Читать книгу Фёдор - Юлия Савагарина - Страница 4

В общей сложности на пруду Алёна пробыла два часа. После своей неудачной попытки показаться незнакомцу эффектной, ей больше не хотелось даже у берега стоять. Угрюмая, обозленная на себя и скользкую трубу, она просидела двадцать минут под ивой, дабы обсохнуть, но не обгореть на солнце, а потом собраться и уйти.

Домой они шли небольшой компанией: пару девчонок, несколько парней и Алёна с Таней. Парни, конечно, шли впереди и распевали веселые песни, иногда нецензурные.

– Сегодня в клубе дискотека, – сказала Таня, – пойдешь?

Алёна замялась.

– Тань, не знаю. Ну я же не только отдыхать сюда приехала. Я же должна Валентине Ивановне помогать…

– Так ведь уже вечер практически. Ты думаешь, она до ночи на огороде копается, чего ей там помогать? Ну, посуду помоешь, полы, пока она там корову подоит. Ну, не знаю, делов-то?

Одолеваемая противоречивыми чувствами, Алёна кусала губы и обдумывала правильное решение. Конечно, ей бы хотелось потанцевать немного…

– Валентина Ивановна добрая, – продолжала Таня мягко надавливать на совесть подруги, – она поймет. Она, вообще-то, современная довольно-таки. Поймет, что тебе погулять хочется, с друзьями повеселиться. Ну? Идем?

Алёна шла, смотря сквозь обнаженные, уже обсохшие, спины идущих впереди ребят. Вадим то и дело украдкой оборачивался, надеясь поймать взгляд девушки, и не сдерживал триумфальной ухмылки, когда все же ловил цель. И пусть он не понимал, что взгляд ее был стеклянным, смотрящим в собственные думы, а не испепеляющим его тело, его тщеславие было удовлетворено.

– Ну что? Зайду я за тобой в девять?

Алёна глубоко вздохнула.

– Погоди, – уклонилась она, – надо же с Валентиной Ивановной поговорить.

– Да пустит она! Ну все, я зайду. Будь готова. Ой, – и она, уже предвкушая веселую ночь, затанцевала в движении, – туда все придут, все! Ну, как обычно. Хотя, нет, ведь ты приехала, и этот раз получается как раз не обычным.

Таня, как уже понятно, любила тараторить. Не говорить, не болтать, а именно тараторить. Порой, без интонаций, пауз, перебивая и других, и саму себя. И не из бесцеремонности, а просто потому, что сама не могла угнаться за собственными мыслями и языком. Вот такая Таня-болтушка, как ее многие называли.

Когда Алёна пришла домой, Валентина Ивановна поливала цветы на своем переднем дворе. Увидев девушку, она, конечно, улыбнулась.

– Ну, наплавалась, русалочка?

Алёна подбежала к ней, выхватывая железную лейку.

– Ох, дайте, она же тяжелая!

– Тьфу, у тебя что, солнечный удар? – Она поставила лейку на землю, вытаращив глаза на Алёну.

Губы у девушки задрожали.

– Простите, я же вам помогать приехала, я же, я…

– Да у тебя никак горячка, – она взяла ее лицо в ладони, потрогала лоб, слегка оттопырила веки, вглядываясь в зрачки. – Я же тебя не рабыней нанимала, Алёнка!

– Меня… меня… Танька в клуб позвала. На дискотеку.

Она цокнула языком.

– И ты из-за этого переживаешь? Ну что я, развалилась без тебя? Нет. Сейчас польем вместе все, ужин сготовим да иди ты куда хочешь. Право, панику тут развела. Ох, Алёнка, ох…

Алёна улыбнулась. Она так растрогалась добротой и пониманием своей чуть ли не родной бабушки (хотя выглядела Валентина Ивановна, несомненно, намного моложе и крепче своего фактического возраста), что слезы навернулись на ее глаза.

– А где же ваш сын? Где Фёдор?

– Ой, да тот совсем недавно пришел домой. Я его покормила, он, вроде как, был дома. Но, может, сейчас на огород вышел. Или в овраг спустился, за гусями следит, пока те купаются. А что?

– Просто… боялась, что вы здесь…

– Что, померла? – Она рассмеялась. – Да не бойся, не дрожи. Ох, да ты, поди, голодная как собака. На воде жрать охота, конечно. Пойдем, пойдем, я такого борща наварила, ложку проглотишь.

Алёна была так сильно увлечена, что и вовсе перестала замечать голод. Есть ей хотелось ужасно, и она едва ли не обогнала Валентину Ивановну на пути в дом.

Она усадила ее за стол (сразу после того, как Алёна вымыла руки), налила ей добрую порцию подогретого на плите борща и, все приговаривая: «Кушай, дитё, кушай», засуетилась на кухне. Успокоившись, она села рядом с Алёной и спросила: «Ну как, вкусно?». Та, почти не жуя, продолжала есть и довольно кивать.

