Читать книгу Фол последней надежды - Юля Артеева - Страница 7

Ангелина

После уроков я забегаю домой переодеться, потому что ни секунды больше не могу вытерпеть идиотский комбинезон. В спальне расстегиваю молнию, быстро скатываю его вниз и, наконец, выпутываюсь, наступая ногами на штанины. Кайф! Оно того стоило, но как же мне хочется скорее влезть во что-то более привычное. Надеваю любимые широкие джинсы с прорезями на коленях, безразмерную футболку и сверху – серый свитшот.

Удовлетворенно вздыхаю. Так гораздо лучше.

Подумав, собираю волосы в небрежный пучок и водружаю на голову кепку. Готово. Теперь это Ангелина стандартной комплектации.

Перекидываю пару вещей в поясную сумку и выхожу из дома. Я голодная, но от идеи перехватить бутерброд отказываюсь, Стефаня точно будет меня кормить, мне потребуется все свободное место в желудке.

Выхожу на улицу и вдыхаю свежий весенний воздух полной грудью. Обожаю май. Месяц предвкушения лета.

Достаю кейс с беспроводными наушниками и задумчиво верчу его в руках. Подарок Громовых на мой последний день рождения. На наш с Бо. Мне нравится считать, что Ваня тоже в этом как-то участвовал. Как минимум, должен был сказать родителям, что у нас с братом таких нет.

Вдеваю наушники и быстро пробегаю свой плейлист глазами. Выбираю песню и иду к остановке.

Девушка так проникновенно поет последние строчки, что мое сердце снова заходится. Наверное, для меня давно почти все песни так или иначе стали про Ваню. Даже если не полностью, иногда какая-то одна фраза так цепляет, что все равно связывает трек с моим безответным чувством.

Если бы я действительно могла быть с Громовым собой, он полюбил бы меня? Может, зря я ему не пишу? Если бы мы стали общаться как близкие друзья – у меня был бы шанс?

Понятия не имею. Знаю только, что хочу быть к нему ближе. Любым способом.

Забегаю в подъехавший автобус и, поддавшись порыву, пишу сообщение. Но не Ване. Для этого я слишком труслива. Мне как будто требуется благословение свыше.

Субботина Ангелина:

Да или нет?

Абрикосова Арина:

Да.

Субботина Ангелина:

Ты всегда выбираешь «да»!

Абрикосова Арина:

Так что в следующий раз можешь даже не спрашивать. Хочешь написать Громову?

Субботина Ангелина:

Либо слишком хорошо меня знаешь, либо ты ведьма.

Абрикосова Арина:

Сделать приворот?

Субботина Ангелина:

Ой, да ну тебя. Чем занимаешься?

Абрикосова Арина:

Иду мимо стадиона. Думаю зайти, глянуть тренировку.

Я блокирую экран и задумчиво смотрю в окно на пробегающие мимо дома. Очень неторопливо они мелькают, примерно так же, как мои мысли. Аринка и правда живет рядом со стадионом и часто задерживается, чтобы посмотреть, как тренируется команда Бо и Вани. Обычно и я к ней присоединяюсь, но сейчас ведь Громова там нет. Думаю, какой же резон моей подруге быть там? Она всегда говорила, что ей просто нечего делать. В отличие от меня, Арина не так часто делится своими переживаниями. Но я всегда знала, что ей не очень нравится дома. Считала, что это и есть основная причина ее походов на стадион. А теперь почему-то начинаю сомневаться.

Следующие тридцать минут я вяло ворочаю в голове эти мысли, но особенно на них не концентрируюсь. Во-первых, я ни в чем не уверена. Во-вторых, я точно знаю, что все это не имеет смысла до тех пор, пока подруга сама мне не признается. Энергичная, смешливая и прямолинейная, она на самом деле очень ранима. Так что в итоге я решаю об этом не размышлять. Пока что это совсем не мое дело. Об остальном подумаю позже.

Дорогу до Стефани я очень люблю. Просто садишься в автобус, едешь по одному маршруту, выходишь у парка и пересекаешь его насквозь, огибая искусственное озеро. Там красиво и летом, и зимой, и многое напоминает о нашем детстве. Бабушка Стефа отдавала нам массу своего времени и сил, потому что папа должен был работать.

Подхожу к старенькой девятиэтажке и встряхиваю головой, прогоняя грустные мысли.

