Читать книгу Ветвления судьбы Жоржа Коваля т.1 - Юрий Александрович Лебедев - Страница 6

Кровь людская – не водица… Как известно, первая общероссийская смута ХХ века началась в январе 1905 года после расстрела рабочей демонстрации в Санкт-Петербурге. Но менее известно, что для российских евреев она началась почти на два года раньше. Вот как говорит об этом Яков Басин, «организатор религиозного движения прогрессивного иудаизма в Республике Беларусь»[125]:

«Начало трагической эры европейского еврейства в ХХ веке было ознаменовано кровавым Кишиневским погромом, который произошел в России в дни православной пасхи, 6–7 апреля 1903 г., вызвав подлинный шок во всем мире. Как сообщает Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона (т. 9), Кишинев тогда был губернским городом Бессарабской губернии. Из 108,5 тысяч населения 50 240 составляли евреи (46,3 %)… За два дня в ничем до этого не выделявшемся обычном современном городе было убито 49 и ранено 586 человек – безоружных, беззащитных, совершенно ни в чем не повинных людей. Более полутора тысяч еврейских домов и лавок разгромлено. Зверства погромщиков напоминали средневековые бесчинства, творимые войсками при взятии вражеских городов. “Евреев убивали целыми семьями, многих не добивали и оставляли корчиться в предсмертных конвульсиях. Некоторым вбивали гвозди в голову или выкалывали глаза. Малых детей сбрасывали с верхних этажей на мостовую, женщинам отрезали груди. Многие женщины были изнасилованы. Пьяные банды врывались в синагоги и рвали в куски, топтали и грязнили священные свитки Торы”[126]… Стон и плач стояли летом 1903 года в российских синагогах: евреи оплакивали жертв Кишиневского погрома. В Кишинёве состоялось торжественное захоронение остатков изорванных свитков Торы. Их уложили в глиняные сосуды и погрузили на носилки. В отдельном сосуде находился пергамент с описанием трагедии. Более десяти тысяч человек сопровождали траурную процессию. На еврейском кладбище посреди могил жертв погрома был сооружен специальный склеп, в который и были замурованы сосуды с остатками свитков. А на тридцатый день после погрома на траурное моление собрались оставшиеся в живых искалеченные несчастные люди. Еврейский Кишинев был погружен в мрак»[127].

Дальнейшие события не заставили себя ждать. Характеризуя обстановку, сложившуюся в западных областях Белоруссии после кишинёвского погрома, А.И. Солженицын цитирует[128] официальный отчет о последовавшем после кишинёвского гомельском погроме 1903 г.:

«Поголовное вооружение, с одной стороны, сознание своего численного превосходства и своей организованной сплоченности с другой – подняло дух еврейского населения настолько, что среди молодежи их стали говорить уже не о самозащите, а о необходимости отмстить за кишинёвский погром»[129].

Эта оценка – со стороны «русофильского» фланга спектра общественного настроения.

А вот что говорят о том же моменте истории на «юдофильском» фланге этого спектра:

«Гомель в начале ХХ века был одним из самых крупных торгово-промышленных центров “Северо-Западного края” Российской империи. В 1904 г. его население составляло 47 289 человек, из которых на долю евреев приходилось 26 504 (56 %). Евреям принадлежало большинство крупных промышленных предприятий. Среди них следует отметить лесопильный, чугунолитейный, механический, маслобойный заводы, вальцовую мельницу, завод нефтяных масел, спичечную фабрику, несколько типографий. В городе существовали еврейские училища, частные гимназии, прогимназия. В 1898 г. в Гомеле работало 26 синагог. Компактное проживание представителей одной этнической и религиозной группы создавало и условия для возникновения массовых переживаний и панических настроений. Вот почему известия о происходящих погромах воспринимались так болезненно»[130].

Обе оценки согласны в том, что евреев было много, что они были сплочены и организованы, но выводы из них сделаны диаметрально противоположные. С «русофильской» стороны виделась угроза «подъема духа» еврейского реваншизма, с «юдофильской» – панический «упадок духа» и страх перед новыми погромами.

