще предстоит узнать, зачем ей это нужно.

Райан задумчиво покачал головой и после непродолжительной паузы сказал:

– Что ж, всё может быть. В мире много разных людей и историй. В своей жизни мне тоже удалось однажды повстречать такую девушку.

– Правда? И что там было?

Оливия по привычке взялась за ручку, чтобы записать что-то интересное. Как ни крути, а она всё же воровка чужих историй.

– Что было? Я и сам не знаю. Я до сих пор думаю о том, зачем она прячется под ослиной шкурой. И что это за шкура, что она под ней всё время прячется?

– А ты попробуй заглянуть под шкуру, может быть, там и не принцесса вовсе, а лягушка, – хихикнула Оливия.

– Я был бы рад заглянуть, да вот она не подпускает так близко, чтобы я мог хоть немного разглядеть ее сущность.

Только теперь, чуть остудив свой пыл, Оливия стала догадываться, кого он имеет в виду. Поэтому она решила быстро закруглить тему.

– Тогда оставь всё как есть. Если ты не писатель, то тебе и незачем заглядывать под уродливые шкуры. Не имеет смысла.

– Почему? А вдруг под большими ослиными ушами прячется прекрасная женщина?

Говоря эти слова, Райан не сводил с нее глаз. И это уже начинало ее волновать. «Так, нужно что-то делать, – подумала Оливия. – Только без паники. Это просто трюк. Так многие парни делают».

– А слабо тебе полюбить сначала большие ослиные уши? – спросила Оливия, стараясь отшутиться.

– То есть полюбить осла? – улыбнулся Райан.

– Да! – рассмеялась в ответ Оливия. – Или перед друзьями будет стыдно?

– У меня особо нет друзей. И я бы смог заинтересоваться девушкой даже несмотря на ослиные уши. Я бы смог принять любую девушку, даже со шкурой в придачу, если бы она меня зацепила чем-то необычным. Например, такими необычными беседами. Необычными… Такими, как у нас с тобой.

«Пахнет горелым! – обрушилась на себя Оливия. – Нельзя, Оливия. Этот прокисший учитель просто не может смириться с отказом. Самолюбие и всё такое. Не поддавайся: это пройденный номер. Ты ведь уже знаешь!» – фыркнула она, ощутив, как от слов Райана у нее начало разливаться приятное тепло в животе. Чтобы прекратить эти признаки влюбленности, нужно как можно скорее сказать что-нибудь нейтральное.

– Кстати, по поводу всего необычного, – встрепенулась Оливия. – Я как раз совсем недавно наткнулась на несколько неординарных идиом и выражений. Хорошо бы ты мне их объяснил.

Взгляд Райана заметно погас.

– Хорошо, – сказал он, не скрывая досады в голосе.

Такой тон даже немного удивил Оливию. Обычно что бы она ни сказала, он всегда держал на лице маску воодушевления и сохранял дружелюбную интонацию. Оливия и не думала менять избранную позицию. Ей просто незачем дружеские или какие бы то ни было отношения. И будто читая ее мысли, Райан неожиданно прервал занятие и спросил:

– Почему ты так бежишь от каких бы то ни было отношений?

Именно сейчас Оливия никак не ожидала услышать такой вопрос. Она растерянно заморгала, но тут же взяла себя в руки.

– Кто сказал, что я бегу? – спросила она.

– Мы можем говорить как взрослые люди, без лукавства?

Как ни странно, но именно эти слова зацепили Оливию. Впоследствии она поняла, что именно эта фраза выделила Райана из всех остальных парней, которым Оливия не дала ни малейшего шанса.

– Хорошо, – ответила она. – Что ты хочешь знать?

Райан смотрел на нее прямо, уверенно, но без вызова и упрека во взгляде.

– Почему мы не можем стать друзьями? Почему не можем просто общаться?

– Потому что не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. Все эти намеки на дружбу – это ведь зачатки симпатии.

– Не спорю.

– То есть ты хочешь сказать… – Оливия запнулась, и от этого ей самой стало стыдно.

