Читать книгу Параллельная вселенная Пеони Прайс - Юстис Рей - Страница 10

Скомканность и краткость встречи с новым отцом и его ассистенткой приводит к странному чувству замешательства и одновременно успокоения, которое действует как седативный препарат – меня развозит в салоне машины. Тело безвольно распластывается на заднем сиденье, конечности наливаются свинцом, но мозг работает без устали. Мозг работает так быстро, что я не успеваю вылавливать мысли, будто пытаюсь сесть на поезд, который не совершает остановок.

Вздрагиваю. Щипаю себя за правый локоть, за левый, за щеки, впиваясь ногтями в кожу – на ощупь она как плотная резина.

Пора просыпаться! Все происходящее не может быть правдой. Пора вставать!

– Куда дальше? – спрашивает Боб, вырывая меня из непростых мыслей.

Помешкав, называю прежний адрес – дома, в котором я жила последние двадцать лет; дома, у которого нет колонн и окон в пол; дома, где живут родители и Энн, ведь три человека не способны в одночасье исчезнуть с лица земли, как печенье из банки. В сумке пиликает телефон, сообщая о тренировке. Удаляю напоминание.

Постепенно ухоженные брентвудские дома, скрывающиеся за подстриженной зеленью оград и деревьев, сменяются менее зеленой и более скромной артерией Банди-Драйв с жилыми апартаментами и зеркальными высотками, а после магазинами, автомастерскими и заправками на Юг-Барингтон-авеню. Минуя пару блоков и безликих одноэтажных домов, оказываемся на до боли родной Барри-авеню.

На Барри-авеню едва ли увидишь дизайнерские здания с плоскими крышами. Это улица спокойствия, вечной спячки и вялотекущего времени. Это улица тихих дорог, укрытых тенью крон деревьев. Это улица одно- и двухэтажных семейных домиков, большинство из которых никак не отгорожены от внешнего мира и поэтому плотно жмутся друг к другу в попытке защититься от него.

Сердце екает и ностальгически ноет, как будто я не была здесь несколько лет, потом подпрыгивает и бьется с удвоенной силой. В кульминации, как гимнаст под куполом цирка, и вовсе совершает сальто-мортале. Боб глушит мотор у желто-песочного домика с маленьким крыльцом, который, как и ступеньки, отделан красными глиняными плитками. Никогда прежде этот дом не казался таким далеким и чужим.

Машина стоит. Боб молчит. Я сижу, испуганно уставившись в окно. По шее и спине скользкой змейкой течет пот, не говоря про попу и ноги в кожаных брюках. Со свистом выпускаю воздух, готовлюсь к тяготам предстоящего действа и на нетвердых ногах вылезаю из машины. Брюки с всхлипом отстают от бедер, как и туфли от пяток, в очередной раз натирая кожу. Если Энн увидит меня такой, то точно умрет со смеху.

Боб увязывается за мной, нависая как скала.

– Останься в машине, – оборачиваясь, говорю я.

– Извините, мисс, но я обязан сопровождать вас в незнакомой обстановке. Это может быть опасно.

– Шутишь? Посмотри на него. – Я вскидываю руку в сторону дома. – Какие опасности там поджидают? Скрипучая лестница? Или подгоревшие тосты?

– Но, мисс, у меня инструкции…

– Не переживай, Боб. – Я примирительно поднимаю руки ладонями наружу. – Я не собираюсь входить. Просто спрошу.

Он молча складывает руки чуть ниже уровня пряжки ремня, давая понять, что останется здесь.

– Вот и славно, – отмечаю я.

Взлетев по ступенькам на крыльцо, стучу в двери (звонок недавно сломался). Не выжидая ни секунды, стучу еще раз. Дверь открывает женщина лет пятидесяти с темно-каштановыми волосами, у нее на лбу глубокие морщины.

– Здравствуйте, я могу вам чем-то помочь? – Это тот самый голос, который отвечал мне с утра.

– Я… я ищу семью Прайс: Стивена, Лорейн и их дочь Энн. Они живут здесь?

– Нет. Этот дом принадлежал моим родителям, а теперь он мой.

– Может, я что-то напутала, – лепечу я, бросая взгляд на запястье, где раньше носила часы, но теперь их нет – выходит довольно глупо.

– Я знакома со всеми соседями, но семьи Прайс я не знаю. И в последнее время сюда никто не переезжал.

