Читать книгу Тайна Змеиной сопки - Юрий Николаевич Леонов - Страница 6

Через день Сашка вновь отнес на заимку продукты. А вернулся оттуда хмурый и неразговорчивый. Еле дознался у него Тимоха, что Ольга упала вчера вечером – закружилась от слабости голова. Дед Агей говорит, что, наверно, придется везти ее обратно, в город.

– Знала бы хоть, чего хочет, – в сердцах добавил Сашка. А то: молоко не буду, картошку не буду… Корюшку погрызу. И то ладно! Огурчиков свежих – может быть… А где их сейчас, свежих?.. Ехала бы уж, верно, к себе в город. Там все есть.

– Во даешь! – удивился Тимоха такой перемене в настроении Сашки. Но и отметил про себя: «Корюшку погрызу».

– Серьезно говорю. Капризуля стала. Совсем деда извела. Сегодня воды в корзину налил. Стоит и не поймет, откуда на полу такая лужа…А ведь еще недавно был – ого-го! Рассказывали мужики, стал нарываться на него спьяну Бичара. Лет пять назад у пристани было дело. А дед Агей драться не стал. Сдернул с Бичары шапку, да под катер ее, что стоял на берегу, и засунул. Плечом корму приподнял. Кто рядом был, чуть со смеху не подохли, когда Бичара тоже взялся толкать катер.

– Корень бы найти, – сказал Тимоха, уже не впервые слышавший эту историю.

– Нашел бы дед Агей, да уходить от Ольги боится, мало ли что… А вблизи от зимовья все обыскал. Очень редкий корень, эта пузатка.

– Найдем! – заверил Тимоха. Как-то само собой выскочило у него это слово.

– Ага, найдешь. Я уже вторую неделю шарю по склонам.

– А какая она из себя?

– Цветы у нее кистью. Коричневатые, и у каждого внизу пузцо.

– Найдем, – чуть тише повторил Тимоха. Не может же быть, чтоб не попалась хоть одна. Тайге конца-краю не видно… Айда, спросим у Оркиной матери. У них в сарае знаешь сколько всяких трав… И в пучках сушится, и на подстилке.

Испытующе глянув на Тимоху широко расставленными глазами, Сашка спросил:

– Орке трепанул уже?

Ждал и боялся Тимоха этого вопроса. Но как объяснить, что не мог утаить от дружка про свои похождения и про Олю.

– Понимаешь,.. тут такое дело…

Сашка покивал головой, как лошадь, и пошел прочь.

– Все равно корень найду! – крикнул вдогонку Тимоха.

За Басандайкой, где Орка когда-то видел траву, похожую на пузатку, они с Тимохой вдоволь набродились с утра. Вокруг покачивались розовые кисти валерьяны, желтые раструбы красоднева, сизоватые метелки полыни… А тех коричневатых соцветий не было и в помине.

Орка припомнил, как прошлым августом с отцом и братом они искали женьшень. Далеко ездили, в надежное место. Вот там намаялся Орка, так намаялся. Всю одежду располосовал о колючки. Подошву сапога прикручивал проволокой, чтоб не оторвалась совсем. А выкопали втроем за неделю всего два корешка. Всю тайгу прочесали до них какие-то умельцы.

О той неудаче Тимоха тоже слышал не впервой. Рассеянно поддакнув, он пытался разглядеть, что за странный предмет покачивается над разнотравьем. Будто мешок на палке… Да это же подсак, которым вываживают большую рыбу! Какой-то низкорослый рыбак шагал за бугром. Но почему вместо удочки подсак? Неужто собрался ловить в Басандайке тайменей? Вот чудик!

Когда рыбак поднялся повыше, сразу узнали и по лицу, и по вихляющей походке Ваську де Гама. На плече подсак, в нем пакет полиэтиленовый. А что в пакете?.. Засвистели, замахали руками: вали сюда!

Пакет был легок и тощ. На дне его, перебирая лапками и подрагивая крыльями, копошилось яркое, радужное диво. Махаоны! Таких больших изумрудных, отороченных густой синевой бабочек с рожками на нижних крыльях Тимоха видел лишь издали. А чтобы сразу столько поймать…

– Куда ты их?

– Курям, – покривился Васька.

– Курям?!

– Ну да, бабка толкует: яйца от них крупные будут.