Поднимаюсь на второй этаж по лестнице и старательно вдавливаю кнопку звонка, потому что иначе он не работает.

Дверь резко открывается, и я вижу Стефаню. На ней цветастое шелковое кимоно, а седые волосы подвязаны банданой с черепами. В руке у нее массивный вейп, и она выпускает густой дым, скашивая губы в сторону. Пахнет клубникой.

Вот она, королева контрастов.

– Опять в мешковине? – интересуется бабушка.

– Это стиль, Стефаня, – ворчу я, разуваясь.

Она качает головой и идет на кухню, бросая через плечо:

– Такая жопка добротная, а ты ее прячешь.

Закашливаюсь, подавившись собственной слюной. Вроде бы давно уже нужно было к ней привыкнуть, но она все равно находит способы меня шокировать.

Когда переступаю порог кухни, вижу, что стол уже ломится от всего, что она нашла в доме и что успела приготовить. Стефаня совсем не похожа на классических бабушек наших сверстников, но вот это желание накормить до отвала у нее точно имеется.

Поэтому первые минут двадцать я только и делаю, что запихиваю в себя еду под ее едкие комментарии. Насчет моей костлявой фигуры и того, что отец не может нас нормально накормить, раз мы такие худые. Стефаня не видела Бо по крайней мере месяц, но профессионально домысливает, что он тоже страдает от недоедания.

Я веселюсь. То и дело фыркаю и срываюсь на громкое хихиканье. Бабушка не реагирует. Она уверена в своей правоте, а там хоть трава не расти.

И я, наконец, откладываю вилку и говорю, отдуваясь:

– Не могу. Реально больше не могу, Стефаня, пощади.

Только тогда она сдается и снисходительно машет рукой:

– Ладно, ты хорошо поела.

А потом затягивается своим огромным вейпом, выдувает клубничный дым в сторону и спрашивает:

– Как дела?

Тут я, конечно, смущаюсь. Знаю, что она хочет услышать, но упорно отыгрываю дурочку:

– Все хорошо. Тройку вот заработала по геометрии, но договорилась уже исправить.

– Ага. Ага, – кивает бабушка, – а если о действительно важных вещах?

Я вздыхаю. Смотрю на нее исподлобья. Стефа снова подносит свой курительный агрегат к губам и прищуривается. Она всегда была слишком проницательной. Поэтому я втягиваю голову в плечи, снова шумно вдыхаю воздух и резко опускаю лицо к столешнице. Говорю бесцветно:

– Ничего не изменилось. Громов меня не замечает, к тому же у него есть девушка. Никаких шансов, Стефаня. Оставим эту тему?

Но она не сдается. Оглаживает рукав своего шелкового кимоно и спрашивает:

– А бороться, значит, ты не собираешься?

– С кем? – я медленно закипаю. – С его девушкой или с его равнодушием?

– В таких штанах ты им всем проиграешь.

И вместо того, чтобы разозлиться, я смеюсь.

Качаю головой и думаю, что страшно люблю бабушку, что бы она ни говорила.

– Разве дело только в штанах? – спрашиваю тихо.

Она отвечает быстро и уверенно:

– Нет. Но ты удивишься, как сильно это может помочь.

Мне хочется просто кивнуть и съехать с темы, но на самом деле я не в том настроении, чтобы уступать. Откидываюсь на спинку старого стула, потирая раздувшийся живот.

– Окей. Если я буду носить юбки каждый день, это поможет?

– Нет.

– Тогда зачем ты об этом говоришь?

– Потому что показать ноги проще, чем показать душу. Начни с малого, Ангелок.

Я демонстративно фыркаю, но сама задумываюсь, глядя в окно. Может быть, она права? Как он сможет полюбить меня, если совсем не знает?

И тогда под столом в телефоне я открываю наш с Ваней диалог. Быстро нахожу смешное видео с котенком, который чихает несколько раз подряд, и отправляю ему, почти не размышляя.

Что ж. Разве может быть хуже, чем сейчас? Либо глубже в яму, либо хватанем немного кислорода.

И я, конечно, успеваю пожалеть о своем порыве, когда телефон в моей руке вибрирует. Не может быть. Ответил?

Вот какого ответа я заслуживаю. Три желтых кругляшка. Кажется, я тоже почти готова расплакаться, с той только разницей, что мне совсем не смешно.

