Читать книгу Фол последней надежды - Юля Артеева - Страница 3

Ангелина

Нетерпеливо ерзаю на стуле, поглядывая на часы. Потом привстаю и в сотый раз поправляю салатницу.

– О, Энж, так намного лучше! – состроив максимально серьезное лицо, тянет мой брат.

И хоть я всегда ощущаю его как свое собственное сердце, которое волей судьбы бьется в чужом теле, все равно протягиваю руку и толкаю его в плечо:

– Остряк!

– Да успокойся ты. Все идеально, Громовы будут в восторге.

– Да мне вообще пофиг, – повожу плечом и кончиком пальца вытираю соус с широкого блюда.

Слышу, как брат выразительно фыркает, и снова тянусь к нему, чтобы ущипнуть, но он уворачивается.

Тогда я хмурюсь и сверлю его взглядом:

– Бо, зачем бесишь меня?

– Хотел отвлечь. Получается?

Богдан подходит, крепко обнимает меня и целует в лоб. Я расслабляюсь и доверчиво прижимаюсь щекой к его груди. Мы очень похожи, как и положено двойняшкам, но разница в росте у нас приличная. Вздыхаю и говорю ему в футболку:

– Получается. Папа где?

– Баню пошел проверять.

– Будешь париться?

– А ты? – спрашивает он так, будто имеет в виду не баню.

И я подтверждаю:

– Уже парюсь, Бо.

– Я заметил.

Снова вздыхаю, и мы расцепляемся. Я смотрю в его глаза, так похожие на мои собственные. Богдан чувствует, что я беспокоюсь, и сам начинает волноваться, у нас так всегда.

– Давай, Энж, веселее. Ты умничка, все приготовила, уверен, что это безумно вкусно. И это же не первые наши посиделки, они всегда тебя хвалят.

Я киваю. Папа с Громовым-старшим знаком с универа, и мы уже сто лет дружим семьями. И примерно столько же времени я влюблена в Громова-младшего. Безнадежно. Но я точно знаю, что это временно. Хотите – верьте, хотите – нет, но я выйду за него замуж, надо только правильно разыграть все карты. Этим я и занимаюсь последние четыре года. Мне просто нужно все спланировать. Во-первых, не показывать свою симпатию. Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей, и все такое. Это работает и с парнями тоже, поэтому со стороны может показаться, что с Ваней мы в контрах.

Но это моя стратегия, и я уверена в ней. Брат, конечно, считает иначе, но стоически молчит. Он знает, что переубеждать меня бесполезно, так что просто старается поддерживать. Моя вторая половинка, моя любовь, моя душа. Так я думаю, пока он не хватает меня больно за нос.

– Ай! Бо, сдурел?!

– А чего ты залипла? – он смеется. – Отмирай, Энж, тачка подъехала, пойду, ворота открою.

Я снова киваю и критически оглядываю стол. Все действительно идеально. Ну, насколько может быть. Наша дача, конечно, уступает загородному дому Громовых, но мы сильны в другом, в уюте, так мне нравится думать. По крайней мере, они всегда приезжают с удовольствием. Им здесь хорошо, я это точно знаю.

Вытираю ладони о спортивные штаны и выглядываю из окна, успеваю заметить, как черный мерин заезжает к нам во двор. Ну все, они тут. Впереди целый вечер рядом с Ваней, разве это не счастье?

Повесив на лицо ледяную маску, я медленно выхожу на веранду. Прислонившись к косяку, наблюдаю, как семейство Громовых покидает свою шикарную тачку. Татьяне Николаевне галантно подает руку мой папа. Она, как всегда, выглядит прекрасно. Идеально выглаженный спортивный костюм, гладкий темный хвост, легкие штрихи косметики и какой-то особый сытый лоск. Я ею восхищаюсь, если честно.

– Геля, здравствуй, – мягко говорит Татьяна Николаевна, и я, наконец, отмираю.

– Здравствуйте, – улыбаюсь широко и бойко.

– Как дела?

– Шикарно! – бросаю угрожающий взгляд на брата, который явно веселится. – Как вы доехали?

