Читать книгу Вся проза в одном томе - Юрий Кудряшов - Страница 36

Когда Лещёв вышел на свободу и услышал историю о моей женитьбе – быть может, это и повлияло на него (хотя повлияли скорее те перемены в психике, что неизбежно происходят с человеком после столь драматичного жизненного опыта) – но как бы то ни было, он изменился. И именно тем, что начал слишком задумываться о браке. Даже наша основная («долгоруковская») идея, кажется, волновала его в то время меньше, нежели стремление поскорее жениться на благопристойной барышне и обзавестись с ней потомством.

Ему самому удалось это сделать довольно скоро. Супруга его Лизавета – дама весьма приятная – с тех самых пор исправно рожает ему чуть не каждый год по ребёнку. И надо сказать, Тимофей, такой забитый и замученный после каторги – как только женился, очень скоро стал выглядеть ещё более холёным и ухоженным, чем до каторги. Сам он напрямую связывал это с браком.

Посему он довольно долго и красноречиво проповедовал мне о том, насколько брак необходим, насколько он делает человека в глазах общества более серьёзным и ответственным, насколько стимулирует и организовывает мужчину семейный быт, как начинают оценивать его по его жене и как важно иметь рядом с собою преданного и любящего человека, а главное – тех, кто составит отраду последних лет и унаследует капиталы. (Как Вы уже имели случай заметить, Тимофей всегда был чересчур склонен думать, что с ним будет «на старости лет». )

Должен сказать, в женщинах Лещёв всегда разбирался куда лучше меня, так что поначалу у меня даже закралась мысль, что он специально склоняет мысли мои в эту сферу, ибо имеет в ней больше шансов выиграть у меня пару-тройку пари и тем самым взять реванш. Как бы то ни было, его проповеди всерьёз заставили меня задуматься. Раньше мне казалось, что человеку с моими деньгами жениться нет никакого смысла, ибо любые самые роскошные женщины сами бегут ко мне по первому зову. Однако после Лещёвских увещаний я впервые обратил внимание, что все самые видные богачи в нашей стране, которые служили для меня образцами и кумирами – сплошь женаты и имеют много детей.

Как-то раз я заметил своему другу, что ему следовало жениться до каторги, когда у него были солидные капиталы, ибо тогда он мог выбрать себе более знатную даму из высшего света. Но Тимофей своим ответом буквально сразил меня наповал: «Как раз наоборот, – сказал он. – Жениться нужно на простушке, которая будет вовек тебе предана, потому что любить будет тебя, а не твои миллионы. А тебе-то как раз с твоими нынешними капиталами отыскать подобную девушку будет куда как сложнее. Где тебе знать, что она идёт за тебя не с такими же мыслями, с какими ты женился на той богатой вдове? Где тебе знать, что она не чает твоей скорейшей кончины или даже готова ей поспособствовать, чтобы быстрей получить наследство? Где тебе знать, что она не наставит тебе рога с первым же, кто тебя богаче, если в богатстве и заключается единственная её цель?»

Признаюсь честно – его слова и впрямь заставили меня задуматься. Он вполне убедил меня в необходимости скорее жениться, отчего я волей-неволей, иногда и сам того не замечая, начал пристальнее вглядываться в окружавших меня женщин. То есть глядел-то я на них, конечно, и раньше, но лишь как на объект для развлечения. Стоило только поменять угол зрения – и я увидел то, чего раньше не замечал. И это больно ударило по моему самолюбию.

Я увидел, что все они со мною кокетничают – но ни одна не ценит меня как личность – такого, какой я есть. Они все жаждали что-то получить от меня – но ни у одной из них не было в глазах искреннего чувства. Эта была не более чем игра, взаимный обман, корысть и хитрость. Они использовали меня так же, как и я их.

Тут я и подхожу к моменту моей встречи с Вами, мой драгоценный батюшка Филарет. Напомню Вам, ежели Вы вдруг запамятовали – было это два года тому назад. Эти наши беседы с Лещёвым на тему брака были тогда в самом разгаре. Мы заключили с ним не одно пари на тему моих отношений с теми или иными женщинами. Должен признаться, мне было слегка непривычно чаще проигрывать ему, чем выигрывать. Вместо наличных выигрышей я прощал ему по частям накопившиеся долги, которых скоро совсем не осталось. Отчасти поэтому (хотя, разумеется, не только поэтому) он заметно поднялся и снова мог называться весьма состоятельным, хотя до меня ему было ещё как до Луны. Лизавета его носила в себе уже второго ребёнка.

И вот, едем мы как-то с Тимофеем и его семейством в поезде. Отправляемся выпить в вагон-ресторан – и вдруг обнаруживаем, что вагон сей почти целиком заполнен детьми. Все они были разных возрастов – от годовалых до почти совершеннолетних. Все были одинаково скромно по-крестьянски одеты, и можно было решить, что все происходят от одной пары родителей, если б их не было так много и они не разнились столь явно по национальному признаку – среди них были лица типично русские, еврейские, кавказские, азиатские, даже один негритёнок. Однако над всеми был один взрослый надсмотрщик, и все были на удивление хорошо воспитаны и послушны ему. Надсмотрщик был с бородой и в рясе – и это были Вы, милостивый государь.