С эвереттической точки зрения обе оценки «правильные» – это типичная социальная суперпозиция, порождающая ветвления альтерверса каждого отдельного представителя социальной группы, составляющей эту суперпозицию.

Какие же ветвления в связи с этим возникли в судьбе Абрама Коваля в 1903 году?

Первое порождено «юдофильским» членом суперпозиции, в котором молодой плотник в провинциальных Телеханах, куда приходили запоздалые известия из Гомеля о страшных событиях, с облегчением увидел, что «погромный вал» до Теле-хан не докатился. И, как следует из его «канонической биографии», спокойно пошел в армию, отслужил положенный срок, и вернулся домой в 1906 г., когда и до Телехан докатился очередной вал еврейских погромов.

На этот раз остаться в стороне от событий он не мог, вступил в Поалей Цион, участвовал «в беспорядках», преследовался полицией и столыпинскими войсками, бежал в Германию и в 1910 г. приехал в США. Это «волокно его судьбы» мы и рассматривали ранее.

Но, оказывается, что и второе волокно судьбы Абрама, порожденное «русофильским» членом социальной суперпозиции 1903 года, также явственно обнаруживается по сохранившимся документам.

Это то волокно альтерверса, в котором, как писал мне внук Абрама Геннадий Коваль, излагая семейные предания, Абрам попал в Америку случайно, из-за банкротства пароходной компании, на одном из кораблей которой он служил:

«Махнул дед с друзьями в Германию, на пароход устроился матросом, и раза три через Атлантику в Америку и обратно сплавал. А тут банкротство пароходству подоспело, как раз в Калифорнию аж пароход тот пристал, хоть и не в Атлантике это[131]. Списали деда с друганами там на берег, а пароход на металлолом. Выдали им двух ли, трех ли, месячное пособие и дали вольную. Дед (и другие некоторые) подумал-подумал, да и остался искать там работу»[132].

Но когда и как дед «махнул в Германию»? И когда его «списали на берег» в Америке и где именно?

Поскольку в этом волокне Абрам принял активное участие в событиях 1903 года, нужно указать «термодинамическое условие» возможности такого поведения Абрама из «глухого местечка Телеханы». И оно нашлось в работе Я. Басина:

«Буквально через 10 дней после Кишинёвской трагедии, 16 апреля, в Пинске были распространены воззвания к христианскому населению города «следовать примеру Кишинева»[133].

От Пинска до Телехан всего 50 километров. Так что никакого «запоздания» с известиями в этой ветви альтерверса в Телеханах не было. В этой ветви Абрам еще весной 1903 года осознал надвигающуюся опасность и вместе с «друганами» начал готовиться к ее отражению.

И вместе с «друганами» были и подруги. Вспомним, что писал Абрам об Этели:

«…между рабочими имелась революционная подпольная группа к которой она примкнула и стала Соцыалистом еще в 3 ем году, когда в местечке никто не знал и не слыхал слова “Социализм” “Революция”. Она участвовала в первомайском празднике в лесу…»[134].

И не на первомайской ли сходке 1903 года, сразу после кишинёвского погрома, Абрам и Этель (а, может быть, и Гершл с Голдой!) поняли что-то очень важное друг о друге?

Абрам не был зачинщиком и организатором этой подготовки. Скорее всего, вовлек его в эту деятельность Гершон Гурштель, его старший товарищ (он был старше Абрама на 1,5 года[135]), будущий муж его сестры Голды и будущий преемник на посту секретаря ячейки «Икор» в американском городе Сью-Сити.

Это выяснилось после того, как удалось сделать перевод с идиша газетной вырезки из «Биробиджанер штерн», хранившейся в домашнем архиве Жоржа. Корреспондент газеты Ш. Коник беседовал с Абрамом Ковалем и записал его воспоминания:

«Он помнит, как еще мальчишкой должен был в горьком поту зарабатывать свой кусок хлеба, работая в стекольной мастерской. Работа быстро научила его, в чем искать спасение ему и таким как он. Его другом и наставником стал Гершл, бравый парень с черными усами, которого в городе называли “Гершл-искровец”. В прокламациях, которые давал распространять ему Гершл, было четко и ясно сказано, что именно необходимо делать для счастья рабочего человека»[136].