– Да тут же недалеко, – она обхватывает мое лицо ладонями, – такая красавица стала, просто слов нет. Каждый раз поражаюсь!

Я смущаюсь и против воли кошу взглядом на Ваню. Он поднимается по деревянным ступеням и скидывает кроссовки, на меня не смотрит. Ну ничего, Громов, погоди. Ты еще влюбишься.

Татьяна Николаевна касается пальцем моего лба и говорит:

– Не хмурься, Геля, иначе придется к косметологу обращаться.

Я улыбаюсь ей, мягко высвобождаюсь из объятий и следую, как намагниченная, за Ваней. Смотрю на его темную макушку и широкие плечи, обтянутые белой футболкой. Наверное, это то, что я вижу чаще всего. Его спину.

– Здороваться не учили, Вано?

– Предъяви моей маме за воспитание, – он с ухмылкой разворачивается ко мне и протягивает ладонь, – здорово, Гелик.

Ехидно улыбаюсь и подаю руку в ответ, выворачивая так, будто ожидаю поцелуя в кисть.

Громов хмыкает, приобнимает меня и чмокает в щеку. Я замираю, окутанная его теплом и запахом. Застигнутая врасплох, едва успеваю мазнуть губами по его подбородку. Каждое наше приветствие и прощание я всегда использую на полную катушку, потому что случаются они не так часто. В школе Ваня обычно ограничивается кивком или взмахом руки. И я никогда не чмокаю воздух рядом с его лицом, как часто делают девчонки. Всегда жажду прикоснуться к его коже. Маленький контакт, ничтожный, но он мой. Все эти моменты я берегу и складываю в специальную коробочку памяти. Или, вернее, чулан, погреб, огромное подпольное помещение.

Быстро беру себя в руки по отработанной годами привычке. Машу в сторону стола:

– Садись, места и так мало.

Громов кивает и усаживается на один из разномастных стульев. Давлю вспышку стыда, у них ведь дома все до последней детали подобрано. Надо бы уйти, чтобы помочь его родителям раздеться. Но там уже папа с Бо, так что я позволяю себе маленькую слабость, спрашиваю:

– Как жизнь футбольная?

Он стреляет глазами в сторону веранды:

– Да нормально. Играем. Ты ж знаешь все, тебе Богдан разве не рассказывает?

– Но я ведь про тебя спрашиваю, – теряю уверенность и зеркалю его взгляд в сторону входа, проверяю, далеко ли его отец.

Ваня пожимает плечами, но я вижу, что равнодушие напускное:

– В порядке все.

Я киваю и уже разворачиваюсь, когда слышу:

– Ну, есть одна тема.

– Какая?

Моментально ловлю эту секунду тихой и случайной его откровенности, почти молюсь, чтобы гости еще хоть немного задержались на пороге.

Он молчит и, не сдержавшись, я тороплю его:

– Какая тема?

– Есть инфа, что на одну игру придет скаут, – нехотя поясняет Громов, и к концу фразы его голос глохнет, будто он уже жалеет, что рассказал мне.

– На какую?

– Гелик, ты как бульдог.

– Просто любопытная.

Сразу же беру на себя уже привычную роль безразличной веселой девчонки. Словно мне нет дела до Вани и всех подробностей его жизни. Хотя каждую из них я ловлю с жадностью, как участник марафона с пересохшим горлом, который видит воду. Не глядя на парня, деловито двигаю тарелки на столе, пока в комнату не заходят все остальные – старшие Громовы, Бо, и наш папа, который маячит за их спинами.

Начинаю суетиться, хотя это бессмысленно, потому что у каждого из них уже есть свое место за столом. Они всегда садятся на одни и те же стулья. Это выверено годами.

Так что я быстро сдаюсь, отступаю в сторону и жду, когда все рассядутся.

– Ну развлекайтесь пока, – говорит Бо, и в его голосе, как всегда, сквозит какая-то неуловимая ирония, – мы за мясом сходим.

Брат берет меня под руку и увлекает за собой. Он тянет сильнее, чем должен, так что я путаюсь в ногах и едва успеваю за ним.

