Читать книгу Селение Горыни - Юрий Тупикин - Страница 3

Молодость – это романтика. Она на каждом шагу создаёт исключительные ситуации, полупридуманные исполнителями и не придуманные совсем и никем. Но каждый раз здесь происходит нечто, что потом хранится как приятное воспоминание. Иногда романтика молодости выкидывает, как известно, штучки, о которых всю жизнь приходится сожалеть, а иногда, всю жизнь радоваться. Тоже никто не оспорит и того обстоятельства, что важной частью, если вообще не всем состоянием романтики бывает любовь. К очень радостному и многозначительному варианту, возможно, следует отнести событие, произошедшее в купейном вагоне одного из провинциальных поездов, движущегося с небольшим смещением к северо-востоку от столицы Москвы. В одном купе ехали два молодых человека, отмеченные всеми статьями природы и общества: рослые, умные, развитые, грамотные, находчивые и красивые. Порядочность их, с точки зрения нравственности, тоже не вызывала сомнения. Они возвращались со службы. Один из них якобы говорил, что был женат и имел детей. Девичьи мечты в его адрес, будь они высказаны, им пресеклись бы. Зато другой был холост, и ему ещё предстояло испытать то, что для его друга было якобы обычным счастьем. Они решили прокатиться по Родине, которой отдали долг, на поезде, полюбоваться красотами пейзажей из вагонного окна и, расслабившись после службы, отдохнуть перед большими делами, их ожидавшими. Неожиданность состояла в том, что якобы женатый молодой человек был несметно богат, у него были свои самолёты и вертолёты и много еще чего, исключая подводную лодку. Но это не вся неожиданность, поскольку дело происходило в Советском Союзе задолго до его крушения. А в те времена иметь личные самолёты было всё равно, что иметь виллы на Марсе.

Друзья только что позавтракали, поболтали, пошутили, как вдруг холостяк Григорий сладко-сладко потянулся, захрустел молодым телом и радостно засмеялся. Якобы женатый Евграф поднял удивлённую бровь, но ничего не сказал. Хотел да не успел. Григория словно окликнули извне, он, продолжая смеяться, выскочил из купе. Вот тут-то всё и произошло! Даже представить себе невозможно, как бы развивался потом ход истории, не выскочи Гриша из купе именно в этот момент? Но он успел выскочить. И после того можно сказать, что не напрасно он радовался и смеялся. Предчувствие судьбы или случая? Или всё же кто-то окликнул? Мы пожимаем плечами.

По коридору вагона передвигалась с шахматами под мышкой девушка неописуемой красоты. Лишь для порядка стоит отметить, что девушка была так стройна, будто вышла из ансамбля Игоря Моисеева, а красотой лица она, по впечатлению Гриши, превосходила весь славный ансамбль. Григорий, воззрившись на девушку очарованным взором, застыл на месте. Григорию не возразишь, девушка была налитая, ясная и нарядная, хотя весь наряд её состоял из дорожного ситцевого сарафанчика, правда, яркой расцветки; такие сарафанчики любили носить девушки того времени: лёгкие, красивые, дешёвые, модные. Сарафанчик, заметил Григорий, был клешён на бедре, а на ногах её, ах, на каких ногах, были пимы-тапочки, с бантиками по середине. Но что там бантики, когда сами ноги были прекрасными, полными, высокими, правильного возвышения к тому бедру, где расклёшивался сарафанчик. Таковы наши формальные средства описания, слова. А там была живая плоть и кровь, душа, дух и румянец девушки! Григорий, не выходя из потрясения, услышал:

– Молодой человек, ты случайно не играешь в шахматы? – Она почему-то назвала Гришу на «ты», по всей вероятности потому, что он был простовато одет, словно от простоты формы одежды зависела форма обращения к человеку. Действительно, кроме спортивных брюк трико на нём была майка, а на ногах он и сам не помнил, что было. Это и всё из одежды. Майка не мешала обозрению молодецкой груди, устоять против которой не суждено было никому из девушек, включая и шахматисток, обращающихся к простым парням на «ты». О других достояниях парня девушка, разумеется, знать ничего не знала. Пожалуй, следует сообщить, что в то счастливое время, в котором происходила данная встреча, ребятам было не свойственно обращаться друг к другу на «вы». На «вы» почтительно обращались те, кто постарше к более старшим. Исключения, правда, были и для этого времени. В некоторых семьях дети были приучены называть папу и маму официально на «вы», отбирая тем самым у детей самое близкое – дух родной крови. Впрочем, в этих семьях так не казалось.