– Да, – Райан ответил прямо, но чуть понизив голос. – Я сам не знаю, как так получилось. Ты начала мне нравиться, и я это заметил не так давно. Всё, может быть, началось с того, что ты прилежно готовилась ко всем занятиям. Редко встретишь ученика, который бы так старательно выполнял все домашние задания и так усердно учил язык. Потом мне было просто любопытно узнать, что ты за человек. Ты без адреса, без родины, без нации. Ты ведь так и не объяснила, как так получилось, что ты одной национальности, но родилась в мусульманской стране, а потом всё время училась с русскоязычными людьми, переезжала из страны в страну. Зачем сменила свою религию и стала христианкой? Перемешала в голове все ментальности и культуры. Непонятно вообще, кто ты и как с тобой общаться. Неужели и вправду ты ради чужих историй пересекаешь города? Признаться, мне даже сложно было поверить, что есть люди, которые на такое способны даже ради творчества. Я от занятия к занятию по кусочкам собирал твою историю. И чем больше я о тебе узнавал, тем сильнее запутывался. Приходилось задавать тебе вопросы в час по чайной ложке, ты ведь совсем не любишь долго говорить о себе. За долгое время работы учителем я уже привык, что люди с удовольствием рассказывают о себе. О своей жизни, о своей истории. А ты говоришь о некой Тае Воронковой. Ее история волнует тебя больше, чем собственная. Если я задаю стандартный вопрос, ты обязательно вводишь меня в ступор своим ответом. Я не говорю, что ты особенная. Все девушки по-своему особенны. Но ты просто другая.

«Ну, всё, – выругалась про себя Оливия. – Он уже начинает задумываться о том, кто я такая? Дело пахнет керосином. Нужно делать ноги».

– Только не надо сразу сбегать, – будто снова считывая ее мысли, сказал Райан. – Я не буду тебе надоедать. Мы можем, как и прежде, просто проводить занятия по английскому. Сделаем так, как ты скажешь.

– Это будет уже не так просто, – с грустью в голосе сказала Оливия.

– Я буду твоим учителем, и мы не поднимем больше эту тему, если ты не хочешь.

– Спасибо. Если сказать честно, я даже не знаю теперь, как поступить.

– Но ты не можешь прекратить наши занятия сейчас, – Райан улыбнулся. – Ты не можешь нарушить такую твердую традицию: брать ровно сорок занятий у каждого учителя. Я знаю, это не в твоих правилах – нарушать правила. Ты для этого слишком принципиальная девушка. А у нас только восемнадцатое занятие.

Оливия рассмеялась. «На редкость интересный парень», – подумала она, но вслух ответила:

– Да, ты прав. Мы не можем остановиться сейчас.

– Очень хорошо. Тогда давай перейдем к нашей теме. У нас еще есть полчаса.

– Давай сегодня просто пообщаемся, – сказала Оливия.

Райан просиял в улыбке, как подросток.

– Хорошо, – сказал он. – Сделаем так, как ты скажешь. О чём бы ты хотела поговорить?

– Я тут подумала, ты уже очень многое знаешь обо мне. А я о тебе совсем ничего. Может быть, расскажешь немного свою историю.

« – Вот что ты сейчас делаешь? – разразился голос в голове Оливии. – Ты ведь сейчас им интересуешься. Он что, тебе так интересен? Что ты хочешь о нем узнать? А главное – для чего?

– Ой, да закрой уже свой рот, – отмахнулась она от надоедливого собственного голоса. – Я ведь писатель. Может быть, его история привлечёт меня, и я вплету ее в следующую книгу. Вот и всё. Я ведь у многих беру интервью. Почему у него не могу?

– Это всё отговорки. Ты сама чувствуешь, что он тебе начинает нравиться.

– Ничего подобного. Всё, замолчи.

– Я тебя предупредила. Потом ты уже не сможешь вернуть всё на свои места…»

– Ты меня слышишь? – врезался в ее внутренний диалог Райан. – Или у тебя там в голове свои беседы?

Оливия громко рассмеялась. Просто удивительно, как это ему так сегодня удается считывать ее мысли. Это даже немного пугает.

– Нет. Всё в порядке. Ты можешь начинать свой рассказ, – Оливия взялась за ручку.

– Ты будешь записывать?

– Да. А что такого? Это ведь тоже часть занятий. Назовем это аудированием. Ты говоришь, я слушаю. Буду записывать слова, которые мне непонятны, а в конце я спрошу.

– Ты зануда, – рассмеялся Райан. – Нельзя ли просто расслабиться и общаться?

– У нас занятия по английскому, не забывай.