Ох уж эта бабка Гамова! Все-то она знает, всюду найдет себе выгоду. Выписывает журналов не меньше, чем директриса школы. Так что все у нее «по-науке».

– Большая рыба, – насмешливо сказал Орка.

– А их подсаком знаешь, как здорово! Только – хлесть – и лапки кверху! Чего-то больно много их ныне.

– И охота тебе?..

– С бабкой уговор железный. – перебил Тимоху Васька. – Две копейки штука. Чуть-чуть до рубля не дотянул. Но ништяк, сторгуемся, – хвастливо подмигнул он. И тотчас вспомнилось Тимохе…

– В тайгу давно ходил?

– А чо там делать?

– Так ходил или не ходил?

Васька испытующе посмотрел на Тимоху, прикидывая, к чему бы такие допытки, и повторил, что в тайге сейчас одно комарье. Подумал еще и добавил:

– А коли и ходил, так что?

– Тоже бабка наняла?.. И за сколько? – напористо спросил Тимоха.

– За ско-олько…– усмехнулся Васька. Прет он, как лось, через кусты. Разве его догонишь?

– Кстати, Санек просил передать – заработает Васька. И хорошо. Не рубль, и не десятку. Поболе. Если и дальше так шустрить будешь. Усек?

– Усек, – хмуро сказал Васька. – А тебе-то чего?..

– Можем и мы заплатить. И за махаонов в придачу.

– Ха! Интересные вы ребята. Только скучные больно.

Васька де Гама длинно сплюнул и пошагал к дому. Голову он держал прямо. И подсак нес прямо, как флаг.

Что искали, нашлось как бы само собой. Уже перебрели они Басандайку и подходили к поселку, как вдруг Тимоха прыгнул в сторону и упал на колени перед кистью коричневых, вздутых у основания цветов.

– Она?

– Не знаю, – растерялся Орка.

– Она, она, – убежденно сказал Тимоха и огляделся вокруг. Больше таких цветов нигде не было видно. Не зря говорили – редкое растение.

Землю взрыхлили палками. Потом руками действовал Орка, вспомнив, как отец учил его откапывать корни женьшеня. Короткие чуткие пальцы кудесничали долго, освобождая от земли каждый тончайший корешок. В почетном карауле рядом стоял Тимоха.

– Ну чего ты там возюкаешься? – нудел он, пока Орка не поднял над собой похожий на бороду корень.

На правах первооткрывателя Тимоха внес растение в Сашкин двор, как несут по стадиону кубок чемпионы. Очень старался скрыть свое торжество. А все-равно с губами не было сладу – растягивались они в улыбке. Орка и вовсе сиял во всю круглую физиономию. Радоваться, так радоваться!

– Чего приволок-то? – настороженно спросил Сашка. Едва приняв растение, он покривил щеку и отшвырнул находку к деревянной лохани. Роем взлетели мухи.

– Д-да это знаешь, какой корень? – метнулся за «бородой» Тимоха.

– Знаю, знаю. Не пузатка. У той кисть длинная, а цветки мелкие. Я ж тебе говорил.

– А это разве большие? – попытался спасти положение Тимоха.

– И корень там другой, мясистый. Дед Агей хорошо запомнил.

– И пузо мало, – добавил Орка, как будто вовсе не он только что радовался находке. Надулся и ткнул себя пальцем в живот. Во какое должно быть!

Покосившись на него, Сашка ни о чем спрашивать не стал. И так ясно было, что посвящен Орка во все секреты.

Возвращались они домой, понурясь. Лишь однажды Тимоха вздернул голову, словно споткнувшись. Вся стена дома, где жил директор комбината, полыхала оранжевым пламенем хорошо провяленной на солнце, лоснящейся от жира корюшки. Прогонистые тушки рыбок висели рядами, нанизанные на лески, и источали такой одуряющий запах…

Как было не вспомнить про разборчивую в еде Олю и тот ясный мартовский день, когда пошла корюшка. Тимоха явился на берег к стоящем у причала плашкоуту – ржавой барже, когда там уже махали руками рыбаки. Снасть на корюшку не хитрая: леска с десятком крючков, на каждом вместо наживки насажено по кусочку белого поролона. Конец лески – на пальце, и только опускаешь ее в воду, как тотчас – поклевка. Жадная рыбка в нерест, и подходит к берегу всей стаей. А если подержать снасть чуть подольше, то и на каждом крючке будет по корюшке. Рыбаки в азарте выдергивали снасть с размаху, и за спины летели на ржавую палубу рыбешки. От них сладко пахло свежими огурцами.