Услышав серебряный голос девушки, Григорий взял себя в руки. То есть он вывел себя из чувственного напряжения, растянул свои губы в улыбку и начал ответ:

– В некоторых странах наличие в руках человека шахматной доски расценивается как признак ума хозяина шахмат. Это тебе первый плюс. Если бы я не играл, всё равно не признался, сказал бы, что играю. Такую девушку, если не завлечь, то хоть посидеть с ней за одной доской, побеседовать, подурачиться… Это твой второй плюс… – Григорию не пришлось притворяться, он так же естественно говорил с ней на «ты», как с ровнею ровня.

– Всегда красноречивый или осеняет?

– Не могу сказать, что страдаю немотой, но не стыдно и вдохновиться перед прекрасным; таково его свойство, не хочешь да озаряет.

– Значит, сыграем. Заодно посмотрим, как ты дурачишься… – она непринуждённо звала его «ты», предоставляя Григорию являть себя и в красноречии, и в простоте. Они вошли в её купе. Никого. Одна едет. Вот диво-то. А они с другом спят, никак не выспятся… Ничего о соседке не знают. Да по одному этому случаю к ней на приём в английском смокинге! Плебей, он не удосужился сходить даже за рубашкой. Как в майке зашёл, так и играл потом в майке.

– Если уж дурачиться, то сходу. Не буду играть, не познакомившись. Я – Григорий, еду домой со службы. Доложи о себе.

– Ого, да ты строже тренера! Уже приказывает… Я – Елена, еду домой из гостей. Докладывай о себе дальше! – вошла Елена во вкус новой игры, не садясь за столик. Тут они посмотрели друг на друга более чем внимательно, и засмеялись. Оба почувствовали взаимное расположение.

– Хорошо. Мне двадцать два года. Закончил университет. Отслужил. Лейтенант запаса, уже неделю… Не женат. Это самое интересное. Теперь ты. – Они опять засмеялись.

– Надо же. И университет, и лейтенант, и отслужил? Ты вундеркинд? – отклонилась она от знакомства.

– Не виляй, говори, – пресёк Гриша эмоции девушки.

– Хорошо. Мне двадцать лет. Заканчиваю педагогический. Званий не имею. Не замужем… Девственница… Интересно?

– Еще бы. Самое то. Ты козыряешь своим божьим даром?

– Не обязательно. Сказала, чтобы ты не настраивался… А вообще-то мои родители помешаны на девственности, как бы я чего да ни с кем; и я с ними помешанная…

– Как это ты ухитрилась со своими роскошными данными? – Он обвёл контур её фигуры ладонями. – Тебя давно должны были соблазнить, уговорить, лишить и так далее. Не исцелована и не обмята. Извини, говорим по дружески.

– Вообще-то ты хамишь, но тон у тебя не вредный, поэтому с предупреждением прощаю, – милостиво она простила Гришу.

– Да ладно. Мы, может быть, разойдёмся после игры, так хоть часок-другой не будем притворяться.

– Ты простой или умный?

– Я думаю о себе и так, и так, и ещё кое-как, но, в основном, игра покажет. Ты забыла ответить…

– Как лейтенанту запаса, докладываю: до сих пор не нашла умного, кто бы смог обыграть меня в шахматы или хотя бы заморочить мне голову… Попадались всякие заморыши, вроде…

– Меня? – они засмеялись. – Ну, дева, если дело за тем, о чём ты говоришь, считай, что я тебя обыграю и заморочу, это моя профессия… А приведи пример о других заморышах! – Теперь они смеялись после каждой фразы.

– И многих ты заморочил?

– Заморочил-то многих, но не воспользовался…

– Как?

– А так. Пойду, бывало, провожать девушку. Думаю, ну, эту сегодня обязательно, извини, оформлю… Но упускал… Если не врать, мне всегда было жалко девушек. Разговоримся, оказывается, и умная, и доверчивая, и сто сот в ней, и готова с первого раза к подвигу. И вот, наобнимаешься, нацелуешься, налапаешься и отпустишь… А домой весь больной идёшь, локотки кусаешь – ам! ам!.. – Он показал, как локотки кусают, и натурально погавкал. Елена смеялась от души. – А ты как определяла мужской ум, если не заливаешь?

– Это девушки. А ведь сколько угодно молодых женщин, которые сами пожалеют, кого захотят…

– И меня жалели. Но только я ненормальный. Я их стеснялся. Девушек я не стеснялся, готов был перед ними обнажиться, а женщин избегаю – не могу и всё.

– Выходит, девственник? – удивилась Елена.

– Выходит. Только не довелось козырять этим, как ты… Напомнить тебе оба моих вопроса? У тебя манера такая, да? Заговаривать чужие вопросы, – попенял он Елене.