– Конечно! – Райан беспомощно поднял руки, как бы показывая, что он сдается. – Это часть урока, а никак не дружеская беседа.

– Ни в коем случае.

– Вот именно. Ну что, приступим к аудированию? Готова?

Оливия кивнула.

Полчаса пролетели, как одна минута. Оливия всегда очень точно следила за временем и никогда никому не давала затягивать или укорачивать оплаченный час занятия. После того как лицо Райана погасло на экране, Оливия открыла свои наброски для книги. Она планировала сразу же после занятия сесть за компьютер и писать целую ночь, не отрываясь. У нее было столько идей и вдохновения, а сейчас всё куда-то пропало. Но менять свои планы она не собиралась. Она встала, заварила себе кофе, открыла окно. Сейчас она соберется с мыслями, и всё будет как прежде.

Ночью Цюрих выглядит совсем иначе. Днем это деловой и занятой город, где все люди как-то странно выглядят: на одно лицо. Ночью же этот город становится тихой умиротворенной гаванью. Из своего окна Оливия любила смотреть на ровную мерцающую поверхность озера. В такие минуты ей казалось, что время замирает. В Цюрихе Оливию так же, как и в других красивых городах, посещали мысли прекратить свой бег и кинуть якорь. Но, как правило, эти мысли рассевались с ночной синевой. Нет, она не может сейчас остановиться. По крайней мере, не здесь. Мысли о Райане лениво накатывали на нее временами, и она этому сейчас совсем не хотела противиться. Сегодня он успел рассказать о себе совсем немного, но во время его рассказа Оливия каким-то внутренним чутьем ощутила некую его схожесть с ней. Будто бы он перенес нечто подобное, что и она. Или ей так хотелось в это верить. Одно она знала теперь точно: ей хотелось бы узнать чуть больше о нем, и она заверяла свой внутренний голос, что это нужно только для творчества и не больше.

Простояв у окна еще минут пять, она наконец снова уселась за компьютер.

«Тая родилась в городе Николаеве. Фамилию Мельцер она унаследовала от своей мамы Амалии Мельцер, а та, в свою очередь, от своего родного отца Грегора Мельцера. Тая всегда знала, что в ней течет немецкая кровь, и это понимание ей давалось очень нелегко. Ведь все дети в ее окружении считали немцев фашистами и убийцами. Но Тая смело выдерживала травлю со стороны и даже не думала стыдиться своего происхождения. Возможно, именно это сделало ее немного отстраненной. Она с детства не любила находиться с другими детьми. Ей куда больше по душе было играть одной.

Еще когда Тая была малышкой, она услышала, как мама разговаривала со своей сестрой по телефону. Тая не разобрала всех слов, но внутренним чутьем она всё же поняла, что мама говорит об ее отце. Тая знала о своем отце очень мало. Знала лишь, что мама сбежала из родной Одессы, чтобы забыть его. В Одессе остались все родственники и перспективная работа. Но по непонятно каким причинам Амалия переехала в Николаев, когда Тая была еще на стадии зародыша. Сама Тая всегда считала Николаев родным городом и никогда не тосковала по Одессе, по маминым родственникам и уж тем более по папе. Тая знала одно: папа причинил маме настолько сильную боль, что маме пришлось распрощаться с любимым городом и родными людьми. А кроме того Тая часто становилась свидетельницей маминых бессонных ночей. Иногда до Таи доносились мамины всхлипывания и молитвы. В такие минуты Тая ложилась рядом с мамой и вытирала ее слёзы. Тая знала, что маме больно, но при этом никогда не смела задавать ей вопросы.

Вместе с мамой Тая впервые начала посещать небольшую православную церковь. Там ее окрестили и научили читать Священное Писание. Она с детства росла прилежным ребенком. Во всём старалась помогать маме, не шалила, не оговаривалась. Когда пошла в школу, то блестяще училась. О папе никогда не спрашивала. Короче говоря, делала всё, чтобы маме рядом с ней было спокойно и хорошо. Ведь она и так страдает. Тая давно поняла, что мама ее будто бы сохнет на глазах. Даже во время молитвы ее слёзы были совсем не такими, как у других женщин; они не приносили ей облегчения, но напротив, будто бы иссушали ее кости. Тая не могла понять причину маминой печали. Знала только, что той всегда нездоровится.

