Читать книгу Истории о Гонзу Читателе, бывшем аферисте и хакере - Ю_ШУТОВА - Страница 6

На другой день было 31 декабря, и мы с Агнесс на ее яхте пошли в столицу смотреть новогодний салют. А до салюта был заявлен торжественный обед. Подруга моя повелела, дабы явился я на борт ее корабля одетым соответственно, если не фрак, то костюм обязателен, а не то, пообещала за борт сбросить на съедение касаткам. Ладно, думаю, будет тебе «соответственно», и вырядился в белый смокинг, да, есть у меня и такой прикид в шкафу, а к смокингу – широкий бордовый пояс и такая же атласная бабочка на шее, принимай, королева, графа Монте-Кристо. Я думал, Агнесс встретит меня в этаком навороченном вечернем платье в пол, на которое ушло метров тридцать-сорок бархата или органзы, но она была в брючном костюме, шелковом, явно, очень дорогом, сливочного цвета, жемчуг на шее и маленькие золотые сережки, а в них тоже жемчужины. Мой вид ее удовлетворил. Оглядев меня с ног до головы, еще бы повертеться заставила, она сдержанно кивнула.

Пока суть да дело, до обеда еще далеко, мы выпили по рюмочке сухой мадеры и хозяйка устроила для меня экскурсию. Все как полагается на дорогих яхтах, как на картинках в каталогах, но, когда мы спустились на самую нижнюю палубу, я удивился. Там должно было быть две каюты, но Агнесс объединила все пространство и устроила – вот ни за что бы не догадался – фотостудию. С полным фаршем: четыре разные камеры на штативах, все эти штуки от бликов, зеленые занавесы для хромокея, софиты на треногах, комп с большим монитором для обработки картинок, и конечно, всякая бутафория, табуреты, обычные и высокие, столики, вазы, книги кипой на полу в углу и другая всякая всячина. Белый кожаный диван, полукруглый, манерный и пуфы в виде камней, круглые, черные. Короче, это была профессиональная студия.

– Кто у тебя тут фотографией балуется? Это ты себе фотосессии устраиваешь? Зачем тебе фотоателье?

– Это я, Руди, фотографией балуюсь. И скажу, у меня неплохо получается. Несколько снимков купил «Нэшенел джиогрэфик», кое-что глянец приобрел. Я даже выиграла пару конкурсов, честное слово, правда за выигранными призами не явилась, обойдусь без этих пылесборников сомнительной художественной ценности.

– Покажи.

Она опустилась в широкое белое кресло возле стола, тоже белого или, вернее, цвета слоновой кости, включила комп, пощелкала мышкой, вывела на экран фотографии. Они и вправду хороши: улицы больших городов со старинными домами и такими же старинными трамваями, деревенские проулки с пылью и перекошенными заборами. Особенно удачными оказались морские виды; камни, прозрачная вода. Из воды высунулась голова тюленя, он смотрит прямо в камеру, то есть прямо на нас и, вроде, улыбается. Или вот другой кадр: желтая полоска пляжа, девочка, маленькая совсем, лет трех, стоит, раскинув руки, открыв рот, смотрит вверх, к нам полубоком, а в небе над ней совсем низко – огромная чайка, и размах ее крыльев такой же, как размах рук девчонки. Здорово!

– Стоп! Эту картинку я видел.

На экране – борт яхты или рыболовецкого суденышка, деталей не было, поэтому не разберешь. Явно север. По воде плывут льдины. У леера стоит человек без шапки, но в теплом красном комбинезоне. Он поднял руку. За бортом выпрыгнула касатка. Как по мановению человеческой руки.

– Это было в прошлогоднем номере «Джиогрэфик». Я сейчас напрягусь, и вспомню фамилию фотографа…

Фамилия вертелась где-то на окраине памяти, Хиро… Тико… Чёрт, не вспомнить, японское что-то, и это никак не могла быть Агнесс, там была краткая справка по фотографу и даже, кажется, его маленький портретик.

– Ты сочиняешь, Агнесс, это фотка какого-то японца, Хико, что-то там.

