Читать книгу Земной рай. трилогия - Юрий Косарев, Юрий Григорьевич Косарев - Страница 4

Шла по улице женщина, уставшая, видимо издалека, с сумкой через плечо. Навстречу бежит мальчишка лет восьми, девяти.

– Стой мальчик, что случилось, как будто все взбесились, орут, не пойму я?

– Дура бабка – победа.

– Врешь пацан?

Парнишка дернул ногтем большого пальца правой руки за верхний зуб, резко провел себе по горлу и заорал.

– Сукой буду – победа.

И дальше побежал. Это был Коля Степанов.

Он прибежал домой обрадовать мать, но та уже знала.

– Мама, победа – знаешь?

– Знаю, знаю сынок, папа писал нам с тобой, что б мы приезжали к нему после победы. Теперь будем готовиться. Хочешь поехать?

– Очень хочу, а далеко это?

– Да, очень далеко. Мы с тобой так далеко еще не ездили. Помнишь, в войну, мы ездили к бабушке с дедушкой в деревню?

– Помню, конечно. Я там еще солдатам пел, а они мне давали или кусочек сахара или печенье.

– Так вот до деревни триста пятьдесят километров от Москвы, а до папы в три раза больше.

– Это сколько километров?

– Больше одной тысячи и ехать придется долго, долго. Я расскажу тебе, как мы ездили в деревню, хочешь?

– Расскажи.

– Сейчас по случаю праздника, мы поджарим с тобой картошечки салом и пока я буду готовить, то и расскажу про деревню.

– Помнишь, как она называется?

– Не-а.

– Село Свищевка, мы зовем ее деревней, а это село. Там была церковь и она раньше работала, проходила служба, с других деревень приезжали. По праздникам было много народа, а сейчас в церкви устроили склад, но кладбище сохранилось и там покоятся мои две сестры, которые умерли еще до войны.

– А почему они умерли, мама?

– От голода сынок, тогда много народа умирало, но это было давно, теперь скоро, после победы, жизнь наладится. Ну слушай дальше. В Москве мы садимся на поезд дальнего следования Москва- Елец, после обеда, а на станцию Лев Толстой приезжаем рано, рано утром. Еще прохладно, туман стелется, и твой дед, а мой папаня, усатый, седой машет нам рукой. На привязи у жерди, закрепленной на двух столбах, привязана белая с темными пятнами небольшая лошаденка, её зовут Волнушка, запряженная в телегу. На телеге папаня набросал сена, что б не так трясло по дороге. Встал дедушка еще затемно, чтоб к рассвету доехать до станции. Не Бог весть какая даль, но десять километров, это на поезде быстро, а на лошади по ухабам, больше часа езды. Как-то дедушка ехал со станции зимой и задремал, а лошадь дошла до риги и остановилась, а возница-то спит.

– А, что такое рига?

– Это такой сарай, для сена в конце огорода. Так вот дедушка чуть совсем не замерз, хорошо увидели сельчане и привели лошадь и еле живого вытащили деда из саней.

Мой папаня уложит наши чемоданы в телегу, все усядемся на сено и поедем, где шажком, а где под горку, рысцой. Дом у дедушки из красного кирпича под железом. В сенях пололка нет и когда идет дождь, то приятно шуршит по железу, сон приманивает. Летом ты спал в сенях, ну а зимой, конечно, на печи. Помнишь, хоть что-нибудь?

– Не-а, помню, как корову в избу заводили, когда она родить собиралась, я с печки смотрел.

– Почти два года ты жил в деревне. Я как-то зимой приехала тебя навестить, повидать родителей, кой чего привезти, тебе подарок приготовила – - один красный помидор, а ты спрашиваешь, что это такое? Окошки в доме у дедушки маленькие, почти над самой землей, зимой промерзали на половину. Ты садился на лавку на колени и рисовал на стеклах, вместо деда Мороза, пока не замерзнут пальцы. Потом опять лез на печку, греться. Там и сейчас нет ни радио, ни электричества, но теперь скоро все будет.

– А как там у папы?

– Узнаем, когда приедем, наверно все есть.

– А когда поедем?