– Ты чего меня как ребенка тащишь? – пыхчу возмущенно уже в коридоре.

– А ты сильно взрослая?

– Такая же, как ты, – парирую я.

Он самодовольно улыбается:

– Я старше на пятнадцать минут.

– Бо, не драконь меня!

Оборачиваюсь через плечо, на самом деле думая только о том, что сказал Ваня. Мне катастрофически не хватает подробностей. Что за скаут, из какой команды, он будет смотреть только Громова или всех? И почему Бо мне об этом не рассказал?

– Энж, тебе не надоело? – вдруг интересуется брат.

Смотрит на меня пронизывающим взглядом. Конечно, он все обо мне знает, как и полагается моей настоящей второй половине. Но, наверное, даже он не в курсе, насколько глубоко я увязла. Иначе не задавал бы таких вопросов.

– Ты чего меня лечишь? Пошел за мясом, так иди.

Он тяжело вздыхает и целует меня в лоб. Кажется, мы еще никогда всерьез не ругались, а вот бесконечные добродушные перепалки – это по нашей части.

Потом Бо отстраняется и смотрит на меня, прищурившись, и я прекрасно знаю, что он хотел бы сейчас сказать. Но он молчит. И за это я безмерно ему благодарна.

Так что мы просто идем к мангалу и забираем мясо, которое он заботливо оставил греться.

Брат несет большое блюдо с шашлыком, я гашу свет над баней, подбираю спички, нож и все, что Богдан разбросал в радиусе пяти метров.

Все это время недовольно ворчу:

– Послали небеса братца. Когда-нибудь ты женишься, и твоя жена тебе жопу оторвет за такое отношение к порядку.

– Порядок? – он делает непонимающий вид. – Это что такое?

– Вот именно, дурачина.

– Позволь напомнить, что дурачина вчера за контрольную по алгебре пятерку получил, в отличие от…

Не дожидаясь продолжения фразы, отвешиваю ему безобидный тычок под ребра.

– Ай! Энж, ты садист чистой воды.

– Неправда, я вообще котик!

Беззлобно переругиваясь, мы возвращаемся в дом. Уже когда скидываю кроссы на веранде, чувствую, как по телу проходит легкая нервная дрожь. Так всегда бывает, когда рядом Громов. Но за долгие годы я привыкла держать себя в руках. Улыбаясь так неотразимо, как только могу, иду за Богданом в зал. Сначала помогаю брату пристроить блюдо на столе и только потом смотрю на Ваню. Он увлеченно строчит сообщение в телефоне.

Наверняка, ей.

Но одних догадок мне мало. Поэтому я обхожу стол, тянусь за салфетками, которые лежат за спиной Громова на старом серванте, доставшемся нам от бабушки. Бросаю быстрый взгляд на дисплей Ваниного телефона. Бум. Сердце бьется в горле. Бум. Разве ты не этого хотела? Бум. «Алена» и разрывают мое собственное сердечко в клочья. В очередной раз. Далеко не в последний, я точно это знаю. Бум. Принимай последствия своего любопытства, Ангелина.

Со стеклянным взглядом и прилипшей к лицу улыбкой кладу салфетки на стол и сажусь на свое место. Беру шашлык и какие-то овощи, но такое ощущение, что пищевод сузился до диаметра карандаша, при всем желании не смогла бы протолкнуть туда хоть что-то.

Встряхиваю светлыми волосами, на укладку которых потратила тридцать минут, и бойко включаюсь в беседу:

– Кого подписали, Вадим Антонович?

– Геля, – с мягкой укоризной говорит папа.

Ванин отец, напротив, со вкусом смеется, откинувшись на спинку стула. Поднимает бокал вина и указывает им в мою сторону:

– А Гелик надежды не теряет, каждый раз выведывает подробности.

Я морщу нос и улыбаюсь:

– Природное любопытство, Вадим Антонович! Больно работа у вас интересная.

– Главное, прибыльная, – он беспечно смеется, но я уже знаю, что эта шпилька, которая кажется ему безобидной, направлена в адрес нашего папы.

Тот добродушно улыбается:

– Когда-то, Вадик, для тебя это не было главным.