Тимоха тоже с удовольствием приобщился бы к такой затее, да где-то затерялась леска с крючками. А свою разве кто отдаст в такой день.

На самом конце плашкоута махал снастью сам директор рыбокомбината, хоть был рабочий день. Сидел бы, как положено, в кабинете, решал свои дела, а леску оставил бы Тимохе. Так нет, увлечен. Махал так, что рыбешки, все, как одна, в ладонь величиной, кувыркаясь, летели шагов за десять к ногам помощника. А собирал добычу в мешок из-под сахара, конечно же, вездесущий Васька де Гама.

Заметив Тимоху, директор отвлекся на мгновения от рыбалки и спросил, не найдет ли он кусок поролона. А то половину приманок сдернули корюшки.

Тимоха, помнится, приволок целую портянку белого поролона. Слабо надеялся, что, может быть, за это директор даст хоть пять минут помахать. Да где там! Буркнув: «Спасибо!», сразу повернулся спиной.

И вот теперь вся стена директорского дома полыхала янтарной, лоснящейся, одуряющее пахнувшей корюшкой, а Тимоха мог только облизываться, глядя на нее. Хоть заходи к хозяину и проси свою долю за поролон.

– Ты чего? – толкнул Орка замешкавшегося приятеля. Корюшки захотелось?.. Так у нас еще с того года осталась.

– С того го-ода, – вяло отреагировал Тимоха. Ее, небось, и не угрызешь. Не то, что эта…

– Да-а, хороша! – со смаком произнес Орка, чем сразу разрешил все сомненья приятеля. Тимохе тотчас вспомнилось услышанное по телевизору: «Если от большого взять немного, то это будет не воровство, а простая дележка.» «И справедливо при том», – добавил он от себя.

Вот только идти в открытую, через калитку в чужой двор совсем не хотелось. Директорская усадьба была обтянута металлической сеткой «рабицей», кое где уже залатанной проволокой. Лишь в одном месте, у самой земли зияла дыра. Небольшая, но если отогнуть один край, то вполне можно пролезть как раз напротив глухой стены дома, где нет окон.

Боязно было. А вдруг как выскочит Сам да матом покроет – у него на языке не задержится. Но вспомнил Тимоха бледное личико Оли, представил, как расцветет оно при виде такой вкуснятины и, не раздумывая больше, опустился на колени.

Собак директор не держал, так что, проделав лаз, Тимоха сунулся в него без опаски. И даже успел встать на ноги возле морковной грядки. Как вдруг раздалось угрожающее: «П-ф-ш-ш!»

Выгнув спину горбом, пред Тимохой предстал взъерошенный Барсик. Котяра был настроен решительно, даже приподнял когтястую лапу, чтобы непрошенный гость не вздумал продолжать свои глупости. И Тимоха, дрогнув, попятился. Юркнул, было, обратно, да зацепился за проволоку. И Барсик, мяукнув, со зверским наслаждением припечатал когтями по ягодицам Тимохи.

– Убью, скотина! – взвизгнул налетчик. Но недосуг было связываться с котярой. И, оставив на заборе клок рубахи, бедолага рванул домой.

– Ты че, кошки сдрейфил? – поспевая за приятелем, невинным голоском осведомился Орка.

– Да это не Барсик, а Бар… Барракуда! – заикаясь, ответил Тимоха.

Оседлав «козу» – табуретку из половины полена, где ножками были обрубленные сучки, Оля рисовала евражку. Этот щекастый грызун то и дело прибегал к зимовью подкормиться хлебными корками. Садился поодаль столбиком, лапки на грудь, и терпеливо позировал да посвистывал, ожидая подачки. Лучшего натурщика из зверья, наверно, не отыскать было во всей тайге. Усатая морда выражала смирение и любопытство. Но в то же время Степаха, как прозвали евражку, держался настороже. Стоило повести рукой в его сторону – и лишь хвостик мелькал за камнями.

