Читать книгу Истории о Гонзу Читателе, бывшем аферисте и хакере - Ю_ШУТОВА - Страница 5

На другой день Агнесс пригласила меня к себе на яхту проехаться слегка вдоль побережья, пока погода безветренная. Договорились, что я подъеду в Кинту-да-Лорде около полудня, видимо, для нее это раннее утро. Я вышел на площадь, поздоровался со всеми приятелями, это заняло, как обычно минут двадцать, меньше не бывает. Пришлось выслушать рассказ о свадьбе чьего-то очередного племянника, обсудить вчерашний матч Тондела против Насионала и прогноз погоды на завтра. Я спросил, появлялся ли уже таксист Педру. И услышал странный ответ: Педру, как обычно, со своей машиной на площади у церкви или на второй стоянке, но работать он сегодня не будет, и вообще, сегодня таксисты не поедут. Что-то небывалое. Забастовка в нашей тихой гавани? Бунт? Гражданское неповиновение? Я порысил к церкви. Там действительно, как и каждый день, стояли таксисты со своими желтыми авто, но сегодня они не приглашали снующих мимо туристов прокатиться по острову, а наоборот, если кто пытался сесть, мотали головами, разводили руками, не поедут, мол. То же самое было и на второй стоянке через квартал, у бара «Солар». Это фактически таксистский бар, они ставят машины, а сами сидят, пьют кофе и обсуждают свои проблемы. Педру был там. Я к ним:

– Алло, народ, что происходит? Что за дела? Педру, отвези меня в Кинту.

А он мне:

– Прости, брат, не поеду. Мы сегодня стоим, никто не ездит. Весь остров стоит. А в восемь вечера двинем в столицу, маршем по авениде Инфанта мимо президентской Кинты Вижии. В знак протеста.

– Протеста против чего? Низких цен? Малого количества желающих прокатиться?

Педру посмотрел на меня с явной горечью, будто я, сущеглупый недоумок, пляшу на могиле его бабушки:

– Ты что, Гонзу, ничего не знаешь? Ты же газеты каждый вечер читаешь, уж ты-то должен знать…

А я опять чуть не сутки с Агнесс провел, сначала по магазинам, потом у меня виски пили под воспоминания. В кои-то веки я нарушил свой режим, и по пляжу не бегал, и газет не читал. Вот женщины, даже на старости лет от них одно беспокойство. И именно в этот день было что-то значительное в «Дневнике», где, в общем-то, главные новости – это футбол и поддержание здоровья во всех видах.

– Таксиста одного убили… Ты знаешь, уже с месяц или больше на таксистов нападают, выручку отбирают. Мы все боимся. Вон даже деньги у сеньоры Клары оставляем. Больше двадцатки мелочью с собой стараемся не возить.

Клара, хозяйка бара «Солар», оказывается, не только кофе таксистам подает, но еще и хранит их капиталы, прямо приватный банк. И правда, уже какое-то время появляются в газетах заметки об ограблениях таксистов, им угрожают, часто с ножом, отбирают выручку. Причем чаще и чаще, последнюю неделю практически каждый день. Таксисты на острове, в основном, старые, как и их машины, они-то и становятся жертвой вымогателей. Но чтоб убить?

– Да кого убили-то?

– Парня одного, молодого. Видать, не захотел с деньгами расставаться, в драку полез, и этот гад его сначала по голове треснул, а потом зарезал. На, вон, хочешь, сам почитай, – он сунул мне в руки вчерашнюю газету.

В криминальной хронике говорилось, что таксист был найден мертвым возле своей машины в районе Параизу. А это совсем рядом. Убийца оглушил его гаечным ключом, а потом ударил ножом. Ключ был обнаружен рядом с телом. На нем – отпечаток большого пальца. По картотеке он не проходил. Бумажник, в котором была всего пара десяток, убийца не взял, тот остался в кармане трупа.

Если отпечатков нет в базе, значит, это новичок, убил, скорее всего, разозлившись, был выпивши или обкурившись, агрессивен. Бабки не взял, видимо, сам испугался того, что вышло. Если он не получил навар вчера, значит, велика вероятность, что попытается получить его сегодня. А таксисты не работают…

Только у меня все это прокрутилось в голове, в кармане затренькал телефон. Звонила Агнесс, она была страшно недовольна: я опаздывал. Как же наша прогулка на яхте? Я сказал, что прогулка, похоже, накрывается.

