Читать книгу Юродивый и смерть - Юрий Леонтьевич Солоневич - Страница 10

Я увидел её лицо. Увидел отчетливо, ясно, реально.

– Здравствуй, Света, – сказал я.

– Здравствуй, – ответила она.

Да, всё было именно так.

– Здравствуй, Света, – сказал я тогда.

Или сейчас? Когда я это сказал?

Я открыл глаза и взглянул на ХВН. Он покраснел и отвернулся. Значит, он слышал. Значит, я произнес эту фразу вслух. Ну и пусть слышит. Пусть!

– Здравствуй, Света, – сказал я.

– Здравствуй, – ответила она, не отрывая своих прекрасных глаз от каких-то документов.

Она сидела за столом у окна небольшого кабинета и делала вид, что занята бумагами. Только я знал (откуда?), что это не так. Что она тоже смотрит на меня. Смотрит исподтишка, когда я на мгновение отворачиваюсь в сторону.

– Ты присаживайся, – сказала она таким волшебным, неземным голосом.

Я присел на краешек стула и… снова взглянул на ХВН. Он был смущен. Но ободряюще кивнул головой:

– Говорите вслух. Это хорошо. Это значит, что вы делаете это по-настоящему. Значит, у нас всё получится. Всё получится, если делать по-настоящему.

Я ещё раз взглянул на него и отметил про себя, что он видит лишь меня. Он не видел Свету. Её видел только я. Словно снова вернулся в то далекое время, когда работал экономистом… Когда мы встречались чуть ли не каждый день…

Я так хотел. Я не мог не заехать к ней.

– Что ты привёз сегодня? – спросила она.

– Вот, – я протянул ей документы, и кончики наших пальцев на мгновение соприкоснулись.

Я ощутил, как она вздрогнула. Вздрогнула, подняла, наконец, глаза и улыбнулась мне.

Наверное, вид у меня был достаточно красноречивым. Я поймал себя на том, что моя рука застыла в воздухе, и, преодолевая некоторое сопротивление, усилием воли опустил её на колени.

– Машину разгружают… – выдавил я.

Она снова отвела глаза и сказала:

– А мы, что будем делать мы?

Меня трясло, как в лихорадке.

Её платье, лёгкое, полупрозрачное, в красно-белую полоску по диагонали, высоко вздымалось на груди в такт взволнованному дыханию.

– Тебя скоро просто уволят с работы, – продолжала она. – Что, в Харькове только один мой магазин?

Я молчал.

– Все всё видят, – снова сказала она и, громко вздохнув, добавила: – И я тоже всё вижу.

В ушах у меня звенело, я не понимал, что со мной. И только где-то на самом краю сознания, где-то, словно за пределами моего разума, сформировалась, выкристаллизовалась вполне конкретная фраза:

– Я больше не могу без тебя.

Это сказал не я. Слова возникли сами по себе, как упругое колебание воздуха. Воздуха, насыщенного лёгким ароматом её духов и ещё чем-то таким, без чего всё вокруг мгновенно бы потеряло всякий смысл своего существования.

Так иногда бывает, когда звуки сами по себе возникают в напряженной тишине. Возникают потому, что не возникнуть просто не могут.

– Поцелуй меня, – попросила она.

Я помню только, как со стола посыпались на пол бумаги. И её губы. Я помню вкус её губ. И их нежное тепло.

Мне тогда казалось, что я сплю. Иногда сон и явь неразличимы. Иногда просто не хочется просыпаться. И если после смерти будет хоть один такой сон, то нет в ней ничего страшного. Наоборот…

Мне и сейчас казалось, что я сплю. Ежедневник упал на землю, и ветер стал перебирать его листы.

ХВН кашлянул.

Прошло чуть более четверти века. Но я не забыл вкус её губ. Четверть века или четверть часа? Какая разница!

– Вы должны нарисовать символ, – напомнил мне ХВН.

Я поднял с земли еженедельник, открыл его на нужной странице и начал рисовать.

Не знаю, какое выражение было у меня на лице, когда я вышел из её кабинета. Только мой водитель, высокий красавец с соответствующей фамилией – Статный, сверкнув золотой фиксой, сказал:

– Ну и везунчик же ты!

