Читать книгу Первое вандемьера - Юрий Вячеславович Кудряшов - Страница 3

Спина болела пуще прежнего, из-за чего Алексей Степанович снова не выспался. На улице встретила его всё та же метель и слякоть. Всё тот же кучер Семён на всё тех же гнедых повёз во всё то же Дворянское собрание. Настроение было ни к чёрту. Идея замены великого Шнеера непонятно кем казалась глупейшей авантюрой, в какой Ветлугин когда-либо участвовал. Он трясся в карете и переминался с боку на бок, тщетно пытаясь отыскать положение, при котором боль в пояснице была бы хоть чуть слабее. Всё плотнее закутывался во всё тот же не до конца высохший сюртук, чтобы хоть как-то согреться, и думал:

«Старик окончательно выжил из ума. Публика брала билеты на Шнеера и на меня. Даже больше на Шнеера, ведь в концерте он солист, он главный, он l’etoile! Мы давно сыграны, результат предсказуем. И теперь этой пятидесятиминутной махиной со всей её бетховенской мощью будет верховодить кисейная барышня, глядящая на меня снизу вверх. Не имел ли он скрытого намерения оскорбить нас, указать наше место, отдавая нас в услужение сопливой девчонке?»

Он привык, что перед началом репетиции оркестранты бродят по залу и болтают. Что их, словно стадо упрямых баранов, нужно долго выискивать по всему зданию и сгонять на сцену. Однако он был крайне удивлён, когда вошёл в зал и увидел, что оркестр уже на сцене в полной готовности. Музыканты пристально наблюдали за девушкой, которая сидела за роялем и играла концерт Брамса. Она всего лишь повторяла технически трудные места, но все, словно заворожённые, наблюдали за ней и перешёптывались.

Алексей Степанович направился к пианистке. Он видел её со спины, но уже был потрясён, и потрясение его росло с каждой секундой по мере приближения к ней. «Какой грациозный силуэт! Какая тонкая талия! Какая длинная шея! Какое шикарное платье! Какие красивые руки! Какая женственность в каждом их взмахе! Как ловко, словно бабочки, порхают по клавишам изящные пальцы, не пропуская ни одной нотки в самых виртуозных пассажах!» Ветлугин и сам не осознавал, что уже несколько минут стоит прямо позади неё и не может оторвать глаз.

Наконец заметив его, девушка суетливо вскочила с места, вмиг покрылась румянцем и смущённо заулыбалась. Впервые увидев её лицо, он буквально остолбенел. Перед ним предстала кристально чистая, безупречная, совершенная красота, какой, казалось бы, не могло существовать в реальности. Высокая, но такая лёгкая и хрупкая. Слегка сутулилась, словно стеснялась своего роста и из скромности пыталась казаться меньше. Пышная копна чёрных волос была собрана в косу, которую она клала на левое плечо и постоянно поглаживала. Это было что-то вроде нервного тика, однако некоторая зажатость и застенчивость лишь придавали ей очарования.

– Простите, увлеклась. Алексей Степанович, для меня огромная честь познакомиться с Вами! – Сделала книксен и подала ему руку для поцелуя.

«Какой мягкий, приятный голос!»

– А Вы, должно быть, Анна Павловна. Очень рад, – ответил он и поцеловал её руку.

«Какая нежная кожа!»

– Давайте приступим, – сказал он и направился к дирижёрскому пульту.

«А какие глаза! Бирюзовые – никогда не видел такого цвета!»

С большим трудом удавалось ему скрыть своё состояние. Сердце колотилось как бешеное, пот проступил на лбу, дыхание перехватило и воротник сдавливал шею.

«Нет, так нельзя. Что со мной творится? Надо срочно взять себя в руки. Я должен быть холоден, даже строг с нею, ведь она совсем девочка, а я знаменитый музыкант, гожусь ей в отцы, абсолютный авторитет для неё… Но эта улыбка! Эти глаза! Какой удивительный цвет…»

Репетиция прошла как в тумане. Механически выполнял он свою работу, что было сил стараясь не глядеть на неё. Это казалось нетрудно, ведь он стоял к ней спиной. Однако же она то и дело попадала в его поле зрения, голова словно отказывалась повиноваться и сама собою клонилась влево, чтобы где-то за левым плечом снова встретиться с нею взглядом. Но когда это удавалось, он весь сжимался от страха, что оркестранты заметят, какую бурю эмоций пробуждают в нём бирюзовые глаза Анны Павловны.

Однако никто ничего не замечал. Внешне он был, как обычно, спокоен и сдержан. Подчёркнуто сух и даже суров с нею. Порой откровенно поучал её, как следует играть Брамса, и Анна Павловна послушно выполняла его указания. Хотя в душе Алексей Степанович восхищался её музыкальностью не меньше, чем красотой.

«Какие поразительные контрасты! Бетховенская патетика звучит у неё так грозно – отвернёшься и не поверишь, что за роялем хрупкая барышня. А лирические места так ласковы, что сердце растает у самого прожжённого циника».

Репетиция длилась более трёх часов непрерывно. Оркестранты были измотаны. Но Алексей Степанович не чувствовал времени. В нём проснулась нечеловеческая работоспособность. Он ощущал небывалый прилив энергии и готов был дирижировать до утра, лишь бы продлить тот порыв вдохновения, которым напитывало его близкое присутствие Анны Павловны.

Он вышел на Невский проспект и обнаружил, что началась весна. Тучи рассеялись, солнце жгло по-летнему и моментально прогрело воздух. Ветер перестал, снег быстро таял и стекал ручейками по поребрикам в Екатерининский канал. Боль в спине как рукой сняло, и Ветлугину стало так хорошо на душе, как не было, наверное, никогда. Он отпустил Семёна, дав ему целковый, и, наслаждаясь свежим воздухом, прогулочным шагом побрёл в гостиницу.