Читать книгу Межгорье - Юлия Устинова - Страница 9

Ужинать Клим не пришел. Его не было и за обедом.

Непривычно молчаливый и мрачный Андрей ест жареную картошку.

– А где?.. – я указываю взглядом на пустую тарелку и приборы, которые поставила для Клима.

Прожевав, Андрей оставляет вилку в тарелке, но отвечать не спешит. Сложив руки под грудью, он смотрит перед собой невидящим взглядом.

– Утром я усыпил Магеллана, – произносит после продолжительной паузы.

– Ох… Клим принял решение?

Андрей хмыкает.

– Ага, два раза. Я сам принял решение. Он узнал уже по факту.

– Ты же говорил, что последнее слово за хозяином.

– Ну, если у хозяина кишка тонка… – угрюмо усмехается Боголюбов. – Знаешь, вообще-то, я тоже был его хозяином.

Видно, что история с Магелланом и для него стала настоящим испытанием.

– Клим сильно расстроен?

Андрей пожимает плечами.

– Он со мной с утра не разговаривает.

– А куда вы дели… – я умолкаю, не зная, как правильно сказать: труп или тело.

– Он закопал его в лесу, – говорит Андрей.

Я вздыхаю.

– Ясно.

Затем встаю и открываю один из навесных ящиков, где видела несколько контейнеров с крышками. Беру тот, что среднего размера, и наполняю его еще теплым картофелем, туда же кладу пару сарделек.

– Что ты делаешь? – интересуется Андрей.

– Отнесу ему ужин.

Мужчина многозначительно качает головой.

– Я думаю, это не самая лучшая идея.

– Пойдешь сам? – протягиваю ему контейнер.

– Нет. Делать мне нечего, – резкими движениями Андрей сгребает остатки картошки на своей тарелке. – Проголодается – сам придет.

Тогда я закрываю контейнер крышкой, кладу сверху пару ломтей хлеба и убираю все в пакет-майку. Уже в прихожей надеваю кроссовки и беру налобный фонарь.

На улице совсем темно и по-осеннему прохладно.

Прошлая неделя была щедра на солнце и жару, а в последние дни температура едва ли превышает пятнадцать градусов. Дождей нет, но уже который день облачно. Лето закончилось.

В доме на дереве нет света, однако я все равно направляюсь туда, к высоким соснам, на которых постройка стоит словно на сваях. Хотя сейчас, в темноте, она больше напоминает избушку на курьих ножках. Оказавшись рядом с домиком, я вспоминаю, что попасть в него можно только по веревочной лестнице.

– Клим? – зову парня, задрав голову. – Ты спишь?

Прислушавшись, я жду ответа, но кругом тихо. Лишь неподалеку, в сухой траве, кто-то шуршит. Собираясь переключить фонарь и сделать его поярче, я вообще вырубаю свет, а в следующую секунду, повернув голову, замечаю два горящих в темноте глаза. На ум приходит что-то совершенно дикое.

Волк.

И даже сердце судорожно сжимается от какого-то смутно знакомого первобытного страха. Конечно, еще до того, как снова включаю фонарь, я догадываюсь, что это одна из собак. Вскоре мне в ногу упирается мягкий влажный нос, он же обнюхивает пакет с едой.

Это Веста.

Присев на корточки, поглаживаю собаку между ушами.

– Сторожишь своего хозяина? – обращаюсь к собаке. – Он там?

Будто бы сообразив, о чем я, Веста задирает голову и смотрит на убежище Клима. Еще пару минут я жду, надеясь, что Клим услышит меня, но парень так и не спускается.

Повесив пакет на запястье, я дергаю лестницу, проверяя ее на прочность, и начинаю забираться. Высота от земли до дома метра два, не больше, но, когда ты поднимаешься по болтающейся лестнице – кажется, что все пять. Добравшись до самого верха, я останавливаюсь, чтобы перевести дух и прикинуть, как лучше забраться на площадку, но в этот момент меня втягивают наверх.

– Какого хрена? – первым делом интересуется Клим, поставив меня на ноги.

Луч фонаря бьет ему в глаза, парень жмурится и, развернувшись, скрывается внутри темной постройки.

– Я принесла тебе ужин, – держась за перила, я кручу головой, опасаясь свалиться.

Делаю несколько неуверенных шагов и тоже забираюсь в домик.

– Зачем?

Услышав голос Клима, машинально поворачиваю голову туда, откуда доносится его голос.

– Ты весь день ничего не ел.

– Ой, да выруби ты свой фонарь, – бормочет парень.

