Читать книгу Советский бог Сталин - Юрий Слобода - Страница 8

В июне 1894 года Сосо Джугашвили уехал в Тифлис поступать в духовную семинарию, с отличием закончив Горийское училище и получив ценный подарок, книгу псалмов Давидовых с дарственной надписью: «Йосифу Джугашвили за отличные успехи в учёбе, примерное поведение и превосходное чтение Псалтири».

Тифлис поразил юного Йосифа своим необычным многообразием. Центральная часть Тифлиса – совершенно губернский город: каменные дома с вычурно украшенными фасадами, по большей части двухэтажные, мощёные мостовые, по которым можно увидеть в модных костюмах степенно гуляющих чиновников, навстречу несутся стремительные экипажи, цоканье копыт слышится ещё издалека. Важные дамы прогуливаются со своими кавалерами и развеваются ажурные перья на их модных заграничных шляпках.

Совсем иное дело окраины: терема точно клети выглядывают со всех сторон из-за нижних сплошных безоконных этажей, занятых армянскими лавками, духанами, татарскими кофейнями. Пробираясь по узким улочкам старого города, похожего на базар, можно с удивлением рассматривать диковинки этого города. Усыпанные в некоторых местах известняком пыльные дорожки петляют согласно горного рельефа, как и в местечке Гори. По сторонам на каменных помостах небрежно разложена всякая всячина. Пыльная улица переходит в каменную дорожку, по ней стучат копытами вереницы ослов, навьюченных корзинами с овощами, фруктами, зеленью. Появляются женщины, закутанные в белые чадры или лечаки. Дальше слышится стук колеса арбы с крупой, мукой, бобами. Слышны призывы бойких торговцев, нахваливающий свой товар. Издалека нараспев доносится голос мацонщика, подошёл к нему… Вдалеке неожиданный свисток городового… Следуя дальше, он протиснулся сквозь целую толпу грузин в синих чохах с откидными длинными рукавами. Всматриваясь в незнакомые лица, надеясь встретить случайного земляка, не заметил, как вышел на окраину. Обошёл шумных татар с бритыми затылками. Пропустил угрюмую толпу сезонных рабочих с лопатами, проходившую мимо куда-то на строительство рядом. Встретился старик осетин с кинжалами за поясом и в лохматой шапке. Йосиф заговорил с ним, но тот не ответил. Чужой город, всюду суетно и шумно. Уши не успевают всё услышать, а глаза запомнить. Вдалеке заприметил собачонку и позвал её. Бездомная животина подбежала, виляя хвостом. Йосиф поискал в кармане кусок сахара, поделился с ней.

В большом городе Йосиф очутился по воле матери. Кеке очень хотела, чтобы сын стал священником. К тому же, учитель пения Семен Гогличидзе, из Горийского духовного училища, обещал посодействовать. Как раз в тот год он перешел работать в Тифлисскую учительскую семинарию и предлагал помочь пристроить Сосо, уверяя что тот, несомненно, обладал большим талантом и баритоном Ивана Евстратьевича Молчанова, хорового дирижёра и музыкального педагога. Хотя певчим говорили, что церковное пение должно настраивать душу на молитвенный лад, чувственность уводит от молитвы. Цель церковного пения – не услаждение слуха, а голосистое слово молитвы. Согласно православному учению, церковные песнопения являются отзвуками небес, где нужно думать о боге.

Но у Сосо было своё представление о небесах, наполненных птичьим трепетным многоголосьем в нежных лучах солнечного утреннего рассвета, когда просыпается душа. Примерно так, позже напишет об этом поэт Блок.

Разве не прекрасно? Всё, что ты смог создать, хотя бы за один день или даже за один час, полезным и нужным делом или вещим словом – ты должен в полной мере насладиться этим сам и отдать людям. Так же, как солнце отдаёт своё живительное тепло, а птица песню. В этом миссия верующего человека. Так думал и делал Йосиф.