– Что случилось? – спрашивает Стефаня и отпивает какао.

Боже, кажется, в целом мире только она одна еще пьет какао.

Я поднимаю голову и говорю с улыбкой:

– Ничего.

Хватит на сегодня душещипательных разговоров о Громове. Они и так уже привели не к лучшему результату. Стоило на протяжении последних лет строить из себя Миледи Винтер, чтобы в итоге отправить видео с котенком? Боже, чем я только думала?!

– Как скажешь, Ангелина, – кивает бабушка и снова затягивается своим огромным вейпом.

Я не выдерживаю:

– Зачем ты куришь эту дрянь?

– А зачем ты каждый раз об этом спрашиваешь?

– Сама не знаю.

– Нравится, – пожимает она плечами.

Я задумчиво жую губу. Нравится. Она делает что-то только потому, что ей нравится. Неужели нужно прожить целую жизнь, чтобы прийти к этому?

Стефаня прищуривается в своей обычной манере, как будто читает все мои мысли. Откидывается назад и кольцами выпускает дым в потолок. Какое-то время я завороженно наблюдаю за тем, как четко очерченные кругляшки растворяются в воздухе. Я представляю на их месте злополучные смайлики и, кажется, чувствую небольшое облегчение.

– Я пойду, Стефань.

– Планы?

– Сегодня же пятница, – я развожу руками и многозначительно улыбаюсь, будто бы у меня и правда есть какие-то планы.

Просто не хочется оставаться и терпеть то, как мою душу препарируют. Хоть мне и безумно стыдно, что я вот так сбегаю. Последнее время мы не так часто встречаемся.

В коридоре бабушка интересуется:

– Отец и Богдан не собираются заехать?

Звучит так, словно ей все равно, но само построение фразы… оно как будто с претензией. Но я знаю, что она не хочет вешать на меня эту ответственность, вот и скрывает свои эмоции.

Стефаня поправляет бандану на голове и отставляет в сторону руку со своей дым-машиной.

Тогда я порывисто обнимаю ее и прижимаюсь щекой к ее плечу, склонив голову. Говорят, что к старости люди становятся ниже. То ли это правда, то ли я раньше сама была меньше.

Произношу, сжимая ее покрепче:

– Мы скоро придем в гости, обещаю. Все втроем.

– Хорошо. Пиши мне.

– И звонить буду. По видео, хочешь?

– Слишком большая честь, – хихикает бабушка совсем по-девичьи.

Я выхожу за порог и вздыхаю с облегчением. Мое чувство вины малодушно замолкает. Осталось только организовать семейный визит к Стефе, и сложнее всего, конечно, будет с папой. Но я подумаю об этом чуть позже. А сейчас, пожалуй, поеду, посмотрю тренировку. В конце концов, там сейчас Бо и Арина, мои самые близкие люди.

Но когда доезжаю, уже становится поздно. Смеркается, в воздухе сквозит вечерняя прохлада. Я едва не начинаю стучать зубами. Слишком легко оделась.

Издалека смотрю, как Бо, оттягивая на груди мокрую футболку, улыбается Арине. Она смеется, наверняка над какой-то шуткой моего брата. Он вечно шутит. Ветер легко трогает ее кудрявые распущенные волосы, и она убирает их от лица, смущенно глядя вниз.

Я остаюсь на месте. Даже под дулом пистолета не подошла бы сейчас к ним. Слишком интимным выглядит этот вроде бы простой разговор. Я уверена, что они не обсуждают ничего особенного. Но эта атмосфера между ними… Чувствую, что это что-то значимое.

Неожиданно мне становится очень грустно. Не знаю почему, но ощущение какого-то тотального одиночества захлестывает меня с головой. Надо было остаться у Стефани. Посмотрели бы какой-нибудь фильм, попили какао с мятными пряниками. Хороший был бы вечер.

Вместо этого я стою в тени лысых пока деревьев, чувствуя себя бесконечно одинокой.

– Тоже подсматриваешь? – раздается около самого моего уха.

Вздрагиваю и чуть поворачиваю голову. Конечно, уже знаю, кого увижу, этот голос мне хорошо знаком.

– А ты? – спрашиваю тихо.

– И я, – отвечает Ваня.

