Читать книгу Параллельная вселенная Пеони Прайс - Юстис Рей - Страница 6

Я поднимаюсь на второй этаж и заглядываю в спальню родителей. Мама сидит за столом и что-то пишет при желтом свете лампы. Прохожу в комнату. Мама пишет, не отвлекаясь, а потом пересчитывает деньги, лежащие перед ней.

Она страховой агент и беспокоится о рисках не только десятков других людей, но и нашей семьи. Ее страсть к деятельности не знает предела: она работает на работе, работает дома, работает, когда здорова и когда больна. Мне кажется, ее мозг не отдыхает даже во сне.

Если сравнить нашу семью с библиотекой, то папа – это книги, прочно стоящие на полках, Энн – смотритель, заботящийся о них, спасая от пыли, а мама – свет, помогающий им встретиться. Какое место в этой стройной системе занимаю я? За двадцать лет мне так и не удалось выяснить.

Смотрю на ее серьезное выражение лица, сложив руки на груди. Мама напоминает дракона из «Хоббита», чахнущего над златом. Она настолько сосредоточенна, что это вызывает невольную усмешку.

– Папа думает, что ты отдыхаешь.

Она заканчивает считать.

– Да, а еще он думает, что у меня нет седых волос. Мужчинам не нужно все знать – для их же блага.

Я мельком заглядываю в ее записи. С каждым разом количество строк в колонке «Расходы» становится больше, а в графе «Доходы» – остается прежним. Одна из главных статей расходов, которая тянет нас на дно, – мое обучение. Вина поглощает меня, становится настолько гнетущей, что немеют пальцы, а во рту появляется привкус крови от того, как сильно я прикусываю щеку.

– Все хорошо? – спрашиваю я, когда мама встает из-за стола.

– Что нам станется? – отвечает она, но, судя по тону, понятно, что станется, и скоро, однако беспокойство скрывается за улыбкой. За двадцать пять лет брака она стала такой же, как у отца: доброй, но усталой.

Мама часто так отвечает, и я знаю, что это значит: до следующей зарплаты Энн ожидает обед из тостов, намазанных самым дешевым джемом, папу – чтение бесплатной газеты, меня – старая одежда, всех нас – полуфабрикаты на ужин, которые больше похожи на подошву вонючих ботинок. Но все же нечто хорошее в этом есть: я села на диету и смогу сэкономить. Разве не здорово?

– Если хочешь, в следующий раз посчитаем вместе, – предлагает она, снимая серьги с жемчугом, которые отец подарил ей в прошлом году на годовщину.

Еще чего!

Я морщусь, давая понять, что думаю насчет ее предложения. Да, я знаю, насколько важны деньги, но не имею ни малейшего понятия о соцобеспечении, налогах, ОМС[14] и прочей ерунде, связанной с финансами, и, честно говоря, не хочу иметь. Цифры пугают и вгоняют в уныние. Не понимаю, как мама не спятила на почве постоянной нехватки денег.

– Как думаешь, я когда-нибудь стану актрисой?

На самом деле я спрашиваю, перестану ли когда-нибудь трястись над каждой копейкой.

Мама оборачивается.

– Думаю, ты станешь, кем захочешь, а с дипломом юриста тем более.

Страшно представить, что произойдет, когда они узнают, что у меня его никогда не будет…

Окончательно раздавленная мрачными мыслями, желаю маме спокойной ночи и ползу в свою комнату. Хотя назвать это помещение комнатой можно с большой натяжкой – так, каморка для человеческого детеныша: поцарапанный шкаф, кровать с железным изголовьем, небольшой деревянный столик у окна и выцветшие плакаты на стенах – знаменитости, многие из которых мне уже не нравятся, но я слишком ленива, чтобы снять надоевшие постеры.

Открываю скрипящую створку окна и вдыхаю полной грудью. Тишина. Только где-то вдали едва слышатся гудки автомобилей – вязкая густота воздуха приглушает их. В доме напротив гаснет свет. Высоко в небе, словно привязанная невидимыми ниточками, висит полная луна, красивая, но такая далекая… как и мои мечты о Голливуде.

Плюхнувшись на кровать, достаю из кармана телефон и снова захожу в профиль в соцсети. Количество подписчиков давно не растет, но хотя бы не падает. Двести пятьдесят три человека все так же готовы лицезреть мои селфи, обеды и закаты – больше в моей жизни смотреть не на что.