Я вижу, что он сидит на краю какой-то лежанки. А затем загорается свет. Круглый светильник расположен над изголовьем грубо сделанной кровати. Ну как кровати? Брус просто уложили плотно друг к другу, а сверху водрузили матрас. Помимо кровати здесь есть стол и стулья, на которых лежит какая-то одежда. В общем, интерьер, мягко говоря, аскетичный, как в келье у монаха. Но самое необычное, что на полках есть книги, их немного, но удивляет само их наличие.

Я молча подхожу к столу, снимаю со лба фонарь и достаю из пакета контейнер.

– Это он тебя подослал? – спрашивает Клим.

На его каменном лице мелькает растерянность.

– Нет. Я сама… – комкаю пакет и прячу его в карман кофты. Обхватив колени, парень сидит на краю матраса. – Мне жаль твою собаку. Правда. Но ты же понимаешь, почему твой отец это сделал?

– Ты все сказала? – огрызается Клим.

Из-за тусклого освещения его глаза кажутся темными, такими же, как и окружающий нас лес, который чернеет в панорамном окне. Сегодня я впервые вижу парня в футболке. Надо полагать, что даже самые закоренелые Маугли иногда ощущают холод.

– У тебя здесь прохладно, – замечаю я, пряча руки глубоко в карманы. Наверное, зря я пришла. – Почему в дом не перебираешься?

– Хочешь согреть меня – раздевайся, – Клим похлопывает ладонью по матрасу.

Я качаю головой.

– Клим…

– Что? – он пожимает плечами. – Снова – нет? Тогда уходи. Я не ребенок, не надо меня жалеть.

– Никто не говорит, что ты ребенок. Всем иногда бывает плохо, – мягко говорю я.

– Какого черта ты здесь забыла? – ни с того ни с сего спрашивает парень.

Я рассеянно смотрю на него.

– Что?

– Для чего он тебя нанял, ты знаешь? – он перефразирует вопрос.

Что не облегчает мне задачи. Потому что он тоже странный. И я ни капельки не понимаю, что означает выражение лица Клима.

– Ну, как бы, да.

– Уезжай… Тебе не место рядом с нами.

– Почему?

Клим пронзает меня жгучим взглядом.

– А зачем нам баба, которую нельзя ебать? Ты бесполезна, – ленивым тоном объясняет он. Я же внутренне содрогаюсь от столь грубых слов. В животе тугим узлом скручивается обида и напряжение. Находиться рядом с этим парнем, разговаривать с ним – это какие-то чертовы качели. – Я разберусь с твоей тачкой, и сразу уезжай, – повторяет Клим более настойчиво.

Тряхнув головой, я перехожу на крик:

– Да чем я тебе мешаю?! Чем?!

– Ты думаешь, в этом дело? – губы парня дергаются. – Что ты мне мешаешь? Да ты бы съебалась отсюда прямо сейчас, если бы только могла залезть мне в башку и узнать, что я хочу с тобой сделать. Серьезно. Ты тормоз, Вика.

– А ты ненормальный.

– Только заметила? – этот грубиян еще и улыбается. – Иди к нему. Скажи, что я поел и все осознал. Пусть погладит тебя по головке.

– Я же тебе говорю, что твой отец меня не присылал! – упрямо повторяю.

– Уходи. А-то я передумаю, – цедит он сквозь зубы.

– Насчет чего? – я ни черта его не понимаю.

– Ты что тупая?! Вали, блядь, отсюда! – рычит Клим, вкидывая голову.

Но мне не страшно. Плевать, что он здоровый качок. Пора поставить его на место.

– Нет, знаешь, я возьму свои слова обратно, – говорю я. – Ты ребенок. Ты маленький мальчик в теле мужика, который совершенно не умеет себя вести. И на счет собаки… – мой голос хрипит от злости. – Из-за того, что ты боялся взять на себя ответственность или еще чего, твой пес мучился. Андрей поступил правильно, а ты сидишь тут и дуешься на весь белый свет. Взрослые так себя не ведут. А то, что ты готов трахать все, у чего есть грудь, еще не делает тебя взрослым! – высказав все, что о нем думаю, я перевожу дыхание.

– Это он сказал? – усмехается Клим.

– Это я говорю! – бросаю на него испепеляющий взгляд. – Не умеешь нормально общаться – пошел к черту!

Схватив со стола контейнер, швыряю его в сторону парня, но тот не долетает. Крышка открывается и весь картофель вываливается на пол.

Сообразив, что сделала, я съеживаюсь. В груди грохочет сердце.

Почему-то, кажется, что Клим сейчас вскочит, подбежит ко мне и… не знаю. Я жду хоть какую-то реакцию. Но парень продолжает сидеть. И чтобы больше не испытывать судьбу и терпение этого психа, я хватаю фонарь и иду к выходу.