Я разворачиваюсь к нему всем корпусом и своим натренированным боковым зрением окидываю его фигуру. После школы он не переодевался. Легкая куртка, черная футболка, торчащая из-под пуловера. Голубые джинсы и гвоздь программы – черный фиксатор на ноге.

– Как дела? – говорю, лишь бы спросить хоть что-то.

– Нормально.

Мы все еще стоим слишком близко друг к другу, потому что Громов, очевидно, хотел меня напугать, а я не сделала шага назад. Все мои рецепторы обостряются и в бешеном ритме поглощают непривычные ощущения.

– А у тебя? – спрашивает он и чуть хмурится.

Я вижу лишь намек на морщинку между бровями, но мне и этого хватает, чтобы понять.

Поэтому внезапно признаюсь:

– Мне грустно.

Он смотрит на меня и молчит. Я замираю. Слишком желанна для меня эта близость. Аккуратно и очень тихо я вдыхаю отдаленные нотки парфюма, которым он воспользовался с утра, легкий запах пота и густой аромат кожи Вани. Когда-нибудь эта смесь, возможно, меня убьет. Примерно через минуту, если Громов не отойдет. Все это слишком для меня.

– Проводить? – он отступает, наконец, назад.

Киваю и перевожу дух. Как хорошо, что я снова могу дышать.

Ваня оглядывается, засунув руки в карманы:

– Куда нам?

– На остановку. Не помнишь, где мы живем?

– Помню. Сегодня пятница, подумал, вдруг ты не домой.

Я вспыхиваю. Ну что за дура! После видео с котом мне стоило сказать, что я еду на крутую тусовку или на свидание. Ну как я не догадалась?

Тут же решаю, что лучшая защита – это нападение, и едко интересуюсь:

– А тебе что, совсем нечем заняться в пятницу вечером?

Громов сжимает челюсти и уводит взгляд в сторону:

– Не твое дело, Гелик.

Суровый тон режет мне слух, но сильно не ранит, я уже упала в чан с эйфорией, когда поняла, что Ваня собирается проводить меня домой. Давлю внутреннее сопротивление и безразлично бросаю:

– Окей, пойдем ловить автобус.

Иду вперед и маниакально прислушиваюсь к тому, как он, прихрамывая, следует за мной. Боже мой! Боже мой! Громов сам предложил проводить меня! Это я с ума сошла или он?

Я бы совсем ошалела от счастья, если бы не его холодность по отношению ко мне. Я не совсем уж дура, кое-какие сигналы считывать умею. Не очень хорошо понимаю, почему он вызвался довести меня до дома, но точно не из-за внезапно вспыхнувшей симпатии. Может быть, просто не хочет к себе домой?

Так же молча мы приходим на остановку, где неловко топчемся рядом друг с другом. У меня есть сто тысяч тем, которые я хотела бы с ним обсудить, но мой рот надежно запаян. Мне страшно, что Ваня снова оттолкнет или проигнорирует. Поэтому, не проронив ни слова, мы заходим в автобус, садимся вместе.

Я достаю телефон и начинаю листать ленту соцсетей, чтобы создать видимость хоть какой-то деятельности и куда-нибудь деть руки.

– Любишь чужие фотки?

– Люблю, – отвечаю с вызовом.

Громов хмыкает и отворачивается обратно к окну.

Я едва успеваю отвести взгляд от его красивого лица, когда он говорит:

– Смотри-ка, бар. Сходим?

– С ума сошел? Нам по шестнадцать, какой бар?

Но Ваня уже подскакивает со своего места и за локоть поднимает меня. Не церемонясь, тащит к двери, и мы почти выпадаем на остановку. Я больно ударяюсь носом о его плечо, но смеюсь. Громов вторит мне своим низким смехом.

Он разжимает пальцы, но я как будто все еще их чувствую, даже через куртку. Смотрю на него, задрав голову. Красивый. Особенно когда смеется вот так искренне.

– Пойдем.

– Нам по шестнадцать, – упрямо повторяю я.

– Поэтому мы и идем именно сюда.

Начинаю понимать, о чем он, только когда заходим в маленький темный барчик, всего на четыре столика. За стойкой, уткнувшись в свой телефон, со скучающим видом сидит девушка в кофте с таким вырезом, что я вижу цвет ее бюстгалтера. Когда мы подходим, я понимаю, что при желании могла бы пересчитать и цветочки на ярком кружеве. Нацеливаю испытующий взгляд на Громова, но он смотрит девушке четко в глаза и обворожительно улыбается.