– Ой, а хлеб-то! Хлеб!

Она метнулась к шкафу, достала оттуда буханку свежего черного хлеба и поставила рядом с тарелкой девушки. В доме Валентины Ивановны не было принято пользоваться ножом, если дело касалось хлеба. Это была традиция, которую Валентина Ивановна блюла со строгостью.

Алёна любила бросать куски хлеба в борщ. Так она привыкла есть уже с самого детства, и спроси вы, какое у нее самое любимое блюдо на свете – борщ с хлебом!

– Вкусно? – Все не унималась старушка. – Мясо, мясо кушай! А то худющая, как скелет.

Посидев немного, она встала.

– Я пойду поливать дальше. Ты, как покушаешь, переодевайся и выходи на огород. Если добавки захочешь – кастрюля на плите, мясо в другой кастрюле. Хлеба, правда, больше нет, завтра в пекарне утром свежий будет.

И только она собралась уходить, как в дверях раздался голос:

– Это у нас кто здесь?

– Ох, Федя! Федя, так это ж Алёнка!

Алёна подняла голову от тарелки, оторопело смотря на мужчину, стоящего перед ней.

На того самого мужчину, который очаровал ее на пруду.

И вот он стоял перед ней, сложив руки на груди и опершись о дверной косяк, и улыбался своими сапфировыми глазами.

– Красная шапочка? – И теперь улыбнулись его вишневые губы.

Но Алёна, глядя на него, сейчас видела перед собой себя: разомлевшую, с набитыми, как у прожорливого хомяка, щеками и испачканным ртом. Больше всего на свете ей захотелось провалиться сквозь землю, и чтобы никто и никогда ее не видел.

– Ах, вы же сколько лет-то не видались! – Воскликнула Валентина Ивановна, приложив ладони к щекам. – И оба уже такие взрослые!

– И красивые, – добавил Фёдор вкрадчиво. Мать цокнула языком, но не сдержалась от улыбки.

– Особенно красивые, Федечка, это правда.

Голос у Фёдора как будто бы и не изменился: но стал более глубокий и сильный, хотя он так же разговаривал негромко, почти вкрадчиво; казалось, он совсем не умел кричать. Между тем, речь его всегда была уверенной, спокойной и ровной.

– Ну, вы пообщайтесь хоть, я пойду на огород. Алён, ты помнишь?

Девушка, пряча глаза в тарелку, кивнула.

Валентина Ивановна ушла. Фёдор проводил ее взглядом, а затем молча принялся разглядывать Алёну, у которой, к слову, кусок застрял в горле. Потупившись, она замерла на месте. Руки ее дрожали, лицо пылало, как будто она склонилась над костром. Откуда, с чего, почему такое волнение?!

– Сколько тебе лет теперь, Алёна?

Алёна тяжело сглотнула, по-прежнему не глядя на него.

– Семнадцать.

– А почему не смотришь на меня? Противен?

Он, конечно, и сам отлично знал, насколько абсурдно это звучит.

Так, Алёна совершила над собой поистине геркулесовское усилие посмотреть на него. Если и не в глаза, то хоть на нос можно посмотреть – он, впрочем, недурен. А если и не идеален, то нисколько не портит его внешность.

– А где ж шапочка твоя?

– Дайте доесть, – резко оборвала Алёна.

Он расхохотался.

– Я что, старик? Ну, спасибо, шапочка, вот как, значит, ты обо мне думаешь.

– Нет, – вырвалось у Алёны, – и… не называйте меня так.

– А ты старшим не приказывай. Кому здесь сто двадцать семь? Не тебе, уж точно.

Из этой шутки она поняла, что ему двадцать семь. Тот самый возраст, когда красота мужчины только начинает расцветать – и так до старости. Ах, какая несправедливость!

Конечно, Фёдор был не глупым человеком. По поведению Алёны было видно, что она еще чуждалась, стеснялась его, и ей просто надо привыкнуть. А пока бессмысленно ее журить – это только обидит ее. А ему этого, в самом деле, хотелось меньше всего.

– Никогда еще не видел, чтобы так ели борщ. Приятного аппетита.

И он вышел из кухни.

Алёна сидела в одиночестве еще десять минут. В голове эхом отражалось: «Приятного аппетита».

Ах, знал бы он, что после этих слов у нее закрутило в желудке!

Около часа Алёна и Валентина Ивановна работали на огороде: поливали, затем пололи. Обе рассказывали друг другу что-то интересное, шутили, смеялись и, в общем-то, наслаждались этим мгновением жизни.