Что, если теперь у них другая фамилия? Что, если они живут в другом районе? В другом городе? В другой стране? Не живут вовсе…

– Наверное, переехали…

– Извините, кажется, ваше лицо мне знакомо. – Ее рот изгибается в подобии улыбки: неловкой, но искренней. – У моей дочери вся комната увешана плакатами, и девушка на них выглядит в точности как вы. – Рот вовсю растягивается, обнажая желтоватые зубы. Мои когда-то были такими же из-за любви к кофе и темной газировке.

На миг я лишаюсь дара речи.

– Сейчас много кто похож на много кого, – отвечаю я таким тоном, будто понимаю, о чем говорю.

– А этот мужчина? Он с вами? – Она указывает за мое плечо, где с грозным видом выжидает Боб.

– Это Боб – троюродный кузен моей двоюродной тетушки. – Шутка не вызывает улыбки, поэтому я виновато добавляю: – Простите, поезд убогих шуток несется так быстро, что его не остановить. Не обращайте внимания, это мой водитель. Он останется там, где стоит.

Нужно что-то придумать! Нельзя уходить, ничего не сделав. Обычно такие героини не вызывают симпатии зрителей. И почему мне кажется, что я персонаж кино, а все, что говорим я и окружающие, давно написанный сценарий? Почему я вообще думаю, что меня не существует? Шарики, очевидно, закатились не за те ролики. В средней школе я задумывалась о том, чтобы стать врачом-психотерапевтом и работать с пациентами, страдающими нетипичными расстройствами и фобиями. Похоже, в какой-то степени мне это удалось.

Я прочищаю горло и сглатываю.

– Нельзя ли воспользоваться вашим телефоном? Мобильный сел, у Боба нет телефона, а дело очень важное.

Она медлит. Пусть я выгляжу как знаменитость и приехала на машине с водителем, но это не значит, что мне можно доверять. Теду Банди[32] тоже было не занимать привлекательности, однако это не мешало ему кромсать девушек. Женщина думает примерно так же, в ее голове быстро крутятся шестеренки. В итоге она распахивает дверь шире, пропуская внутрь.

– Телефон в гостиной. – Она указывает на проем, ведущий в зал.

Я киваю и благодарно улыбаюсь. Сама не понимаю, зачем напросилась внутрь, ведь я и без того знаю, что это мой дом. Дом, в котором, сколько себя помню, краска стерта с кнопки звонка, скрипит входная дверь, поцарапан пол в прихожей, а плитка на крыльце покрылась трещинами, которые я узна́ю даже с закрытыми глазами, столько раз я проводила по ним подушечками пальцев.

Все рассыпается в прах, когда я оказываюсь в приятной прохладе дома. Новые хозяева внесли непоправимые коррективы. Теперь стены в гостиной выкрашены в белый цвет – слишком безлико для папы; мебель почти новая – даже благодаря маминому дару планирования мы бы не позволили себе такого; никаких книжных шкафов – Энн бы не одобрила. В глубине души теплится надежда, что я пройду вглубь дома и проснусь, открою глаза и рывком встану с постели, – но нет. Этот дом ничего не стоит без нашей семьи.

– Извините, можно мне пройти в туалет?

Не дожидаясь ответа, я мчусь в уборную, запираю двери и копошусь в сумочке в поисках монетки. Да, я идиотка! Но, учитывая происходящее, я должна проверить все теории. Если все началось именно так, то так оно и закончится: сегодня я повеселюсь, а завтра проснусь в прежней жизни. На дне сумочки нахожу потертое пенни, киваю сама себе, а после кидаю его в воду и нажимаю на слив. Господи, как трудно быть глупой.

Умыв лицо и руки, прохожу в гостиную, где на столике у дивана стоит телефон. Звонить мне некому, но я набираю Мелани, после чего женщина-робот уверяет, что номера не существует. Хозяйка старательно делает вид, что не следит за мной, но ее внимательные глаза пристально наблюдают за каждым шагом. Пусть я и веду себя странно, но я все же приехала с личным водителем на авто, которое стоит больше ее дома, а она боится, что я украду вазочку или пепельницу? У этой дамочки явно не все дома.

Как только я демонстративно кладу трубку, входная дверь, поскрипывая, открывается, и в прихожую входит девочка лет пятнадцати – ровесница Энн.

– Как прошел день? Как дела в школе? – спрашивает женщина.

– Нормально.