Так что состоявшимся в 1903 году «социалистическим крещением» Абрама, во многом определившим и его жизнь, и, в дальнейшем, судьбу и свершения его сына Жоржа, мы обязаны «бравому парню», телеханскому искровцу Гершону Гурштелю.

Гершон Гурштель, 1910-е годы, США[137].

Цепочку каких событий запустил Гершон весной и летом 1903 года, поручив Абраму Ковалю распространять в Телеханах «искровские прокламации» о Кишиневском погроме, он, конечно, не представлял. Не представлял он себе и значимости той операции советской разведки, в которой ему предстояло участвовать тридцать лет спустя в качестве «прикрытия» Жоржа.

Он не был ни выдающимся политиком, ни крупным философом, ничто «человеческое» не было ему чуждо[138], но прав поэт: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…»[139]. И слово Гершона таки отозвалось…

Вернемся, однако, к развитию ситуации в Западной Белоруссии после Кишинёвского погрома.

Когда осенью события все-таки грянули, телеханцы не стали дожидаться погромного пожара дома, а отправились на помощь гомельцам.

«Когда 24 сентября эти события попали на страницы New York Times, заголовок статьи был такой: “Русские войска помогали убийцам евреев”. Руководитель еврейской общины доктор Залкинд слал на имя министра внутренних дел одну телеграмму за другой, но ни на одну из них ответа получено не было. Начались массовые аресты и изъятие оружия. Всего за решеткой оказалось 60 человек. Но тут неожиданно для властей в Гомель начали прибывать участники еврейской самообороны из других городов <выделено мной – Ю.Л.>, и это заставило власти, наконец, ввести военное положение. Было арестовано 68 погромщиков.

Если верить газете “Искра”[140], в отряде самозащиты было порядка 200 человек, в том числе 40–50 русских рабочих, а чуть позднее к ним присоединились еще около 100 человек из “организации сионистов-фракционеров”[141].

И среди них, вероятно, и был Абрам Коваль.

Погром в Гомеле был остановлен как усилиями полиции (среди полицейских начальников во главе с полицмейстером Раевским и простых полицейских было достаточное количество добросовестных исполнителей служебных обязанностей), так и героическими действиями участников отрядов еврейской самообороны.

«Но с прекращением погрома трагедия не закончилась – евреев ждал теперь моральный погром… жандармерия, провозгласив, что это был русский погром, стали хватать евреев направо и налево… Организаторы самообороны были вынуждены прекратить любой контакт между собой и скрыться, чтобы не быть арестованными»[142].

Разумеется, и Абрам «с друганами» должны были скрыться. Но если участники и руководители гомельских отрядов во главе с Йехезкелем Хенкиным скрылись в Палестине, телеханцы, не связанные организационно с Хенкиным, должны были решать свои проблемы самостоятельно.

В это время началось серьезное следствие по делу о погроме. Следствие было обстоятельным – в суд оно было передано только через год, в октябре 1904 года. Масштаб и тщательность длившихся целый год следственных работ виден по тому, что в качестве обвиняемых перед судом выездной сессии Особого присутствия Киевской судебной палаты предстали 36 евреев и 44 «христианина», а в качестве свидетелей были привлечены более 1000 человек![143]

Как же поступил Абрам? Не желая покидать родные края (прежде всего, вероятно, потому, что в Телеханах жила Этель, на которой он мечтал жениться) он нашел для себя выход – решил поступить вольноопределяющимся в армию, благо в это время

«иудеи могли поступать в вольноопределяющиеся на общих основаниях, но в офицеры их не производили»[144].

А стать офицером он и не стремился. Ему было важно только «исчезнуть на время», пока не прекратится розыск по гомельскому делу.

К тому же были у вольноопределяющихся и такие привилегии, которые для местечкового еврея Абрама Коваля должны были казаться весьма привлекательными. Например, «для офицеров считалось хорошим тоном обращаться к вольноопределяющимся на “вы” и говорить им “господин”, хотя устав этого не требовал»[145].