– Времена меняются, Гош.

Папа кивает и тянется к нему бокалом. Они чокаются и переглядываются как-то по-особенному. Всегда так делают. Как будто ведут какой-то молчаливый диалог. Это неудивительно, таких, как папа и Вадим Антонович, обычно называют «заклятые друзья». Бесспорно, близкие, но словно всегда немного соперничают. Не знаю только, в чем, если Ванькин отец – футбольный агент, а наш – тренер. Хитрость и деньги против почти бескорыстной самоотдачи.

Я машинально оглядываю родителей Громова, уделяя особое внимание их одежде. Выглядят дорого. Даже несмотря на то, что приехали на дачу. На секунду поджимаю губы, расстроенная тем, что все-таки немного им завидую.

Поворачиваюсь к Бо в поисках поддержки, и он, как всегда, чувствует. Ободряюще улыбается и сжимает мой локоть.

– Вань, вылези из телефона, будь добр, – говорит Вадим Антонович, и сейчас я рада стальным ноткам в его голосе.

Громов-младший закатывает глаза, но смартфон откладывает. Наконец-то.

Переживет твоя Алена без бесконечных сообщений.

– Как, пацаны, ваши дела? – интересуется папа, с аппетитом уплетая шашлык.

Бо со смешком говорит:

– А то ты не знаешь.

– Да знаю, конечно.

– Да все кайф, пап.

– Богдан, тебе вечно все кайф.

Брат широко улыбается:

– Мое жизненное кредо.

Папа качает головой и переключается на Ваню:

– А у тебя, боец?

Все за столом поворачиваются и смотрят на Ванькиного отца. У того лицо будто покрывается коркой льда. Но он молчит, вижу, сдерживается.

– Да в порядке все, – Громов-младший расхлябанно откидывается на стул и криво улыбается, – тренируемся, играем, результаты вы и так знаете, все в одном котле варимся.

– Да, к слову о котле, я слышал, посмотреть вас кое-кто собирается?

Я почти забываю о том, что нужно дышать, и бросаю быстрый взгляд на Ваню. Вряд ли ему сейчас позавидуешь. Па не хотел конфликта, но он как будто все время забывает о Вадиме Антоновиче. Не специально же он это делает?

– Ну, придут, – нехотя подтверждает Громов-младший.

– Придут дать ложные надежды, – усмехается его отец.

– Пап, давай не будем.

– Да не будем, конечно, Вань. Скоро это все закончится.

– Пап!

Громов-младший с громким стуком впечатывает вилку в стол, хотя, я уверена, готов швырнуть ее в кого-нибудь.

– Парни, – торопливо и примиряюще бормочет наш папа, – парни, давайте-ка стоп. Тань, как там твой магазин, расскажешь?

Она тут же с готовностью включается:

– Ой, вообще все прекрасно. Сегодня была съемка новой коллекции, мы первый раз работали с фотографом такого уровня, ой, ты бы его видел!

Татьяна Николаевна воодушевленно рассказывает, а я смотрю на Ваню. Наблюдаю, как его аккуратные темно-русые брови стремятся друг к другу, образуя сердитую складку. Он уставился в тарелку, и я безнаказанно могу сползти взглядом на его прямой нос, минуя едва-едва заметную горбинку. И на свою любимую родинку над верхней губой, которая чуть тоньше нижней, но зато так красиво изогнута. Господи, как бы мне хотелось просто прикоснуться, просто немного потрогать все, что я изучала украдкой все эти годы. Ощутив, как тоскливо сжимается моя грудная клетка, я вдруг пугаюсь, что смотрю на Ваню слишком долго.

Торопливо опускаю взгляд и пытаюсь уловить, о чем говорят за столом. Хватаю за хвост последнюю фразу и включаюсь со свойственным мне азартом. Я это умею, я в этом профи. Но кто бы знал, как мне в этот момент больно.

– Проснулась, принцесса? – насмешливо интересуется брат, остановившись в дверях нашей спальни.

На нем только домашние шорты, волосы влажные после душа, а я смотрю на него и пытаюсь понять, каким образом он поднялся раньше меня, еще и успел помыться.