Взгляд девочки мельком пробегает по мне, а потом возвращается, застывает. Неужели она меня узнала?

– Пенни? – Она кидает рюкзак к ногам и проходит в гостиную. – Пенни Прайс?!

Ее мать в замешательстве, которое явно читается на лице, ведь пять минут назад я ей наглым образом соврала.

– Офигеть! – выдает девочка. – Нет, охереть!

– Чарли! – возмущается женщина.

Благодаря Энн я совсем забыла, что большинство подростков – существа эмоционально нестабильные и ко всему прочему не отличающиеся умением по-человечески выражать собственные мысли.

– Мам, ты что, не видишь? Ну ни фига себе! Это же Пенни, Пенни Прайс! – Она прижимает стиснутые кулаки ко рту, чуть ли не подпрыгивая на месте. – Можно… можно тебя обнять?

Она кидается ко мне и прижимается, дрожа всем телом. От нее пахнет мятной жвачкой, насыщенный запах которой призван скрыть вонь сигарет, выкуренных втайне от мамы по дороге домой.

– Я… я Чарли, – отстраняясь, представляется она.

– Пео… – осекаюсь, – Пенни.

– Вот подстава! Если кому расскажу, никто не поверит, что Пенни Прайс тусит у нас в гостиной. Оставишь автограф?

Как выглядит мой автограф?

– Только никуда не уходи!

Она выбегает из комнаты, нетерпеливо поднимается по лестнице – слышу шаги даже на втором этаже. Ошалелый вид хозяйки дома веселит и одновременно смущает. Она впивается в меня безумным взглядом, будто впервые видит двадцатилетнюю девушку. Пожалуй, двадцатилетнюю знаменитость она в самом деле видит впервые. «Наверно, это новое хобби голливудских звезд – стучаться в первый попавшийся дом и напропалую врать хозяевам. Явно лучше, чем баловство наркотиками и беспорядочные половые связи», – наверняка думает она, подозрительно хмуря брови.

Чарли возвращается с фото, постерами и журналами, которые едва ли не вываливаются у нее из рук. Она сбрасывает их на диван посреди комнаты, потом протягивает ручку с колпачком в виде клубники и постер «Планеты Красной камелии», где отфотошопленные я и Итан обнимаем друг друга на фоне умирающего заката в пустыне. Я трясущейся рукой подписываю вверху: «Для Чарли от Пенни Прайс», в конце вместо точки рисую сердечко – бездумное действие, после которого мое собственное сердце замирает и падает, приземляясь в районе желудка.

Я порчу чужое имущество! И за это меня благодарят, а не колотят, как именинную пиньяту[33]. Вау!

Еще больше пугает то, что кто-то изучает биографию Пенни, коллекционирует фото и журналы, впадает в истерику и благоговейный восторг. И теперь Пенни – это я.

– Круто! – Она выхватывает постер и подпрыгивает на месте, изучая заветную подпись.

Чарли подскакивает ко мне, делает селфи и, радостно улыбаясь, показывает мне. На фото мое лицо приобретает изысканный голубовато-зеленый оттенок.

Чарли умоляет подписать еще несколько фото и журналов, и я терпеливо выполняю ее просьбы, ведь знаю, что значит быть фанаткой. Я боготворила Итана с пятнадцати лет. Однако стоит признать, что эта девчонка перешла на новый уровень – она знает о Пенни Прайс больше, чем сама Пенни Прайс. В ее коллекции десятки, если не сотни, вырезок и фото с Пенни: старых и новых, ярких и черно-белых, матовых и глянцевых. Одна из них привлекает особое внимание: это вырезка то ли из газеты, то ли из журнала, на которой Пенни (совсем кроха) отмечает день рождения. Судя по количеству свечей, это ее пятый год жизни, но вокруг ни шаров, ни клоунов, ни гостей того же возраста и самое главное – на шоколадном торте выведено бледно-розовым кремом «Пеони». Значит, все же Пеони?

Чарли ловит мой взгляд.

– Можно спросить? – не дожидаясь разрешения, она продолжает: – Зачем ты поменяла имя?

Второй день подряд вопрос девочки-подростка ставит меня в тупик и остается без ответа, повисая в воздухе.

Прежде чем уйти, я запихиваю вырезку с пятилетней Пенни в брюки, прямо как в крутых боевиках героиня прячет пистолет. Зачем? Что сказать… Иногда люди совершают поступки, которые можно описать лишь одним словом – «бессмыслица».