Или:

«Вольноопределяющиеся исполняли все обыкновенные обязанности нижних чинов, кроме участия в хозяйственных работах»[146].

Значит, во время службы ни один офицер-антисемит в качестве насмешки не мог послать Абрама «копать яму от забора и до обеда»…

Правда, для поступления в вольноопределяющиеся нужно было сдать экзамен, «включавший в себя Закон Божий, русский язык, арифметику, геометрию или алгебру, географию и историю»[147]. Не знаю, как решился вопрос с Законом Божием (и был ли он обязателен для иудеев), но вот русский язык, как показывает мое знакомство с большим числом писем Абрама, он знал достаточно хорошо, чтобы успешно сдать экзамен.

Еще один важный пункт в условиях поступления вольноопределяющимся состоял в следующем:

«Вольноопределяющиеся могли поступать на службу в любое время года, выбирая род оружия по собственному усмотрению. Так как принятие их на службу зависело от наличия вакансий, желающий стать вольноопределяющимся должен был самостоятельно договориться о службе с командованием выбранной им части»[148].

С кем же договорился Абрам? Об этом известно со слов Гейби Коваля, сына Абрама. В своей студенческой анкете он написал:

«До 1910-го года отец служил в старой армии в духовом оркестре»[149].

Что касается годов службы, то они, естественно, различаются для «юдофильской» и «русофильской» ветвей альтерверса Абрама Коваля.

Если бы не гомельские события, в 1903 году Абрам еще не подлежал призыву, поскольку родился после 1 января[150], а, согласно действовавшему тогда Уставу о воинской повинности от 1 января 1874 года,

«К жребию призывается ежегодно один только возраст населения, именно молодые люди, которым к 1-му января того года, когда набор производится, минуло двадцать лет от роду»[151].

Так что в «русофильской» ветви альтерверса Абрам не тянул жребий, а поступил в армию добровольно. А дата, приводимая Гейби, относится к «юдофильской» ветви. Но вот начало у них одно – поступление в армию «в духовой оркестр». И в рассматриваемой «русофильской» ветви осенью 1903 года Абрам договорился о вольнонаемной службе с «командованием» духового оркестра.

Не исключено, что это была договоренность с Яковом Исааковичем Богорадом, военным дирижером 160-го Абхазского пехотного полка, квартировавшего в 1903 г. в Гомеле. По одной из версий Я.И. Богорад имеет непосредственное отношение к созданию знаменитого марша «Прощание Славянки»[152].

В каком качестве мог служить Абрам в оркестре, я не знаю. На мой вопрос к внуку Абрама Геннадию Ковалю о том, на каких инструментах играл его дед, Геннадий ответил, что «Ни на каких. Он и пел редко, хотя музыку любил». То же подтвердили и Галина, и Гита, племянницы Жоржа:

«Ю.Л. А была в доме какая-то музыка, какие-то музыкальные инструменты?

Ведь Ваш дедушка служил в царской армии в оркестре!

Г.Ш.С. и Гита, (обе вместе). Нет, не было…

Гита. Какая музыка? Все время работа, работа, работа…»[153].

Я с Гитой согласиться не могу. Если бы Абрам был музыкантом, как раз отдыхом от работы должна была быть музыка. Так что служба в оркестре вряд ли была призванием Абрама, скорее, случилась она «по необходимости». В штате оркестра не только музыканты – и интенданты, и ремонтники, и писари. Вот на одну из подобных «нестроевых» должностей и устроился, вероятно, Абрам.

Военный духовой оркестр. Начало ХХ века[154].

Поступив на военную службу, Абрам смог в начале 1904 года жениться на Этель и освободить ее от тирании отца-раввина. Это также соответствует и событиям в «юдофильской ветви».

Но далее события в «русофильской ветви» разворачивались стремительно. Полицейское следствие о гомельском погроме развивалось своим чередом и не затухало, а только ширилось, и, на основании информации «из оперативных источников», полиция обратила внимание на «вольноопределяющегося музыканта» Абрама Коваля. Возникла непосредственная опасность ареста и нужно было срочно покинуть опасный регион.