– Агнесс, возьми машину от своего отеля и дуй сюда ко мне, дело есть.

– Дело?

Вот это вот «дело» она произнесла так, будто после каждой буквы, а каждая буква была большой, очень большой, и после каждой такой буквищи стояли и восклицательный, и вопросительный знак разом. Любопытство, неприятие, отбрасывание этого «дела» от себя. Но любопытства все-таки больше. Не удержится, приедет.

– Ладно, через двадцать минут. Но смотри, Руди…

Она повесила трубку.

Явилась Агнесс, конечно, не через двадцать минут, на это я и не рассчитывал. Но полтора часа, это нормально, да? В общем, было около половины третьего, я ждал ее у себя, и уже отчаянно хотел жрать, пообедать не довелось. Обедаю я обычно не дома, возиться лень, да и чего на одного готовить-то, проще пойти куда-нибудь и за пять монет получить большую тарелку с рыбой или курицей, или антрекот, да плюс картошка, батат, рис, пимпинелла и помидорчик, да еще стаканчик вина в придачу. И каждый день – новое блюдо, а дома сварил что-нибудь и жуй это три-четыре дня. Тоска. Но к двум часам все обычно уже съедалось, в маленьких барах много не готовят. Не дождавшись свою подругу, я спустился вниз, попросил Луиша приготовить мне хоть пару тостов с ветчиной и сыром, не вполне еда, но хоть что-то. Тут она и подъехала. Как-то алчно глянула на мою тарелку.

– Будешь?

– С удовольствием, – и потянула тарелку к себе.

– Луиш, сделай нам, пожалуй, еще пару, нет, еще четыре тоста, э-э, каждому. Тетушка очень проголодалась.

И вот мы сидим над горой тостов, вкуснейших, горячих, хорошо прожаренных, запиваем все это дело темным пивом.

– Что ты хотел от меня, Руди? Что за «дело» такое?

И опять такая интонация интересная, в ней и брезгливость некоторая, и любопытство, и даже какая-то ностальгия. А может, мне показалось. Я сунул ей под нос изрядно уже помятую газетенку:

– На, прочти. Хотя, тут на португальском… Сам расскажу.

И быстро обрисовал ей картинку, как я это увидел: жалкий человечек, пустой, пьянь или наркоша, скорее все-таки обкуренный, решил однажды отобрать деньги у таксиста. Это легко, старик, неуклюжий, покажи ему нож, сам отдаст. Получилось. Потом опять. Бабло быстро кончается. Понравилось, стал выходить на разбой каждый день. Все нападения так или иначе привязаны к Параизу, райончику крайне бедному, депрессивному, многие там живут без нормальной работы, одними своими огородиками, а многие вообще уже там не живут, стоят пустые дома со слепыми, заколоченными фанерой окнами. Утырок то нападал здесь, то выезжал отсюда, то просил довезти до этих краев. Потом попал на молодого, тот в драку, убил его, может и не хотел, так получилось. Испугался, убежал. Денег не взял. А надо на новую дозу.

– Ты хочешь сказать, что сегодня он обязательно выйдет. Я поняла. Но тебе-то что? Или ты всерьез решил вершить правосудие на этом острове. Граф Монте-Кристо. Пусть его полиция ловит.

– Ловит, ловит… Она пока поймает, эта гнида еще кого-нибудь зарежет. Страшно только первый раз. А если он Педру, например, убьет. Педру, который тебя вином угощал, помнишь? Я вот тебе про него расскажу. Ему без малого семьдесят, а он все таскается туда-сюда на своем такси. А знаешь, почему? Сорок лет назад он вместе мужьями своих сестер, как это называется, шурин? А нет, зять, кажется. Так вот, он со своими зятьями уехал на заработки в Южную Африку, тогда все уезжали. Но лет через пять-шесть вернулся. Он вернулся, а зятья – нет, там остались, рыба ищет, где глубже, а человечки, сама знаешь, где больше дают. А у Педру пять сестер, и у всех дети, у него семь племянников и пять племянниц, и их надо было кормить, одевать, в люди выводить. А мужик один – Педру. Вот он и начал пахать на все свое бабье царство. Теперь-то все уже не только выросли, но и своих детей завели, а Педру остановиться не может и вот так, каждый день на своей машине колесит по острову. Зато, знаешь, вот сейчас после Нового года начнутся семейные обеды, это, когда вся родня, включая третью, четвертую и седьмую воду на киселе, собирается в ресторане. Тогда за его стол сядет человек двадцать пять, сестры, племянники, их жены, дети, племянницы, все-все. Они будут есть, пить, показывать друг другу фотографии младенцев и стариков на своих смартфонах, громко галдеть на весь ресторан, так, что рядом находиться невозможно, и просто радоваться жизни… Нет, Агнесс, я не завидую, но, по-моему, это здорово.