– Сегодня какое-то краснокнижное животное померло? – выдаю хрипло, натягивая одеяло на лицо.

– Чего?

– Того. Ты чего подорвался так рано?

– Так это не я. Это ты проспала.

Я резко сажусь в постели и шарю вокруг руками в поисках телефона. Проспала?! А собраться? А накраситься? У нас с Громовым сегодня два урока в соседних кабинетах, как я буду выглядеть?

Ору:

– Бо, ты издеваешься?! Ты не мог меня разбудить?

А когда наконец нахожу смартфон, вижу, что мой будильник еще даже не успел прозвонить. Впиваюсь ненавидящим взглядом в брата.

Он приподнимает брови:

– А, ты не проспала? Значит, я что-то перепутал.

– Ты идиот.

– Не рычи, Энж. Бессонница мучила, встал в шесть, пошел купаться.

Поднимаюсь с постели и злобно ворчу:

– Бессонница его мучила. Ты что, блин, поэт?

– Ага. Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно. Устраивают такие стихи?

– Иди ты, – бросаю через плечо, направляясь в ванную.

Хлопаю дверью и смотрю на себя в зеркало. Поправляю взлохмаченные светлые волосы, выпячиваю вперед губы. Верхняя тоньше нижней, почти как у Громова. Но в его случае об этом знаю только я, потому что слишком пристально его разглядываю, а у меня это очень заметно. Когда будет можно, я обязательно ее накачаю у косметолога, а пока приходится просто подкрашивать чуть выше контура. Трогаю пальцем нос. Он кажется достаточно аккуратным. Да и вообще я симпатичная, разве нет? Почему же я тогда ему не нравлюсь?

По привычке торможу эти мысли. Ни к чему хорошему я обычно в финале не прихожу. По утрам – тем более.

Принимаю душ, сушу волосы, вытягивая их круглой расческой, а сверху прохожусь утюжком. Вот бы купить крутой фен, который сразу укладывает, и чтобы можно было делать локоны. Но он, конечно, слишком дорого стоит для нас.

Когда старательно рисую стрелки, в дверь начинает долбиться Богдан:

– Энж, мы опоздаем! Ты еще одеваться сто лет будешь, давай выходи!

Фыркаю, но слушаюсь, понимая, что он прав.

– Сделай бутер, по-братски, – говорю ему, пока иду в комнату.

– Обалдела?

– Ну, быстрее же будет, Бо! Я пока оденусь.

Он тяжело вздыхает, но идет на кухню. Я бегу в спальню, какое-то время роюсь в шкафу. Как обычно, мне ничего не нравится, как будто все недостаточно хорошо для сегодняшнего дня. Для двух уроков в соседних кабинетах. Понимаете, да?

В итоге надеваю темно-серые брюки карго и свободную белую футболку. Далеко от классической школьной формы, но у нас к этому относятся лояльно. Наша директриса – за свободу самовыражения.

Останавливаюсь перед зеркалом в полный рост. Выгляжу хорошо. Я знаю девушек Вани, их было три. Каждую из них я изучила досконально. И я совсем на них не похожа, хотя, конечно, могла бы постараться. Наверное, я пока не готова настолько предать себя. Но, если у меня не останется других вариантов, то я изменюсь. Разве это сложно?

– Энж! – кричит из коридора брат. – Ты сегодня бесишь сильнее, чем обычно, выходить пора!

– Прости, – я распахиваю дверь, подбегаю к нему и чмокаю в щеку.

– С тобой собираться – это просто жесть.

– Не закатывай глаза, а то так и останешься.

– Ты останешься.

– Ты.

Бо смеется и легко толкает меня в спину, придавая ускорение. Я залетаю на кухню и хватаю бутерброд, который брат заботливо подогрел в микроволновке, отчего сыр расплавился.

– Ты лучший, Бо, – говорю с набитым ртом.

– Жуй быстрее.

Делаю несколько больших глотков кофе. Богдан добавил молоко и ванильный сироп, моя заботушка. Быстро прибираю бардак, который он оставил после себя, и иду в коридор. Сжимаю бутер левой рукой, а правой помогаю себе влезть в кроссовки.