В альбоме было уже с десяток рисунков этой щекастой мордахи, но ни один из них не нравился Оле. Хотелось ей запечатлеть евражку радостным неунывой, как звериного божка, а он рождался оцепенелым и грустным, словно грызуну передавалось настроение самой Оли.

Легко дышалось ей лишь первые дни в тайге, когда все радовало новизной и казалось победой над недугом само бегство из города. Бодро настроен был и дед Агей.

– Фитонциды – это вам не таблетки! Комаров – и тех наповал, не то что бактерии, – шумел он на всю округу, словно продолжая застарелый спор с родственниками.

По широкому лбу деда Агея Оля давно научилась распознавать его настроение. Все хорошо – и морщин почти не видно. Но едва начинало «штормить», как морщины сбегали по переносице даже на нос. Пока что внушительный нос деда Агея еще не поход на прошлогоднюю картофелину, но верх уже сморщился заметно.

Сегодня Оля опять поздно встала с постели, зябко поежилась и натянула на себя теплую, как шуба, дедову телогрейку. Если бы год назад кто-то сказал ей, любительнице модной одежды, что вскоре она, не стесняясь, станет носить старый, прожженный во многих местах ватник размером вдвое шире ее, Оля наверняка приняла бы это за неудачную остроту. И только мысль о ребятах, которые вот-вот могут нагрянуть, заставила ее поменять телогрейку на свитерок.

Чтобы не огорчать деда, Оля сказала, что чувствует себя получше. Да разве обманешь его? Снова пила по каплям противную медвежью желчь и какой-то горький настой из трав, не улучив минутки вылить все это куда-нибудь втихаря. Хорошо, что были с ней давние друзья – карандаш и бумага.

Шорох заставил Олю испуганно оглянуться. Над кустом светились три шевелюры: огненно-рыжая, как листья рябины в октябре, светло-русая, словно выгоревшая на солнце, и смолевая, с густо-синим, как ночное небо, отливом.

Узнав Сашку и Тимоху, Оля захлопнула альбом.

– Да ну вас! Как не стыдно подглядывать!

Двое вышли на поляну, а третий замешкался, косолапо, бочком выбрался из-за куста. Подбодрив приятеля дружеским тумаком. Тимоха выпалил:

– А это Орка!

Оля едва кивнула, поправляя струящиеся по лицу волосы.

За зимовьем слышалось хрипловатое ворчание деда Агея:

– Ну ворье! Как на вокзале. Ничего оставить нельзя.

– Опять лиса мыло уволокла, – радостно сообщила Оля. Да ничего, погрызет и бросит. А сорока ложку стащила.

– Эта уж не вернет, – подхватил разговор Сашка.– Такая куркулиха, все к себе тащит, как бабка Гамова.

Немного погодя Тимоха улизнул за березы по малой нужде. И тотчас забыл, зачем пришел. Возле трухлявого замшелого пня нежно сияли бархатистой поверхностью, будто бы даже улыбались, два толстоногих боровика – два белых гриба под одной шляпкой. Близнецы. На самой макушке их золотистой этикеткой приклеился березовый лист. Представив, как удивятся все такой диковине, Тимоха рванул ее вместе с мохом и подержал на весу. Двойняшки были на заглядение.

Войдя в зимовье, где Сашка и Орка уже усаживались за стол с дымящейся ухой, Тимоха выдохнул:

– Во!

Все глянули на грибы, на деда Агея. Уж больно душевно он крякнул, прежде чем произнес:

– Молодец! Где только таких красавцев углядел?

– Да совсем рядом, – как можно более небрежно махнул рукой Тимоха. Отошел тут. А они стоят…

И Оля вроде бы порадовалась Тимохиной удаче. Но при этом так усмешливо переглянулась с дедом, что Лапин-младший заподозрил недоброе. Только спросить об этом не решился. Другая находка не давала ему покоя. Улучив момент, он достал из кармана измятую кисть цветов и спросил, как она называется.

– Первоцвет. Лечебная травка. От бронхита хорошо помогает, – тотчас отозвался дед Агей. И, заметив, как остро зыркнул на соседа по столу Сашка, добавил. – Если насчет пузатки, то могу рассказать, какая она…Нанайцы зовут ее хата-охто. И корень этот ценят дороже женьшеня. Да, да. Уж очень он редок и целебен. Вот старый Лукса хорошо знал, где он растет. И лечить умел. Да ушел Лукса к верхним людям, царство ему небесное.

