Читать книгу Шёл по городу волшебник - Юрий Томин - Страница 16

Чем ближе праздник, тем лучше у людей настроение. Особенно если такой праздник, как Первое мая. Ведь это праздник весенний, и значит, после него ещё будет долгое, весёлое и свободное лето.

По городу уже развесили флаги и гирлянды разноцветных лампочек. На площадях стояли гигантские глобусы, вокруг которых бегали маленькие спутники. Уже плакали во дворах малыши, раздавившие свои первые шарики; но слёзы эти были недолгие и какие-то праздничные.

Во всех школах ребята тоже готовились к празднику. Они сочиняли стихи, разучивали песни, готовили самодеятельные концерты и писали на досках: «Последний день – учиться лень, и просим вас, учителей, не мучить маленьких детей». Учителя не обижались на такие надписи: им тоже хотелось, чтобы скорее наступило Первое мая.

Один лишь Толик побаивался этого дня. Великий человек Анатолий Рыжков – победитель львов, непревзойдённый хоккеист, сильнейший человек в мире – трусил, как самый ничтожный дошкольник. Он мог переломить бревно о колено и обыграть в шахматы Ботвинника. Но рядом с Толиком жили обыкновенные люди. Они умели делать обыкновенные вещи. И если кто-то из них после десяти лет упорного труда становился знаменитым шахматистом, то это тоже было вполне обыкновенно. Но Толик умел делать одни лишь чудеса. Это становилось опасным. Толик начал беспокоиться.

Конечно, коробок был у него. Можно было потратить несколько спичек, и все забыли бы, что есть на свете такой волшебник Толик Рыжков, и перестали бы обращать внимание на его чудеса. Но ведь чудеса только тогда и хороши, когда на них обращают внимание. Что толку от твоей силы и смелости, если её никто не видит и не удивляется. Что толку от твоих пятёрок, если тебя за это не хвалят. Ведь как приятно, что Чича теперь боится подходить к Толику ближе чем на сто метров! А если Чича всё забудет, то в первый же день Толик получит от него по шее.

Нет, всё-таки хорошо быть волшебником! Хорошо, если одним движением пальцев можно сделать то, на что другой потратил бы годы! И пускай все завидуют!

Вот только что делать на школьном концерте? Первое мая уже на носу, но ещё ничего не удалось придумать. Хорошо бы посоветоваться с Мишкой, но тогда ему нужно всё рассказывать. Кроме того, в последнее время Мишка как-то странно стал поглядывать на Толика – наверное, завидует. Так ему и надо! Пусть завидует. А на концерте Толик выступит, как и обещал Лене Щегловой. Он не будет делать никаких чудес, а прочитает какое-нибудь стихотворение из «Родной речи».

Стихотворение Толик учил два дня. Он совсем отвык учить и подолгу бессмысленно глядел на строчки. Стихотворение не запоминалось. Но спичку он всё же тратить не стал, выучил сам половину. Дальше никак не училось. Толик решил, что половины будет вполне достаточно.

И вот наступило двадцать девятое апреля. К шести часам вечера в школе собрались принаряженные родители. Пока ребята таскали в зал стулья, родители степенно прохаживались по коридорам, знакомились друг с другом. Папы потихоньку, совсем как старшеклассники, бегали курить в уборную. Папа Толика быстро нашёл какого-то любителя футбола, и они вдвоём пинали ногами воздух, показывая, как нужно бить мяч резаным ударом «сухой лист».

Лена Щеглова, похожая на парашют в своём капроновом платье, утащила Толика за кулисы.

– Ты с чем выступать будешь?

– Стихотворение, – ответил Толик. – Законное. «Широка страна моя родная».

– Это же песня!

– Ничего, – сказал Толик. – Законно будет.

Лену позвали, и она убежала. Толик покосился на Лёню Травина, стоящего рядом со скрипкой.

– Скрипеть будешь?

Лёня с презрением посмотрел на Толика и затряс кистями рук, разминая свои музыкальные пальцы.

– Ты не очень долго скрипи, – посоветовал Толик. – А то все мухи сдохнут.

– Мне перед выступлением волноваться нельзя, – сообщил Лёня, – а то бы я тебе дал.