– Здравствуйте!

– Добрый вечер, – та обреченно вздыхает.

Мы тут единственные посетители, и она явно не горит желанием работать.

– Нам стаут и вишневое, пожалуйста. Свежее?

– Обижаете, – она барабанит длинными ногтями по стойке, будто раздумывает, а потом все же говорит, – документы есть?

Громов зеркалит ее тон:

– Обижаете!

Он роется в рюкзаке очень убедительно, а потом разочарованно заключает:

– Забыл. Можно по фото?

– Вообще-то у нас так нельзя.

– Да бросьте. Нам с девушкой по девятнадцать, мы второй курс заканчиваем. Сегодня получили автомат за экзамен, хотели отметить. Неужели я похож на ребенка?

– Молодо выглядите, – голос из-за стойки звучит уже не так уверенно, – а что за институт?

– Университет спорта, – брякаю я внезапно, – мы будущие физруки. Нам положено тренироваться. Тренироваться пить, в смысле.

За секунду молчания я успеваю испугаться, что влезла и все испортила, но потом девушка разражается громогласным хохотом, отчего ее грудь мягко колышется в вырезе кофты, и я сразу понимаю, что алкоголь нам продадут.

– Показывай фотку, – отсмеявшись, говорит она Ване.

Он открывает в телефоне какое-то изображение и демонстрирует барменше. Как, интересно, правильно? Бармен, барменша, барменка? Терпеть не могу феминитивы, если честно. Я бы скорее сказала «девушка-бармен», если бы кому-то о ней рассказывала. И это тоже любопытный момент. Раньше я бы уже строчила сообщения Арине, а сейчас мне хочется остаться тут, не отвлекаться ни на что и не делить это ни с кем.

– А у вас фотография есть?

Я моргаю, возвращаясь из своих мыслей. И поправляю козырек кепки, улыбаясь:

– Я в паспорте отвратительно получилась, спрятала его в самый дальний угол.

Девушка заговорщицки подмигивает мне и берет бокал:

– Понимаю вас. У самой фото ужасное.

Когда мы с Громовым садимся за дальний столик, он говорит:

– Ну, даешь. Врушка.

– А сам? – шепчу сдавленно. – Второй курс он заканчивает.

– Кто бы говорил, физручка!

Мы смеемся, склонившись над бокалами. И я делаю очередное открытие. Смех разбивает любую напряженность. Я чувствую себя как в детстве, когда нам с Ваней было просто весело вместе. Я была уже влюблена, но совсем не парилась, только смущалась из-за бесконечных шуточек наших родителей. В каком-то смысле именно они привели нас в ту точку, где мы сегодня находимся.

– И, кстати, при таком раскладе ты бы заканчивал уже третий.

– Слишком долго объяснять, что я пошел в школу с шести и пропустил четвертый класс, – Громов закатывает глаза.

Я улыбаюсь и отпиваю вишневое пиво. Вкусно. С первых же глотков у меня кружится голова. Видимо, именно поэтому язык развязывается, и я спрашиваю:

– Ты подсматривал за тренировкой?

– А ты?

– А ты? Мы так долго по кругу можем ходить.

– Ну, подсматривал, – он опирается на спинку стула и прямо смотрит мне в глаза.

Кажется, мы еще никогда не были на этой ступени взаимоотношений. Что-то новое и, несомненно, интересное происходит. И даже если завтра мы вернемся в старую колею, я навсегда запомню этот вечер.

– Почему?

– Гелик, я уже говорил, что ты – как бульдог?

– Кажется, что-то подобное я слышала. Всего лишь раз сто, – саркастично изгибаю губы.

Ваня невесело усмехается:

– Ну, зачем ты спрашиваешь. Должна же понимать.

– Просто кажется, что если ты скажешь это вслух, то станет как-то полегче.

– Окей. Мне тоже грустно. Довольна?

– Очень, – тяну я с улыбкой, – стало легче?

– Ни фига.

– Слушай, я тебя понимаю, Вань, – я не так часто называю его по имени, поэтому сначала как будто пугаюсь этого слова из собственного рта и чуть притормаживаю, – но…но…

– Но? – передразнивает он меня.

– Но я не знаю, это правда так серьезно? Разве ты не можешь восстановиться и играть дальше?