Спустя годы, шутя он вспоминал: «Если бы не Ленин, то я пел бы сейчас в церкви, и довольно неплохо». Семинарии представляли собою учебно-воспитательные заведения для приготовления юношества к служению православной церкви. Ректором Тифлисской духовной семинарии был митрополи́т Серафим, в миру Яков Михайлович Мещеряков. От товарища своего, Петы Капанадзе, с которым вместе учились в Горийском духовном училище, а затем встретились в семинарии, Йосиф слышал забавную историю о митрополите.

Был тот выходцем из крестьян. И, как сыну бедняцкому, мальчугану приходилось пасти коров, а в душе росла мечта о богатстве и славе. А через деревню проживал архиерей, что частенько проносился в карете, запряженной четверкой жеребцов. В мечтах своих мальчик видел себя тоже архиереем. Чтоб быть ближе к богу и людей на путь праведный направлять.

– Но, самое, интересное не в этом.

– И в чём соль, Пета?

Йосиф, глядя на его весёлое лицо, тоже стал улыбаться.

– Впоследствии он сделался архиереем и ездил в карете, запряженной «четвёркой коней»!

Пета поднял палец вверх.

– Настоящий архиерей!

– Ну да, ведь он стал ближе к богу, и бог его щедро жаловал.

Расстреляют его безбожники в 1933году. Не помог бог Серафиму, на безбожников не смог повлиять. Но за веру власть не убивала, это христианство, пришедшее с Запада и убивавшее веру предков, принимала Русь на крови. Советская власть провозгласила свободу вероисповеданий, хотя, идейные большевики сравнивали клан священников с цыганами; те опустошают карманы, а служители культа – головы. Задача церкви её направленность ― вертикаль от человека к богу, она призывает и показывает путь ― как прийти к благодатной вечности.

Очень удивляло Йосифа расхождение того, что проповедовали богословы с реальной жизнью. Его поражали нестыковки в писании, а порою и абсурд. С особым вниманием вычитывая страницы Библии, он стал осознавать: есть святое писание для правящего класса и писание для угнетённых. Ветхий завет, с которого он начал, это чудовищно жестокая, полная ненависти книга, которая хладнокровно перечеркивает христианские ценности и вообще любую человеческую мораль. То, что там написано, прелюбодеяние, предательство, массовые убийства – это просто ужас, не поддающийся пересказу… И Иисус пришёл в мир выполнить это. «Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков, не нарушить пришел, но исполнить.» Теперь Йосиф точно знал и понимал, что Ветхий завет – для хозяев жизни, который учит евреев уважать себя и беречь достоинство. «Кто ударит израильтянина по щеке – тот дает пощечину величию бога!»

А что говорится в Новом завете, для угнетённого класса: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду». Новый завет учит смирению, делая человека беспомощным. Он не только позволяет человеку делать это с собой, но обиженный еще и обязан молиться за обидчика. «Люби врагов своих, благословляй клянущих тебя, делай добро ненавидящим тебя и молись за обижающих тебя». А ещё, вычитал он, что Библия учит израильтян, как построить рай на земле. И даны подробные банковские инструкции как с помощью ростовщического процента скупить весь мир и жить на земле, как в раю. «Что можно отдавать в рост; иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай». Йосиф понял, что миллионы верующих, никогда не открывали страниц Библии, ибо, открыв их, многие стали бы безбожниками. Вычитал молодой семинарист, что писание называет верующих – агнцами, а папы называют себя – пастухами. Нашёл он это и у поэта Пушкина.

И ещё более стал понимать Йосиф, что убеждения его верны, что на личном примере следует утверждать жизненную правду и вести за собой.

Всё это было намного позже, а пока он неплохо учился и решил не выказывать своих убеждений или в то время убеждения семинариста недостаточно созрели и укрепились. В первом классе по священному писанию Йосиф Джугашвили сдавал нудные для него темы, как «О выходе Авраама из Ура Халдейского в землю Ханаанскую», «Первые священнодействия новопоставленных Аарона и его сыновей». Можно только представить, что для такого непоседы с острым умом и горящими глазами была эта библейская казуистика. Отметки семинариста по четвертям колебались от «3» до «4» с плюсом. Зато он усердно занимался самообразованием. Хотя в семинарии не разрешалось читать газеты и посторонние кроме программы книги, многие ухитрялись обходить эти запреты, в том числе и Йосиф. Его верой становились знания. И вера в знания крепла. Религиозная доктрина проповедовала высшую силу, но высшей силой молодой семинарист считал человеческий разум и жадное стремление его познавать и постигать прекрасное, начиная с пещерного человека, где тоже были любовь и ненависть.

