Читать книгу Оглянитесь сотник Черкашин - юрий павлович елисеев - Страница 9

– За него я получил свою первую благодарность и пять рублей серебром, – упрямо вскинув голову, не без гордости, сообщил прадед. – Скажу прямо – по дурному получил, как в рулетке.. Ну да ничего, будем считать, что это был аванс. Зато вторую получил за дело. Меня тогда как раз откомандировали в Гребенской полк есаула Егорова.

Прадед приосанился, насколько это было возможно при запущенной подагре, выпятил впалую грудь и, перескочив события годика на два, рассказал, как во главе Линейцев, одержав победу над персами, князь Цицианов не решился преследовать противника, но есаулы Сурков и Егоров с тридцатью казаками Семейного и Гребенского войска, обскакав гору, успели отрезать часть бегущей персидской армии и отбили 4 знамени и 4 фальконета. Глядя на трофеи добытые казаками, впечатлительный главнокомандующий тут же наградил наиболее отличившихся новыми

французскими карабинами. Всем объявили отпуск и с очередным обозом все они были отправлены из Грузии в России. Таким образом, Савелий, впервые за полтора года, оказался в родных местах. По пути из Владикавказа ушли в свои станицы почти все двенадцать Линейцев, остались только Егор и Иван Сальковы из Калиновской и Камнев из Каргалинской. Сердце Савелия учащённо забилось, когда распрощавшись с побратимами, он свернул от Терека в знакомую рощу. На Южном посту стоял внушительного роста молодой казак из молодых, и приглядевшись, Савелий признал в нём соседского Ивана, жившего через три дома.

– Гурова Игната сын что ли? Ну и вымахал.. – удивился Савелий, проезжая мимо.

Казак приготовительного разряда Иван Гуров кивнул, и с уважением глядя на новенький красивый карабин Савелия, крикнул вслед:

– Вас дядька с возвращением. А где остальные..

На знакомой улице встречные станичники, узнав его, приветствовал и, провожая взглядом, недоумевали, почему герой вернулся один, и только Анисья, вышедшая из калитки в грубом, замызганном халате, прямо спросила:

– А где мужики наши, али поубивало всех?

– Нет, все на месте, живы-здоровы, шлют приветы. Вечером приходите к дому старшины, всё расскажу. – стараясь быть немногословным, ответил Савелий, и пришпорив Черныша, поскакал к дому.

Станичники, глядя вслед, судачили о причине его появления в станице. Версии были разные: толи сбежал, толи прибыл по ранению, а толи, вообще, – неизлечимо заболел и комиссован. Старый Гаврила Смирнов, оскалив в улыбке два последних зуба, выдал свою версию:

– Яво отпустили для отметки у жены: молодуха извелась совсем. Рожать ей давно пора – вот начальство об етом и прознало.

– Тебе бы дед, варианты создавать.. – прыснула со смеху Анисья, – да только нет в тебе никакой силы..

– Зря базланишь, меня ещё ой как пользовать можно. – ощетинившись, как ёж обиделся дед. Он подобрал упавший костыль и засеменил ко двору Черкашиных, в надежде приспособиться к чужому празднику.

Анастасия с утра встала с каким-то странным ощущением, будто сердце то замирало, то, как птица беспомощно трепыхалось в груди. Она умылась, помолилась господу, прося прощения за грехи свои, помолилась матери-заступнице и умоляла отвести все беды и болезни от мужа Савелия и дочери Дуняше, молила святого Николая о помощи в ратных делах и прохождения пути. Облегчения после молитвы не наступило, заботы по хозяйству тоже не уняли душевную маету, предчувствие чего-то очень важного не отпускало. Когда она увидела Савелия на пороге дома, первым движение было броситься к мужу, но ноги предательски отказали и она неловко грохнулась на лавку перед столом. Скребок, которым она чистила столешницу, выпал из рук и покатился по земляному полу к ногам мужа. Савелий поднял его и сказал с укоризной:

– Что же ты застыла, аль не признала?