– Хико Ити. Это я, ну, если точнее, одна из моих ипостасей.

– Но там был портрет, ты совсем не похожа на того узкоглазого человечка.

– Ну, Руди, ты совсем позабыл наше ремесло…

Она нажала на кнопку, вмонтированную в стол возле монитора. Буквально сразу отворилась дверь, и вошел стюард, пожилой, в белой форме, вообще, на этом судне белый цвет превалировал.

– Пригласи сюда господина Ичиро.

Через три минуты появился японец в одежде повара, белая куртка, колпак, черный фартук. Он слегка поклонился. Лет тридцать, худой, я бы сказал, костистый, высокие выступающие скулы, узкие глаза, модная короткая стрижка и ярко-сиреневый чуб, в левом ухе болтается крупная золотая серьга как монета. Это был тот самый фотограф из журнала, память на лица у меня с возрастом не утратилась.

– Познакомься, Руди, это господин Ичиро Абэ, мой повар и по совместительству лицо известного фотографа Хико Ити.

Повар еще раз коротко поклонился. Ну, Агнесс, я только руками развел, что тут скажешь. Хотя нет, было, что сказать.

– Послушай, что ж ты мне голову морочила с фотокамерой, вон у тебя какое тут хозяйство, бери любую и вперед.

– Нет, Руди, та Сони Альфа была легкая, с ней ходить можно сколько хочешь, а попробуй потаскать на шее любую из этих, кило три-три с половиной. Мне это уже не по… – она чуть подзависла, может хотела сказать «не по годам», «не по возрасту», но передумала, – не подходит, в общем. Эти за мной стюард носит. Ну или здесь в студии снимаю. Вот, посмотри.

Она открыла другую папку с фотографиями девушек. Классический глянец: макияж, вычурные позы, полуобнаженка, неясный смазанный фон боке. Или наоборот, девицы по одной или парами в каких-то летних сарафанчиках, непринужденно смеющиеся на фоне луга или деревенского домика, антураж соответственный: бидоны, грабли деревянные, ящики с яблоками… Снимки были хороши. Профессиональная работа.

– Когда ты этому сумела выучиться?

– Это мой Якоб… Он всегда говорил: «Женщина не должна работать, но женщина должна заниматься. Заниматься собой, живописью или бизнесом, но заниматься чем-то обязательно, иначе она превратится в придаток к завтраку». Я решила заняться фотографией. Попалась мне книжка про Джулию Маргарет Камерон, была такая мадам в Англии второй половины девятнадцатого века, под старость со скуки занялась фотографией. Представляешь, это тогда-то: выдержка камеры десять минут, мокрый коллоидный процесс, то есть надо сразу обрабатывать, а то пересохнет, в общем, возня. И она, не заморачиваясь какими-то там законами, постановкой света, перспективой и патати-патата, стала известным мастером, ее снимки до сих пор актуальны. Ну а я-то чем хуже…

– А девчонок ты где берешь? Выглядят как фотомодели.

Продолжая листать свои снимки на экране монитора, он гордо посмотрела на меня:

– Фотомодели! Это девчонки с улицы, официантки, продавщицы или кассирши в супермаркетах, зачастую совершенно задрипанные в своей повседневной жизни. Но я выбираю тех, в ком есть какая-то искра. Вот эта, например, – она открыла снимок.

Спиной к нам, но вывернув голову, пытаясь заглянуть себе за плечо, сидела девушка. Узкая белая спина, очень четко очерченная, слегка изогнутая, одно плечо закрывает подбородок и чуть приподнято, видимая часть лица уже более мягкая, уже слегка не в фокусе. И на этом лице, почти лишенном черт – огромные черные глаза, провалы куда-то в потусторонность, и такая тоска в этих глазах, просто затягивает. Снимок был черно-белый.

– Девушка из сувенирной лавки в Лиссабоне, я зашла полюбопытствовать, а тут этот взгляд. А всего-то горя оказалось: парень на дискотеку ушел с ее подружкой. А что получилось? Изгнанная Агарь. Или еще что-нибудь библейски-величественное. Или Медея, пока она еще не начала все крушить. Согласись.