Громов обводит указательным пальцем край своего бокала и морщится:

– Выходит, не могу. У меня времени – до семнадцати лет. Дальше выпуск из академии футбола и отсутствие серьезных перспектив. К тому же, у меня есть договоренность с отцом.

Тут он замолкает и делает несколько больших глотков. Я смотрю, как движется его кадык, и думаю о том, что даже это выглядит красиво. Когда Бо станет видеографом или оператором, я слишком невнимательно слушала его треп про обучение, он сможет снять это эффектно.

Насильно возвращаю себя в реальность. За маленький липкий столик странного бара.

– Договоренность? Какая?

– Если до семнадцати у меня не будет значимого результата, я завязываю с футболом и поступаю в универ.

– На юриста?

– С чего ты взяла? Об этом речи не было.

Я смущаюсь:

– Да просто выбрала самую популярную профессию. Вадим Антонович хочет для тебя какой-то нормальной работы? В общепринятом смысле?

– Да. Да, ты права. Юрист, врач, программист, хоть адвокат дьявола, только бы не футболист.

По лицу вижу, что Ваня храбрится, но ему действительно больно. Все мое тело отзывается сочувственной печалью.

Чтобы протолкнуть горький комок ниже по пищеводу, пью свое вишневое пиво. Теперь оно с привкусом горькой откровенности.

Наконец, произношу:

– Он ведь сам – агент? Футбол его кормит, он им живет.

– И потому считает гнилым бизнесом.

– Вау. То есть, я вроде слышала что-то такое от него на наших семейных сборищах, но не думала, что он говорит об этом настолько серьезно.

– Не представляешь, насколько, – Громов растирает ладонями лицо и поднимает на меня болезненный взгляд, – думаешь, классно иметь отца, успешного футбольного агента, одного из лучших, который начисто игнорирует сына-футболиста? Разве это не значит, что он считает его абсолютно бесперспективным? Он не просто мне не помогает. Он мне мешает.

Ваня говорит так горько, что я поддаюсь порыву и накрываю его ладонь своей. Ободряюще сжимаю пальцы. Несмелой улыбкой встречаю его вопросительный взгляд. Хочу дать понять, что я рядом, что я в его команде.

Запальчиво отвечаю:

– У тебя все получится. Ты офигенный футболист!

– Кажется, это вишневое слишком крепкое для тебя, – отшучивается Громов, но руки не убирает.

Тогда я позволяю себе еще секунду этой внезапной близости, а потом резко вскидываю ладони в воздух и смеюсь:

– Хотя что я понимаю? Я же девочка.

– Ага. Сестра классного полузащитника и дочь офигенного тренера. Не прибедняйся.

– Ладно, я немного шарю, – снова улыбаюсь, хоть мне и обидно от того, что все эти заслуги – точно не мои.

Вот бы он заметил именно меня. Не сестру, не дочь, не доку в теории футбола. Ну, сколько можно уже?

Ваня в несколько глотков опустошает свой бокал и со стуком опускает его на деревянный столик:

– Ну что, идем?

Я торопливо киваю и тоже допиваю пиво. Наверное, оно, и правда, слишком крепкое для меня. Я чувствую, будто в черепной коробке плавает воздушный шарик.

У дверей Громов оборачивается и говорит бармену:

– Девушка! А вас как зовут?

Она снова с трудом отрывается от своего телефона:

– Дарья.

– Спасибо, Дарья! Как сдадим сессию, зайдем к вам отметить.

– Заходите, – на этот раз она улыбается вполне искренне.

Не обращая внимания на их прощальный вежливый флирт, я выхожу из бара и глубоко вдыхаю еще прохладный весенний воздух. Как же вечерами потрясающе пахнет!

– Гелик?

– Пахнет весной, чувствуешь? Почти даже летом. Тепло так.

– Ты как? – обеспокоенно интересуется Ваня.

Но я отстраняю его и говорю:

– Лето – самое классное время года, да? Оно уже почти здесь, чую. М-м-м, – последний неразборчивый звук издаю, втягивая в себя ночной воздух.

– У тебя телефон звонит.

– Да пусть.

– Гелик, если это Богдан, он меня убьет. Давай ответим?

Я расстегиваю поясную сумку и шарю там рукой. Разве можно напиться от одного бокала? Или это сегодняшний странный вечер так на меня влияет? Господи, да где этот телефон?!