Я только радостно улыбнулся ему в ответ.

– Почему не я? – продолжал Статный. – Чем я хуже? Али не молод, али не красив? Нет, женщины – загадка, – и, покачав головой, добавил: – Завтра опять сюда едем?

Я согласно кивнул в ответ. А он снова покачал головой и сказал:

– Конечно, за это можно всё отдать.

Я тогда не понял до конца смысл этой фразы. Да я и не пытался ничего понимать. Зачем? Мне это было не нужно. Мне ничего больше было не нужно.

Счастье – это когда тебе ничего не надо. Ничего, кроме её бездонных глаз, её шёлковых волос, её губ, её нежного дыхания…

Мое счастье продолжалось почти целый месяц. И этот месяц был равен… нет, он был неизмеримо больше всей моей остальной жизни.

Счастье мимолётно, эфемерно, как тающие на ресницах снежинки. И стойкий оловянный солдатик на одной ноге, и бумажная танцовщица – короткая вспышка пламени в очаге, всплеск электромагнитного поля, затухающая в пространстве и времени волна…

В то время была популярна песня:

Я плачу о тебе и днем, и ночью…

Как-то недавно я пытался разыскать её слова – напрасно. Может быть, и есть они где-то. Но где? Куда уходит вчерашний день? Зачем грустить заставила разлука? Света, где ты сейчас?

Тогда мы гуляли по пляжу, по безлюдному вечернему пляжу, и на прибрежном песке оставались следы от наших босых ног.

Я не мог вспомнить, о чем мы говорили. А может, мы и не говорили вовсе. А только смотрели друг другу в глаза… Нет-нет, я вспомнил, я тогда предложил:

– Давай уедем отсюда.

– Куда?

– На море. Представляешь: оранжевый мячик на голубых волнах, золотистый песок и ласковое солнце…

– Это всё просто мечты, – печально сказала она. – Да и денег надо много.

– Вот деньги как раз и есть.

Я немного приврал. Совсем чуть-чуть: денег на двоих не хватило бы. Но я мог одолжить у Статного. Я потом так и сделал, и Статный охотно мне помог. Возможно, у него имелись на этот счёт какие-то свои причины.

Света мне поверила. И приняла мою мечту-идею. И улыбнулась.

…На том пляже, в тени ветвей,

Только там в первый раз улыбнулась ты мне,

Улыбнулась ты мне…

И бросила короткий взгляд, в котором были ответы на все вопросы.

Эта улыбка и короткий взгляд – время бессильно перед ними. Даже пирамиды разрушаются, источаются песком и ветром. Материя боится времени. Не боится его лишь то, что нематериально. То, что незримо витает вокруг, из чего соткана вечность. То, что живет в бездонной глубине глаз. Музыка и песня. Искры костра в ночном небе. Свет далекой звезды.

На воде закачалась звезда.

Сон Вселенной – далёкий свет.

Свет того, что ушло навсегда.

Отраженье того, чего нет…

Набегающее волной

Время смоет мои следы.

Растворится в тиши ночной

Моя жизнь, словно всплеск воды.

Сны приходят к нам из глубины времени, как и свет далёкой звезды.

Ведь знала, что люблю, и знала, что приду,

К тебе одной приду, ты только жди…

Не пришел. Наверное, не так любил. А как надо любить? Знаю ли я, что это такое – любовь?

Её глаза всё чаще и чаще снятся мне по ночам. К чему это? И что значат сны вообще?

Я плачу о тебе, я плачу о судьбе…

О своей судьбе, которая догорает, но никого не может согреть.

На развороте ежедневника я нарисовал падающую звезду. Её лучи были красного цвета, и длинный шлейф постепенно расширялся, уходя к правому верхнему углу листика.

– Важно только, чтобы символ вызывал в памяти, возбуждал цепочку нужных ассоциаций. И совсем не важно, каким он будет, – сказал ХВН, глядя на мой рисунок. – А теперь на второй половине разворота нарисуйте символ своего давнего страха. Того страха, который вы сумели преодолеть. Вы меня поняли?

– Да, – ответил я.