Вероятнее всего, Абрам выхлопотал себе отпуск в связи с женитьбой (это вполне допускалось для вольнонаемных в соответствии со ст. 182 «Устава о воинской повинности от 1 января 1874 года»[155]) и после свадьбы покинул не только оркестр, но и вообще пределы Империи…

Довольно скоро он оказался в Америке. Именно о таком ходе событий рассказывал через 60 лет Абрам корреспонденту газеты «Биробиджанер штерн» в цитировавшемся выше интервью: «Но царская охранка следила за всеми, кто был связан с подпольем. Некоторое время Авром-Бер скрывался, но когда это стало невозможным, уехал в Америку».

И можно даже проследить события в одном из «волоконец» альтерверса, в котором это произошло. Переход через границу с помощью паршивеческих Ковалей связал Абрама с той структурой революционного подполья, которая занималась безопасностью и «прикрытием» скрывавшихся от полиции членов революционных организаций. Уже тогда это была вполне профессиональная структура, обеспечивавшая подпольщиков документами и связями и в России, и в других странах.

Оказавшись в Германии, Абрам должен был как-то обеспечивать свое существование, т. е. найти какую-то работу. Без документов это было сделать трудно, и он обратился за помощью к своим благодетелям, обеспечившим его бегство из России. И тут Абраму повезло – оказалось, что нужен курьер, для поездки в Америку. Документы ему сделали «весьма похожими на настоящие», чтобы было не нужно «переучивать биографию», но с «коррекцией», не позволявшей легко идентифицировать его агентам зарубежной охранки.

Так он и отправился 6 февраля 1904 года в Нью-Йорк на пароходе «Патриция»:

Фрагмент списка пассажиров в Гамбургском порту на судне Патриция (Patricia)[156]

Отправился под именем Abram Kowal, 30 лет, холостяк (ledig), из белорусского городка Несвижа (Neswis) (это около 100 километров от Телехан), в качестве подмастерья сапожника (Geselle Schuhmacher)[157] по профессии.

Почему 30-летний холостяк из Несвижа, понятно. Прибавка возраста – не будет вопросов об отношении к военной службе (мол, уже отслужил), холостяцкое одиночество – не будет вопросов о семье, а о белорусских болотах между Телеханами и Несвижем он мог рассказать легко и подробно. А вот почему он записался сапожником – не знаю…

Вернуться он не мог, хотя и очень этого хотел – гомельское следствие о «русском погроме» не утихало.

Абрам не стремился «укорениться» на новом месте и потому долго не вживался в незнакомую социальную среду. Тому были причины – началась революция 1905 года, и сначала казалось, что «еще немного, еще чуть-чуть», и демократия победит. Тогда он сможет вернуться в Телеханы и зажить нормальной семейной жизнью с Этель.

Это «чемоданное настроение» поддерживалось какими-то денежными пособиями от еврейских организаций, финансирующих защиту евреев на гомельском процессе. Нежелательность для них присутствия Абрама в России была связана с опасностью его ареста и, тем самым, усилением позиции «христианской» стороны на этом процессе.

То, что такие организации (формальные или неформальные) были, вряд ли подлежит сомнению – кто-то же должен был оплачивать «накладные расходы» в ходе длившегося с перерывами более двух лет судопроизводства (первое заседание суда произошло 11 октября 1904 года, а последнее – 9 ноября 1906 года!) с участием известных юристов и адвокатов.

«Среди защитников евреев были такие известные в России юристы, как Максим Винавер, депутат I Государственной думы от партии кадетов, и Михаил Мандельштам. Защищал евреев и сын протоиерея и духовника царской семьи, Николай Соколов»[158].

Что же произошло в этой ветви альтерверса Абрама? Ответ на этот вопрос обнаружился в очень странном документе, который попал ко мне от Л.С. Соловьёвой в 2014 г.[159] Прежде всего, он подтвердил факт многочисленных мореплаваний «ратника и плотника» Абрама Коваля.