– А ты после выступления дай, – посоветовал Толик, но тут же вспомнил, какой он великий человек, и перестал задираться. Стоило ли тратить слова на какого-то ничтожного Травина.

Когда открылся занавес, родители дружно зааплодировали, хотя сцена была ещё пустая. Затем вышла Щеглова-парашютик и радостно объявила:

– Начинаем концерт учащихся младших классов, посвящённый празднику Первое мая.

Дальше Щеглова не успела ничего сказать, потому что на сцену выбежали четыре первоклассницы. Они стали танцевать польку. Одна первоклассница всё время путала. То она отставала от подруг и кружилась одна, а то вдруг останавливалась и смотрела, как будто не понимая, что делают остальные. В зале смеялись. И только под конец все поняли, что она делала это нарочно, изображая артистку-растеряшку.

Первоклассницам хлопали очень долго. Одна женщина хлопала так, что свалилась со стула. Потом оказалось, что это была мама растеряшки.

Следующим номером выступал Лёня Травин. Он вышел на сцену и поклонился. За это ему похлопали. Затем он провёл смычком по струнам, и все затихли, думая, что он уже начал играть. Но оказалось, что он пиликал просто так, настраивая скрипку. Но вот наконец он заиграл. Это была протяжная и грустная музыка. И сам Лёня стал сразу какой-то грустный и тонкий. От его вида и от его музыки у Толика вдруг пересохло горло и задрожали колени. Он вспомнил, что следующий номер его. Уж лучше бы этот несчастный Травин играл что-нибудь другое. Например, песню из кинофильма «Человек-амфибия»: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал…» Эту песню знали в школе даже первоклассники. Она страшно весёлая. От неё настроение улучшается. Но Травин играл совсем не то. Тем не менее после окончания ему долго хлопали. А один мужчина кричал «бис!» так громко, что с потолка сыпался мел. Потом оказалось, что это папа Лёни Травина.

И вот на сцену вышел Толик. Он сразу увидел своего папу, который сидел в первом ряду и о чём-то переговаривался с директором. Толику стало нехорошо. Ведь директор мог рассказать папе про льва и про всё остальное. Толик стоял и глядел на папу, стараясь услышать, о чём он говорит. Толик совсем забыл, что стоит на сцене. Тогда в зале, подбадривая его, стали дружно хлопать. Толик с недоумением посмотрел в зал и вспомнил, что ему нужно читать стихотворение.

– Широка страна моя родная, – дрожащим голосом сказал Толик и замолчал.

В зале выжидающе затихли.

– Много в ней… в ней… Много в ней!.. – крикнул Толик и снова замолк. Он забыл слова.

– Лесов, – подсказали из зала.

– Лесов… – повторил Толик.

– Полей!

– Полей… – повторил Толик.

– И рек! – громко и озорно подсказал тот же голос.

– И рек… – согласился Толик.

В зале засмеялись. Папа перестал разговаривать с директором. А Толик с ужасом понял, что остальные слова он забыл. Проще всего было бы убежать со сцены. Но тогда одним ударом была бы сметена слава Толика, которая досталась ему с таким трудом. Толик пытался вспомнить хоть какое-нибудь стихотворение, но то, что он учил раньше, уже забылось, а домашние задания вспоминались ему только тогда, когда нужно было отвечать урок.

В общем, Толик стоял с открытым ртом на ярко освещённой сцене, за кулисами металась растерянная Лена Щеглова, около рояля хихикал Травин, прикрывая рот своими музыкальными пальцами, а в зале взрослые шикали на ребят, чтобы они не смеялись и не смущали Толика.

И вдруг Толик вспомнил! Он вспомнил стихотворение, которое они когда-то сочинили с Мишкой. Правда, они не всё написали сами. Они немного поглядывали в стихотворение Пушкина. Но сейчас Толику было всё равно – лишь бы не молчать.

– У лукоморья дуб зелёный… – сказал Толик.

В зале затихли.

– Златая цепь на дубе том.

И днём и ночью кот учёный

Котёнка кормит молоком…

По залу прокатился шёпот. А Толик, ничего не замечая, читал строчки, которые уже сами собой лезли ему в голову:

– Над златом чахнет царь Кощей,

И ловит слон в лесу лещей.