Из любопытства проверяю профили бывших одноклассников. «Бытовой» сталкинг[15] – пагубное времяпрепровождение, с которым я не расстаюсь последние полгода и которое соцсети превращают в ежедневную пытку. Странички пестрят яркими фотографиями: кто-то учится в престижном университете, другие тусят по клубам с утра до ночи, третьи переехали в Европу, четвертые завели блог, пятые нашли любовь, а я… я там, где я есть. От этой вселенской несправедливости сердце ноет и скачет галопом. Сначала хочется выйти в окно, а через секунду – показать им, что я могу добиться всего и даже больше, чтобы они сталкерили меня в соцсетях, а потом снова выйти в окно – дурацкий непрерывный круговорот самобичевания.

От ярких фото и нескончаемого потока информации голова увеличивается, как воздушный шарик. Если где-нибудь на лбу располагался бы индикатор, издающий звук при критической ситуации, то он уже мигал бы красным и пищал.

Казалось бы, что может быть проще, чем переместить палец с экрана на кнопку блокировки и одним движением потушить этот яркий выдуманный мир? Но я не останавливаюсь. Я буду листать, не всматриваясь, пока у телефона или у меня не закончится заряд, пока из ушей, глаз и носа не польется кровь. Может, это остановит меня от бездарной траты времени?

Почему у всех получается, а я стою на месте? Словно попала в Неверландию, где обречена до конца времен быть никем. Что в них такого, чего нет во мне? Я недостаточно упорна, умна, талантлива, красива или худа? Неужели я ошибка природы? Сбой в системе? Что со мной не так?

Стоп!

Резко блокирую экран, закрываю глаза и выдыхаю. Веки – тонкие складки кожи, шторки из плоти, не уничтожающие мир, но на время отгораживающие от него. Как же хорошо, что они существуют… Но спасительной темноте под веками не ответить на главный вопрос: что со мной не так? И следующий за ним: как это исправить?

Чтобы оставаться на месте, нужно бежать со всех ног, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее. И я бегу! Несусь, стирая ноги в кровь, полгода бьюсь во все двери, а снялась лишь в одной рекламе чертовых хлопьев. Возможно, если бы родители поддержали меня, стало бы легче, но они, пусть и считают меня умной, прилежной и талантливой, не воспринимают всерьез мое намерение сниматься в кино, да и Энн хоть и не говорит, но тоже считает, что мои желания имеют мало общего с реальностью. Конечно, ей легко говорить – она вундеркинд, а что делать тем, кому повезло меньше?

Что я здесь делаю? Переживу ли я это? Боже мой, как сложно жить. Господи, помоги мне!

Я резко открываю глаза.

– Разве я многого прошу? – Встаю на кровати и кричу в потолок: – Я хочу быть богатой и знаменитой! Хочу жить в Беверли-Хиллз, носить модную одежду, мелькать на экранах и встречаться с неотразимым парнем…

Мою речь прерывает сигнализация на улице, от звука я вздрагиваю и падаю на кровать. В кармане позвякивают монетки. Достаю пенни и кручу в руках. Улыбаюсь сама себе, вспоминая, как в детстве Мелани где-то вычитала, что если кинуть монетку в унитаз в полнолуние, то сбудется любое желание. Даже в десять лет это казалось бредом, но мы все-таки кинули монетку и загадали одно желание на двоих: дружить до самой смерти. Пока что туалетная магия работает вполне успешно.

– Это ненадолго. Такие, как Мелани, не дружат с такими, как я…

Резко говорю с собой вслух, хотя в этом процессе есть нечто высвобождающе приятное. Можно ли из-за этого считать меня чудной? Философские вопросы нередко остаются без ответа. Если никто не видит, то можно ли считать преступление несовершенным? Если никто не раскрывает ложь, то можно ли считать ее правдой? А если одиночка временами разговаривает с собой и вспоминает о монетах, кинутых в унитаз, то можно ли считать ее нормальной? На последний вопрос могу ответить утвердительно, ведь я не жду от потолка ответа, прекрасно понимая, что большинство моих вопросов риторические, и к тому же знаю, что так делают сотни, если не миллионы людей, которые в этом, как и я, никогда не признаются.