А именно, на сайте ancestry.com Л.С. Соловьёва нашла фотокопию документа канадской таможни «Список или уведомление об иностранных пассажирах, просящих о пропуске на территорию США из иностранной сограничной территории»[160].

Составлен в Монреале в апреле 1907 года. И в этом списке под № 10 записан Абрам Коваль (точнее, Абрахам – Abraham Koval), 24 лет, еврей, женат, плотник из России:

Строка из «Списка или уведомления об иностранных пассажирах, просящих о пропуске на территорию США из иностранной сограничной территории» 1907 года[161].

Совпадение имени, фамилии, возраста, семейного положения и профессии человека, отвечавшего на вопросы инспектора при заполнении этой строки, не оставляют никаких сомнений, что это был именно «наш» Абрам Коваль из Телехан. Здесь указаны все истинные сведения об Абраме. Вероятно, именно этот документ он предполагал использовать для американского обустройства «надолго».

Документ можно было бы считать подтверждением «семейных преданий» о мытарствах Абрама после начала столыпинской реакции в 1906 году и до «официальной эмиграции» в 1910 году, т. е. относящийся к «юдофильской» ветви его альтерверса, но…

Но давайте рассмотрим его подробнее. Он по сути является «визовым списком» – списком людей, которые просят пропустить их на территорию США из Канады через пропускной пункт Сент-Олбан в Вермонте.

В графе о гражданстве Абрама отмечено, что он является гражданином России. Далее, в документе есть графа – последнее место жительства. И в строке Абрама написано – «Канада. Монреаль». Значит, до 1 апреля 1907 года (дата заполнения строки Абрама) он жил в Канаде.

«Канадский след» в биографии Абрама отмечает и Галина Шаевна Соловьева, внучка Абрама. Вот фрагмент из нашей с ней беседы:

«Ю.Л. А что говорили в семье о переезде в Америку, о возвращении и жизни здесь?

Г.Ш.С. В семье вообще очень мало разговаривали о прошлом. Помнится, что говорилось о приезде в Америку через Канаду. Но кого – дедушки или бабушки – я не помню»[162].

Тут, правда, возникают «эвереттические сомнения». Действительно ли Абрам жил в Монреале безвыездно или по каким-то личным или бундовско-поалейционовским партийным делам ездил в США?

Отвечая на вопрос инспектора о том, был ли он когда-либо в США, Абрам утверждал, что в США никогда не был. И «по букве закона» он прав – ранее в пересечении канадской границы Abraham Koval не замечен.

А то, что в июле 1905 года в США через тот же пограничный переход Сент-Олбан прошел молодой человек того же 1883 года рождения, также прибывший в Монреаль через Квебек, еврей по национальности, так это, сказал бы Абрам любому пограничному офицеру, был другой человек, и звали его по-другому – Abraham Kovel[163].

С эвереттической точки зрения ветвления типа «Koval – Kovel» редко имеют физическую или «бессознательную» природу. Они, скорее, типичны для целенаправленного построения разумно осознанных действительностей.

Мне очень хотелось понять, какие цели преследовал в данном случае «Абрахам Ковель». И дополнительный поиск привел к успеху – обнаружилась фотокопия документа «Список или уведомление об иностранных пассажирах, просящих о пропуске на территорию США из иностранной сограничной территории», составленная в Монреале в 1905 году[164].

Строка из «Списка или уведомления об иностранных пассажирах, просящих о пропуске на территорию США из иностранной сограничной территории» 1905 года.

Этот Абрахам Ковель – «английский еврей», прибывший 1 июля в Квебек из Манчестера, 13 июля уже был на пограничном переходе, чтобы отправиться в Чикаго, где только что (в июне) прошел Учредительный конгресс новой международной рабочей организации ИРМ (Индустриальные Рабочие Мира), в которой заметную роль играли американские социалисты[165]. Установление контактов с ними было бы весьма полезно и для еврейских социалистов России.