Церковь утверждает, что человечество проживает в грехе и грех, это болезнь человеческой природы. Всё путано и не связано с логикой… Моисей носился с «Заповедями», которые никто не соблюдает по сей день, но это не мешает отстаивать догму, как истину. Уже совсем иные книги интересовали семинариста.

Разгар жаркого июня, молодой семинарист Йосиф у открытого окна с книгой в комнате для учащихся. Тут же на первом этаже корпуса семинарии находились и квартиры преподавателей. Никого не было, знойный полдень уморил всех, а птиц согнал с деревьев в тень здания. И даже линявшему коту, лежащему поодаль, лень было их гонять. У окна тоже нет прохлады, воздух застыл. Мошка падает на раскрытую книжку, переворачивается и дальше движется, это божья коровка. Она ползёт уже по пальцу… Палец медленно поднимается вместе с рукой и букашка, разогнавшись, взлетает ввысь. А на плечо семинариста внезапно крепко легла чья-то ладонь, слегка сжав его. Йосиф вздрогнул, захлопнув книгу, неловко повернувшись, и она выпала из рук, раскрывшись страницами. Инстинктивно семинарист дёрнулся за ней, нагибаясь, чтобы быстро поднять, взглянув исподлобья снизу-вверх на того, кто ему помешал. Над ним возвышался его друг, Пета Капанадзе. Он по-приятельски улыбался. Потом стал рассматривать, как Йосиф поднимает книгу и что-то ещё закрывает страницами.

–Бесстрашный Сосо прячет от своего друга папиросы?

Пета пытался вырвать из его рук книгу.

–Уверен, Сосо угостит своего друга.

Йосиф молча вытащил из сложенной книги другую, слегка смятую книжицу с надписью на обложке Лев Николаевич Толстой «Казаки».

–Послушай, что тут написано. – таинственным шепотом проговорил он и начал беспорядочно листать страницы тонкими пальцами.

Наконец, отыскал, что хотел и начал тихо читать:

–Вот едут два казака верхом, и ружья в чехлах равномерно поматываются у них за спинами, и лошади их перемешиваются гнедыми и серыми ногами; а горы… За Тереком виден дым в ауле; а горы…

Сосо произносил так, будто видел эти горы.

–Солнце всходит и блещет на виднеющемся из-за камыша Тереке; а горы…

Конечно, Сосо вырос среди гор, и он видит именно те горы у Куры и Лиахви и закат над Горисцихе. Сосо продолжал чтение :

–Из станицы едет арба, женщины ходят красивые, женщины молодые; а горы… Абреки рыскают в степи, и я еду, их не боюсь, у меня ружье, и сила, и молодость; а горы…

Глаза Йосифа светились.

–Русский пишет о наших горах с таким же восторгом, какими видим их и мы.

Пета, как всегда театральным жестом, поднял указательный палец верх.

–Это большой человек!

Но Йосиф был серьёзен.

–Брось, Пета.

–А ты, спрячь, это запрещённая книга.

Он указал на обложку.

–Пойдём лучше погуляем.

Для юного семинариста из провинции идейная жизнь города была еще довольно далеко, а помимо этого, должны были привлекать иные, более простые и очевидные вещи. Большой шумный город, с его знаменитыми базарами, многолюдными улицами, лавками, трактирами и духанами, запретными для семинаристов театрами, и милыми кокетками, манил не только провинциалов. От городских соблазнов молодых людей ограждал строгий распорядок. Большую часть времени они проводили в стенах учебного заведения, свободное время и возможность выходить в город были весьма ограничены. Но лазейки находились, и они с Пета Капанадзе тайно посещали Тифлисский оперный театр. Особенно впечатлила его ария герцога Мантуанского из оперы Джузеппе Верди «Риголетто» в русском вольном переводе «Сердце красавиц склонно к измене». Он запомнил это и иногда тихонько напевал.