Настя, пришла в себя, сдавлено вскрикнула и радостно бросилась к Савелию.

– Я знала, я самого утра чувствовала! – воскликнула она, покрывая поцелуями обветренное, небритое лицо мужа. – Вот и не верь предчувствиям! Какими судьбами Сава? Мы ждали вас следующей весной. Вы что, раньше вернулись?

– Нет, я один.

Савелий снял папаху, саблю, поставил в угол карабин. На удивлённый взгляд жены ответил:

– Я отпуск заслужил… Две недели.

– Ты поди голоден. Ты садись, я щас…

Раскрасневшаяся Настя засуетилась возле печи, схватив ухват, она ловко достала горшок и поставила его на леток и открыла крышку. В хате запахло щами. Савелий обвёл глазами хату, перекрестился и сел за стол.

– А где Дуня?

– Так она к деду с бабкой побежала. Малая, а шустрая, что козочка.

В этот момент с улицы хлопнула входная дверь, в сенях затопали тяжёлые сапоги и в комнату вошёл отец.

– А я смотрю Черныш стоит. – На лице Ивана Филипповича отразилось живое любопытство уже виденное Савелием у встреченных им станичников.– Я говорю Дуняше: – «Ты глянь, кажись отец твой приехал.»

Он поправил безвольно повисшую руку, оглянулся на спрятавшуюся внучку:

– Ты не прячься, а выходи с отцом знакомиться. Сама же бубнила: – «Когда, да когда?» – вот он приехал!

Из-под дедовской руки появилось милое личико четырёхлетней девчушки. Она с пытливым любопытством разглядывала высокого статного казака, в серой, с серебряными газырями, черкесске. Казак был подпоясан тонким кожаным поясом с пристёгнутым блестящим кинжалом, а на шелковой плетённой перевязи висела большая изогнутая сабля. Казак расставил руки, присел и сказал:

– Ну иди ко мне дочурка, я твой папка.

– Иди Дуня, иди к папе. – подтвердила Настя.

– Смелее..– подтолкнул девчушку к отцу Иван Филиппович.

Он подвёл внучку поближе, и когда Савелий взял её на руки, промолвил:

– Ну вот и добре, теперь хоть отстанет от меня.

Затем увидев, как отец и дочь поглощены друг другом, он отвернулся, и смахнув непрошеную слезу, перекрестился. Посмотрев на сноху сказал:

– Герой.. Надо бы гостей..

– Конечно, – оживилась Настя, – радость какая! Вы приглашайте..

Вечером у дома войскового старшины собрались станичники. В основном это были казачки: жены и матери ушедших ни Линию гребенцов. Они, как это присуще собравшимся в кучу казачкам, громко переговаривались расположившись полукругом возле крыльца, на котором рядом с атаманом стоял Савелий Черкашин, держа в руках связку писем. Атаман, призвав к тишине, зачитал письмо из канцелярии князя Цицианова, в коем говорилось о геройском рейде Гребенцов, в результате которого были добыты знамёна и лёгкие пушки персов. Среди собравшихся пролетел шелест одобрения. Все обратили взгляды на Савелия. Тот развязав тесьму, стал зачитывать фамилии и раздавать письма, частью написанные за алтын полковым писарем, а частью нацарапанные корявыми каракулями на залапанной бумаге – и те и другие вызывали сильные эмоции. Савелия засыпали вопросами, на которые он отвечал, стараясь быть правдивым, но так как он часто находился вне своего взвода, ответы получались не многословными. На вопрос жены Григорьева: – «как там Алексей Митрофанович?». Савелий, увидевший урядника только перед отъездом в Россию, сказал, что выглядит Григорьев молодцом и шлёт ей горячий привет. Следом за урядницей, перед Савелием, под стать Фролу Кашину, встала башней, его рыжая жена Наталья, и выставив руки в боки, потребовала сообщить: не нашёл ли муженёк кого в далёкой стороне. Станичники грохнули с такого ультиматума и давай чудить и подливать скабрёзные подробности на эту тему. Кончилось тем, что уязвлённая великанша плюнула и под общее веселье отправилась к себе, в Яхтинское урочище. Остальные с благодарностью принимали те крохи, что передавал Савелий из далёких мест, где служили их родные, по воле бога и царя принявшие на себя казацкую судьбу, защищать рубежи России.