Когда Тае было пять лет, она обрела свою первую закадычную подругу. Темнобровая девочка с ярко-каштановыми волосами и звучным именем Лена Королькова – именно эта девочка стала первой и единственной подругой Таи. Сначала они ходили вместе в церковь, а потом пошли в один класс.

В общем можно сказать, что детство Таи ничем особенным не отличалось. Росла она как большинство девочек: старательно училась, любила читать, увлекалась рисованием, имела только одну близкую подругу. Ее мама Амалия Мельцер работала на металлургическом заводе. Денег им двоим хватало, так что жили они пусть и не роскошно, но без особой нужды.

Перемены наступили за месяц до того, когда Тае должно было исполниться одиннадцать лет. Амалия решила выйти замуж за своего старого знакомого – травматолога Сергея Воронкова из Одессы. Всё произошло очень быстро. После женитьбы Сергей Воронков переехал в Николаев, и они зажили дружной семьей. Почти год Тая называла его дядей Сережей, но после официального удочерения она в первый раз назвала его папой. Всё поначалу складывалось хорошо. Тая стала лучше одеваться и даже могла себе позволить записаться на платную секцию по плаванию. Новый папа забирал Таю после школы на машине, этим самым вызывая зависть у ее одноклассников.

Сергей Воронков был отличным врачом и мог бы всегда быть хорошим мужем и отцом, если бы регулярно не прикладывался к стакану.

– Кем бы ты хотела стать, когда вырастешь? – спрашивал он Таю, когда был трезв. – Может быть, ты хочешь быть врачом, как твой папа? Знаешь, это очень благородная профессия.

Тая пожимала плечами, но не оставляла эти слова без глубоких раздумий.

– А каким врачом быть лучше? – спрашивала она у отчима.

– Это ты должна понять сама. Но никогда не выбирай ту сферу, где обещают хорошо платить, а у тебя к этому не лежит душа.

Тая смотрела в глаза отчиму и обещала быть благоразумной и выбрать только то, к чему она призвана. В такие минуты можно было даже позавидовать такой гармонии и взаимопониманию между Таей и ее отчимом. Но уже на следующий день Воронков вваливался в дом пьяный и разъяренный. Тая смотрела на то, как он валится с ног и устраивает слюнявые концерты. Сложно было узнать в этом пьяном существе того самого доброго и заботливого отчима. Однажды Сергей перевернул стол только потому, что Амалия подала ему не ту вилку. В такие минуты он был просто неузнаваем. Тая всерьёз задумывалась над тем, что же происходит с человеком, когда он выпивает. Как будто вместе с содержимым стакана в человека входит злой бес, и может быть, даже не один. А на следующий день Сергей просыпался и слёзно просил у Амалии и у Таи прощения, обещая никогда больше не прикладываться к спиртному. Сначала Воронков сильно переживал из-за своего дурного поведения. Но чем чаще он нарушал свое обещание, тем меньше было слёз после его отрезвления. Впоследствии он и вовсе перестал просить прощения. И может быть, чтобы напрочь заглушить муки совести, он стал во всём винить Амалию и ее дочь Таю. Однажды в порыве гнева он крикнул Амалии, что та никогда его не любила.

– Ты тогда и сейчас остаёшься всего лишь его подстилкой! – исступленно орал он. – Я тебе никогда не был нужен! Так ведь?! Отвечай! И смотри мне в глаза, когда я с тобой говорю! Ты ведь всё еще любишь его?! Любишь ведь?!

Амалия в такие минуты брала Таю в охапку и запиралась с ней в ванной. Глядя на то, как мама обливается слезами, Тая понимала, что, возможно, Воронков говорит о ее отце. Всё сходилось: отчим ее из Одессы, Амалия тоже. Значит, именно там живет ее родной отец, от которого мама так поспешно сбежала. Видимо, Воронков хорошо знал ее отца, раз всё еще не мог успокоиться и перестать ревновать. Но даже тогда терзаемая любопытством Тая не смела спросить маму о том, что же случилось там, в Одессе.

Тае уже было пятнадцать лет, когда она, однажды придя из школы, обнаружила свою мать в синяках. Амалия лежала на диване, приложив к лицу замороженную курицу. Лицо ее в эту минуту выглядело настолько ужасно, что Тая даже не сразу узнала свою мать. Вне всякого сомнения, такой зверский поступок мог совершить только пьяный Воронков. Тая уже знала, на что способен ее отчим в таком состоянии.