– Ну, понеслось… Защитник вдов и сирот, проповедник добра и справедливости…

– Короче, Агнесс, поможешь мне?

– Да делать-то что? Говори уже, а то тянешь резину, проповедь мне читаешь. Давай, тряхнем стариной, что ли.

– Надо заполучить в свои руки такси и проехаться на нем по округе, я уверен, клиент сам на нас выйдет.

– А дальше?

– А там, как пойдет…

***

Короче, шесть вечера, начинает темнеть. Я выглянул в окно, убедился, что Педру уже здесь на площади, разговаривает с Кривым Алфонсу, оба возбужденно машут руками, знаете такой жест: отмахнуть от себя что-то снизу-вверх тыльной стороной ладони, что-то ненужное, нехорошее. Наверняка последние события обсуждают. Ну да мне все равно, главное – участники спектакля в сборе. Значит, шоу пора начаться. Занавес!

Агнесс спустилась и уселась на крохотной площадке между лестницей и дверью на улицу. Я наверху взял табуретку, швырнул по ступенькам, она с грохотом и подскоками понеслась вниз. На середине пути табуретки Агнесс заорала. Когда в дверь просунулись любопытные физиономии моих приятелей, их жадным очам предстала такая картина: Агнесс с табуреткой под головой кашалотьей тушей развалилась под лестницей, заняв абсолютно все тесное пространство и задрав ноги, одна ее туфля свисала со средней ступеньки. На толстом колышащемся животе покоилась крошечная розовая сумочка Версаче. Туша едва шевелилась, пытаясь выбраться из капкана, и громко стонала по-английски: «О, моя нога, я сломала ногу, боже, какая боль, помоги мне, Ру… э-э, Гонзу, скорее, я сейчас умру…» И так далее. Я выскочил из своей квартиры наверху с воплем: «Что? Что произошло?», всплеснул руками, увидев страшное крушение Агнесс, бросился к ней, приговаривая: «Ты не ушиблась?». Потом все дружно вынимали стонущее тело, тащили его на улицу, усаживали в кресло на террасе пивнушки. Кто-то торжественно нес утерянную туфлю, кто-то предлагал вызвать скорую помощь, везти жертву коварных ступенек в клинику. Я щупал лодыжку, Агнесс взарывала пожарной машиной, корчась и порываясь выпасть в обморок. Нашарив глазами в толпе Педру, я подозвал его:

– Педру, дай мне машину, я отвезу ее в Кинту, она в клинику не поедет, у нее свой врач, она только ему доверяет.

– Зачем, твою тетку я сам отвезу. И почему, кстати, она говорит с тобой по-английски?

И тогда, перегнувшись через толстую ножищу, которую до сих пор держал в руках, пристально глядя таксисту в глаза, я сказал вполголоса, чтоб не слышали остальные:

– На самом деле она мне не тетка, она моя мать, приемная. Она вытащила меня из вшивого приюта в Кейпе. Мне было четыре года, я считался полудурком, мочился в постель, ел козявки, размазывал свое дерьмо по стенам и совсем не говорил. Она пришла туда с какой-то комиссией, проверочной или благотворительной, не знаю – молоденькая совсем, но такая уверенная в себе как королева. Ее занесло в нашу комнату. Воспиталка била меня линейкой по испачканным говном рукам, а я молчал и только все старался дотянуться до ее белого платья. А эта говорит ей: «Вы плохо наказываете непослушных, дайте мне линейку!» Воспиталка и отдала. Тогда Агнесс, взяв линейку, со всего размаха влепила ей по щеке так, что сразу появился красный рубец. Не слушая воплей несчастной дуры, она сунула меня подмышку и пошла к директору приюта. Говорит ему: «Ту, что сейчас придет жаловаться, увольте немедленно или уволят вас. Документы этого мелкого засранца выбросьте, я забираю мальчишку с собой.