– Не волнуйся, отвечу. Проверяла банальным способом. Как и тебя сейчас проверяю. Садилась играть с ними в шахматы. До этого все они были герои. Говорили о подвигах. Намекали о штурме девичьей чести. Но все они мне проиграли. Очередь за тобой. На доске ведь, как на ладони…

– Не дождёшься, девочка! Не обижайся, что предупредил. А примера ты так и не привела.

– Да какой пример. Однажды я ехала на велосипеде. На мне были брюки, отцовская рубашка, и берет прикрывал волосы. Колесо спустило. Я возилась с камерой, но клеить я не умела, хотя всё было в аптечке. И тут шёл парень. Я его попросила. Он в два счёта справился с колесом. На этом вся бы история, но тут полил дождь. У меня зонтик, я была вынуждена пригласить его под мою крышу. Благодарность он заслужил. И тут началось. Этот парень, который мне немного понравился, не признал во мне девушки. При этом он говорил, что от меня пахнет девушкой. Точнее, он говорил, что от дождя или от меня пахнет девушкой, что ему радостно странно. И ещё трогательнее. Кто-то ему нагадал, что он встретит свою любовь в такой вот дождь, под которым мы мокли. И мечтательно вздыхал: жаль, что ты, мол, парень, а не та девушка, сейчас, пользуясь благоприятным случаем, я бы тебя обнимал, как в мечтах… Представляешь, какой дурачок? Он даже не удосужился посмотреть на мои глаза! Ты вот, например, не перепутал бы мои глаза с глазами любого парня, а? Поэтому я тоже не запомнила его лица. И вот, дождь перестал, я уехала, а он пошёл… – По-видимому, случай глубоко запал в душу Елены, рассказав о нём, она вздохнула. Григорий тоже почувствовал некую тихую драму рассказика, но решил использовать его в своих интересах.

– Но там же не было игры. Вообще жаль того парня. Как я понял, это был твой первый суженый, а ты его проморгала в своих штанах. Ему правильно нагадали, а он тоже не узнал судьбу. Но заметь, одна проморгала, другой не узнал, стало быть, это всё же не случай в вашей судьбе. Если я не дурачок, я узнал судьбу. И если ты, прекрасная в своём натуральном виде, ясно видишь свой идеал, разве можем мы вместе с тобой упустить этот подлинник предсказания? Иначе третьим может быть лжесуженый. Выиграю – моя?

– Какой велеречивый! Ты не понимаешь, что я бы хотела, чтобы тот парень вернулся ко мне, под мой зонтик.

– Это исключено. Не увиливай от ответа!

– Три партии подряд?! – отважилась она ужаснуться. Она словно согласилась с тем, что увидела свой идеал и теперь вместе с ним не может упустить «подлинник предсказания»…

– Хоть бы и пять! При этом так. Выигрываю первую, целую в щёчку. Выигрываю вторую, целую в губки. Выигрываю третью – обнимаю, как свою невесту, и целую, где хочу, как жену. По рукам?

– А если не выиграешь? – риторически спросила Елена. От Григория не ускользнуло, что она колеблется. Значит, не уверена в выигрыше, либо не хочет выигрывать.

– Тогда целуй меня сама, где хочешь, как мужа. Ха-хаа! Ладно, пусть как жениха… – осмелел новоявленный шахматист. Но Елена смелостью не уступила.

– Ты же знаешь, что, проиграв, ты мне станешь не интересен, а, следовательно, и не нужен.

– Ну, уж куда там! Чем я не интересен? Всё у меня есть, всё функционирует… Девушкам нравлюсь.

– Всё, всё, подчинимся принципу! Лихой. Пообещаю, ты меня сам уважать не будешь. И есть возможность подыграть тебе…

– Ты не подыграешь, ты принципиальная, тем более, это у тебя кредо. Играй на равных. Я обязательно выиграю. А потом буду любить тебя всю жизнь!.. Договорились?

– Белый цвет отдаёшь мне первой?

– Бери любой. Сейчас я способен на многое. Ну, говори, не увиливай, будешь моя?

– И так же ясно…

– Нет, скажи!

– Договорились… – Вероятно, в её словах было два желания, не упустить этого хвальбишку, и, второе, задор непобедимой спортсменки. И не больше. Она не верила парню в том, что он способен на выигрыш. Но она верила себе в том, что он ей понравился. Она была убеждена в своём непреложном выигрыше, но хотела бы видеть, как он обыгрывает её. И, конечно, девичья неконкретность: «И так же ясно. Договорились…»