Вернувшись от войскового старшины, Савелий застал Саньку, игравшего с Дуняшей в салочки. Брат здорово повзрослел, загрубел лицом и налился упругой силой: словом, как и положено казаку Приготовительного разряда, усердно вникавшему в тонкости военного дела. Они сдержанно обнялись, Сашка изо всех сил старался держаться по-взрослому: басил, играл мускулами… Савелий удивлялся – куда подевался шустрый отрок, готовый бежать за ним на край станицы, с завистью глядевший на ружьё и саблю, на бурку, папаху, газыри.. Теперь перед ним стоял казак, готовый хоть завтра на Линию, красивый и уверенный в себе воин. Появились первые гости. Пришёл Данила Капустин, вернувшийся из Кизляра и двоюродный брат Семён, здоровый, как буйвол. Он встал посреди комнаты почти касаясь потолка и Савелию показалось, что в доме стало тесновато. Горница совсем уменьшилась, когда пришли все Ефремовы: отец Григорий Игнатьевич, Григорий с женой и братья двойняшки: Аркадий и Егор. Григорий обнялся с Савелием, и кивнув в сторону жены, которая кинулась помогать Насте, сказал:

– Моя суженная, Катерина Сёмина, та самая..

– Ты как в воду глядел.. – согласился Савелий. – Что дети есть?

Свояк сконфуженно пожал плечами.

– Пока нет… – видимо вопрос заданный Савелием был для него неприятен, и сменив тему, он спросил. – Ты, я вижу геройских дел натворил. Расскажешь в подробностях?

– Да какие там геройства – повезло.. – пояснил Савелий, – мы оказались шустрее персов.

Последними пришли отец и мать. Евдокия перекрестилась у порога, поклонилась присутствующим, и подойдя к сыну, уткнулась в складки его черкесски, глухо и тихо произнесла:

– Соскучилась, давно тебя не было. – Она отстранилась, внимательно оглядев сына, сказала: – Ты там бережись. Всех врагов не переведёшь, а голова одна.

– Поберегусь, поберегусь.. – успокоил, обнимая мать, Савелий.

К ним подошла Настя, встала рядом с мужем и пригласила гостей за стол. Казаки, до сих пор стоявшие в центре горницы, искоса бросавшие делано равнодушные взгляды на бутыли с чихирем и самогонкой, на чаши с закусками и хлебом, дождавшись повторных приглашений, не спеша расселись по местам. Разлили вино. Слово взял старший Черкашин.

– Спасибо всем, что уважили, пришли к нам на праздник. У нас действительно большой праздник: вернулся мой старший сын Савелий. Генерал-лейтенант Цицианов за геройство наградил его отпуском и новым французским карабином. Давайте выпьем за нашего героя и за других наших станичников, которые честно несут службу на Линии. Пусть им будет хорошо и вольготно в дальних краях.

Гости гаркнули троекратное «ура» и выпили. Застолье вошло в своё обычное устойчивое русло: после предложенного тоста за здоровье императора Александра, последовали тосты за здоровье князя Цицианова, за есаулов Егорова и Суркова и ещё многих геройских командиров. Потом пели про жизнь казацкую, про то, как злой чечен ползёт на гору, точит свой кинжал. Разошлись поздно, пили стременную потом на ход ноги, на посошок, наконец, уже на крыльце, расцеловавшись, клялись друг другу в вечной дружбе.

Наутро Савелий проснулся в жутком похмелье, открыл глаза и увидел перед собой ангела. Белокурое создание внимательно рассматривало его опухшее лицо и растрёпанные свалявшиеся волосы. Никакого осуждения в глазах ангела, Савелий не увидел, наоборот Дуняша протянула свою маленькую ручку и погладила его по голове.