Различные противоречивые мысли одолевали молодого Йосифа, и он пытался изложить их на бумаге, чтобы разобраться. Так формировались восприимчивые образы, перетекающие в поэтические строки. Неожиданно для себя он пишет первые стихи.

Чувствительная его натура сама раскрывалась, как бутон на шипованном кусте… Несколько его лирических стихотворений были опубликованы в газете «Иверия», её издавала группа либеральных тифлисских интеллигентов, во главе с Ильей Чавчавадзе. В семинарии, Йосиф с удовольствием пел в церковном хоре. А для близких своих товарищей исполнял «Сердце красавиц склонно к измене». Ему восторженно аплодировали как заслуженному либреттисту. Постепенно знакомясь с творчеством российских литераторов, он пробует себя на этом поприще. Перекликается с «Данко» Горького и первые бунтарские стихи юного революционера:

А ещё, мечтатель и романтик, юноша Сосо, мог видеть мир иначе, чем его сверстники. Закрываясь в комнате и оставаясь наедине с собой, в его воображении рождались душевные поэтические строки. Жажда познавать и искренне делиться этим, были потребностью молодого Йосифа Сталина. Его новые стихи снова были полны свежести и откровения души.

В конце XIX века в студенческой среде российских семинарий распространяются протестные революционные движения. Ненависть к самодержавию и любовь к Родине. На летних каникулах Сосо посещал свой родной Гори и при первой возможности бежал к крёстному, Якову Эгнаташвили. Они сидели в зале за большим круглым столом в русском стиле из красного дерева, укрытом бардовой скатертью с кистями. На резных спинках стульев сцены из охоты с окантовкой незатейливого орнамента. Оба сидели полны достоинства, как равные среди равных. Грузный зрелый мужчина, купец второй гильдии, с закрученными вверх усами в домашнем халате и худощавый подросток, в чёрной школярской рясе семинариста. Здесь был другой случай: Иосиф нравился Якову, он был серьезный, целеустремленный, находчивый. Поэтому знатный купец платил за обучение своего крестника в семинарии. Мебель, дом, благородное происхождение достались Якову от деда, чей портрет висел в конце комнаты. Дед был в офицерской черкеске лейб-гвардейской казачьей сотни с кинжалом. А молодому Йосифу – горячее сердце горца, вольная, как ветер, душа и сообразительный ум достались от предков или сам господь прикоснулся к нему.

В это время он рассматривал резные фигурки на спинке рядом стоящего стула, где охотник загоняет оленя. Хозяин, как всегда, подзадоривал семинариста.

– А что бы ты сделал, если бы пошёл на охоту и встретил медведя?

Яков хитро уставился на щуплого мальчугана.

– Ты бы, наверно, выхватил кинжал и сразился с ним? – он помогал подсказкой, хитро прищуриваясь.

– Нет, батоно Яков, я бы начал играть ему на русской балалайке, а он танцевать русскую плясовую. Все бы аплодировали нам.

– А, если бы, он не захотел плясать?

– Я бы позвал тебя, батоно Яков, и ты б его поборол. Нам бы снова аплодировали.

Эгнаташвили был в восторге и обнимал Йосифа за плечи. Потом, вдруг, застыл.

– А зачем на охоту идти с балалайкой?

– У кого к чему охота, тот с тем и ходит. – быстро нашёлся Йосиф.

Потом он читал Якобу произведения Казбеги, где даны потрясающие картины необузданного нарушения человеческих прав, грубого попрания человеческого достоинства. Истинный трагизм мрачной и коварной действительности. А стихи Чавчавадзе лились словно ожившая песня горного ручья с чарующими картинами действительности…

Словно из миража появились горы с бликующими вершинами, уходящими в облака, будто горные великаны придвинули их к небу каменными руками. Всё это видела глазами молодого семинариста мятежная душа Йосифа. Эти книги особенно нравились Якову Георгиевичу. А Сосо нравились борцовские поединки Якова Эгнаташвили, которые устраивались в балагане у базара. Смотреть за необычайным по яркости зрелищем сбегался почти весь городок Гори. Он вместе с публикой с восторгом наблюдал технику, ловкость и силу борцов. Это что, батоно Яков как-то видел выступления молодого Темирболат Канукова, по прозвищу «Казбек-Гора». Вот это сила! Бытует мнение, что настоящим отцом Йосифа был не бедный спившийся сапожник Бесориони Джугашвили, а состоятельный красавец Яков Эгнаташвили. А, может быть, всё гораздо сложнее?