Для нас отыскались места рядом с Вами, и мы с любопытством стали расспрашивать Вас, что же это за дети. Вы поведали нам историю о том, как супруга Ваша по болезни не могла родить, в результате чего Вы стали брать детей из приюта. И так полюбился Вам процесс воспитания их, а прихожане Ваши, услышав о том, стали так щедры на пожертвования Вашему непомерно разрастающемуся семейству – что Вы и сами не заметили, как у Вас дома оказалось девятнадцать детей.

Так жилище Ваше превратилось в своего рода небольшой монастырь, где эти чада растились в строгих православных традициях, обучались Вами же на дому и почти всё время проводили в храме. Кормились они «чем Бог пошлёт» и при всей вроде бы бедности все были сытые и счастливые. Вот и теперь ехавший с Вами по соседству купец был так растроган Вашей историей, что во имя Господа угостил всех обедом в вагоне-ресторане.

(Должен признаться, и среди детей самых породистых аристократов я не встречал такого кроткого послушания и таких ангельских лиц. Однако сколь эфемерно их счастье! Сколь непроницаем колпак, под которым Вы их взрастили! Что ждёт их в будущем? Сколь беззащитны и беспомощны они будут перед ударами жизни, которая ждёт их за колпаком! Воистину растите Вы агнцев средь диких джунглей. Впрочем, не для того я пишу Вам всё это, чтоб Вас судить. Моя история куда лучше любых отвлечённых рассуждений докажет мою правоту.)

Вы многое знаете, и многое происходило на Ваших глазах, но едва ли известно Вам, до какой степени всё решилось уже тогда, в ту первую нашу встречу. Мы с Тимофеем сразу приметили среди Ваших ангелочков одну очень тоненькую и хрупкую татарскую девушку. Она была необыкновенно хорошенькая, да к тому же на плече у неё сидел крошечный рыжий котёнок, и она играла с ним локоном своих волос. Это зрелище вызвало улыбку умиления даже у такого конченого циника, как я.

Мы спросили Вас о ней, и Вы ответили, что девушка эта – одна из самых старших в Вашей большой семье. Ей уже семнадцать (хотя на вид не больше четырнадцати). Она осталась сиротой, едва научившись ходить, после чего и попала к Вам. Звали её Мариам.

Вдоволь наглядевшись на сие дивное создание, мы с Лещёвым вышли покурить, и я тут же спросил его:

– Скажи мне, мой дорогой друг, как человек, лучше меня понимающий в женщинах: не правда ли, из этой прелестной малышки получилась бы идеальная жена для меня? С таким монашеским воспитанием она, пожалуй, станет образцом преданности, терпеливо сносящим любые мои оскорбления.

– Безусловно, – ответил мне Тимофей. – Если бы не тот прискорбный факт, что о такой жене ты мог бы только мечтать, ибо она ни за что в жизни не пойдёт за тебя, а пойдёт за подобного ей крестьянского парня – пускай нищего, но зато набожного и чистого. А у тебя, любезный мой товарищ, (уж не обижайся) все семь смертных грехов на лбу отпечатаны, из-за чего ты и слова ей сказать не успеешь, а только лишь раз бросишь на неё свой сладострастный взгляд – и тем одним уже вызовешь у неё вовсе даже не отвращение, а куда хуже того – жалость к твоей безнадёжно заблудшей душе. Вот ты к женщинам в последнее время присматриваешься и в глазах их не видишь ни капли искренности, а один лишь обман, как бы ни были они искусны в актёрской игре – так же и Мариам, как бы умело ты ни вертелся вокруг неё, моментально поймёт всё по твоим глазам.

– Всё же какая бы она ни была кроткая и смиренная, – возразил я ему, – а жажду комфортной жизни из человека никаким воспитанием не вышибешь. И никакая монашка не устоит перед мужчиной с такими деньгами. В монастырях пропадают разве лишь уродины, которых никто не берёт. Но эта – красива и не может не сознавать этого, как и того, что благодаря своей красоте может жить лучше. А если может – значит непременно захочет и, надеюсь, не окажется настолько глупа, чтобы променять эту лучшую жизнь здесь и сейчас на призрачные обещания загробного мира. Она слишком юна и прелестна, чтобы думать о том, что будет с ней после смерти – это слишком ещё далеко, в то время как завтра уже она может быть счастлива и составить счастье другому. Лично я не знаю более тяжкого греха, чем попусту тратить свою красоту, тем более если верить, что она дана Господом, и знать, насколько она недолговечна. Этот плод созрел, и он слишком аппетитный, чтобы его не сорвать.