– Не очень скоро. Сначала я напишу папе письмо – получу ответ, а уж потом на поезд.

– Скорей хочу.

– Успеешь, теперь войны больше нет.

В конце первого года войны Николаю Тарасовичу Степанову, работавшему тогда на танковом заводе и считавшемуся опытным рабочим, предложили на выбор. Или на фронт или с заводом в эвакуацию. Степанов выбрал второе. Оборудование погрузили в эшелон и вместе с другими рабочими Степанов эвакуировался в город Куйбышев – ныне Самара. Официально рабочий день был двенадцатичасовой, но работать приходилось всегда больше. Три месяца Степанов работал на казарменном положении. С рабочего места не уходили. Там же в цехах спали, получали паек и работали. Питание было скудное, по несколько месяцев кормили одной какой-нибудь кашей. То овсянкой, то горохом, то перловкой. Уже в Москве, через год Степанов рассказывал.

– Еду в автобусе, народу не протолкнешься, что-то попало под ногу, похоже круглое, нагнулся – картошка. Сунул в карман, не пропадать же добру.

Назначили Степанова бригадиром. Под его началом были мальчишки, не достававшие до станка и им подставляли ящики, и заключенные, которых приводили под конвоем.

– За последними надо было смотреть в оба. Чуть не доглядишь, мерзавцы, смотришь сопрут что-нибудь. К концу войны Степанова перевели в Жигули, в колхоз. Там он стал работать на электростанции монтером. Колхоз располагался внутри Самарской дуги Волги. Вот туда и собирались ехать Коля Степанов – восьмилетний мальчик со своей мамой Ксенией Васильевной Степановой.

Сборы в дальнюю дорогу затянулись почти на три месяца. Надо было накопить денег на билеты, на дорогу. Мать пыталась купить билеты в предварительной кассе, но не получалось, то некогда, то не с кем оставить сына, то поезд отменили, очередь занимать надо с вечера и торчать всю ночь у кассы, то одно, то другое. Наконец, в начале августа чемоданы были собраны, отец ждет, надо ехать. Всего все равно не предусмотришь. Бывает выбрасывают билеты перед самым отходом поезда. За несколько часов до отхода их поезда, мать с сыном отправились на вокзал. Коля сидел на двух чемоданах сразу, а мать бегала в поисках билетов. Долго стояла в различных очередях, спрашивала, упрашивала, но все без толка. Билетов не было. Подошли на перрон к составу. Коля опять остался на чемоданах, а мать пошла по проводникам и проводницам. Вернулась и говорит.

– Нашла место, идем скорей.

– Билет купила?

– Нет, договорилась с проводницей. Возьмет нас в тамбур, а если освободится место, перейдем в общий вагон. Оставалось совсем немного времени до отхода, когда Коля с мамой забрались в вагон и устроились на чемоданах у закрытой двери тамбура. Они оказались там не одни. Когда поезд тронулся, в соседях оказались еще несколько человек. Им пришлось потесниться, но в тесноте, не в обиде.

– Сидим на чемоданах сын и едем. Это уже хорошо.

В тамбуре было душно и жарко. Мужики чадили махоркой и переругивались. Но лафа продолжалась не долго. Часа через два, на первой же остановке в вагон пришли контролеры. Протискиваясь через мешки, чемоданы и безбилетников долго и зло ругали проводницу.

– Прошу всех без билетов покинуть вагон, иначе поезд дальше не пойдет.

– Оставьте женщину с ребенком. – - Просила проводница.

– Нельзя, всем на перрон.

– Оставьте чемоданы, свяжите их и оставьте, я посмотрю за ними. – Шепнула проводница матери. Она оказалась сердобольной, да и деньги взяла. Коля с матерью вышли из вагона с одной сумкой, с которой мать не расставалась. В ней были документы, кое-что из еды и немного денег. Основную сумму мама спрятала в специально сшитом для этого маленьком карманчике на нижнем белье. Ворья всякого сорта, налетчиков, карманников – - тогда было через чур много и за вещичками нужен был глаз, да глаз. Контролеры перед самым отходом ушли из поезда и проводница сказала.