– И что, усыновила тебя?

– Официально нет, выправила мне новое свидетельство о рождении. Она вырастила меня. Могу я что-то сделать для нее сам, а, Педру?

Тот только вздохнул:

– У тебя права-то есть?

– Есть.

– Ладно, сейчас пригоню машину. Только ты побыстрей, мне же еще в столицу ехать со всеми.

– Я успею.

Стонущую Агнесс с трудом усадили на переднее пассажирское, донельзя отодвинутое назад, сидение, кто-то заботливо положил ей на колени утраченную туфлю, кто-то сунул ей в руки бумажный пакет с сандвичами, кто-то протискивался сквозь толпу, держа над головой ее сумочку, бог не дай, забудет. В общем столпотворение и суета на нашей площади были как на картинах Брейгеля Старшего или еще у какого-то русского художника – «Боярыня отъезжает в ссылку».

Минуты через три, когда Агнесс, наконец, перестала стонать, а то уж больно вошла в роль, надела свою туфлю и принялась жевать сандвич из пакета, я вырулил на дорогу, ведущую в Параизу. Мы покатались по этой дороге взад-вперед-наискосок около получаса, мне уже начал названивать Педру, и, чтобы ничего не врать, я отключил телефон. И вот очередной круг: на въезде в квартал вижу, стоит какой-то чел в старой линялой толстовке, на голове шапочка вязаная с короткими ушками. Это у нас на острове такая национальная шапочка, всегда коричневая или белая, мужики с гор такие носят. И он рукой мне так: остановись, брат. Поближе подъехал, смотрю, а челу-то нехорошо, потряхивает его слегка. Говорю Агнесс:

– Аккуратно. Вроде, наш клиент.

И притормаживаю около:

– Куда, брат?

– В Санту-да-Серра подбрось.

– Легко, счас только бабу эту до дома докину, тут по пути.

Ну он назад полез, уселся за мной, поехали. Я насвистываю, Агнесс улыбается как престарелая Барби, этот сзади сидит, как куча, голову в плечи втянул. Я через плечо, так скабрезно скалясь, говорю:

– Прикинь, брат, я эту бабищу уже неделю по острову катаю. Типа окрестности показываю. Да только чего она видела-то, – хохотнул со значением.

Остановился я у какого-то дома посимпатичнее, пара этажей, садик небольшенький, дорожка, мощеная черной галькой, вверх к калитке. Агнесс заворочалась, стала из машины выколупываться. Вылезла, достает из своей сумочки стоевровую купюру и протягивает мне. Я ей:

– Что вы, сеньора, это слишком, это много, много, – пытаюсь ей купюру обратно всучить.

А она, совсем уже лучезарно улыбаясь, на чистом португальском говорит мне:

– О, нет, это в самый раз. Вы так много для меня сделали…

Ах, Агнесс, ты полна сюрпризов.

Ну она по дорожке к дому пошла, а мы с этим утырком двинули.

– Прикинь, брат, мало того, что этих туристок возишь, их еще и.., – я завернул самое грязное словцо, эвфемизм слова «секс», – неделю, говорю, с ней катаюсь. Но она, знаешь, щедрая, да, что есть, то есть, ботинки мне купила, «Эктив Кэмэл» настоящий, супер, сто тридцать стоят. Я домой их принести не могу, жена спросит, где взял. И деньги тоже показать не могу, так и вожу их в багажнике в коробке с ботинками.

Баки ему заливаю, весь сияю от самодовольства. Тут он мне говорит:

– Не надо в Санту-да-Серра, давай дальше чуток, в Камашу.

А это по глухой такой дороге ехать, справа гора-лес, слева обрыв, ввечеру в эту сторону мало кто потащится. Вот там-то он меня потрошить и собрался.

– Нет, брат, – говорю, – в Камашу не поеду. Чего вдруг? Ты ж до Санту-да-Серра подряжался.