Если уверовали в рождение от Святого духа Иисуса, отцом которого был плотник Йосиф, почему аналогично не могло больше происходить на Земле? Возможно, это и было второе пришествие справедливого посланника неба… отцом которого был сапожник. В античном мире подобное уже происходило. Известного математика и геометра Пифагора считали сыном бога Аполлона и смертной женщины. Хотя, отец Пифагора был камнерезом. Наступит время и всё будет расставлено по своим местам. «Время разбрасывать камни, и время собирать камни».

Взрослея, молодой Сталин всё больше времени проводил за книжными страницами. Сама жизнь и книги становились его учителями. Учеников духовного звания охотно брали в учителя к своим детям зажиточные и состоятельные горожане, так как они славились своею ученостью и обучали почти задаром. Русским языком он владел уже сносно и даже сам пытался обучать. По просьбе матери он взялся за приятеля своего, армянина Симона, сына строителя Аршака, по-приятельски наставлять правильному великоросскому произношению и элементарной грамматике. И по-доброму смеялся, когда тот коверкал слова. Они сидели у крыльца, увитого виноградником. Солнечный луч, пробиваясь сквозь бронзовую листву, скользя по набухшей гроздье, высвечивал янтарным блеском спелую ягоду. Симон дотронулся до неё, и ягода брызнула соком.

– Вина принести, а? Божественный напиток.

– Верно, ясноликая Агуна научила человека готовить солнечный напиток – сурью. – Йосиф оторвал взгляд от книги и продолжил: – Первая чаша, дает силы, изгоняет боль, усталость и немощь… Вторая чаша, дает веселье и молодость, изгоняет гнетущую старость… Третья чаша для людей лишняя, она превращает человека в животное… В ишака, например.

Он засмеялся. Потом он стал снова серьёзен, но в уголках глаз лёгкие морщинки, предвестники затаённой улыбки.

– Итак, повторяй за мной по-русски: «Женщина принесла обед своему мужчине».

– Камо, принесла обед?

– Принесла обед своему мужу, хачапури, пхали, сациви с курицей и другое, не важно что.

– И вино?

– И вино.

– А камо принесла вино, мужу или просто мужчине?

– Это не главное.

– Это важно, камо принесла? – настаивал Симон.

Йосиф повернулся к нему.

– А почему ты говоришь «камо», это неправильно. Нужно говорить «кому».

– Я и говорю, «камо».

Йосиф засмеялся.

– Будешь ты теперь не Симон, а Камо-джан.

Так и появился псевдоним у профессионального российского революционера Симона Тер-Петросяна, организатора подпольных типографий, транспорта оружия и литературы, денежных экспроприаций – Камо. Негласно Камо называли Робин Гудом революции. Известно, что этот благородный герой средневековых английских баллад, грабил богатых и раздавал награбленное бедным. Однако, чтобы англичанин что-то отдал за просто так, по доброй воле?! Это больше похоже на детскую сказку для наивных бедняцких ушей… Только высшая категория человеческого общества может позволить себе безвозмездно поделиться с ближним; делать подобное могут лишь равные с бессмертным богом. И видеть по-иному мир и воспринимать реальность, а не иллюстрацию, навязанную религиозным культом или искажённым общественным мнением, уметь мыслить самостоятельно могут цельные личности, а не одноклеточная масса, внешне похожая «по образу и подобию» на ЧЕЛОВЕКА. Не многие могут собирать вокруг себя, являясь цементирующей основой. В простой беседе Йосиф мог увлечь и заинтересовать, и вложить в головы направленную верную мысль.

Любимым развлечением горцев были борцовские или кулачные бои «стенка на стенку», в которых сходились люди разного возраста и сословия. У «стенки» был свой вожак, который громкими выкриками вдохновлял и направлял бойцов. С самого детства такая обстановка воспитывала молодого Йосифа, как дерзкого мальчишку. Быть бы ему большим шалопаем, если бы не страсть к книгам. Если бы не рассказы отца, если бы не романтическая душа, если бы… не был он тем, кем был, в этом окружающем его мире.