– Вика, подожди, – летит мне вслед. Я даже не оглядываюсь, натягивая на голову резинки фонаря. – Спасибо. За еду.

– Да пошел ты! – рычу в ответ. – И засунь "спасибо" в свою накаченную жопу!

Мне кажется, или он смеется?

Теперь я жалею, что Клим не подошел ко мне. Ведь тогда бы у меня была возможность пнуть его по яйцам.

Раздраженная, сама не понимаю, как спускаюсь по лестнице и добираюсь до дома. Где, хлопнув дверью, разуваюсь и швыряю фонарь на полку.

– Ну… как он? – из кухни показывается хозяин дома.

– Великолепно! – с сарказмом говорю я, проходя мимо него. – Подбирает с пола свой ужин. Как собака.

Я злюсь на Клима и на себя. Терпеть унижения от этого неадекватного мальчишки уже становится моим коньком.

На кухне первым делом заглядываю в мойку, собираясь вымыть оставленную посуду, но там пусто, как и на столе.

– Я тебя предупреждал. Не надо к нему лезть, когда он не в духе, – говорит Андрей.

– Лезть? – оглядываюсь на него. – Так ты называешь проявление заботы? Что ж. Теперь ясно, в кого он такой!

Нахмурив брови, Андрей отводит взгляд.

Я осматриваю чистую кухню. На сегодня для меня работа тут закончена.

– Вика…

Андрей, встает на пороге, видимо, догадавшись, что я собираюсь свалить.

– Все. Я устала, – качаю головой.

Мой взгляд скользит вверх, встречаясь с голубыми глазами мужчины.

– Извини, пожалуйста, – просит Андрей.

– Ты так и будешь постоянно за него извиняться?

– Я не за него, я за себя. Ты молодец, что сходила, – Андрей виновато улыбается. – Это многое о тебе говорит, как о человеке. И вместо того, чтобы сказать тебе спасибо, я начал лезть под шкуру. Извини, ладно? Я не хотел тебя обидеть. Просто тоже перепсиховал из-за Магеллана. Он был для нас больше, чем любая из собак. Считай, что сегодня я отправил на тот свет своего друга, – вздыхает он. – А Клим… Он справится. Он и не такое вывозил. Просто надо дать ему несколько дней. Хорошо?

– Как скажешь, – мне уже реально плевать на то, плохо ли Климу.

Он у меня в печенках сидит.

– Пойдем кино посмотрим? – предлагает Андрей. – Я заварю тебе чай с мелиссой? – Поджав губы, я упорно молчу. – Вика? Ну не сердись, пожалуйста. Это наши с ним дела, мы разберёмся. Не принимай все близко к сердцу.

– Хорошо.

– Так что насчёт фильма и чая? – он уговаривает меня своим настойчивым взглядом.

Понемногу я смягчаюсь.

Стоит признать, что у меня нет причин злиться на Андрея. Однако, как же далеко упало яблоко от яблони. Андрей – просто душка в сравнении со своим необузданным сынком.

– Ладно. Давай, – соглашаюсь я.

А этот пусть мерзнет в своем шалаше.

– Иди пока выбирай, – говорит Андрей.

Испытывая смешанные чувства, я плетусь в комнату, сажусь на диван и из десятков, если не сотен, фильмов не могу выбрать ни одного.

– Ну что? – спрашивает Андрей, когда входит в комнату через несколько минут.

В одной руке у него чашка с чаем, в другой – пустой бокал, а под мышкой зажата бутылка.

– Спасибо. Не могу определиться, – забираю чашку. – Чем больше выбор, тем хуже.

Андрей садится рядом и ставит бутылку на пол.

– Ладно. Давай я сам, – берет в руку пульт. – Этот видела? – спрашивает, открыв одну из папок.

Я читаю название на латинице:

– Апокалипсис. – Качаю головой. – Нет.

– Отлично. Только он с субтитрами, – предупреждает мужчина.

– Я умею читать.

Андрей принимает мой ответ за руководство к действию и запускает фильм.

– Выпьешь со мной? Виски? – тянется к бутылке.

– Я же говорила, что не пью.

Сделав небольшой глоток чая, чувствую в нем освежающие лимонные нотки мелиссы.

Андрей наливает себе виски, немного, на два пальца, и приподнимает бокал.

– Тогда с твоего позволения. – Мужчина разом опрокидывает в себя содержимое бокала. Я делаю еще один глоток, слушая, как он громко дышит. – А ты как, вообще не пьешь? – спрашивает, убирая пустой бокал на пол.

– Совсем, – отрезаю я. Но потом понимаю, что это прозвучало невежливо. – Моя мать – запойная алкоголичка, – объясняю я более сдержанно. – Когда мне было двенадцать, ее лишили родительских прав. Поэтому каждый раз, когда мне предлагают выпить, я думаю о том, куда меня это может завести.