И вот тут я по-настоящему испугался. А кто бы не испугался, когда ему сзади в шею лезвие ножа уперлось? И ждешь вроде, а в самый момент страх возьмет, тем более знаешь, что там за спиной торчок, которого ломает. Я газанул резко, чтоб его назад отбросило, пригнулся и тут же по тормозам, ключ от машины в карман и выкатываюсь наружу, этот – за мной. Нож в руке, выкидуха, а держит, ну чесслово, кино насмотрелся, держит в кулаке высоко перед грудью, так только сверху бить. А бить-то надо снизу-вверх, под ребра, либо в печень, либо в сердце. Как он сумел того таксиста завалить, вообще непонятно, видно, впрямь, случайно получилось. Ну, я пячусь от него, верещу:

– Не надо, брат, не убивай, я все тебе, все тебе… Вот часы возьми, тоже она подарила.

И с руки часики снимаю, они у меня теперь на правом кулаке, ему протягиваю. Он – на меня, я – шаг навстречу, левой рукой – за запястье, блокирую нож, а правой, часами этими, циферблатом, как кастетом, ему в челюсть шмяк… Часики мне, и правда, Агнесс подарила, это я не соврал, подарила на наше расставание двадцать лет назад. Откуда ему знать, что стекло на них пуленепробиваемое, им не то, что орехи колоть, им бетонные сваи заколачивать можно. Он покачнулся, а я его придержал, не падай дружок, и ребром браслета по горлу ему чиркнул. Откуда ему знать, что при некоем движении из пары сегментов лезвия выскакивают, острые как бритва, убить – не убьешь, но кровь пустишь.

– А-а-а! – завопил, нож бросил, за горло схватился, – ты убил меня, убил!

– Да, я убил тебя, – говорю и, напоследок, часами же ему в висок въехал, загасил. Ну, он брык с катушек, как у одного писателя: «лежит, скучает».

Ножичек я подобрал аккуратно за лезвие салфеточкой, в пакетик целлофановый сунул – это штукенция важная, вещдок – клиента связал тросиком фирменным стилем и в багажник загрузил. Ну еще шею ему какой-то ветошью из хозяйских запасов замотал, чтоб машину кровью не угваздал.

Возвращаюсь за своей подругой, думал: она там у калитки стоит, подъезжаю – нет ее. Я посигналил. Тут в домике отрывается дверь оттуда выглядывает тетка в фартуке и рукой мне машет, кричит:

– Заходите, заходите, сеньора вас ждет!

Что еще за хоровод? Захожу. В зале, где, наверняка, собираются только на Рождество, за столом все семейство, человек пять, во главе стола Агнесс с толстым фотоальбомом в руках, рядом бабулька сморщенная примостилась, что-то ей там показывает и, судя по всему, рассказывает всю фамильную историю. Тетка в фартуке мне улыбается:

– Слава богу, вы приехали. Сеньора была так расстроена. Подумать только, вышла прогуляться из гостиницы и заблудилась. Хорошо, что вы оставили ей свой номер телефона.

– Да, – говорю, – эта сеньора крайне рассеянна, вчера она ухитрилась потеряться внутри отеля, забыла номер своей комнаты, плача, бродила по пустым коридорам, пока не забрела в прачечную, там моя дочь работает, она ее спасла, отвела к стойке администратора.

Агнесс поднялась из-за стола, начался обряд прощания: объятия, пожимания рук, прикладывания щечка к щечке, все наперебой что-то втолковывали ей, хозяева улыбались, я улыбался, она улыбалась так, будто после многолетней разлуки встретила своих родных. Наконец, мне удалось заполучить ее, я стал подталкивать свою напарницу к выходу, шипя сквозь улыбку, что не худо бы побыстрее, но она два раза уворачивалась и вновь кидалась в раскрытые объятия семейства.

– Такие отзывчивые люди, я хочу отблагодарить их, – она полезла в свою сумочку.

– Много не давай, не больше двадцатки. Не надо смущать невинные души, а то они начнут бездельничать, предаваться пьянству, пороку, распутству и сами не заметят, как закончат свою загубленную жизнь на панели.

Двадцать евро быстро перекочевали из холеных пальцев Агнесс в натруженную, перевитую венами лапку старушки с фотоальбомом, и мы отчалили.

Уже сидя в машине, она спросила:

– Ну, получилось?

– Груз в багажнике.

– А что теперь?