– Алло? – кричу я, едва удается ухватить смартфон.

– Энж, ты где? Стефаня сказала, ты ушла несколько часов назад, – строго выговаривает брат.

– Знаешь, что, – отвечаю я, – не гони лошадей. Я гуляю. Меня проводят. Выживу, не беспокойся.

– Кто проводит?

– Одноклассник, – и я скидываю звонок.

Смотрю, как Громов строчит сообщение в своем телефоне, и успеваю заметить, так помечена его чертова девушка.

Он блокирует экран и спрашивает:

– Все нормально?

– Более чем.

Конечно, все нормально. Я тебя люблю, ты меня – нет. У тебя есть девушка, а я только что провела самый потрясающий вечер в жизни, который для тебя совсем ничего не значит. Более чем, Ваня. Более чем.

– Совсем с ума съехала? – говорит Богдан, перезванивая секунд через пять. – Какой одноклассник? Забыла, что мы в одном классе с тобой учимся? Кто с тобой?

Мне почему-то совсем не хочется рассказывать о том, что я с Ваней. Но это же Бо, мой Бо. Я давлю в себе желание жалостно всхлипнуть от накатившей грусти и только упавшим голосом произношу:

– Я с Громовым.

Богдан какое-то время молчит. Потом спрашивает:

– Где вы?

– Рядом со стадиком.

– Дай ему трубку, пожалуйста.

– Бо, зачем?

– У тебя голос странный. Не упрямься, дай ему трубку.

Спорить с ним совсем нет сил и желания, так что я просто вздыхаю и протягиваю Ване телефон. Он поворачивается ко мне спиной и отходит на несколько метров, понижая голос. Вслушиваться, как ни странно, на этот раз мне тоже не хочется. Сую руки в карманы и ежусь, вечерами пока еще холодно. Чувствую, как зябкий ветер забирается в прорези на моих джинсах, и шмыгаю носом.

Громов подходит со спины и легко постукивает меня телефоном по плечу:

– Гелик, поехали домой?

– Господи, что он сказал? – я оборачиваюсь и возмущенно вскидываю руки.

– Ничего особенного, просто, и правда, очень поздно.

– Не брат, а деспот, – бурчу я, заправляя выбившиеся пряди под кепку.

– Не ворчи.

Я огрызаюсь:

– Сама разберусь.

Ваня хмыкает и внимательно изучает мое лицо. Я смущаюсь, поэтому продолжаю так же агрессивно:

– Провожать не обязательно.

– Да нет уж, – он широко улыбается, словно показывая, что сейчас выше моих капризов, – я провожу.

Безразлично пожимаю плечами:

– Как хочешь. Пойдем на остановку.

– Я такси вызову.

– Чем заслужила такое сопровождение, даже не знаю.

Громов тихонько посмеивается, отвлекаясь на приложение в телефоне. Я смотрю, как экран освещает его лицо, и чувствую чудовищное внутреннее сопротивление. Сейчас мы доедем до дома – и все, на этом вечер закончится. И вряд ли когда-нибудь еще повторится, потому что все, что сегодня произошло – чистая случайность.

Поэтому, когда мы садимся в машину на заднее сиденье, я достаю кейс с наушниками, щелкаю крышкой и досадливо вздыхаю:

– Черт, разрядились.

Ваня молча протягивает мне свой наушник. Я вдеваю его в ухо и отворачиваюсь к окну. Играет какой-то стильный дипхаус. Красиво, но недостаточно информации. Я надеялась уцепиться за текст песни, чтобы хоть немного влезть Громову в голову. Но он не дает мне такой возможности.

Когда мы уже подъезжаем к дому, во мне вдруг вспыхивает вишневая храбрость. Я тянусь к телефону в Ваниных руках и касаюсь пальцем экрана.

– Классный трек, – поясняю ему, – хочу посмотреть, как называется.

Он поворачивается ко мне и смотрит в глаза. Затем спускается взглядом к носу, оттуда быстро к губам, и резко обратно к глазам.

– Я тебе скину.

– Спасибо, – отвечаю тихо и возвращаюсь на свое место.

Нервно переплетаю пальцы и прикрываю веки. Мысленно отсчитываю секунды до своего подъезда. Машина неловко протискивается между бордюром и другой тачкой, обычно я не мучаю водителей этим неудобным поворотом и выхожу раньше, но сейчас не могу себе этого позволить. Ваня ставит музыку на паузу. Ну, вот и все. Когда мы останавливаемся, я, наконец, открываю глаза.