Хватаю с прикроватного столика номер Entertainment Weekly[16]. На обложке мой любимый актер Итан Хоуп, рядом с ним красуется надпись: «ПЛАНЕТА КРАСНОЙ КАМЕЛИИ: отправляемся в путешествие с восходящей звездой Голливуда ИТАНОМ ХОУПОМ».

Итан улыбается, обнажая белоснежные зубы, голубые глаза, цвета воды, омывающей пляж Санта-Моника, сияют будто бы только для меня.

– Я ведь не прошу многого. Просто хочу узнать, что значит быть богатой, не занашивать одежду до дыр и не есть полуфабрикаты.

Лицо Итана ничуть не меняется, но, кажется, он слушает. Полюбовавшись им, я прижимаю журнал к груди, закрываю глаза и представляю, как комната кружится и исчезает. Вижу, как стала известной, как снимаюсь в фильмах, живу в огромном доме и встречаюсь с Итаном Хоупом. Он с любовью смотрит на меня прекрасными глазами и прижимает к себе сильными руками… Вокруг вспышки камер – фотографы снимают нас, ища выгодные ракурсы. Щелк-щелк-щелк! Все так и будет, Пеони, все так и будет…

Из мечт и полудремы, словно из горячей ванны в ледяную реку, меня выдергивает телефонный звонок – песня Билли Айлиш My Strange Addiction – одна из самых недооцененных в ее творчестве, по моему мнению:

– Ты как? – слышится усталый голос Мелани.

– Мечтаю об Итане Хоупе, если ты понимаешь, о чем я…

Даже слишком часто.

– Извращенка, – усмехается она, – хотя я тебя не осуждаю…

Мы с Мелани ходим на все фильмы с его участием и договорились, что, когда познакомимся с ним, он сам выберет, с кем из нас ему встречаться.

– Почему таких парней нет в реальной жизни? – сетую я. – В фильмах они само совершенство, будто из другой вселенной: умные, заботливые, понимающие, романтичные и при этом чертовски красивые.

– Ну… – протягивает Мелани, – не только в фильмах.

На том конце повисает тишина.

– Да иди ты! – восклицаю я. – Ты с кем-то встречаешься?

– Не встречаюсь, успокойся. Он просто сын папиного знакомого.

– А что, в Калифорнии существует закон, который запрещает встречаться с сыновьями папиных знакомых?

– Он всего лишь помог мне с заданием по литературе.

– Но он тебе нравится?

Она невнятно мычит.

– Он хоть симпатичный?

– Не знаю, пока что мы общались только в снэпчате.

– Не боишься, что он окажется похожим на ящерицу?

Пусть и считается, что мужчина должен быть немного красивее обезьяны, но я в корне не согласна с этим утверждением.

– Это неважно, главное, что мне с ним интересно.

Да уж, ей легко говорить, ящеры обычно достаются мне. Но это означает, что новый знакомый Мелани может стать как минимум доктором наук, ведь у нее ужасно высокие стандарты.

– Почему ты не рассказала? – спрашиваю я.

– Хотела, но ты так увлечена прослушиваниями в последнее время, что я решила подождать.

В последние месяцы мы только и говорили, что обо мне. Но парни приходят и уходят, а исход моей карьеры отразится на дальнейшей жизни.

– Нужны подробности, – отчеканиваю я.

– Сейчас не получится. У меня куча заданий на неделю. Зашиваюсь с историей права.

История права, этика, латынь. Я сжимаю челюсти и зажмуриваюсь. Качаю головой, отгоняя непрошеные чувства и воспоминания…

Меня ждет намного больше, чем корпение над учебниками!

– Но что поделать, – продолжает Мелани, – как говорится, к величию есть только один путь, и этот путь проходит через страдания.

– Платон?

– Эйнштейн, – поправляет она. – Завтра расскажу. Может, загляну в кофейню после занятий.

Я неуверенно мычу в трубку.

– Вообще-то, я там больше не работаю.

– Что случилось?!

– Ничего особенного, я просто поняла, что это не мое. Как там говорил твой Эйнштейн? Нельзя оценивать рыбу по ее способности взбираться на дерево. Вот я и перестала лезть на дерево. К тому же эта работа портит репутацию. Лучше уж надеть костюм хот-дога и раздавать листовки, так меня хотя бы никто не узнает.

– Пеони, мне жаль. Что мне сделать?