Полтора года пребывания в Америке, его способность к языкам и общее развитие позволили Абраму для выполнения этого задания в этот раз пользоваться документами не белорусского «подмастерья сапожника», каким он прибыл в Америку, а респектабельного манчестерского «автомобилестроителя» (carmaker). Респектабельности требовал высокий международный уровень проведенного в Чикаго мероприятия.

То, что Абрам представлял партийные структуры Бунда (или Поалей Циона – это не принципиально) на таком уровне, свидетельствует – после бегства из России он стал заметным партийным функционером какой-то из социал-демократических еврейских организаций.

А их было много. Кроме мощной организационной сети секций Бунда, который в 1905–1907 гг. имел 274 организации, объединявшие около 34 тысячи членов[166], Поалей-Цион породил в 1904–1906 гг. Сионистско-социалистическую рабочую партию, Социалистическую еврейскую рабочую партию, Еврейскую территориалистическую рабочую партию[167].

С кем именно из них сотрудничал Абрам, сейчас уставить очень сложно. Но это и не принципиально – главное, что он не был «эмигрантом-одиночкой», а «работал в коллективе» и, живя в Монреале, выполнял «конфиденциальные партийные поручения», требовавшие порой и трансконтинентальных путешествий.

Это плавание в Европу и обратно, вероятно, не было единственным в партийной деятельности Абрама. В «семейном предании» – по свидетельству Геннадия Коваля – это сохранилась как память о том, что Абрам «раза три через Атлантику в Америку и обратно сплавал»[168].

Предание не сохранило деталей о том, куда и когда плавал Абрам, но сам факт мореплаваний когда-то случайно всплыл в разговорах Абрама и крепко запомнился его внуку, никогда в детстве не видевшему не только океана, но даже и моря.

Любопытно и то, что Чикаго – ближайший к Сью-Сити крупный американский город. А в дальнейшем именно в Сью-Сити и прошла «американская жизнь» Абрама Коваля. Так что в этой поездке он мог установить связи, весьма пригодившиеся ему в дальнейшем.

Но вернемся в 1907 год. Из данных «Списка…» этого года мы узнали, что российский гражданин не приехал из России с целью попасть в США, а именно жил в Монреале. А как он попал в Канаду?

Вопрос в документе формулируется так: «Порт, где сошел на сушу». Ответ: «Квебек». А как долго Абрам жил в Монреале, прежде чем пришел просить «визу в США»? Ответ на этот вопрос в графе «Дата схода на сушу». И ответ Абрама делает этот документ уникальным подтверждением эвереттической реконструкции описанных выше событий в «русофильской ветви» альтерверса Абрама.

Ответ Абрама таков:

Фрагмент «Списка…» 1907 года с «Датой схода на сушу»[169].

Это – июль 1904 года! Так что «открыл Америку» Абрам Коваль гораздо раньше, чем об этом сообщает его «официальная» биография. И три года (до 1907 г.), сведений о которых нет ни в «официальной», ни в «семейной» биографии, он провел в Монреале на «нелегальной партийной работе».

Всегдашнее умолчание Абрама о времени своего открытия Америки объясняется просто – в «советские времена» сотрудничество с сионистскими организациями было не просто предосудительным, но даже преступным, и Абрам не распространялся о своих «контактах» с сионистами даже в семейном кругу, опасаясь и за себя, и за родных.

В случае, если бы сведения о его работе в 1904–1907 гг. оказались публично известными, это грозило крупными неприятностями. А «утечки информации» нельзя было исключить, учитывая, что в «биробиджанский период» в семье было четверо весьма общительных детей его сына Шаи.

Куда же, и, главное, зачем отправился в 1907 году Абрам из Сент-Олбана?

Прежде чем обсуждать ответ на этот вопрос, нужно вспомнить, что в это время и Бунд, и Поалей Цион испытывали острый кризис.

«После провала революции 1905 года Бунд был сильно ослаблен, удалось сохранить только ядро организации. Ряды Бунда значительно поредели в результате террора, разочарования людей и массовой эмиграции евреев из России»[170].

То же происходило и в Поалей Цион —

«После поражения Революции 1905–07 гг. партия пережила острейший кризис (в сентябре 1909 г. в нее входило всего около 400 человек)»