Читать книгу Роковая страсть короля Миндовга (сборник) - Юрий Татаринов - Страница 3

Стоило загрохотать тяжелой цепи подъемного моста, как в замкнутом крепостными стенами пространстве еще дремавшей с утра Варуты – личного замка короля Миндовга – случилось что-то вроде переполоха: к арке въездной башни, к амбразурам на стенах, звеня металлом, потоком устремилось бравое местное воинство, а навстречу ему, уже все выведав, понеслась толпа бездельников – шутов и разных других прихлебателей здешнего хозяина. Словно две стаи крыс, группы эти сшиблись на узкой улочке. Потолкавшись и высказав все, что думают друг о друге, несчастные поспешили дальше по намеченному ими пути: одни – выполнять указания, другие – оповещать о том, что произошло, замковых слуг.

Первым в сторону жилой половины замка через площадь пробежал Лифантий – любимый шут короля Миндовга… Взятый в плен лет двадцать тому назад в русских землях, этот холоп давно выслужил себе свободу. Повелитель не прочь был отпустить его и даже наградить за многократное проявление преданности. Более того, он желал избавиться от навязчивого, доставлявшего больше беспокойства, чем пользы, плебея. Но старый раб не собирался покидать своего господина. За эти годы дармоед так прижился в хлебосольной Варуте, что какой-то иной жизни для себя уже не желал… Вбежав в просторные сени, бородатый коротышка набрал в грудь воздуха и, выкатив глазищи, закричал срывающимся на фальцет голосом:

– Хозяин Нальши прибыли!..

Он считал своим долгом доносить повелителю о происшествиях, время от времени случавшихся в сонной Варуте. Дворовые еще ничего не знали, к тому же требовалось соблюдать субординацию, а подхалим уже был тут как тут. Он руководствовался надеждой на то, что светлейший отметит его, похвалит. Собственно, он только тем и жил.

Не удовлетворившись криком в сенях, раб устремился по лестнице на верхнюю половину.

– Знамение было! – задыхаясь от скорого подъема, продолжал голосить он. – Солнце качалось давеча на закате!.. Добрая весть! Добрая весть!

В одном из покоев, стены которого были украшены гладко выделанной кожей, а пол покрывали лыковые циновки, где к тому же остро пахло вербеной, из-за печной перегородки выглянули две лысые головы – шутов Фильки и Федулки. Сей факт подсказал ретивому вещуну, что хозяин близко. Лифантий уже нацелился сменить крик на говор, чтобы его, не дай бог, не побили, как тут в полутемных сенцах он лицом к лицу столкнулся с самим Лисицей – главным дворничьим. Рыжий, статный, как античная колонна, распорядитель сверху вниз посмотрел на пучеглазого выскочку, при этом вытянутый, искрящийся бисеринками пота нос его слегка пошевелился, как нос обнюхивающей местность рыжехвостой охотницы. Кажется, дворничий собирался предупредить нахала, сказать: «Еще звук – и тебя посадят в подвал!» По закону раб должен был донести новость сначала ему. Лисица не вышвырнул крикуна на улицу сразу только потому, что понял: случилось что-то особенное, что может обрадовать светлейшего. Потеснив вещуна, он одним взглядом потребовал от него разъяснений.

Но Лифантий не был бы самим собой, не был бы русским, если бы соблюдал все законы. Он втянул свою лысую, блестящую от пота голову в плечи и, скользнув под рукой великана, ворвался в королевскую опочивальню.

Государь, облаченный в отороченный куньим мехом халат, наброшенный поверх ночной рубахи, сидел, свесив босые ноги, на высокой кровати и со скукой глазел на свои закрученные носами вверх меховые туфли, стоящие на полу ровно под его ногами. Казалось, он собирался соскользнуть в них…

Лифантий, опасаясь, что его выволокут прежде, чем он озвучит свое важное известие, упал на живот и, перебирая ногами и руками, быстро, как ящерица, пополз к кровати. Через мгновение он уткнулся носом в те самые туфли.

В таком распластанном положении бедняга и оставался до тех пор, пока не услышал над собой тихий, не скрывающий досады голос светлейшего:

– Ну, ты, утренняя заноза, чего тебе?..

– Любимец ваш, свет-сокол нальшанский князюшка прибыли, – елейным голосом пропел в ответ лизоблюд и наконец осмелился поднять голову…

В прищуренных глазах короля незамедлительно пробудилось удивление.