– А дед Лукса не нанаец был. – сказал Орка.

– Верно, из удеге он. А ты откуда знаешь? – удивился дед Агей.

– Он…как это?.. Дедушка мамы.

– Вот оно что!.. А маму твою зовут Майя?.. Ну, так мы с тобой, Орка, почти родственники. Я деду Луксе жизнью обязан. И знаешь, то добрый знак, что ты к нам пришел.

Тимоха от души двинул локтем Сашку: слышал ли, что сказано?.. Учти!

Разговор за столом то набирал силу, то истончался, обтекая стороной только Олю. Она кивала головой, когда ее спрашивали. Словно со всем соглашалась. А лицо оставалось грустным и смиренным, как у монашки.

Закончив трапезу, дед Агей стряхнул в горсть запутавшиеся в бороде крошки и, кинув их в рот, назидательно произнес:

– Чтоб добро не пропадало.

– Топор я видел у порога, – сказал Сашка, вставая из-за стола.

– А ведро – на бочке, – догадливо подхватил Орка.

Ох и шустряки! Вмиг обоих не стало. Тимоха только головой успел повертеть и с надеждой спросил, есть ли еще ведро.

– Больше нет. Ты вот лучше с Ольгой побеседуй. А то здесь со мной совсем одичает.

– Не одичаю. У меня книги есть, – буркнула Оля вслед шагнувшему к двери деду.

О чем говорить со скучающей девчонкой, Тимоха не знал. «Ну, ловкие ребята, – крутилось в голове, – брызнули, кто куда, а я тут сказки рассказывай.»

Он тоскливо поглядел на тигриную рожицу. И вновь показалось, что со стены вот-вот подмигнет ему усатая зверюга: «Не дрейфь, парень!» Догадка созрела вдруг:

– Ты рисовала?

– Я, – тускло отреагировала Оля. Хотелось ответить этому мальчишке, оставшемся с ней только по принуждению, что-нибудь пообидней. Но желание оказалось слишком вялым, чтобы найти нужные слова. Привычная к охам и ахам по поводу своих рисунков, она ждала, что и этот блондинчик начнет сейчас вымучивать из себя дешевый восторг. Но он молча, с любопытством, как бы заново рассматривал рисунок, пытаясь понять, что за странное сияние исходило из него.

– Тим…

Он вздрогнул. Таким оттаявшим от раздражения, слегка виноватым голосом, бывало, звала его мама.

– … А как там вделают в стены дворца эти гальки?.. Как попало?

– Почему как попало? По-разному. Можно знаешь как?..

Тимоха вскочил с нар и торопливо стал изъясняться, помогая себе руками. Узоры из разноцветной гальки струились по стенам, играя гаммой оттенков, сплетаясь в причудливые соцветия. Как будто летняя лужайка расцвела на берегу бухты. Узоры, разумеется, придумали сами ребята – фантазии у них хватит и на тысячу дворцов. Дали бы только им волю…

Оля смотрела на переменчивое лицо гостя и в то же время мимо него. Ей виделся свой дворец, совсем не похожий на Тимохин.

– А ты мне камешков этих принесешь?

– Хоть мешок! – запальчиво пообещал Тимоха.

Недоверчиво скользнув взглядом по щупловатой взъерошенной фигуре мальчишки, Оля примолкла. Кого-то он остро напомнил ей и возбужденной интонацией, и торопливыми движениями рук, едва поспевающими за мыслью, и разлохмаченными вихрами… Неужто отца?.. Конечно, отца в тот памятный последний час сборов!

Он столь красиво и вдохновенно обещал, что все будет хорошо. Вернутся они с мамой, отработав срок договора, и на новой машине втроем отправятся на все лето куда-нибудь в Среднюю Азию, где на базарах высятся горы медовых дынь, бродят задумчивые верблюды и витает над всем божественный запах бешбармака. Заталкивал в чемоданы какие-то вещи и обещал, обещал, стараясь не встречаться с заплаканными глазами дочери, прекрасно зная, что не нужна ей никакая машина, а хочется лишь одного – чтобы оставались они неразлучны втроем. Оттого, наверно, голос его казался фальшив.

– Не веришь, да? – вывел ее из задумчивости недоуменный голос Тимохи.