– Как ты устал вчера. – сказала она заботливым голосом. – Это мамка тебя сюда определила.

Савелий поднял голову и огляделся. Теперь он увидел что лежит в чулане. «Вот сучка!» – подумал он. – «Ефремовская порода.»

Он приподнялся, поглядел в пространство двери на коридор, где бродили бесхозные куры. «Щас я ей устрою.» – решился Савелий. Он рывком поднялся с овчины, взял за руку дочку и отправился на поиски жены. На дворе при ярком солнце решимость Савелия поутихла, а когда подошёл к открытой двери хлева и навстречу ему вышла Настя с вилами, желание разобраться с женой пропало совсем. Вместо претензий он встал у стены в неопределенную позу и сказал:

– Представляешь, проснулся сегодня в чулане..

Настя бросила на него уничтожающий взгляд, обманутой в своих ожиданиях женщины и мстительно сказала:

– Так тебе и надо. Ты что думал, я тебя в таком состоянии к себе в постель пущу?

Савелий понял: надо срочно мириться.

– Ну ладно, прости. Сам не понимаю, как это всё получилось. Чихирь с самогонкой опасно мешать. Никак нельзя. Ну прости, я больше не буду пить. Ни грамма.

– Ладно, прощу. Вон и заступница у тебя есть. – Настя вздохнула. – Там на столе в кувшине рассол, а в чашке вчерашние остатки. Молоко тебе, пожалуй, нельзя.. Идите уже. Мне хлев чистить надо.

Скинув с себя груз вины, Савелий поднял дочь на руки и с лёгким сердцем направился в хату – в семье вновь воцарились мир и согласие.

К обеду, когда внутренности перестали бунтовать и в душе наступило равновесие, Савелий запряг Черныша в телегу и отправился в урочище Шар кошкар на севере станицы, к одноимённому озеру, где собрался нарезать камыша. Три года назад он затеял обновить крышу сарая, но призыв на службу нарушил планы. Теперь кровля почернела и местами совсем сгнила. Не привыкший к упряжи Черныш, недовольно мотал головой, безуспешно пытаясь избавиться от хомута, брыкался и резко дёргал телегу в стороны. Савелий пару раз перетянул паршивца плёткой и на какое-то время это подействовало.

Черныш убрал свой гонор, и приняв реальность, пошёл спокойно. На повороте к озеру, у протоки, в кущах сидел старый казак Тимофей, с которым Савелий, ещё будучи пацаном ловил рыбу. Старый Тимофей привстал с коряги и прикрыв ладошкой глаза, воззрился на Савелия. Он какое-то время рассматривал Савелия, затем произнёс шершавым голосом:

– Не признаю тебя, ты из Самохиных, что ли?

– Нет, дедушка, я Черкашин, сын Ивана Филипповича. Савелий я.

– А рыбачёк, – узнал его старик, – Эка ты вымахал, настоящий казак!

– А вы дедушка, вроде уменьшились. – рассмеялся Савелий.

– Так ведь всё по закону: где-то прибудет, а где-то убудет, – философски заметил старик, и давая понять, что разговор окончен, отвернувшись, сел на корягу.