Я согласился. Я взял ее холеную руку и поцеловал:

– Ты мастер, Агнесс.

В нашей прежней жизни она всегда была умней, изобретательней, находчивей. Поначалу я даже бесился от того, что меня переигрывает женщина. Потом смирился. А когда мы расстались, и я занялся более «прогрессивным» делом, то очень гордился собой: вот я, хитрый перец, освоил новую сферу деятельности, совсем новую, уплыл в только что открытый океан виртуальных игр, а ты, Агнесс, все там же, осталась на берегу, даже хотелось думать, что у разбитого корыта. Но теперь мы оба – пенсионеры. И что? Я сижу на своем острове, общаюсь со старичьем, с которым и поговорить-то не о чем. Ну правда, что я могу обсудить с Педру, например? Его ничего, кроме бесконечных проблем многочисленных родственников, не волнует, книг он не читает, по телику только футбол смотрит. От Великой Скуки ловлю каких-то отморозков, да и то не слишком успешно. А она болтается на своем корыте по всему миру, фотографирует встречных девчонок, превращая их лица, никому до этого неинтересные, в шедевры. Инвестирует деньги в кинотеатры и еще куда-то там, она не скучает. Агнесс, ты опять обскакала меня. Но теперь я уже не завидую, не бешусь, подпрыгивая от азарта, не дергаюсь, чтобы обойти, оказаться (или показаться самому себе) более умным, хитрым, удачливым. Теперь я просто преклоняюсь. Браво, Агнесс.

Обед был просто великолепен, господин Ичиро Абэ очень хороший повар. Описывать яства не буду, некоторые блюда, предложенные нам, знают немногие, а знатоки гастрономических утех могли бы за них пожертвовать немало. Вряд ли хоть в одном ресторане на нашем островке найдешь такой обед, ну может, во времена императрицы Сиси, только ей могли подавать что-то подобное. Хотя, говорят, она вовсе ничего не ела.

А потом яхта встала в бухте столицы. На три стороны абсолютно черный океан, пустой и необъятный, он дышал и ворочался, поднимая и опуская нашу посудину на своем хребте, с четвертой – сверкающие круизники, за ними берег с городом, огни, огни, огни… Очень красиво. Замыкает поле зрения полукруг гор, их невидимые вершины сливаются с бездонной чернотой неба. А в небе как отражение огней города – гирлянды звезд.

Ровно в полночь, в момент смерти прошлого и рождения нового года, начался салют. Стреляли круизники, стреляли с набережной, и по всему периметру гор абсолютно синхронно вздымались ввысь то красные, то зеленые, то золотые, прорастающие друг из друга огненные кусты фейерверка. Длилась световая симфония восемь с половиной минут. Все это время мы с Агнесс молчали, стояли на палубе, опираясь на тонкие перила, держа в руках бокалы шампанского. Не знаю, что за мысли блуждали у нее в голове, а я, глядя в расцвеченную праздником ночь, думал, что это наша последняя с ней встреча, наше последнее совместное случайное «дело», больше мы не увидимся, по крайней мере, на этом свете, ни писать, ни звонить друг другу не будем, незачем, и когда ее лохань, прекрасная океанская яхта Азимут 77S, уйдет отсюда, это будет наше последнее «прощай». Печаль…

– Куда ты пойдешь отсюда?

– Сначала на Канары, потом Кабо Верде, а оттуда на Барбадос.

– Когда уходишь?

– Завтра, то есть уже сегодня, часов в семь утра. Когда я проснусь, буду уже далеко отсюда.

Когда я проснулся уже давно был день, серый ветреный, тоскливый. За окном сеялся дождик. Бар внизу закрыт, на площади тишина. Начался новый год, второй для меня на этом острове. Я спустился из квартирки и пошел к океану. На набережной пусто, городок словно вымер, закрыты магазины, закрыты кафе и бары, выходить на улицу совершенно ни к чему. Я смотрел на серые волны под серым небом и думал, что где-то там между этими двумя неприветливыми стихиями болтается белоснежная яхта, на которой уходит из моей жизни Агнесс, уходит навсегда.

Но я ошибался.