Читать книгу Роковая страсть короля Миндовга (сборник) - Юрий Татаринов - Страница 19

Однако задуманное осуществилось только спустя два года… Начатый в середине весны поход продолжался уже четвертый месяц. Разделенное изначально на два лагеря – князей Треняты и Довмонта – литовское войско в начале августа вынуждено было объединиться. Случилось это под прусским городом Вейденом, который литовцы взяли в осаду.

Прибыв накануне вечером, нальшанский князь остановился в шатре своего напарника. Уставший до полуобморочного состояния наместник даже от еды отказался, как был, в кольчуге и металлических подлокотниках, улегся на расстеленных в углу шкурах.

Внутреннее пространство походного шатра, сооруженного из кусков бычьей кожи, освещали прикрепленные к вбитым в землю кольям факелы. Вкрадчивый гул горящей пакли навевал неодолимую дрему. Тем не менее заснуть князю Довмонту не удавалось – от переутомления у него разболелась старая рана…

В шатер беспрерывно заходили люди. Князь Тренята время от времени принимался покрикивать. Он сидел на лавке и смотрел на рисунок на лоскуте расстеленной перед ним овечьей кожи – план укреплений города Вейдена… В какой-то момент в шатре появился обозничий, сообщил:

– Недостает подвод, ваша светлость. Слишком много добра. Не прикажете ли кое-что сжечь?

– Добра много не бывает, – огрызнулся жадный воевода и, ударив по лоскуту, взвизгнул: – Бывают нерадивые обозничие!

Успешный в целом военачальник, энергичный, большой трудяга, князь Тренята отличался излишней вспыльчивостью. Неспроста подчиненные называли его Цепным Псом.

– Как хочешь, – с угрозой продолжал воевода, – но чтобы завтра раненые были отправлены!

Из своего угла нальшанский князь видел отражение огней в глазах напарника, его короткий горбатый нос и явственно представлял ястреба. Тот тоже не позволит себе расслабиться, в любой момент готов пустить в ход когти и клюв. «Завтра», – мысленно оценил он распоряжение. И ему захотелось изменить его: раненых следовало отправить уже нынче ночью…

Тем временем диалог обозничьего и воеводы продолжался.

– Много пленных, ваше сиятельство, – поведал подчиненный. – Женщины, дети. Сами объявляются. Когда-то были вывезены из наших земель…

– Не до пленных теперь!.. Раненых отправляй!

Угадав, что обозничий отпущен, князь Довмонт встал и вышел на свет.

– Присаживайся, – тут же указал ему на лавку хозяин шатра. – Как самочувствие?

– Словно сотню волов прогнали по телу, – вяло отшутился нальшанский князь. Напарник протянул ему кубок.

– Выпей, – предложил он. – Это подбодрит. Поспать уже не удастся – светает…

Гость выпил. Вытерев тыльной стороной ладони губы, он посмотрел на лоскут и тихо спросил:

– Чем озабочен, брат? Хозяин шатра неожиданно с горечью признался:

– Ума не приложу, как подобраться к стенам здешней крепости. Вот, взгляни, – и указал на лоскут.

Князь Довмонт склонился над бесхитростным, сделанным простым древесным угольком планом-рисунком.

– Ну, что скажешь? – поинтересовался Тренята.

– Действительно, – согласился гость, – на эти стены сподобится лезть разве что самоубийца.

– Вот и я о том же! – выказывая удовлетворение от того, что его поняли, ответил напарник. И добавил: – Не зря здешние башни вынесены за пределы стен!

– Осада, – уверенно заключил наместник.

– Это не по мне, – тут же отозвался жемойтский князь. И насупился, словно собеседник уже утвердился в отношении дальнейших их действий.

Оба притихли. Неожиданно хозяин шатра вздохнул. Неопределенность тяготила его. Поерзав на застланной волчьей шкурой лавке, он наконец признался:

– Не нравится мне наша нынешняя кампания. Неприятель просто смеется, глядя на нас со стен здешней крепости!

Князь Довмонт понимал, что как главный он должен возразить на это. Но спорить ему не хотелось – недоброе предчувствие уже беспокоило его…

Тем временем, провоцируя на откровенный разговор, напарник продолжал:

– Пора кончать с этой демонстрацией бессилия и повернуть обратно!

Наместник не ответил и на этот раз… В последнее время он тоже думал об этом. В самые неподходящие минуты ему вдруг вспоминалось, как провожал его тогда, весной, государь. Светлейший словно намерен был извиниться перед ним за что-то. «Неужто был уверен в бессмысленности нынешнего выступления?» – спрашивал тогда себя нальшанский князь. Мысль о том, что его провели, использовали в каких-то целях, мучила честолюбивого наместника даже сильнее, чем неудачи нынешнего похода. Выставивший для себя еще в юношестве в качестве прерогативы честное служение отечеству, хозяин Нальши просто не мог поверить, что светлейший способен обмануть его.

В то раннее утро, когда он прилег во второй раз, недоброе предчувствие охватило его с новой, еще большей силой. «Вера в богов, – начал рассуждать бедняга, – стоит на сознании того, что боги справедливы! Точно такой же справедливости ждут и от великих мира сего, приближенных богов, их избранников! Эти тоже не имеют права ни на ложь, ни на корыстолюбие, ни даже на простое бахвальство! Ибо рискуют столкнуть ведомый ими народ в пропасть!»