С порога кричу:

– Сколько можно тебя ждать, Бо?

– Издеваешься? – он выглядывает из нашей спальни, пытаясь выглядеть суровым, но срывается на смех.

– Погнали, дурачина.

Когда подходим к школе, я, как обычно, начинаю волноваться. Автоматически выпрямляю спину и улыбаюсь, пока брат трындит о своем обучении на видеографа. Футбол всегда для него был на втором, а то и на десятом месте. Это папа настаивал, чтобы Бо играл.

Мы оставляем вещи в раздевалке и поднимаемся на второй этаж, к кабинету математики. Я почти не слушаю брата, но упорно улыбаюсь и киваю, надеюсь, что впопад. Сама как бы ненароком оглядываюсь. Скольжу расфокусированным взглядом по людям и сразу выцепляю глазами знакомую челку, уложенную чуть вперед и вверх. Ваня смеется, рассказывает что-то одноклассникам – двум приятелям и трем девчонкам. У всех – обожание в глазах. Игнорирую укол ревности и возвращаюсь взглядом к брату. Он наклоняется ко мне и кладет руку на плечо. Говорит ласково и тихо:

– Поплыла, сестренка?

– Где твоя поддержка, Бо? – все еще улыбаюсь, но уже отстраненно.

– Я всегда рядом.

– Ты и твои саркастичные шуточки?

Брат едва слышно смеется мне в висок:

– Да. Я и мои шуточки. Выглядишь сегодня кайф, покажем?

– Что?

Вместо ответа он берет меня за руку и резко прокручивает вокруг оси. Я включаюсь в игру и, смеясь, танцую с Богданом что-то из детства, когда мы еще ходили на бальные танцы и вечно стояли в паре.

Делаю вид, что не смотрю. Но я так натренировала периферийное зрение за эти годы, что все же замечаю – Громов поворачивается в нашу сторону, как и остальные. Одобрительное гудение слышится отовсюду. И от наших одноклассников, и от одиннадцатого класса по соседству.

– Субботины, ну даете!

– Субботы, вы, как всегда, звездочки!

– Богдан, а ты только с сестрой танцуешь?

– Уроки даешь?

Мы завершаем все поклоном, как полагается. После реверанса, не удержавшись, бросаю взгляд на Ваньку. Он щурится, улыбаясь, и смотрит прямо на меня.

Бинго.

Отбрасываю волосы с плеча и отворачиваюсь. Он не должен знать, что нравится мне.

– Так, десятый «А», что у нас тут за концерт? – выдает математичка, прижимая к груди тетради.

Бо обворожительно улыбается:

– Танцевальный, Мария Константиновна!

– Ну, пойдемте в кабинет, там тоже станцуете.

– Серьезно?!

– Нет, Субботин, просто пытаюсь тебя на урок заманить.

Я хихикаю, а брат делает оскорбленное лицо:

– Мария Константиновна, я вообще-то никогда не прогуливал, – а когда встречает выразительный взгляд математички, поспешно добавляет, – без уважительной причины!

Наш класс смеется. Все знают Бо.

В дверях кабинета мешкаю и оборачиваюсь в последний раз. Ваня снова увлечен разговором со своими, на меня не смотрит. С чего бы, да?

Так что я облокачиваюсь на плечо соседа по парте и говорю:

– Виталь, как дела?

Он что-то отвечает, но я уже не слушаю. Мое сердце и безраздельное внимание остаются там, в школьном коридоре, рядом с Громовым. Последнее, что я успеваю заметить, это как солнце подсвечивает его профиль, а он смеется, запрокинув голову.

Я ощущаю привычную давящую тоску, когда отворачиваюсь и иду к своей парте. Потому что мне совсем не интересно сейчас учить геометрию, мне нужно быть рядом с ним. Хоть обнять бы его разок, почему нужно все время держаться на расстоянии? Потрогать бы лицо, провести пальцами по густым бровям, потом скользнуть по шее и зарыться в волосы.

– Ангелина Субботина.

– А? – растерянно моргаю.

– К доске, милая. Реши нам пару задачек.