– Полезай мать на крышу, вот-вот тронемся. Не бойся, на крыше ты будешь не одна. Сын у тебя я смотрю, шустрый.

Как только дали отмашку трогаться, Коля первый полез на крышу. Мать от него не отставала. Да, на крыше они были не одиноки. Поезд медленно тащился по перрону, как будто специально, а со всех сторон, как тараканы из щелей на крышу полезли безбилетные пассажиры. Они бы и рады купить билеты, но их не было. Всем вместе и умирать веселее. Облепленные вагоны, обрастая по пути, ехали все быстрее. Когда станция осталась позади, гроздья безбилетников с поручней, ступенек, все перебрались на крышу.

– Чемоданы едут и мы едем. Хорошо, тепло пока. Надо на следующей станции взять из чемодана тебе свитр или кофточку.

– Свитр, а не кофточку, что я девчонка.

– Держись лучше за трубу, достану веревку, буду тебя привязывать на ночь. Ехать еще долго.

Пассажирские поезда ходили редко, медленно, пропуская вперед на каждом разъезде более важные грузы. Иногда часами стояли в тупике, ожидая прохода вагонов-телятников с военным добром. Хоть война и кончилась, но еще многомиллионная армия требовала много чего, для своего существования. С бывших фронтов выводилась тяжелая техника, конфискованное немецкое добро, раненых, оставшихся в живых лошадей и много всего другого, что производила огромная страна – все для фронта, все для победы. Теперь назад, домой. Потянулись на восток и составы с живой силой – солдатами.

Двое суток, с большим и малыми остановками, тащился состав до Куйбышева. Особенно страшно было по ночам проезжать мосты через Волгу и другие реки. Вагоны стучали на стыках рельсов, мелькали железные фермы мостов, свистел ветер сдувая с крыши. На ночь, да и днем мать привязывала Колю к трубе. Днем по свободней, а ночью коротко, обмотав веревкой и себя и сына. Достала из чемодана валенки, и не смотря на протесты натянула их на ноги сына. Они постоянно, во сне ночью сползали с него. Когда она сама спала, самому Богу было не ведомо. На небольших станциях с крыши не слезали, хотя местные контролеры и пытались стянуть оттуда пассажиров. Последние отбивались, брыкались, ругались на чем свет стоит, с нетерпением дожидаясь, когда поезд тронется. Перед самым Куйбышевым, освободилось место и мать с сыном попали-таки в вагон. В нем было жарко, пахло человеческим потом и испражнениями и Коля постоянно воротил нос. Но бесконечное прыгание с вагона на вагон кончилось. Прижавшись к матери сын уснул и мать тоже.

– Подъезжаем, вставай болезная, кончилась ваша поездка.

На самом деле поездка не кончилась, еще предстояло добраться до Жигулей. С железнодорожного вокзала мать с сыном переехали в речной порт. На этот раз повезло, мать купила билеты в трюм, расположенный ниже ватерлинии. В четвертой категории, в трюме, было еще хуже, чем в вагоне. Битком набитый разномастным народом, кажется, насквозь пропах людским навозом, вшами и тараканами. Люди сидели и полулежали на деревянных двухэтажных полках-сиденьях, на мешках, чемоданах и корзинах. Невыносимый смрад, духота и жарища. Коля расстегнул рубашку до пупа, закатал штаны до колен, но это мало помогало. Часа три или четыре тащился пароход, постоянно мелко подрагивая. Но всему на свете бывает конец. Вылезли из душного трюма у небольшого дебаркадера и вздохнули полной грудью. Ярко светило солнце, с реки дул небольшой ветерок, ласково унося с тела противно-пахнущую жидкость. Широченная река, полоска противоположного берега где-то далеко, далеко. Мать поспрашивала, как добраться до Жигулей. Ей подсказали.

– Идите вверх, там должен быть перевозчик, да поторопитесь, желающих будет много.

Пошли по берегу вверх по течению. Внизу у самой воды толпился народ с кошелками и мешками. Подошли и москвичи со своими чемоданами, но оказались последними. Седой перевозчик укладывал в лодку поклажу. Когда вещи были уложены, в лодку залезли их хозяйки. На берегу остались только мать и сын.