– Что он с тобой сделал? – причитала Тая. – Как он мог? Я заявлю в милицию…

Амалия махнула на нее рукой.

– Всё в порядке, – сказала она Тае. – Я сама во всём виновата. Он пришел пьяный, как всегда. Мне нужно было оставить его в покое, но я сама стала к нему придираться по мелочам.

– Всё равно это не повод…

Тая не могла найти подходящих слов. Она обливалась слезами, глядя на избитую мать.

История повторилась уже через неделю, только теперь уже на глазах Таи. В тот вечер Тая и Амалия преспокойно сидели в зале и смотрели вечерний сериал. После первого рукоприкладства Воронков уходил рано и приходил поздно. Он вел себя тихо и делал всё, чтобы его было как можно меньше заметно. Но в тот вечер он пришел с работы пораньше. Ключи Воронков часто забывал дома и поэтому звонил в дверь, как гость.

– Я открою, – сказала Амалия, находясь ближе к выходу.

Тая сидела боком к входной двери и всё же мимолетным взором уловила тот момент, когда отчим с порога заехал со всего маху Амалии по лицу. Просто так, не говоря ни слова, не дав себя разглядеть, он с такой силой ударил бедную женщину, что та отлетела на целый метр, ударилась спиной об шкаф и залетела под стол. Тая бросилась в прихожую. Воронков был в неистовом бешенстве, и, как всегда, не понятно, по каким причинам. Он озверело набросился на Амалию и принялся избивать ее ногами. Глухие стуки смешивались треском рвавшегося халата. Амалия, сжавшись в комок, не издала ни единого звука. Тая набросилась на Воронкова сзади. Вооруженная длинной фарфоровой вазой, она принялась колотить отчима по спине. Взбесившийся, как дикий зверь, Воронков рванул к Тае и, схватив ее за горло, нанес ей несколько глухих ударов по носу. Тая обронила вазу и начала отбиваться от него, насколько ей позволяли силы. За всю свою жизнь на нее никто и никогда прежде не поднимал руки. И сейчас она сама пребывала в бешенстве от осознания, что ее бьют. Воронков впился своими пальцами ей в горло. Тая издала сухой кашель и истошно захрипела. За спиной отчима мелькнула мамина рука с той же самой вазой. Послышался глухой звук, и после этого перед глазами Таи замельтешили синие и желтые точки. Тая не помнила, как она потеряла сознание и как потом пришла в себя. Преодолевая боль в голове, она открыла глаза. Тая так и осталась лежать в прихожей рядом с Амалией, которая вытирала окровавленный нос, продолжая валяться под столом. Тая подползла к матери и улеглась ей под бок.

– Ты в порядке? – спросила Амалия таким голосом, словно ничего особенного не произошло.

– Как ты можешь такое спрашивать? – преодолевая удушающую боль в груди, спросила Тая.

– Будешь винить меня? Валяй, – сказала Амалия.

Тая подняла голову и посмотрела на мать. Та лежала опухшая и окровавленная, но в глазах ее не читалось ни малейшего намека на отчаяние или хотя бы сожаление. Тая впервые почувствовала необъяснимую злость на мать.

– Что с тобой такое?! – выпалила она, сдерживая слёзы. – Почему ты такая? Почему ведешь себя так, словно наслаждаешься своими мучениями? Тебе что, нравится быть жертвой? Нравится, когда с тобой обращаются как с собакой?

– Перестань, Тая, – холодно перебила ее мать. – Ты ведь ничего не знаешь.

– Я ничего не знаю, потому что ты мне ничего не рассказываешь.

Амалия поднялась и еще раз ощупала свое вспухшее лицо.

– Тебе и не надо это знать, – сказала Амалия, словно отмахнувшись от дочери. – Твоя мать сделала в прошлом очень большой грех. Бог наказывает меня за это. Я заслужила.

– Тогда какой грех совершала я? За что Богу наказывать меня?

– Тебе не нужно было за меня заступаться. Ты получила за то, что заступилась за грешницу.

Тая вылезла из-под стола и, схватив первое, что попалось ей под руку, швырнула об стенку. Это была та самая длинная ваза, которой она лупила Воронкова. Издав пронзительный треск, ваза разлетелась на мелкие черепки.