Она беззащитно улыбнулась и покачала головой в знак несогласия.

– Разве я тебя обманывал?

– Нет, просто я так чувствую. Смотрю на тебя и…

– Ну и чувствуй! – рассердился Тимоха.

Когда он вышел из зимовья, казалось, хуже настроения не бывает. Чтобы он еще когда-нибудь стал откровенничать перед девчонкой? Ни в жизнь!.. Где там Сашка с Оркой?.. Домой пора сматываться, в самый раз. И больше сюда – ни ногой!

Сашка помахивал топором в дальнем конце поляны. Вроде б не сильно помахивал, а поленья отпрыгивали с веселым перестуком. Тимоху он встретил насмешливо. Глазастым обозвал.

– А что такое? – насторожился Тимоха.

– А то! Погляди в альбом. Твои грибы уже были нарисованы. У пня сорвал?

– Правда что ли?

Постучав костяшками пальцев по голове, Сашка повторяться не стал. И так было ясно – не врет.

– Откуда ж я знал…

– Смикитил бы. У самой поляны выросли такие грибы. Неужто все безглазые?

По Сашкиному разумению выходило, что и дед Агей видел боровики. Да не спешил сорвать, представляя, как порадуется находке Оля. А она хотела доставить такое удовольствие деду. Вот и таились друг от дружки, пока не подоспел глазастый.

– Все! – подытожил Тимоха. Мотаю отсюда. Провались они со всеми штучками-дрючками! Дурачка из меня сделали и довольны.

– Будет набухать то, – сказал Сашка. Сейчас за корнем пойдем. Попросил дед поискать с ним вместе.

– Вот и шагай с ним! А с меня хватит! Нашли дурачка…и рады.

Коротко взглянув на заикающегося от волнения Тимоху, Сашка взялся за топор:

– Ну и давай! Дуй до горы!

Обида так душила Тимоху, что он назло всем побрел не торной тропой, а напрямик, по гребню склона. Но далеко уйти не успел. За кустами почудилось какое-то шевеление.

Осторожно ступая, через просвет в листьях он угадал знакомую выгоревшую на солнце коричневую кофту. Нашла–таки бабка Гамова прибежище Оли. Или еще не успела и копает свои корешки?

Тимоха резко отвел ветку, рассчитывая на внезапный эффект, и нос к носу столкнулся с широкой мохнатой мордой, по которой бегали муравьи. Прищуренные глаза медведя враз округлились и засияли нервным трепетным светом.

Зрелище так ошеломило Тимоху, что он не смог даже пискнуть, не то, чтобы позвать маму. Но и косолапый обмяк с перепугу. Он первый опомнился: хрюкнул, рыкнул и, подбрасывая тяжелый зад, бросился наутек.

Тимоха не добежал – долетел до зимовья, как на крыльях. Увидел Сашку и тонко проблеял:

–Ме-е-е…

– Чего-чего?

–Ме-е, – снова выдавил Тимоха и ткнул пальцем в лес. Ме-едведь!

– Тихо,– оборвал его Сашка, глянув в ту сторону.– Медведь. И что дальше?..

Переполох все-таки получился. Дед Агей второпях едва нашел патроны с жаканом, хоть стрелять в медведя не собирался, а лишь хотел припугнуть топтыгина. Оле строго-настрого было наказано не высовываться из зимовья.

Вчетвером они быстро нашли то место, где Тимоха столь доблестно напугал косолапого. Большой муравейник был разрыт. Отпечатки когтистых лап виднелись вокруг.

– Такой кайф медведю испортил, – подзудел Орка. Он недавно запомнил новое слово и теперь частенько щеголял им.

– Закусить муравьями он успел. Вряд ли снова вернется, – рассудил дед Агей, вглядываясь в следы, и обернулся к Тимохе:

– Сильно струхнул?

– Да, вам бы так!

– А я и сам их боюсь, – признался дед Агей. Да не в том заковыка. Главное – не показать свой испуг. Медведи сами трусоваты. Вон как этот от тебя рванул… Бывает, с перепугу и понос зверюгу прохватит. Или отбежит метров сто, да и свалится от разрыва сердца.

За разговором о повадках медведей они прошли по следам и сто, и триста метров, но нигде не валялось замертво свалившейся туши.

– Слабо ты его напугал, – укорил Сашка.