И правда, что теперь? Не повезешь же его прямиком в полицию. Заходишь в отделение, а там, как раз, Алипиу дежурит, и так небрежно ему: «Привет, Алипиу, как дела, как жизнь? Да, я тут тебе привез убийцу, возьми в машине, в багажнике», а он спокойно: «Само собой, сейчас вот статейку в газете дочитаю и пойду заберу. Ты ведь не торопишься?»

– Надо бы его где-то поближе к полиции сгрузить. Потом тебя отвезу.

За квартал от отделения, там, где потемнее, у заброшки, старого дома, с провалившейся крышей, еще каменного, а не как нынешние из бетона, я остановил машину, открыл багажник. Клиент зашевелился, тросик на горле стал затягиваться, утырок захрипел, я еще раз двинул ему в висок, чтоб затих, потом выгрузил его в узкий проулок. Пакет с ножом сунул ему за пазуху. Отогнал машину подальше и снова остановился.

– Агнесс, дай мне твой телефон.

– Зачем?

– В полицию позвоню. Я быстро, они не отслеживают, да у тебя и номер иностранный. И платочек свой тоже дай.

Взяв ее мобильник, я прикрыл микрофон розовым платочком, двумя пальцами слегка сжал себе горло там, где связки, и вполне натуральным женским голосом сказал в трубку:

– Полиция? В переулке Девушки Сюзет возле заброшенного дома вас ждет убийца таксиста. Нет, не шутка, пройдите десяток метров, не поленитесь. Кто говорит, кто говорит, сестра Ирма говорит, – и дал отбой.

***

Когда таксисты вернулись из столицы, у нас на площади чуть ли не митинг случился. Педру с горящими глазами, размахивая руками, рассказывал:

– Представляете, едем мы сначала по набережной, потом на авениду сворачиваем, медленно так едем, всю проезжую часть занимаем, сигналим, полиция на перекрестках остальным машинам дорогу перегораживает, все честь по чести, солидно. И вот доезжают первые из наших до президентской резиденции, и тут, на тебе, впереди дорогу перегораживает полицейский фургон с громкоговорителем и начинает орать: «Внимание! Просим остановить все машины!» Ну все, думаю, приехали, дальше не пропустят, конец нашему маршу протеста. А громкоговоритель орет: «Внимание! Просим тишины! Сейчас к вам обратится господин Президент автономии!» И так раз пять подряд, пока все машины сигналить не перестали. Из-за фургона выезжает открытый автомобиль, а в нем стоит наш президент.

Все загалдели, что такого быть не может, что он заливает, и вообще, как Педру из своего такси мог там что-то рассмотреть. Но Педру не сдавался, призывал в свидетели других таксистов, вот, мол и Гомеш, и Карлуш там были, и что сам-то он, и в правду, далеко стоял, а Карлуш, тот впереди колонны ехал, вот он точно видел, он подтвердит. «Да что видел-то, что?» – старики уже изнывают от любопытства, но Педру, он себе цену знает, он не торопится:

– Ну и вот, значит. Да… Выезжает открытый такой автомобиль, белый, большой, Бентли, вроде. И там стоит наш, значит, тоже вот в белом костюме, красавчик. И с микрофоном в руке. Вот он в микрофон говорит, а звук идет из громкоговорителя, на весь город слышно было, точно.

– Да что говорит-то? Давай уже рожай, не томи… Что, что он сказал? – толобонят со всех сторон.

Педру еще паузу подержал немного, закурил, дым выдохнул, нос почесал и, наконец:

– Он так сказал. Я, говорит, много говорить не буду. Я, говорит, поддерживаю ваши требования и разделяю ваши тревоги, как-то так. Но, говорит, мне только что сообщили, полиции удалось задержать человека, которого подозревают в убийстве таксиста. Убийца таксиста арестован! А сейчас, говорит, можете продолжать свой марш! Во как! Стоило нам на улицы выйти, как у них там зачесалось, и они сразу забегали, и поймали этого гада.

Ну тут все подхватили: «Да, стоило только… Мы заставим их выполнять свой долг… Могут, если захотят…» Все кинулись в бар, стали угощать друг друга пивом и винишком, в общем, началось настоящее народное гулянье. Я тоже взял пару малюсеньких бутылочек, одну протянул Педру:

– Ну вот видишь, как все обернулось, а ты ругал меня, что я тебе машину поздно вернул.