Уже будучи в семинарии, во время одного из кулачных боев против городского училища, где он, худой и низкорослый, являлся вожаком группы; Иосиф давал верные советы участвующим, смог грамотно расставить людей и в нужный момент вводить их в бой. И они победили! Все радовались и прыгали, обнимая Йосифа, а он стоял счастливый с разбитым носом и смеялся. Потом Пета Капанадзе всё спрашивал его, рассматривая физиономию друга:

– Как ты это делаешь?

– Не знаю, словно всё вижу наперёд…

И Йосиф вспомнил тот злосчастный крещенский день, когда на него летели обезумевшие кони, увлекая за собой прыгающую по камням повозку. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему стоять на месте… Но он побежал. И случилось то, что случилось, травма на всю жизнь. Теперь он слушал свой внутренний голос. И этот внутренний голос ему говорил, что истинное его призвание помогать неимущим, которых несправедливо используют и угнетают богатеи. И это не является божьим промыслом, о котором говорят священнослужители.

– Их проповеди – пустая болтовня. Нам нужно стать другими священниками и нести не библейский опус, а правду, которую видит каждый честный человек. Нести это тем, кто в ней нуждается.

Став с товарищами членами книжного клуба «Дешёвая библиотека», семинаристы зачитываются запрещённой в семинарии литературой. Один из героев романа Гюго, революционер-священник, будет для юного семинариста героем для подражания. Йосиф читает Шиллера, Мопассана, Бальзака, Платона – в оригинале, по-гречески. Он читает книги по истории России и Франции. Он очень любит Гоголя, Салтыкова-Щедрина и Чехова, чьи произведения запоминает и цитирует.

– Вот слушай, – обращался он к приятелю за обедом: «Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой».

И делал вид, что проливает что-то, а потом довольно смеялся, поясняя сказанное. Приятель с ним соглашался. Йосиф смеялся еще больше.

– Ну вот, рядом со мной начинаешь приобретать хорошие манеры. Хотя это не мои слова, а Чехова.

Или ещё, заходит в комнату старших семинаристов, открывает окно и снова цитирует его: « А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт – разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор – разве это не футляр». Рахметов Чернышевского становится для него образцом несгибаемого аскета-революционера.

Как-то он прочел запрещенный роман Александра Казбеги «Отцеубийца». Кавказский разбойник, по прозвищу Коба, который сражается за свою независимость и свободу, защищая от русских солдат крестьян-горцев. Йосиф стал называть себя Кобой и охотно отзывался, когда этим именем его называли другие. В этом имени было отмщение, жестокость, одержимость, готовность пожертвовать личностью и семьей, всем, ради великой цели. Имя Коба стало его революционным псевдонимом и прозвищем. В это же время состоялось и первое знакомство с Марксом. Семинаристы у знакомого книжника за пять копеек одолжили почитать «Капитал». Читать его было ещё сложнее, чем Библию. Многое было непонятно. Успеваемость его ухудшается, но на это он уже не обращает внимания. Молодой Сталин начинает терять интерес к духовному образованию и даже к поэзии. От простого сочувствия революционным идеям он начинает двигаться к открытому бунту. Он уже не почтителен к своим наставникам и резко осуждает благопристойные просветительские дискуссии в семинарском клубе старшего товарища Сеида Девдориани. Йосиф основывает собственный кружок и призывает переходить к активным революционным действиям.

К концу XIX века только ленивый не говорил о революции в России и свержении самодержавия. Самодержца игнорировало высшее сословие империи. Террористы-бомбисты поджидали царя в самых неожиданных местах, словно это был вовсе и не император всероссийский, а нашкодивший гимназист, которого отлавливали сверстники, чтоб дать серьёзную взбучку. Рабочие откровенно крутили фиги эксплуататорам, заводчикам и фабрикантам. И, даже студенты и семинаристы, бросив учёбу, собирались строить новый мир. Пробьёт тот час, когда и церковь отвернётся от царя. Что же происходило в России?