– Это когда же надо было выехать из своих земель, что бы прибыть в Варуту в такую рань! – выказывая восторг, вскричал государь. Как и следовало ожидать, новость обрадовала его. Любая тема, связанная с князем Довмонтом, влияла на светлейшего исключительно благоприятно.

Раб обнажил гнилые зубы, подобострастно захихикал. Он тоже был рад – только по другой причине. Неожиданно несчастный поперхнулся и начал громко кашлять… Тем временем повелитель успел окрылиться вдохновением.

– Радость! Вот это радость! – стал повторять он. Серое сухощавое лицо его разрумянилось, а глаза заблестели. – Будет теперь с кем скуку разделить! Хвала богам! – тем не менее с лица его не исчезли следы грусти.

Уже не один месяц государь находился в состоянии меланхолии. Решение любимца навестить его как раз и было связано с попыткой утешить несчастного, отвлечь от горьких мыслей. Король грустил с тех самых пор, как перестали поступать известия от единственного сына. Сначала он сделался неразговорчивым, а потом и вовсе впал в тоску. Говорить в его присутствии о молодом князе Войшелке возбранялось и раньше. Теперь же было просто опасно… Жизнь светлейшего, его усилия, связанные с расширением и укреплением Литвы, могли оказаться напрасными, если бы он покинул сей бренный мир. Враги с запада, да и внутренние завистники, каковых тоже имелось немало, были готовы свести на нет все его завоевания. «Стоило так корпеть, рвать живот свой! – все чаще говорил себе, выказывая неудовольствие, князь. – Оберегать державу, множить границы! Чего ради было стараться, если у меня не оказалось главного – преемника! Да властолюбивые вассалы после меня в сваре даже не заметят, как пустят эти завоевания по ветру!» Теперь, когда правитель Литвы начал утрачивать бодрость духа, он думал о будущем с тоской…

Князь Довмонт был встречен. Друзья позавтракали и уединились в покоях государя.

Стены этой залы были украшены грубой материей, а полы застилали ковры. Вдоль стен стояли широкие лавы, а на возвышении, ближе к нише, располагалось обтянутое черной кожей кресло с высокой спинкой. Это был трон короля Миндовга.

Высокий, широкоплечий, молодой, гость передвигался с осторожностью: казалось, беспокоился, что может ненароком задеть что-нибудь. По характеру он был из тех, про кого говорят: «Медленно запрягает, но быстро едет». Как движения, так и выражение волевого лица хозяина Нальши источали неиссякаемую уверенность, доброту, способность к всепрощению. Казалось, всякому, кого мучили сомнения, достаточно было с ним пооткровенничать, чтобы тут же получить порцию надежды. За эту способность воодушевлять, обнадеживать государь и любил наместника. Более того, в глубине души король не прочь был видеть после себя на престоле именно его. По крайней мере светлейший не сомневался, что нальшанский князь способен продолжить укрепление Литвы. Высокий лоб, проницательный взгляд серых глаз гостя указывали на его умственный потенциал. Кроме того, что наместник умел вести себя, как подобает вельможе, он еще был рассудителен и справедлив в одинаковой степени и дипломатичен. Что касалось умения одеваться, то в этом хозяин Нальши, а с недавних пор и Рогачева просто не имел в Литве себе равных. В то утро он был в черном с позолотой платье, отороченном куньим мехом.

Облачившись в тяжелую мантию из волчьего меха, государь занял место на троне. Гостю же вынесли отдельное кресло – подобная честь должна была показать, что хозяин уравнивает прибывшего с собой… Некоторое время друзья молчали, просто глядя друг другу в глаза. У постороннего созерцание такой сцены могло бы вызвать уверенность, что встретились отец и сын…

– Знаю доподлинно, что сначала он отправился на Волынь. И там в одном монастыре принял от местного игумена Григория монашеский постриг, – наконец начал о своем, то бишь о сыне, государь.