– Возьмите и нас собой, не ночевать же нам тут, я заплачу.

– Видишь и так перегруз, если потонем, твои деньги не пригодятся.

Тут вступила в разговор женщина с лодки.

– Возьми Ефремыч, что же ей с мальцом делать, тут же живой души не найдешь до следующего парохода.

– Садись молодуха, а плавать умеете?

– Я умею. – Соврал Коля – я шустрый.

Наконец, все уселись, перевозчик столкнул лодку и сел на весла. Лодка деревянная, длинная, была сильно перегружена. Вода за бортом была совсем рядом. Коля чертил ладошкой по водной глади. Ярко светило солнце, Ефремыч мерно поднимал и опускал весла и капли сверкали срываясь опять в родную стихию. Нужно было пересечь Волгу и пройти с километр вверх по течению. Коля радовался хорошей погоде, свежему пропитанному чистотой ветерку, скрипу уключин на лодке и тому, что их взяли и скоро они будут у папы.

Лодка была уже на середине реки, когда впереди показался дым. Навстречу приближался большой пароход.

– Ефремыч, впереди пароход.

Перевозчик обернулся, увидел приближающийся пароход и энергичнее заработал веслами. Он греб обратно к берегу, с которого только что отплыли. Пароход шел по течению и быстро приближался. Когда он поровнялся с лодкой, Ефремыч развернул лодку высоким носом к набегавшей волне. Все ясно видели. На лодку идет вал воды, поднятой пароходом. Несколько женщин вскрикнули. Мать вцепилась сынку в руку и тоже оцепенела. Волна накатила на нос и прошла вдоль бортов. Лодка мягко качнулась назад и вперед. Через оба борта в лодку хлынула вода, но ее было не так уж и много.

– Вычерпывайте и не визжите, если бы накрыло как следует, все были бы уже в воде.

Минут через сорок пристали к противоположному берегу. Повеселевшие бабы с гомоном вылезали из лодки, таща за собой мешки и корзины. Перевозчик вынес чемоданы москвичей и принимая деньги перекрестился.

– В рубашке родились вы гордские. Долго жить теперь будете. Видно издалече в наши края?

– К папе из Москвы. – Выпалил Коля.

– Ну бывайте здоровы, храни вас Бог.

Лодочник вернулся к лодке, а москвичка и маленький москвич полезли на пригорок.

– Далеко до Жигулей? – Спросила мать.

– Недалече. Километров пять, не боле.

Одна женщина, у которой вещей было не много задержалась.

– Не здешние вы, городские поди?

– Из Москвы, к папе приехали.

– А кто твой папа?

– Степанов Николай Тарасович.

– Знаю я твоего папу. – И обращаясь к матери продолжала.

– Хороший у тебя муж красавица, не зря он себя берег. Здесь все мужики эвакуированные из разных городов с запада, гуляли напропалую. Завели военных жен и детей наделали. У нас бабы бедовые, не одна завлекала твоего Николая, но он никому не поддался – - правильный мужик одним словом.

Так разговаривая, дорога казалось короче. Женщина, тоже работающая в Жигулях рассказывала о жизни в поселке, а мать о Москве. Обе женщины тащили по чемодану, поочередно меняя руки, а Коля две сумки. Их связали веревкой, перекинули ему через плечо и он, не жалуясь, нес их, тоже перекладывая с плеча на плечо. Сели отдохнуть.

– Коля, как тебе нравится наша Волга?

– Очень большая, я такой еще не видел, видел Москву-реку, Оку и другие реки, но Волга – - это здорово.

Когда пришли в поселок, местная женщина показала малому Степанову, где искать папу и ушла по своим делам. Мать и отец Коли встретились, обнялись, привлекли к себе сына, довольные и счастливые. Отец жил в общежитии, а когда приехали его близкие, то все Степановы сняли небольшую комнату.

Первого сентября Коля Степанов пошел в школу. На первый урок он очень боялся идти, но потом освоился. К маленькому москвичу учительница относилась с участием. Коля осмелел и на уроках пения даже солировал – - пел песни. Все они были жалостливые и протяжные.