– Знаешь, Алёнушка, – когда они сидели на заднем крыльце ее дома, потные, уставшие и оттого счастливые, заговорила Валентина Ивановна, – как я рада, что Фёдор приехал… Не могу объяснить… ты и не обязана понимать. Просто чувство такое.

– Какое?

Плотно поджав губы, женщина замолчала. Она смотрела на свои грязные ноги, искривленные шишками, и долго облекала мысль в стройное предложение.

– Я не видела его так долго, что не могу уже и счесть. Если скажу сейчас сто лет – получается, солгу. Но именно так и переживается долгая разлука с сыном. Понимаешь? Когда его рядом нет, я слишком уязвима. Я могу запросто насморк подхватить, могу уставать уже в десять часов вечера. Мигрень, ломота в теле. Все это, знаешь ли, зависит от нервов. А какие нервы, когда от тебя часть оторвали и забросили черт знает в какую точку света?

Алёна, внимательно слушая, обдумывала каждое слово Валентины Ивановны. По ее дрожащему голосу, слегка переменившему тон из-за волнения, можно понять, что женщину что-то очень сильно тревожит.

– Но ведь Фёдор приехал, – тихо сказала Алёна, – вы не должны ничего бояться. Радуйтесь.

Она всхлипнула, поднимая глаза на старую могучую яблоню.

– Когда я его еще увижу…

– Да что вы такое… – Речь Алёны оборвалась. Внезапно ей в голову ударила мысль, которую она сама так испугалась, что не стала озвучивать. – Разве он не приедет больше? И почему он так редко гостит у вас?

Она посмотрела на нее раскрасневшимися, но сухими, серыми глазами.

– Ты только не подумай превратно. И не сердись. Ведь он у меня… он у меня большой человек, Алён. Он отдал жизнь своему делу и не жалеет ради него ни времени, ни здоровья, Не забывает меня, звонит, когда время есть…

Валентина помолчала.

– Даже не знаю, как так получилось, что ему удалось вырваться ко мне. Ах, как я хочу, чтобы он побыл тут подольше…

Странное, пока еще неведомое Алёне чувство всколыхнуло ее сердце. Взгляд ее потупился на дощатой ступеньке крыльца, и она задумалась.

Некоторое время Алёна и Валентина Ивановна сидели в молчании, наслаждаясь тишиной и усталостью после труда. Алёна вдыхала запах сырой земли, сладкой клубники свежей травы. За забором то и дело проносился детский веселый крик, рев трактора и редко шум автомобильного мотора.

Алёна чувствовала, с какой теплотой разливается блаженство по всему ее телу. Сознание жизни обуяло ее в эти минуты с такой силой, что существо ее оторвалось от ума и едва не постигло то самое высшее блаженство, о котором говорят просветленные мудрецы. Беспричинная радость – вот она, цель каждого человека.

Неожиданно над головами сидящих женщин раздался голос:

– Секретничаете?

Алёна инстинктивно вздрогнула от этого голоса.

Каждая отодвинулась слегка в сторону, освободив посередине место для Федора. Сев на ступеньку и положив руки на плечи женщин, он слегка их встряхнул.

– Что-то не веселые секретики у вас.

– Ох, Феденька, ну какие секретики, – Валентина устало улыбнулась.

– Мам, ты в порядке? Перетрудилась, наверное?

– Да что ты, все отлично. А сколько времени?

– Половина девятого, – взглянув на свои мощные часы, ответил Фёдор.

– Ох, мама дорогая! Коровка!

– Сиди-сиди, – мягко надавив на плечо матери, Федор удержал ее на месте и сам поднялся. – Сам встречу твою Бурёнку.

– Марфушу!

– Конечно. – И он ушел. Две пары женских глаз устремились ему вслед, пока совсем не потеряли его из виду.

– Ну вот, хоть одно дельце освободилось. А у тебя когда эта, – как ее? – вечеринка?

– В девять вроде бы. Точно не знаю, – робко ответила Алёна, которая уже совсем позабыла о своих планах на вечер. Сосредоточенная в большей степени на внутреннем мире и в меньшей степени на внешнем, она редко чувствовала воодушевление от пребывания в шумных компаниях и на мероприятиях, где собиралось большое количество людей. Ее больше прельщало глубокое погружение в саму себя, чем в социум. И особенно она чуждалась всех этих дискотек, вечеринок, тусовок.

Но, с другой стороны, ей хотелось повидаться со старыми знакомыми и некоторыми друзьями. Она знала, что не потеряет время зря, если пойдет, и также не пожалеет, если останется.

– Сходи, тогда, в баньку пока. Пойду затоплю, а ты готовься.

Она спустилась с крыльца, направляясь к бане. Алёна окликнула ее:

– Валентина Ивановна!

– Да?

– Вы вообще ели сегодня?

Она рассмеялась.

– За меня не волнуйся, детка. Мне уже некуда расти. Беги собирайся.