Там на неведомых дорожках

Верблюды пляшут в босоножках…

Первыми не выдержали ребята. Они захохотали, и вслед за ними засмеялись взрослые. В зале поднялся ужасный шум. А Толику казалось, что все смеются потому, что он такой остроумный, и он, чтобы его было слышно ещё лучше, закричал изо всех сил:

– Там в облаках перед народом

Лягушка стала пешеходом…

Но в зале стоял такой шум, что Толика уже никто не слышал. И взрослые, и ребята хохотали изо всех сил. Не смеялся лишь папа Толика. У него было очень растерянное лицо. Он оглядывался по сторонам с таким видом, будто искал дверь, в которую можно было удрать. И лишь теперь, когда взглянул на папу, Толик понял, что все смеются над ним, Толиком.

Покраснев от обиды, Толик бросился со сцены. За кулисами он как вихрь пронёсся сквозь толпу первоклассников, готовящихся к выступлению, сбил с ног одного мальчика и одну девочку, оттолкнул Лену Щеглову, которая хотела его задержать. Лена пролетела метра три по воздуху, упала на большой барабан и заплакала. А Толик выбежал в коридор.

Он свернул за угол и, уткнувшись во что-то мягкое, остановился.

Перед ним, морщась от боли, стояла Анна Гавриловна.

Толик подумал, что теперь, когда он сорвал концерт и чуть не сбил с ног Анну Гавриловну, его уже ничто не спасёт. Он быстро сунул руку в карман, где побрякивали в коробке спички. Но Анна Гавриловна сказала:

– Не надо так расстраиваться, Толя. Ничего особенного не случилось.

Толик поднял голову и взглянул на Анну Гавриловну недоверчиво, думая, что и она над ним смеётся. Анна Гавриловна и вправду улыбнулась, но как будто бы через силу. Наверное, было всё-таки больно. Ведь Толик головой угодил ей прямо в живот.

– Ничего особенного, – говорила Анна Гавриловна. – Ты просто позабыл всё от волнения. Это хоть один раз в жизни обязательно случается с любым человеком. Я, когда проводила свой первый самостоятельный урок, тоже всё позабыла и убежала из класса так же, как и ты со сцены.

– Они смеются… – насупившись, проговорил Толик.

– А ты сам бы разве не смеялся? Вот представь себе, что ты сидишь в зале, а на сцене пляшут в босоножках верблюды.

Толик улыбнулся и вытащил руку из кармана.

– Всё равно я туда не пойду.

– Тебя никто и не заставляет. Иди домой, успокойся. И помни, что я сказала: ничего особенного не произошло.

– А мне не попадёт, что я концерт сорвал?

– Ты ничего не сорвал. Там уже идёт следующий номер.

Толик смотрел вслед Анне Гавриловне и думал, что не всё прошло бы для него гладко, если бы она знала, что Лена Щеглова пролетела три метра по воздуху. Но тут Толик виноватым себя не считал. Всё вышло совершенно случайно, просто потому, что он был самым сильным человеком в мире. А вспомнив, что Лена никогда не жаловалась учителям, он совсем успокоился.

И всё же какое-то тоскливое и неприятное чувство возникло у него после разговора с Анной Гавриловной. Как будто он был в чём-то виноват и никак не мог избавиться от этой вины. И как будто оттого, что учительница не стала его ругать, а посочувствовала, становилось ещё тоскливее. Спускаясь по лестнице, Толик старался вспомнить, в чём же он провинился перед Анной Гавриловной, но так и не вспомнил.

Всё же на нижней ступеньке лестницы он, поколебавшись, сунул руку в карман, переломил спичку и прошептал:

– Пускай у Анны Гавриловны всё пройдёт, если я её ушиб.

Но Толик не был уверен, что это его главная вина. Главной так и не смог вспомнить. Впрочем, это не так уж важно. Пока в кармане есть коробок, ошибки исправлять так же легко, как и делать.

Толик распахнул дверь на улицу и застыл на месте.

Перед школой, заложив руки за спину, прохаживался папа.

– Иди сюда, – сказал папа.

– Зачем? – растерянно спросил Толик.

– А вот узнаешь зачем, – загадочным тоном сказал папа.