Вот один солдат диктует, Здравствуй милая жена, Моя рана не опасна,

Скоро дома буду я. А другой солдат диктует, Здравствуй милая жена, Глубоко я в сердце ранен, И домой не жди меня.

А еще про тюрьму и про черного ворона.

Поступив в школу Коля не знал ни одной буквы, но учился прилежно и закончил свой первый год обучения с одними пятерками.

Жизнь была трудной. Степанов ходил в школу весь в заплатках, учебники и тетради носил в зеленой сумке от противогаза. Не хватало самого необходимого.. Теплой одежды, обуви. Питались Степановы тем, что приносил отец. Первоклассник Коля научился считать и успевал досчитать до пяти тысяч, пока отец принесет котелок гороха. Он числился эвакуированным и ему полагался паек, который по несколько месяцев состоял из одной и той же каши. Сначала давали три-четыре месяца одну, потом столько же другую. Как то Коля услышал вечером.

Хороши на мельнице мешочки, Еще лучше с белою мукой,

Стибришь пол мешочка,

Испечешь блиночка, Сразу жизнь становится иной. Он с первого раза запоминал стихи песен. Ему тут же представилась целая тарелка, с горкой, горячих блинов и большая кружка холодного молока. Предел мечтаний.

Отец где-то достал большую катушку суровых ниток. Степановы решили сплести бредень. Волга рядом, в реке много рыбы, а это очень вкусная еда. Мать тоже пошла на работу, а по вечерам и в редкие выходные, взрослые плели сеть. Им помогал и Коля. Сначала он часто ошибался, но потом научился и отец доверял ему, но все же ворчал.

– Здесь не затянул, тут пропустил.

С той самой зимы Коля Степанов на всю жизнь запомнил, как плетутся сети. И сам плел и других учил.

Всю зиму Степановы плели бредень и как только сошла полая вода, отправились на рыбалку. Взяли с собой два мешка, засунули один в другой, туда же бредень и топорик. Мать завернула по куску хлеба.

Километрах в трех от поселка протекала небольшая речка Уса, впадающая в Волгу. Не глубокая, почти везде по колено и по пояс, с чистой водой и быстрым течением. Взрослые Степановы брели по реке, а когда попадались глубокие места и омуты, то и в плавь. Отец часто командовал.

– Стой, я обойду вот под тот куст, там должны стоять щуки. И действительно, они чувствовали, когда в мошне начинала биться крупная рыба. Один раз отец хотел похвастаться, какую рыбину они с мамой поймали. Стоя в воде по пояс, поднял за жабры здоровенную щуку, что б показать сыну, идущему по берегу с сумкой, но щука изогнулась, ударила отца по лицу, вырвалась и была такова. Ему еще и от матери досталось. Рыбы в реке было очень много. Тихо стоя у воды, можно было видеть большие косяки плотвы, окуней, язей, лещей и всякой другой рыбы. Там же у реки, на костре пекли рыбу и ели. Домой возвращались нагруженные двумя мешками, ловили столько, сколько могли донести. Отец шутил.

– Жить стало веселее.

А мать смеясь добавляла.

– Шея стало тоньше, но зато длиннее.

Рыбу ели сами, меняли на хлеб, молоко, муку. Но вырываться на рыбалку удавалось не часто.

В гостях хорошо, а дома лучше. Засобирались домой. Отец несколько раз ездил в Куйбышев. В Москву отправляли обратно на завод некоторое оборудование и удалось договориться вернуться с этим товарным составом.

Обратная дорога показалась много короче и спокойней. Ехали в вагоне-телятнике, заставленном какими-то ящиками. Пахло конским навозом и машинным маслом, но Степановы, с комфортом, устроились на соломе и чемоданах. В вагоне, прямо у двери на потолке зияла большая дыра, не правильной формы. Отец умудрился, с помощью веревки, забрался через дыру на крышу и затащил туда сына. Счастливая мать с улыбкой снизу наблюдала, как ее мужики, сидят на крыше, свесив ноги в дыру и болтают ими.