– Ты жила в детском доме? – спрашивает Андрей тихим голосом.

– Да, четыре года. А до этого почти два – в социально-реабилитационном центре. У матери была возможность забрать меня. Всего-то нужно было привести в порядок квартиру и перестать пить. Она инвалид с детства, пенсию получает… И все на пьянку.

– Прости, если спрашиваю, – осторожно произносит мужчина, – а отец?

Я пожимаю плечами. Напрасно он так. Эта тема давно меня не расстраивает.

– Без понятия, где он. Я безотцовщина.

– Вот так. И при живой матери стала сиротой, – с сочувствием говорит Боголюбов. – Ты с ней жила? После детдома?

– Ну а где еще?

– Понятно. Она знает, что ты здесь?

– Нет. Никто не знает. И никому нет дела. Я всю жизнь сама по себе.

Я смотрю в экран, пытаясь сосредоточиться на происходящем, но кожей чувствую, как Андрей смотрит на меня.

– Знаешь, что я думаю? – говорит он спустя какое-то время. – Сам по себе – не так уж и плохо. Это значит, что у человека хватает сил и духа, чтобы одному справляться со всеми испытаниями и трудностями. Ты сильная, Вика. Но сильными не рождаются.

Я горько усмехаюсь.

– Да, слышала, ими становятся. Только я что-то, если честно, не чувствую никакой силы. Просто хочется… – перевожу взгляд на мужчину, – я не знаю… тепла. Чего-то простого, человеческого. Ведь это же ценность?

Андрей дарит мне ободряющий взгляд.

– Еще какая. Мне кажется, после таких слов я должен тебя обнять, – говорит он, придвигаясь ближе. Я втягиваю голову в плечи, не зная, как реагировать. – Ладно. Просто иди сюда, – Андрей заводит мне за спину руку и успокаивающе гладит по плечу, словно берет под крыло.

Я жмусь к нему, испытывая какую-то физическую потребность в столь тесном контакте. Меня редко кто так обнимал – по-отечески, искренне и крепко. Редко. Практически никогда.

Я поднимаю лицо, смотрю на Андрея, изучая его. И вот уже мой большой палец исследует линию челюсти мужчины, проводит по аккуратной щетине. Андрей опускает взгляд. Его лицо так близко.

Я сглатываю. А потом… Сама не понимаю, как все случилось…

Андрей целует меня так мягко, со вкусом, но в то же время страстно и настойчиво, воруя мое дыхание. На его горячем языке, которым он ласкает мой, чувствуется вкус виски, но меня это не отталкивает. Наоборот, я протягиваю вперед руки и обвиваю Андрея за шею. Он уже почти лежит на мне. Я чувствую его – большого, горячего и сильного. Надежного. Мне хочется верить, что Андрей такой.

Одна его рука находится подо мной, а вторая забирается под футболку, оглаживает живот, а потом и вовсе задирает футболку.

Требовательные мозолистые пальцы отодвигают чашечку лифчика, моя грудь оказывается под большой теплой ладонью. Наши языки танцуют, тесно сплетаясь друг с другом.

Я стону в губы мужчине, когда он водит центром ладони по соску, превращая его в источник электричества. Оно движется по венам и скапливается между бедер.

И, похоже, этот стон отрезвляет Андрея.

Его губы становятся жесткими и медленно отпускают мои. Я открываю глаза.

– Вика… – хрипло произносит Боголюбов. – Думаю, нам не стоит… – С шумным вздохом Андрей опускает мою футболку и садится, после чего откидывается на спинку дивана. Чувство стыда накрывает меня с головой. Лицо горит огнем, пока взгляд блуждает по профилю мужчины. – У меня и в мыслях ничего такого не было. Просто. Чтобы ты знала.

Ругая себя за то, что натворила, я медленно киваю, чувствуя при этом, что краснею еще сильнее. Вокруг губ ощущается легкое жжение от щетины Андрея. Я провожу по коже пальцами.

– Это ты меня извини, – встаю с дивана. – Я лучше пойду спать.

На самом деле, хочется выбежать из комнаты – настолько мне стыдно, но каким-то чудом я беру себя в руки и медленно ухожу.

Уже в комнате, лежа в постели, пытаюсь проанализировать случившееся. Да что тут анализировать? Я сосалась со своим начальником и позволяла ему трогать себя. Мне хотелось этого.

Бред какой-то.

Совсем недавно я злилась на Клима, считая его озабоченным полудурком, а сама-то… Вешаюсь на шею его отцу, как последняя шалава.

Что теперь Андрей обо мне подумает?

Ведь это именно я инициировала наш поцелуй.