Задорно улыбаясь, говорю:

– Ну, пока? Прикольный был вечер, Вано.

Берусь за ручку и вдруг слышу, как он обращается к водителю:

– Подождете минутку? Я выйду ненадолго.

Жду, когда Громов обогнет машину, и трусливо прячусь за сарказмом:

– Думаешь, до подъезда не дойду?

Он чуть улыбается, приподнимая и так изогнутые уголки губ. Взъерошивает свои темно-русые волосы, смотрит на самый верхний этаж нашего дома, а потом снова на меня:

– Я Богдану обещал.

– Ну, раз обещал.

Мы подходим к железной двери, я достаю ключи и демонстрирую их Ване. Внутри все тянет от тоски, еще никогда мне не было так грустно с ним прощаться. У меня в ухе раздается короткий тренькающий звук, и голосовой помощник механически произносит: «Контакт Алена отправляет вам сообщение». Торопливо вытаскиваю наушник и с горящими щеками протягиваю его спутнику:

– Чуть не украла.

Силюсь улыбнуться, но, кажется, получается не очень. Самый неловкий момент в моей жизни. Но Громов начисто игнорирует то, что я чуть не подслушала сообщение от его девушки.

Он забирает наушник, прихватывая мои пальцы. Щурится ласково:

– Воришка.

– Просто рассеянная.

– Пока, Гелик.

– Пока.

И Ваня наклоняется ко мне, скользит своей щекой по моей, а потом легко прижимается губами к моей скуле. Успеваю чуть повернуть голову, чтобы в ответном поцелуе почувствовать его вечернюю щетину.

Открываю домофон и вхожу. Что, если это последний раз, когда мы так много времени провели вдвоем? Что, если этого больше никогда не повторится? Мне так тоскливо, что, когда я захожу домой и встречаю Бо на пороге, сердито толкаю его в грудь.

– Зачем ты так? – шиплю ему зло.

– Энж.

– Просто замолчи, ладно?! Если бы ты не позвонил, у меня могло быть больше времени!

Брат хватает меня за плечи и больно сдавливает:

– А ну-ка тихо.

– Отстань, – я скидываю с себя его руки.

Разуваюсь, борясь с подступающими слезами, и иду в спальню. Там прямо на пол скидываю одежду, переодеваюсь в пижаму и залезаю под одеяло, накрываясь с головой. Не хочу умываться, чистить зубы, вообще ничего не хочу. Не умру ведь, если лягу спать с косметикой на лице.

Из правого глаза выскальзывает горячая слеза и впитывается в подушку. В этот момент мне почему-то тяжело любить Ваню. Иногда бывает радостно, часто приятно, нередко грустно и тоскливо. Но сейчас так тягостно все это ощущать, что хочется стонать и плакать. Голова раскалывается, а сердце давно уже перемолото.

Слышу, как открывается дверь, как тихо заходит Бо – узнаю его крадущуюся походку. Он всегда так вползает, когда не хочет меня потревожить.

Напряженно вслушиваюсь. Но брат не идет к своей постели, а сворачивает ко мне. Отгибает одеяло и ложится рядом.

И мне становится незачем изображать из себя железную леди, я просто утыкаюсь носом Богдану в грудь и всхлипываю.

Он обнимает меня, гладит по спине, успокаивающе приговаривает:

– Все хорошо, Энж. Все хорошо, моя сестренка. Я с тобой. Поплачь, мое счастье.

– Он меня никогда не полюбит, – реву я, размазывая сопли по футболке брата.

– Тогда он будет полным идиотом.

Я рыдаю, совсем не сдерживаясь, трясусь в объятиях Богдана, а он крепко прижимает меня к себе и бормочет что-то нежное.

Так я и засыпаю. Но вскоре вздрагиваю всем телом от ощущения, что падаю в пропасть. Просыпаюсь и укладываюсь поудобнее, понимая, что я в безопасности.

Шепчу:

– Бо? Бо, ты спишь?

– Сплю.

– Хорошо. Бо, ты просил Ваню проводить меня до подъезда?

– Энж, спи.

– Ты просил?

– Боже. Не помню. Нет, не просил. Сказал, чтобы довез тебя до дома. Или посадил на такси. Спи.