Угадав, что светлейший настроился жаловаться, князь Довмонт насторожился: все-таки он находился в компании с изворотливым, дерзким, даже беспощадным человеком. Действительно, король Миндовг бы из тех, верить кому было просто опасно. Он потому и нажил себе столько врагов, а друзей не заимел. Другое дело, что никто не сомневался в его талантах военачальника и руководителя государства. Когда-то он брал напором, жесткостью. Теперь же стал использовать иной метод – хитрость: воевал исключительно вне пределов Литвы, всеми способами, как ятвяги в свое время, избегал крупных стычек. Настороженность князя Довмонта объяснялась просто: он понимал, что тот, кто долгое время успешно противостоял крестоносцам, утирал нос самому Папе, будет всегда, во всех обстоятельствах оставаться тем, кем был, просто в каждом новом случае не посчитает для себя зазорным вырядиться в выгодную одежку…

– Ужасно переживаю за его выбор, – продолжал светлейший. – Для меня это тупик. Приняв постриг, мальчик отказался не столько от мирской жизни, сколько от претензии на полагающуюся ему по закону власть!

Гость мог бы рассыпаться в утешениях, но, как человек прагматичный, он знал, что из любой затруднительной ситуации имеется выход. Ему хотелось дать совет королю. За этим, собственно, он и прибыл в Варуту…

– Принял схиму, назвался Давидом, – тем временем продолжал несчастный отец. – Потом будто бы перебрался в Грецию, поселился на горе Афон, – лицо повелителя внезапно потемнело. Бедняга жизнь прожил – не знал, что такое пустить слезу. А тут глаза сами налились предательской влагой. – Какую неделю нет вестей! – схватившись за седую бороду, взвыл он. – Боюсь, что в живых уж нет!.. Враги!.. Кругом враги!.. Как услышат мое имя, так и хватаются за меч!.. И, кажется, пришло их время! Во всяком случае, теперь они знают, как ужалить меня!

Почувствовав, что переживания несчастного искренни, гость стал успокаивать его.

– Ведая об осторожности вашего сына, его умении выбирать окружение себе, изобличать недругов, – прогудел он, – смею выразить уверенность, мой господин, что князь Войшелк в добром здравии и еще объявит о себе.

– Враги коварны, им не составит труда подобраться к доверчивому мальчику! – не унимался отец.

– Это самообман, господин. Не преувеличивайте. С таким же успехом они могут подобраться и к вам.

– Я уже не представляю для них интереса! А вот покушаясь на Войшелка, они угрожают будущему выпестованной мною державы!

Король жаждал этих откровений. Он говорил – и с каждой фразой освобождался от угнетавшей его печали. Зная, что добродетель князя Довмонта целительна, он охотно черпал ее.

– Смею напомнить, мой король, – тем временем продолжал гость, – что сын ваш носит под сутаной кольчугу. Да и мечом владеет не хуже самого достойного воина.

– Они уже расправились с ним – заманили в свои тенета! – парировал отец.

И тогда хозяин Нальши сказал то, ради чего, собственно, он прибыл в Варуту:

– А почему бы вам, мой господин, не завести новую семью и не заиметь еще одного сына?! Государь устремил на любимца взгляд, полный искреннего удивления…

Здесь следует сделать еще одно отступление, заметить, что, несмотря на то что лицо правителя Литвы таило сходство с хищной птицей, женщин оно притягивало неодолимо.

– Жениться? – переспросил король, хотя сам терпеть не мог тугодумства. Он стушевался. Впрочем, уже через мгновение принялся энергично возражать: – Нет! Это невозможно! Завести и поднять детей в моем возрасте!.. У меня не осталось на это времени!

– Какие ваши годы! – не сдавался гость. – Вы успеете еще поженить своих деток! Светлейший словно не услышал – продолжал свое:

– С одной стороны тевтонцы, с другой – орда! А тут еще эти волынцы с их наглостью и волчьим аппетитом! Да вверенное мне в опеку государство просто раздавят, если я стану отвлекаться на личное!

– А мы зачем, ваши вассалы? За вами не старость, мой государь, а опыт, знание жизни! За эти годы вы не только державу укрепили, вы сплотили нацию! Вы заставили своих подданных поверить в то, что они – народ! И теперь этот народ готов защищать вас и вашего отпрыска!

Глаза правителя Литвы засияли. Король открыл рот, воззрился на гостя, как язычник на идола в момент вдохновенной молитвы. Наконец он спросил:

– Ты действительно советуешь?..

Наместник не посчитал нужным отвечать – понял, что добился того, чего желал. Теперь ему оставалось сделать так, чтобы государь утвердился в своем новом устремлении.

Тем временем повелитель откинулся на спинку трона и с блаженным видом начал о чем-то грезить…