– Не переживай. Я вовсе не расстроена. Я достойна большего, чем носить туда-сюда грязные чашки, так что это, скорее, хорошая новость. – Я говорю бодро, но на душе скребут кошки.

Я не способна выполнять даже работу уборщицы, куда уж мне до голливудской звезды…

– Ладно, – соглашается она. – Встретимся где-нибудь после занятий?

– И я от тебя не отстану, ты мне выложишь все подробности. – Я грожу ей пальцем, хотя знаю, что она не видит.

– Спокойной ночи!

Меня радует, что Мелани нашла свое счастье. Несказанно радует. Но в то же время внутри неприятно покалывает, ведь мое счастье, даже если есть, прячется от меня слишком умело и профессионально. Я недостаточно красива, чтобы быть счастливой.

Полежав пару секунд, я сую руку под кровать и достаю коробку хлопьев «Гиннес». В них нет ничего такого, что отличало бы их от обычных хлопьев, но, видя ярко-зеленое название на упаковке, я вспоминаю о своем успехе в рекламе и не кажусь себе стопроцентной неудачницей.

Прохожу в ванную и закрываю двери, ведущие в мою комнату и комнату Энн. Становлюсь около унитаза и засыпаю хлопья в рот, тщательно пережевываю, чувствую сладость во рту, распространяющуюся по всему телу. И как кто-то худеет с их помощью? Здесь столько же сахара, сколько в «Сникерсе».

Жую, пока они не превращаются в безвкусную мякоть, а потом выплевываю. Я делаю так с того злополучного прослушивания. Прошел целый год, а я никак не забуду об этом: «Видимо, вы в восторге от своего подбородка, раз решили обзавестись еще одним». Я вмиг оцепенела от обиды и стыда, кровь прилила к лицу. Я молчала, пытаясь сохранить самообладание. Может, я и больше девочек в подростковых сериалах, но я не толстая. В конце концов, мне не пятнадцать.

Я никому не рассказывала о том случае, даже Мел. С тех пор я не отказалась от сладкого, но и нормально есть его не могу. Приходится искать компромисс: жевать, но не глотать – да здравствует вкус, прощайте, калории. Вероятно, я бы сгорела от стыда, если бы кто-то узнал, что я занимаюсь этим. Провалилась бы сквозь землю, если бы хоть кто-то узнал о мыслях, что посещают меня, когда калорийная пища все же попадает в желудок. Два пальца в рот – и нет проблем? Пока я не дошла до такой степени отчаяния.

Засыпаю в себя пятую порцию. Запрокидываю голову, закрываю глаза, чувствуя, как хлопья тают во рту, отдавая сладкий вкус. Представляю идеальную жизнь, в которой мое лицо мелькает на экранах и улыбается с обложек. Жизнь, в которой я не прячусь в туалете и не выплевываю еду, потому что она слишком калорийна. Жизнь, где я не чувствую себя пожеванными хлопьями, просыпаясь утром. Представляю, а потом выплевываю кашицу в унитаз. Поразмыслив немного, кидаю пенни туда же, ругая себя за глупость, и нажимаю на слив.

Возвращаюсь в спальню, прячу хлопья под кровать и растягиваюсь на ней.

Словно кассету, я прокручиваю в голове произошедшие сегодня события: ложь Мелани, ссора с Кевином, увольнение, вранье родителям и разговор с Энн – тоннель воспоминаний затягивает меня бурным водоворотом, как вода то самое пенни, которое пару минут назад я кинула в унитаз…

* * *

Темнота и беспамятство сменяются резким потоком света.

Я стою перед зеркалом во весь рост, рассматриваю собственное отражение и морщусь. Поднимаю брови – проверяю, действительно ли оно принадлежит мне.

Протягиваю руку к холодной поверхности, указательный палец проникает внутрь зеркала, как в воду, оставляя круги, размывая отражение. Погружаю руку в зеркальную жидкость по вторую фалангу пальцев, по костяшки, по запястье – шевелю ею на другой стороне, не ощущая ни холода, ни тепла. Когда рука оказывается по ту сторону до локтя, нечто бестелесное хватается за нее и рывком втягивает меня в зазеркалье.

Ты разложишься быстрее, чем одноразовый стаканчик. Разложишься, ничего не оставив после себя, ведь никакая ты не звезда. Ты просто неудачница.