Савелий обогнул озеро и подъехал к дальнему берегу, где камыш стоял высокой сплошной стеной. Остановившись у кромки берега, он положил кинжал и карабин в телегу и пустил Черныша пастись, а сам, снял сапоги, закатал штаны, и подоткнув полы черкесски, полез в воду. Осторожно чтобы не напороться на торчащие обрезки камыша, Савелий прошёл вдоль берега, достал из-за пояса серп и стал срезать высокие стебли под самый корень. Скоро на берегу выросла большая куча очерета, которую разделив на части и связав с двух концов, Савелий погрузил на телегу. Получилось достаточно, чтобы с запасом починить кровлю. Савелий не спеша омыл мелкие ранки от порезов, обмотал ноги портянками и надел сапоги. Затем, отряхнув черкеску, взгромоздился на большой воз из вязанок камыша. Не доезжая к протоке, где встретил старика Тимофея, Савелий услышал выстрел. Он остановил Черныша, и скатившись вниз, сунул руку под связку камыша, где лежал карабин. Знаком показав Чернышу стоять на месте, Савелий осторожно и скрытно двинулся к кущам. Первое, что он увидел были всадники, которых, поначалу, он принял за ногайцев, но приглядевшись, он понял, что это чеченцы. Их было двое: один на коне, а второй, спешившись, колдовал над стариком, прилаживая к его шее камень. «Шакалы проклятые, что вам старик сделал?» – возмутился Савелий. – «Зачем его надо было убивать». Несколько мгновений спустя он увидел ответ на свой вопрос: из кустов верхом на кауром коне появился третий абрек ведя за собой четвёрку связанных между собой коров. «Вот сволочи!» Савелий прицелился и выстрелил в пешего чеченца. Тот, сделав кувырок, упал в воду у самого берега. Остальные бандиты, достали ружья и дали беспорядочный залп по кущам, откуда был произведён выстрел. Савелий, между тем успел перезарядиться, вышел на дорогу, и прицелившись, выстрелил во второго абрека. Чеченец зашатался и склонился к шее коня. «Двое». – со злорадством отметил Савелий. Он поглядел на оставшегося чеченца: – «Этот не пойдёт один на один». Действительно, третий, самый молодой, как и предположил Савелий, разразился потоком ругательств, и подхватив под уздцы коня раненого подельника, ускакал по дороге ведущей на северо-восток, в сторону Сулейманова кургана. Савелий подошёл к Тимофею. Старик был мёртв. Рядом в воде валялся зарезавший его чеченец, видимо за то, что старик стал невольным свидетелем кражи четырёх коров. Савелий раскидал часть связок камыша и сложил тела в телегу. Подумав, вернул связки обратно, и привязав коров сзади телеги, отправился в станицу. У дома атамана, на скамье, Савелий увидел двоих стариков. Они ещё издали приметили диковинный обоз и один из них, старший Герасимов, спросил подъехавшего казака:

– И где же ты, милок, столько коров наимал?

– На Шаре дедушка, а что, Алексей Михайлович дома?

– Дома, ты заходи.. Черкашин что ли?

– Он самый, – бросил на ходу Савелий взбегая по ступенькам на крыльцо.

Атаман, выслушав Савелия, поднял своё грузное тело из-за стола.

– Пойдём поглядим, – сказал он, вздохнув от навалившейся проблемы.

Когда Савелий снял вязанки камыша, Атаман посмотрел на тела и увидев труп чеченца, покачал головой:

– Этого нам только не хватало. Знаешь кого ты приземлил?

– Кого?

– Кого-кого, – передразнил атаман, – родственника своего,.. Беноева Юсуфа, чёрт тебя подери!

Теперь только Савелий припомнил, что прапрабабка Хава была из Беноевых, очень серьёзного и воинственного клана.

– На нём не было написано: чей он, – пытаясь оправдаться поднял голос Савелий, – было ясно, что он вор.

Атаман снова вздохнул и покачал головой.

– Дай бог, чтобы родственники не узнали кто виноват в смерти Юсуфа. Не то откроют на тебя охоту, а это, сам знаешь, не с врагом на поле боя… в общем пора тебе обратно на Линию. Тебе сколько осталось отпуска?

– Две недели.

Атаман поскрёб за ухом, подумал и сообщил:

– Даю тебе три дня. Со двора никуда. О случае этом никому ни слова. Чеченца ночью подкинем на тот берег, пусть голову ломают: что да как.. Потом дошлю к тебе человечка – он расскажет, как дела обстоят.

После этих слов атаман, видя, как сник Савелий, похлопал его по спине и попробовал утешить:

– Не унывай, всё как-нибудь устроится, может ещё обойдётся…